Священная ложь

– Так, ладно… Что случилось? – спрашивает она.

– Я была в комнате для посетителей.

– И?.. Чем объяснишь свое поведение?

Влажные глаза у нее сидят глубоко, как изюминки в тесте. Уж она бы заплакала, если б услышала мою историю. Рыдала бы в голос и гладила меня по макушке. Она бы прониклась.

Не то что доктор Уилсон.

– Там в шоу талантов показывали одну девочку. Она очень хорошо пела, но я не могла и дальше слушать про ее умершую мамочку. И папочку с раком. Не знаю, зачем оно мне нужно.

Миссис Нью поджимает губы, словно задумавшись.

– Ты же понимаешь, что она обращалась не к тебе конкретно? Это просто телепередача.

– Я знаю, что такое телевизор, – цежу я сквозь зубы. – Мне просто не хотелось его смотреть.

– К тебе ведь сегодня приходил доктор Уилсон, так? – спрашивает миссис Нью, сверившись с большим календарем на столе. – Ваш разговор чем-то тебя расстроил?

Я какое-то время молчу.

– Нет.

– О чем вы говорили?

– О том, как я осталась без рук.

Миссис Нью склоняет голову набок.

– И тебя это не расстроило?

– Не особо, – отвечаю я. – Уже привыкла.

– Ты сама решила ему рассказать?

– Нет, доктор Уилсон предложил. Только странно, что он никак не отреагировал. Спросил, а сам сидел и рисовал в блокноте, иногда пожимая плечами. Хотя люди обычно реагируют. Даже прокурор на моем суде – и тот впечатлился. А доктор Уилсон… даже глазом не повел.

Миссис Нью вздыхает.

– Знаешь, Минноу, возможно, тебе стоит сменить консультанта.

– Что? – вскидываюсь я.

– Доктор Уилсон не детский психолог. Он привык работать со взрослыми преступниками. Я вообще не понимаю, как его могли назначить твоим консультантом. Решение принимали наверху. – Миссис Нью выразительно поднимает над собой пухлую руку. – Возможно, его методы не годятся для работы с несовершеннолетними. Думаю, тебе лучше назначить кого-нибудь из наших штатных психологов. Например, мисс Готфрид, она работает с твоей подругой Энджел. – Миссис Нью наклоняется ко мне через стол и добавляет: – Если подашь прошение, мы могли бы постараться и всё устроить.

Я молчу.

С другим психологом, наверное, будет проще. Та начнет улыбаться мне, осторожничать, словно я в любой момент могу расколоться на сотню осколков. Твердить, какая я сильная. Храбрая. Мне не придется больше говорить о всяких неприятных вещах…

В эту минуту я вдруг осознаю, что культями прослеживаю путь царапин, щедро усеявших кресло. Слезливая история из телевизора меня совсем не растрогала, потому что я с головой ушла в собственную драму. Все это время считала, что только у меня за спиной болтаются покойники. А теперь приходит неожиданная мысль: может, и доктор Уилсон потерял кого-то близкого?

– Я подумаю, – сообщаю миссис Нью.

Та прячет разочарованную гримасу. Понимает, что я вру.





Глава 26




Энджел каждый день посещает школу. А вот меня отстранили, пока я не покажу «удовлетворительную динамику» – то есть, по словам Энджел, не проведу неделю без выговоров. Поэтому я часами пялюсь на стальные опоры, которые поддерживают койку надо мной. В хорошие дни думаю про Джуда, в плохие – про Филипа Ланкастера. А сегодня – про свои руки. Вытягиваю их над собой и вспоминаю, как они выглядели раньше. Как двигались пальцы, как легко, почти без усилий, сжимались кулаки. Почему я не воспользовалась ими, когда была такая возможность? Я бью культями по металлу, снова и снова, пока на ткани не проступает кровь. Потом без сил падаю на матрас и протяжно выдыхаю.

Лучше мне не становится. Последний визит доктора Уилсона это только подтвердил. Наверное, я никогда уже не стану нормальной. Пророк и впрямь меня сгубил. Может, такие травмы вообще не заживают? Ведь прошло уже столько месяцев, а я до сих пор истекаю кровью…





* * *



После того как все случилось – когда отец опустил топор, а я потеряла сознание, – очнулась я уже в тишине. Посмотрела на свои обрубки. На месте среза виднелись ровные круги – продолговатые кости, багряные мышцы и на удивление желтый слой жира. Биология как она есть. Идеальная комбинация из клеток, костного мозга и мяса. Все так, как задумано природой.

Сквозь туман я почувствовала, что одна из жен стягивает кожу на руке, словно оболочку на сосиске, и прошивает ее крупными стежками. С каждым рывком толстой вощеной нити, с каждым новым черным крестиком становилось все яснее: Пророк намерен оставить меня в живых.

