Святой из тени

– Да.

– Милая девочка. Дай-ка мне меч.

Он взял у нее рукоять Алины обратно. Протер ее, поцеловал, засунул под сутану.

– Отнесу назад в Обитель Святых, – известил Синтер. – А тебе, думаю, хватит разума, чтобы, в конце концов, туда не попасть.

Синтер нагнулся и сорвал несколько цветов, по воле чуда проросших из лужи крови. Их стебельки переплелись, образуя живое кольцо. Венок. Корону.

– Да осияет тебя благословение Фестиваля, дитя. Возрадуйся. Урожай обещает быть добрым.

А потом он ушел, оставив ее одну под дождем. Вдалеке полыхали башни.





Глава 35




Этой ночью, когда шпион шел обратно к дому Джалех, небеса охватил пожар. Горел Новый город.

«Неужели наконец они здесь?» – подумал шпион. У порта собиралась толпа, но все глазели на пылающие башни, один шпион подбежал к перилам причала, всматриваясь вдаль над темной водой. Нет – на Мысу Королевы без перемен. Никакой суматошной активности, никто не разбегается по боевым постам. Город не находится под ударом – по крайней мере, со стороны внешнего захватчика. Его жертвоприношение не запоздало.

Алик отправился бы туда. Алик захотел бы помочь. А жрецу лучше исчезнуть, он передал страже все, что им надо знать. Он снял жреческую рясу и забросил ее в море.

Как маску напялил на себя личность Алика, но теперь она казалась растянутой и неудобной. Двигался он неуклюже, из голоса пропал нужный ритм. Все равно ночью никто не заметит.

Под видом Алика шпион поспешил на пожар, пробежался теми же улицами, по каким хромал священником. Влился в поток горожан, устремившихся бороться с огнем. Сквозь толпу проталкивались повозки алхимиков, везли баки с противопожарной пеной. Шпион залез на один из баков, оттуда помогал направлять пожарных. Сколачивал народ в бригады. Раз за разом он кидался в горящие здания, вытаскивал бедолаг из огня. Раз за разом исчезал в дыму. «Ему вообще плевать на свою жизнь», – восхищенно перешептывались зеваки.

Он проработал всю ночь. Позднее скажут, что под предводительством Алика были спасены сотни людей, что без него пожар стал бы куда худшим бедствием. Что он боролся за спасение Нового города.

Перед рассветом стало похоже, будто пошел снег. Он остановился, пытаясь понять, не чудо ли это.

Потом прикоснулся к одной из снежинок, и та раскрошилась, вместо того чтоб растаять. Это падал пепел – пепел с тысяч сгоревших предвыборных плакатов.

Барсетка нашла шпиона в перепачканной сажей толпе. Для скорости она неслась навстречу ему на четвереньках. Задыхалась от волнения.

– Алик! Стража! – подвывала она и никак не могла отдышаться среди дымного чада. – Кто-то донес! Джалех. Укрывает опасных святых.

Алик не стал бы мешкать. Алик не знает, что случилось, но верит другу, поэтому бросился бы бежать. Он бы как можно скорей помчался под гору через узкие улочки, до дома Джалех. Поэтому так же поступил и шпион, пусть действия Алика и не выходили у него столь естественно, как прежде. Он не мог лететь стремглав во всю прыть – если бы он в самом деле успел спасти мальчика, то это все бы испортило. Нет, он прибежал как раз вовремя, чтобы чуточку опоздать.

Дом Джалех кишел упырями. Будто взгляду открылись черви из-под перевернутого камня. Упыри сновали в дверях и окнах, принюхивались к земле, невнятно бормотали друг с другом. Когда над городом поднялось солнце, они заскулили и отступили прятаться в тенистые закоулки. От них несло подземельем. Это не молодняк с поверхности, как Барсетка; тут собрались упыри среднего возраста, десятилетиями не видевшие света дня. И вот они здесь. Городской дозор тоже здесь. В лице солдат с огнестрельным оружием – они придавали процедуре законный статус.

Джалех спорила во дворе с громадным рогатым упырем. Старейшиной – гораздо крупнее, старше и сильней своих сородичей. Шпион догадался, что это владыка Крыс. Это был односторонний спор. Не только потому, что отвечал рогач через ту же Джалех, а скорее, судя по его односложным ответам. На чем бы она ни настаивала, он отклонял все требования, пожимая плечами.

Даже издали шпион ощущал его неимоверную силищу. Чувства этого создания выходят за предел доступности любых смертных. Эти желтые глаза видят то, что должно оставаться невидимым.

– Алик, тебе надо самому поговорить с ним! Меня он не слушает! – увещевала его Барсетка.

