Свет между нами

Она замерла.

– Я здесь работаю, – в ее голосе слышалась обида.

– Я имею в виду, какого черта ты работаешь на меня, а не играешь в каком-нибудь симфоническом оркестре?

– Оу, – Шарлотта некоторое время молчала, задумавшись, потом собрала опустевшие тарелки и поставила их в раковину. – Я решила передохнуть, – раздался ее голос прямо возле меня.

– Боишься, что недостаточно хороша?

– Нет, – слабо откликнулась она. – Когда-то меня называли вундеркиндом.

Мне импонировала ее честность. Никакого хвастовства, чистые факты и талант как доказательство тому. Кому, как не мне, это знать, когда я слышу подтверждение этому ежедневно, с трех до пяти. Однако боль в ее словах… Она словно говорила о своем таланте в прошедшем времени.

– Тогда почему не ходишь на прослушивания?

– Я же сказала: решила передохнуть. А если я пойду на прослушивание и получу место в оркестре, мне придется разорвать договор с Люсьеном, – короткое молчание, – и перестать быть твоей помощницей.

– И хорошо.

– Хорошо?

Одно трехсложное слово, а сколько в нем обиды! Я почувствовал повисшее в воздухе напряжение.

– Да, хорошо, Шарлотта. Твое место не здесь, за уборкой того дерьма, что я навел. Ты понапрасну тратишь свое время.

– Ты действительно так считаешь?

Она прочертила черту, и я подошел прямо к ней. Еще шаг, и я ее пересеку. Не знаю, что со мной не так. Я почти не знаю Шарлотту, но она достойна лучшего. Я понял это, впервые услышав ее игру на скрипке, и нахожу подтверждение этому каждый день. Нет ничего плохого в том, чтобы прибирать за кем-то другим, но подобное не для нее. В особенности когда прибирать приходиться за мной.

– Да, я так считаю.

– Все намного сложнее, чем тебе кажется.

– А что тут сложного? Ты хочешь играть или нет?

– Хочу.

– Тогда играй.

– Ну да, все ведь так просто! – огрызнулась Шарлотта, хлестая словами, словно плетью. – Видимо, у тебя есть ответы на все вопросы. Ты просто кладезь психологической мудрости. Так легко уладить все мои проблемы! Отправить на прослушивание, и – бац! – задача решена! Будто мне это поможет. Словно ты знаешь что-то обо мне.

– Я лишь указываю на очевидное, – побарабанил я пальцами по стойке.

– На то, что я трачу время? И это говорит человек, который забился в свою комнату, ничего не делает и никуда не ходит. Никогда.

Я пораженно открыл рот. Мне стало плохо от мысли, что мы с ней схожи в некоем подобном.

– Ты же не пытаешься сравнивать нас? Твоя милая боязнь сцены и рядом не стоит с теми руинами, в которые превратилась моя жизнь. Надеюсь, ты это понимаешь? Эти две вещи даже сравнивать нельзя.

– Кто знает, – ее голос стал странновато низким и хрипловатым. – «Боязнь сцены». По-моему, довольно неплохое выражение, подходящее к нам обоим.

– Нет, Шарлотта. Со мной покончено. Я теперь вроде поучительной истории. Не трать свою жизнь на ожидания, будто что-то придет к тебе само. Иди и хватай это, забирай себе. Никогда не знаешь, когда все рухнет.

– Все уже рухнуло, – прошептала она.

Ее тихие слова разрезали мой резкий тон всезнайки, точно нож масло, и я оцепенел. В ушах громко стучал пульс.

– О чем ты?

– Неважно. Мне не следовало это говорить, – Шарлотта шмыгнула носом.

Она плакала. Я довел ее до слез, черт меня побери.

– Шарлотта…

– Ты не единственный, кто что-то потерял, ясно?

Вот она: боль, эхом отдающаяся в каждом ее слове. Сейчас она вся тут, передо мной, и от ее глубины мое сердце болезненно сжалось.

– Кто? – Кто сделал это с тобой, Шарлотта? Кому мне надрать за это задницу?

– Мой брат, – она сглотнула слезы. – Он умер. В прошлом году. Он ушел и забрал с собой мою музыку. Или она потерялась. Не знаю, как или почему, но… я не могу ее найти. Поэтому не хожу на прослушивания. Понятно?

Мне словно дали под дых. Я не просто пересек черту, я зашел слишком далеко. Я и мой глупый бестактный язык. Подобного ответа я никак не мог ожидать. Не знаю почему (потому что я гребаный идиот, что же еще), но я полагал, что ее боль связана с проваленным прослушиванием. Но ее брат…


В голову пришли мысли о моей сестре-близнеце, Аве, и о том, что бы я делал, если бы потерял ее. Три месяца назад я изгнал ее из своей жизни вместе с остальными, однако оттолкнуть сестру было тяжелее всего. По правде говоря, практически невозможно, но поспособствовала ее работа, в связи с которой Ава жила за границей. В детстве мы с сестрой были не разлей вода, и я не мог представить, как это – навсегда потерять ее. Это если бы у меня вырвали половину сердца.