Свадьбе быть.

Немногим позже в комнату вошли две жены моего отца: Мейбл и Вивьен. Они робко приоткрыли дверь, не зная, застанут ли меня живой. Я сквозь ресницы глянула в лицо Мейбл – та морщила лоб. Рука, в которой она держала деревянную чашу, сильно тряслась.

Вивьен сдавленно ахнула и зажала нос ладонью. Кровь, залившую пол, так и не убрали; она уже сгустилась подо мной и начала попахивать, как залежавшееся на солнце мясо.

Я не открывала глаза. Не знаю, наверное, хотела, чтобы меня приняли за мертвую.

Мейбл опустилась передо мной на колени и протянула чашу с зеленой жидкостью, исходившую паром в холодном воздухе.

– Вот, Пророк велел выпить, – прошептала она.

– Ну, теперь она точно пить не станет, – упрекнула ее Вивьен. – Молодец! Разжимай ей зубы, я волью.

В эту минуту я подняла голову. Они дружно отскочили, охнув и разинув глаза, словно увидали оживший труп. Я невольно хихикнула; смех вырвался из легких и неловко растаял в воздухе – будто случилась какая-то ошибка, и он просто не мог прозвучать в таком месте.

– Она рехнулась, – заявила Вивьен.

– Потеряла слишком много крови, – возразила Мейбл.

– Она всегда была чокнутой. Не в себе.

– Это из-за крови.

– Тише, Мейбл. Держи ей голову.

Вивьен грубо, крепкой хваткой раздвинула мне челюсти. Вкуса жидкости я не почувствовала, растворившись в своей боли, в красноте под веками, в желании впиться украденными пальцами кому-нибудь в лицо и выдрать глаза.

Что бы ни было в той чаше, усыпить меня снадобье не смогло. Я то просыпалась, то вновь теряла сознание, когда сверху обрушивалась боль.

Один раз открыла глаза и увидела в тени женский силуэт. Моя мать. На меня она не смотрела. Держала одну из моих рук, уже окоченевшую и начавшую синеть. Медленно сгибала ей пальцы и гладила ладонь с таким лицом, будто плачет. Изо рта у матери вырывались тихие всхлипы.

Когда я проснулась снова, рук уже не было.

Я уставилась в угол, где они лежали прежде, и глаза защипало от слез – самым глупым, самым бессмысленным на свете образом. Что толку плакать об их потере, что толку сокрушаться зря?..

В эту минуту комнату заполонили светлые всполохи, такие яркие, что пришлось зажмурить глаза. Когда я снова их открыла, свет немного угас. Надо мной стоял мальчик. Высокий, в джинсах и рубашке с закатанными рукавами. Он склонил голову набок, пристально глядя на меня. Лица его я совсем не помню – только пронзительные ярко-зеленые глаза.

– Чарли? – хрипло выдавила я.

Не издав ни звука, он шагнул ближе. Его ботинки не оставляли в крови следов. Он парил в сантиметре над землей.

– Г-гляди, что со мной сделали, – всхлипнула я. По лицу вновь потекли слезы. Я протянула к нему свои обрубки. – Гляди.

Он опустился рядом на колени, переводя невыносимо зеленый взгляд с культей на лицо. Глаза были умными, но как будто отстраненными. Зрачки, словно объектив фотоаппарата, чуть заметно дергались из стороны в сторону.

– Ну же, спаси меня! – крикнула я. – Они сейчас вернутся. Помоги!

Лицо мальчика даже не дрогнуло, невыразительное и такое спокойное, словно его вообще здесь не было и в комнате висела лишь проекция.

Он вдруг наклонился, поднял руку и положил мне на лоб. От пальцев во все стороны разлетелись пучки света. Я обрадовалась, что этим касанием он исцелит меня. Вернет, что было потеряно. Однако мальчик лишь подержал немного руку, потом встал и снова засунул ее в карман джинсов. Я недоверчиво на него уставилась. Он развернулся и зашагал прочь.

– Не уходи! – крикнула я. – Прошу, вернись!

Но мальчик уже вышел. Открыл входную дверь и хлопнул ею у себя за спиной. В комнате снова потемнело, и все остатки надежды, которая еще жила во мне, хлынули прочь, как вода из прохудившейся трубы. Руки затряслись.

– НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! – взвыла я. – НЕНАВИ-И-ИЖУ-У-У!

Мейбл и Вивьен заскочили в комнату и опять влили в меня зеленую гадость. Я билась у них в руках, пытаясь кричать, но вскоре затихла, поняв, что этим ничего не изменить.





* * *


Меня вернули в родительский дом, в комнату невест. Весь день я смотрела на треугольный потолок, сложенный из бревен, давно уже мертвых, но продолжавших гнить.