Старейший упырь встрепенулся. Пронес свою массивную тушу мимо Джалех, вытягивая длинные ноги с копытами. В один шаг перемахнул садик перед домом, выходя прочь на улицу.

– ЭТО ЕЩЕ КТО? – проговорила Барсетка, но из ее рта исходил чужой голос. Она сощурилась, долгую минуту изучала шпиона.

«Отвадить», – решил он. И заявил:

– Я – кандидат от промышленных либералов по этому округу. – Нашел в кармане заляпанную золой листовку, подсунул к лицу Барсетки: кто бы сейчас ни смотрел ее глазами, он увидит пунктирный рисунок. – Я требую объяснений, что вы делаете с моими избирателями?

…и тогда страшное внимание спало, и Барсетка стала собой.

Старейшина-рогач расхохотался. Вспрыгнул на конек крыши и пропал среди дымоходов.

– Алик, тебе надо сходить к господину Келкину! Ты же теперь промышленный либерал, они тебя выслушают. – Барсетка в панике всплеснула руками, когти прорвались сквозь кружевные перчатки.

Нетвердой поступью приблизилась Джалех, бледная, трясущаяся. По руке с драконьей чешуей текла кровь из раны.

– Они забрали полдома. Арестовали всю мою паству. Упыри с городской стражей. Всех моих благословенных жильцов.

– Эмлин?

– Он… они почуяли его. Вломились в вашу комнату. Он пытался бежать, выбраться через подвал, но его поймали. Забрали.


– Куда?

– В порт. Его повезут на остров Чуткий.

В лагерь для задержанных святых. Шпион возликовал – его жертва принята! Маховик пришел в движение! Теперь паутину судьбы не порвать. Торжество шпиона предопределено.

Но в этот миг торжества он отвлекся.

И тогда о себе заявил Алик. Алик, чей живот свело, а сердце застыло в смятении и страхе. Алик, который думал и действовал быстрее шпиона.

Тот Алик, который затряс Барсетку за плечи.

– Арестуй меня!

– Что?

– Я совершил ошибку! Скажи им, что учуяла святость! Скажи все, что угодно! Посади меня к ним в лодку, живее! Арестуй меня!

Лодка со святыми отчалила от пристани под сторожкими взглядами упырей и дулами городского дозора. Этим утром к Чуткому курсировала не только она одна. Белые барашки еще дюжины судов расчеркивали воды бухты.

Алик сидел у борта, под присмотром упырей. Святые жались друг к другу на середине палубы. Одни молились богам слишком далеким – не услышат. Другие молились тем богам, что вообще не почешутся. Алик видел в нескольких футах сутулую фигуру Эмлина – на голову парню надели колпак, а руки связали путами из резиноподобной алхимической слизи. Алик нарочито громко потребовал у стражника одеяло от утреннего холода, чтобы мальчик знал, что он здесь.

Шпион отступил. Он забрался глубоко внутрь Алика, спрятался в некой темной расселине его сознания. Оттуда покамест наблюдал и ждал. Временно ожила шпионская личина, маска пока шевелится по собственной воле.

На парах алхимического мотора лодка понеслась через гавань, лавируя мимо отмелей, мимо громадных сухогрузов, мимо барок и шхун, чьи убранные паруса ждали, пока их снова натянут. В стороне лежит остров Статуй; по левую руку – ядовитая пустошь острова Сорокопутов.

Впереди – одинокий средь открытых вод остров Чуткий.

Лодка была вынуждена обогнуть остров, чтобы подойти к пристани. Встают отвесные утесы из серого камня, поверх них белеют стены старой крепости. Шпион рассмотрел и другие постройки, поновее. На тонких металлических опорах прожекторные или, может, сторожевые вышки. За стеной крыши новых сооружений. Маленькие блиндажи, предохраняемые против неприятельского колдовства, – их пушки направлены в глубь суши, к тюрьме.

И был еще небольшой каменный зуб, тот, что шпион уже видел с палубы корабля Дредгера. Одинокая скала поднималась из моря в четырех сотнях ярдов от берега. Теперь там установлена какая-то машинерия, ее соединяли с главным островом толстые трубы и кабели, увитые водорослями. Некоторые ее компоненты совсем новенькие; техники в костюмах гильдии алхимиков копошились среди скал, как крабы. На лодку они не смотрели, занятые работой.

Их суденышко со святыми пристало к недлинному причалу и высадило своих невольных путешественников. Алик старался держаться поближе к Эмлину, но их разделила охрана, выстроив привезенных попарно, будто они дети на школьной экскурсии. Эмлин дрожал, но не вырывался и не спотыкался, когда его вслепую погнали от причала. Они со шпионом не раз обсуждали, что делать в случае, если за ними явится городская стража. Бежать, если сможешь. Терпеть, если надо. Мальчик готовился вынести многие беды.

