Священная ложь

* * *


Утром хриплый голос надзирателя по внутренней связи велит нам собраться в столовой для инструктажа. Когда я выхожу из класса, Рашида с тоской глядит мне вслед. Столы уже сложены гигантскими пирамидами и сдвинуты к стенам, линолеум блестит там, где по нему только что прошлась швабра.

Энджел появляется сразу вслед за мной. Ей тоже каким-то чудом позволили ехать – но не в награду, наверное, а за взятку. Потом входит Трейси с еще двумя незнакомыми девушками и, завидев меня, выдавливает улыбку.

– Мы едем на сбор урожая, – поясняет миссис Нью, стоя в центре зала. – По сути, ваша задача – собрать фрукты с нескольких акров дикого сада. Обычно нанимают частных подрядчиков, однако бюджет властям урезали, а убирать фрукты по-прежнему надо.

– Разве это не эксплуатация детского труда? – перебивает ее Энджел.

– Это совершенно добровольная экскурсия, которая продлится почти весь день, – невозмутимо поправляет ее миссис Нью.

Она объясняет, что на запах созревающих фруктов с гор могут спуститься черные медведи, а в тех краях много жилых домов. Медведи жрут опавшие яблоки и сливу, иногда с голоду могут задрать шелти или шпица. Даже не с голоду, а ради забавы.

Если я чему и научилась в колонии для несовершеннолетних, так это тому, что убийство – тоже своего рода развлечение. Иногда в определенный день совершенно нечем заняться. Будь по телевизору интересная передача или проходи на стадионе футбольный матч, ничего страшного не случилось бы. Некоторые преступления, как ни старайся, предотвратить не выйдет – потому что сперва надо избавиться от скуки, а это невозможно.

В дополнение к ярко-рыжим комбинезонам нам выдают тяжелые походные ботинки и толстый кожаный пояс. Энджел помогает мне завязать шнурки и застегнуть пряжку.

– А для чего он? – спрашиваю я.

– Чтобы приковать нас цепями к сиденью. Не больно-то хочется ехать в тюремном автобусе, когда пассажиры сидят сами по себе.

Очень медленно мы выходим из тюрьмы на слепящее солнце и выстраиваемся в ряд. Я запрокидываю голову, согреваясь до самых костей. Девушки усаживаются в желтый автобус.

– Тебя, наверное, и нет смысла заковывать… – бормочет сержант Проссер. – Что ты можешь сделать – ботинками помахать?

– Из-за ботинок меня сюда и отправили, – говорю я.

Энджел на кресле впереди хохочет.

– Ну-ка пасть захлопни! – рявкает сержант Проссер. – А ты живо села!

Я плюхаюсь на жесткое пластиковое сиденье, и меня цепью приковывают к полу. Напоследок, уже застегнув замок, сержант Проссер больно дергает за пояс.

За окнами автобуса мимо нас скользит Миссула. От мерного качания начинает подташнивать, а мышцы, которые держат глазные яблоки, уже ноют, но я никак не могу отвести взгляд от картинки за стеклом. Она меня буквально завораживает: и кольцо опавших сосновых иголок под каждым деревом, и незнакомые цветы, проклюнувшиеся из земли, и слепящее солнце, укрывшее все будто белым целлофаном.

На проселочной дороге, окружавшей дикий сад, автобус поднимает волну пыли. Мы выгружаемся, и в кольца на наших поясах пропускают тонкий стальной трос, обшитый пластиком, чтобы у нас была хоть какая-то свобода перемещения. Энджел стоит прямо передо мной. Я последняя.

– Так, леди! – напыщенно заявляет сержант Проссер. – Сейчас вам предстоит сделать доброе дело, причем многим впервые!

Звенящей змеей ядрено-оранжевого цвета, какого в природе не бывает, мы бредем через траву высотой по колено. На деревьях висят плоды в форме колокола, желто-зеленые и крапчатые. Висят так низко, что можно дотянуться зубами. Они пахнут новорожденной осенью. Груши.

Мы с Энджел уходим дальше всех, стальной тросик с легким свистом трется о металлические петли на поясах. Здесь, глубоко в лесу, чужие голоса почти не слышны. Груши еще не созрели, поэтому не падают. Миссис Нью объясняла, что в таком случае надо взяться за дерево и хорошенько потрясти. Энджел хватает ветку и от души встряхивает. На землю сыплется грушевый дождь. Энджел начинает закидывать плоды в деревянный ящик.

Я опускаюсь на колени в траву и обрубком перекатываю одну грушу по ноге до самого живота и тоже бросаю в ящик. Энджел тем временем собрала уже штук двадцать.

Мне это быстро надоедает, и я подхожу к ближайшей груше, свисающей с ветки. Открываю рот и провожу зубами по твердому, но уже упругому бочку. На вкус он терпкий и сладкий.

Трос вокруг талии ослабевает – охранники дают слабину, чтобы девочки могли залезть на деревья и дотянуться до верхних ветвей. Несколько минут я иду одна, запрокинув голову и видя перед собой только древесные кроны, серо-стальные горы и небо. Ни разу не гуляла в лесу с тех пор, как сбежала из Общины. Наверное, придется заново привыкать к дикой природе, к теням, расцветающим под каждым деревом, и к тому, что здесь никогда не бывает по-настоящему тихо.