– Прости меня, Шарлотта, – меня мутило от стыда за себя. – Я разучился общаться с людьми.

– Да, я заметила, – ее голос звучал приглушенно, словно она вытирала нос. – Ты как комментатор из интернета, пишущий все, что ему придет в голову. В реальной жизни нельзя себя так вести.

– В реальной жизни, – фыркнул я. – Думаешь, она у меня есть? Ладно, не бери в голову. Прости. За сказанное, за испорченный завтрак, за разлитое молоко…

– Все хорошо.

– Неправда. Ничего в этом хорошего нет.

– Ты прав. Но ты же не знал. Как и остальные. Мои родные и друзья… они не понимают, что мне препятствует.

– А что тебе мешает?

– Боль, – просто ответила Шарлотта. – Мне больно копаться у себя в душе. Не знаю, почему я в таком состоянии, но я такая, как есть. И буду признательна, если ты не станешь усложнять мне жизнь.

Я кивнул, горячо жалея о том, что не могу вернуть обратно каждое сказанное слово. Осторожно слез со своего места, повернулся к лестнице и оттолкнулся от спинки стула, словно отлетающий в пустоту астронавт.

– Ной?

– Да? – остановился я.

– С тобой не покончено.

– Что?

– Ты сказал, что с тобой покончено, но это не так. Так тебе может казаться, но это неправда.

Я не ответил. Не мог. Шарлотта действительно говорит это мне? После моей оплошности, вызванной бестактностью и заносчивостью, она пытается утешить меня? Глубина ее доброты и великодушия потрясала, но Шарлотта ошибалась. Со мной и правда покончено. У меня была идеальная жизнь, и ее забрали у меня навсегда.

Я вернулся в одиночество своей комнаты. Хотел лечь и нырнуть в сон, прочь от воспоминаний о своем жестоком голосе, грубо выудившем потаенную боль Шарлотты на свет.

Вместо этого я оказался у окна, с рукой на шнуре от штор. Я потянул его и услышал, как тяжелые полотна со скрежетом поднимаются, а потом наклонился и пошарил в поисках ручки на окне. От долгого пребывания окон в закрытом состоянии ее заклинило, но я с силой дернул, и в душную комнату подул прохладный весенний воздух.

Я прикрыл веки, подставив лицо под его легкие струи. Вытянул руку и нашел тепло: льющийся сверху солнечный свет. Вздохнув, я сел в одно из кресел и повернулся так, чтобы лучи упали на лицо. Я не видел света, но чувствовал кожей оранжевое золото солнца и синеву ветра, слышал желтизну проезжавших мимо такси, ржавчину кричащих голосов и зелень шелестящей листвы деревьев, усеивавших эту городскую улицу.

«Может быть, Шарлотта», – подумалось мне. – «Может быть».





Глава 13





Шарлотта


Весь остаток недели Ной едва ли сказал мне слово. Такое ощущение, будто он боялся говорить со мной, как в то утро, когда разлил молоко. Меня это не сильно расстраивало. Я спокойно проживу без его нападок и колкостей. Однако он извинился, и я простила его, потому что так меня воспитали. Я пыталась быть бодрой и показать ему, что не переживаю по поводу произошедшего, но Ной оставался глыбой льда, которую не растопить.

Каждый день в три часа я начинала практиковаться с Концерта для скрипки ми минор Мендельсона. Именно его я собиралась играть на прослушивании в филармонии через несколько недель. Я отослала им копии своих документов и аудиозаписи, указала свой выбор музыкального произведения для выступления. Если честно, я надеялась на отказ, но этого не случилось. Вместо того чтобы исполниться гордости, я, наоборот, напряглась. Машинально исполняла Мендельсона, ноту за нотой, ничего не чувствуя и не испытывая удовольствия. Не ощущала страсти.

Однажды, закончив практиковаться и возвращая скрипку в футляр, я услышала, как наверху скрипнул паркет. Я забыла закрыть дверь в свою комнату, и в установившейся тишине этот скрип был очень громким. Громче обычных звуков, издаваемых старым домом. Это скрипнула под чьей-то ногой половица.

Я еле сдержалась, чтобы не выскочить в коридор. Если это Ной – но это еще большой вопрос, – то я лишь поставлю нас в неловкое положение, выпрыгнув со своим «попался!». Я могла бы списать это на совпадение, если бы не слышала скрип ступеней после окончания своей дневной репетиции довольно часто. Теперь буду оставлять дверь открытой. Еще лучше играть в маленькой гостиной на первом этаже. Она рядом с лестницей, и музыка будет литься прямо наверх. Если бы Ною не нравилась моя игра, он бы сказал об этом. Если он вообще ее слушает.

Шестое чувство подсказывало, что слушает.





* * *


Снова наступил понедельник. Только я приготовила себе завтрак, как Ной шокировал меня своим появлением. Он осторожно прошел к креслу, стоявшему между лестницей и кухней.

– Я собиралась за твоим завтраком в «Аннабель» через четверть часа, но могу сходить сейчас, если ты голоден.