Упыри не вылезали из лодки. Они забились в тень, одни глаза голодно мерцали. На причале ждала телега, двое охранников остались ее разгружать и бросали содержимое упырям. Оно сочными шлепками приземлялось на палубу, и упыри алчно в нем зарывались, принимая свою гнусную оплату мясом святых.

Неужто шпион обрек Эмлина на ту же судьбу?

Шагая под конвоем по крутой узкой тропе от берега к воротам крепости, Алик безмолвно поклялся самому себе и мальчишке: «Я тебя отсюда вытащу».

Когда они прошли в ворота, стражники расчехлили и надели противогазы, но заключенных такой любезности не удостоили. Их ввели в то, что раньше было широким внутренним двором, а ныне самой странной из виданных Аликом тюрем. Зарешеченные спереди камеры располагались дугой в три четверти круга.

Занято было меньше половины камер, и, судя по всему, узники размещались случайно. Северный конец дуги почти полностью пуст, притом в южной части кое-где сидели и по трое. В центре двора стояла круговая сторожевая башня с множеством зеркальных окон – наблюдала за открытыми просмотру с фасада камерами. Пока солнце поднималось над краем форта, окна сверкали до слепоты.

Веретенообразные металлические мачты, похожие на наблюдательные вышки, с толстыми маковками наверху, были раскиданы по двору. Их провели мимо одной, и до Алика вдруг дошло, зачем охрана надела маски. На этих каркасах крепились какие-то распылители, они шипели над двором тонкими струями пара. Мысли шпиона резко налились свинцовой тяжестью. «Похоже, успокоительное средство, – решил он, – чтобы не допустить нужной для творения колдовства и чудес концентрации воли». Утомление веяло и оседало на нем гуще копоти ночных пожаров.

Стража провела их мимо зеркальной башни к скоплению низких, временных построек. Внутри началось оприходование. Писарь – из-под маски торчали усы – досматривал каждого новоприбывшего святого, заполнял формы и карточки – и назначал номер камеры. Не все заключенные подходили под ту классификацию, какой писец, видимо, пользовался, таких отправляли в предварительное задержание. Наверно, ложно-положительные. Бывает, упыри улавливают не тот запах.

Рогатого старейшины и духу тут нет. Вообще никаких упырей. Нет, заведение по-больничному закрытое, рожденное замыслом алхимиков и архитекторов. Алик даже самую малость расслабился. Здесь следуют протоколу, подчиняются бюрократической галочке. Вертятся предсказуемые шестеренки большого механизма. А шпион поднаторел в управлении механизмами. Упырь его пугал, да, а эти – простые смертные.

Эмлин шел по очереди впереди него. Мальчику определили камеру, следующую по номеру за отведенной другому задержанному у Джалех – той самой старухе с глиняными образками. Писарь приказал охране проявлять к Эмлину повышенную бдительность, и его вывели из помещения, будто при почетном карауле.

Пришел черед Алика.

– Какой бог?

– Никакого.

Возникло некоторое замешательство и заминка – на него не было въездных документов. На другой стороне острова находится инспекция, где ставят на учет всех новопоселенцев Гвердона, но он по прибытии увильнул от проверки. И в этом был далеко не один. А когда он указал на то, что является кандидатом в парламент от промышленных либералов, то усугубил общую неразбериху. Кончики усов, торчавших на виду, уныло поникли.

– Я требую свидания с сыном, – настаивал он.

– Не сейчас.

Вскоре его забрали отдельно от всех и повели по двору назад, предоставив еще раз взглянуть на необычное обустройство новой части тюрьмы. Он увидел, в какую камеру посадили Эмлина и что по соседству с ним заперли поклонницу Кракена.

Неожиданно странное узилище обрело смысл. Отсеки располагались по компасу. Святых рассаживали по клеткам в зависимости от направления, если смотреть от Гвердона. Северу не соответствовало никаких узников, так как богиня Грены мертва, а у Хайта святых нет. На северо-востоке сидело лишь несколько, так как Хайт жестко подавляет богов в Варинте. Всего ничего и на востоке – пока что немного народу перебралось в Гвердон из Лирикса, значит, из тех краев маловато святых. Однако южная часть дуги переполнена. Блаженные из Ишмиры, из Севераста, из Маттаура. Все осиянны одним и тем же братоубийственным, кровожадным пантеоном.

Когда боги близятся, растет мощь их святых.

Это не просто тюрьма, это флюгер.

Прибор для определения передвижений в занебесье.