«Хочу ли я этого?» – спрашивает голосок внутри.

Последний раз, когда я видела над собой небо, оно было укрыто дымом от пожара. Теперь же небо ярко-синее и излучает голубое тепло, под которым я почти забываю про огонь. Забываю про последние минуты жизни Пророка, комнату, похожую на печь, и дым, лентами вьющийся под крышей. Иногда все, что я помню о той ночи, – это серый дым. Пытаюсь понять, что было раньше, но память расплывается, теряясь в удушливом тумане.

Если забыть про тихие голоса, пробивающиеся сквозь стены леса, и серебряный шнур на талии, кажется, что я одна – так далеко я зашла. Взгляд падает на полосу деревьев за лугом. Там начинаются по-настоящему дикие места – растут темные сосны, никогда не впускавшие под свой полог солнечный свет.

На опушке леса мелькает мужской силуэт. На исхудалой до костей фигуре висит рваная одежда. Кожа у юноши густо-коричневая, а штаны болтаются на подтяжках.

Я смотрю на него, а он глубоко запавшими глазами – на меня.

– Джуд… – шепчу я.

И торопливо оглядываюсь – не слышит ли кто. Энджел забралась на дерево, видны лишь ботинки. В голове пульсирует одна мысль – никто не должен его увидеть! Иначе Джуда схватят или прогонят.

Я иду к нему через сад, но веревка тянет меня обратно. Джуд осторожно вылезает из-под сосен и короткими перебежками, прячась то за одним стволом, то за другим, подбирается ближе и бочком подходит к дереву, у которого я стою.

На лице у него бескрайнее удивление. Скулы торчат. Отощал до ужаса. Нос сломан и съехал в сторону, под глазом – пурпурный серп синяка. На плече висит мешок, в котором перекатывается что-то круглое. Видимо, до нашего появления Джуд тоже обносил грушевый сад.

– Ты живой? – шепчу я, и на глаза наворачиваются слезы. – Я думала, тебя убили…

Голос у него звучит хрипло, словно он давно не разговаривал.

– Я думал, тебя тоже.


Кончиками пальцев Джуд гладит меня по щеке. Руки у него дрожат.

– Ты правда настоящий? – шепчу я.

– Я уже и сам не знаю. – Он пожимает плечами. – Я давно ничего не знаю…

Я не могу коснуться его лица, поэтому наклоняюсь вперед, закрываю глаза и губами провожу по шрамам у него на щеке, ощущаю теплое дыхание из носа и безмерную легкость от того, что вновь чувствую его кожу. Нахожу губами открытый рот, и мы исступленно целуемся.

Джуд пахнет нечищенными зубами и отчаянием.

– Как ты выжил? – шепчу я.

Он утыкается лбом в изгиб моей шеи и качает головой.

– Понятия не имею. Помню только, как все кинулись меня избивать и стало темно. А потом… не знаю, как описать… пришел ангел, настоящий, в ореоле рыжего света, с белыми волосами.

– Белыми? – переспрашиваю я. – Точно?

– Да. И ангел меня унес. Очнулся я уже в лесу. Проснулся, потому что в воздухе был огонь. Ветер дул в другую сторону, но сильно пахло дымом. Я встал, нашел какую-то пещеру… Там и поселился.

– Тебе сильно досталось? – спрашиваю я.

– Хуже всего было не знать, что с тобой, – отвечает Джуд.

Судя по заплывшему до сих пор глазу и тому, как неестественно он держит плечо, беззастенчиво врет.

– Почему ты не пришел в город? Надо было найти врача.

Джуд кривится.

– Это место еще злее, чем я думал. Даже с холмов понятно. Ты видела здешние машины? И как пахнет там, внизу? Отрава же чистая… А грохот? И одежда жутких цветов…

– Вроде такой? – Я поднимаю ногу, демонстрируя свой комбинезон.

– У тебя нет выбора.

Он переступает с ноги на ногу и морщится.

– Джуд, тебе надо к врачу, – говорю я.

– Все нормально.

– Ты весь переломан.

– Заживет.

– Так, юные дамы! – кричит сержант Проссер. – Пакуемся!

Я оглядываюсь.

Энджел спрыгивает с дерева. Она смотрит на меня, и я понимаю, что нас заметили. Отворачивается и бредет обратно к дороге.

– Мне надо идти, – шепчу я.

– Зачем? – спрашивает Джуд. – Пошли со мной.

– Как это с тобой? – удивляюсь я.

– Я твой замок в два счета ломиком вскрою.

Он дергает за кольцо на поясе и тянет меня ближе, запуская руку в мешок.

– Джуд… – говорю я. – Погоди-ка.

– Зачем?

– Я… я не уверена, что могу с тобой пойти.

Слова звенят в неподвижном воздухе. Лицо у него перекашивает в болезненной гримасе, от которой в груди перехватывает дыхание.

– Почему не можешь? Я тебя сейчас освобожу.

«Но тогда я пропущу урок по чтению», – хочется сказать ему в ответ.

Я мотаю головой.