Сухарева башня
Часть 27 из 37 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Словно не они только что дрались не на жизнь, а на смерть; словно не было этой ужасной схватки на чердаке, о которой Опалин вспоминал с отвращением. Кое-как он поднялся (до того он стоял на одном колене) и, чтобы унять дрожь в ногах, прислонился к корявому стволу яблони. Рыжие волосы Соньки разметались, светлые глаза были теперь прикованы к его лицу, и она по-прежнему водила ладонями по шубе. Этот жест сводил его с ума.
– Где Ларион? – спросил он.
– Где надо, – ответила лежащая с вызовом, и он подумал, что жесты обманывают, она не умрет. Но тут скрипнула калитка, и Опалин увидел, что за ней стоит почтальон – совсем молодой парень, чем-то даже похожий на него, но в очках, которые придавали ему необыкновенно ученый вид. Он с ужасом поглядел на хозяина, который без движения лежал на снегу, и на молодую рыжую женщину в шубе без одного рукава, распростертую возле избы.
– Уголовный розыск, – сказал Опалин, шмыгнув носом, и махнул удостоверением. – Вот что: телефон в поселке есть?
– Е-е-есть, т-товарищ, – пролепетал почтальон, с трепетом глядя на него.
– Дуй к аппарату, – распорядился Опалин, – звони в угрозыск. Он без номера, просто скажешь телефонистке – МУР, понял? Скажешь, что тебе нужен Логинов из первой группы. Повтори!
– Вызвать МУР, – пробормотал почтальон, – Логинова из первой группы…
– Вот, вот. Скажи ему, что бандиты в Виндавке, а я в доме… как хозяина-то здешнего зовут?
– Кручинин. Кирилл Федорович Кручинин.
– Ну вот, пусть они приезжают сюда. Да! Врач у вас в поселке есть?
– Нету, – признался почтальон, конфузясь.
– Тогда скажи им, пусть врача захватят. Там на дороге автомобиль, а в нем раненый шофер угрозыска. Он, правда… ладно, это я сам скажу. И пусть поторопятся. Давай! Одна нога здесь, другая там!
Почтальон убежал. Сонька хрипло закашлялась.
– И чего ты добился, дурак? – спросила она с вызовом. – Ничего же не добился. Только ребят угробил понапрасну. Мусор паршивый…
Кличка «мусор» прилепилась к сыщикам еще в те времена, когда МУР именовался Московским уголовным сыском, сокращенно МУС. Опалин тряхнул головой и полез за папиросами, чтобы привести мысли в порядок. С первой затяжкой ему и в самом деле стало легче. Сонька, лежа на снегу, множила ругательства в его адрес.
– Ты чего добиваешься – чтобы я тебя пристрелил, что ли? – осведомился Опалин, пуская дым. – Что, калеки Лариону не нужны, да? Бросит он тебя?
Сонька замолчала, нервно покусывая губы, и Опалин понял, что попал в точку.
– Бросит и другую найдет, такую же рыжую, – с ожесточением продолжал Иван, вспомнив, что в присутствии этой женщины убивали его товарищей, да и сама она, случалось, убивала тех, кто ей доверился. – Или блондинку. Такую, знаешь, красоточку, походка… Платье под цвет глаз, а глаза голубые. И задница чтоб как орех была. А?
Лежащая тихо заплакала.
– Сволочь! – выкрикнула она сквозь слезы. – Убей меня… ну что тебе стоит? Убей меня, пожалуйста…
– Обойдешься, – ответил Опалин с великолепным презрением. На самом деле ему было неуютно и тошно, но он понимал, что показывать это ни в коем случае нельзя, надо держаться так, словно он – победитель. Докурив папиросу, он подошел к хозяину, который потерял сознание, перетянул ему простреленную ногу ремнем от ружья и принес из дома одеяло, чтобы раненый не замерз.
Потом приехали Логинов с Назаровым и Келлером, которые привезли врача, и Опалин рассказал им о случившемся. Про Авилова он упоминать не стал, а сказал, что подозревал Жукова и следил за ним. Валя Назаров таращился на Опалина с таким изумлением, словно по-настоящему разглядел его впервые, и даже опытный Петрович, казалось, находился в затруднении. Потом было много возни, приехали «скорые», забрали раненых и убитых, а из города прибыли агенты Твердовского, которые должны были помочь организовать новую засаду в доме шайки. А потом наступил вечер.
Глава 24
Золотой поезд
– Терентий Иванович, – сказал Логинов, волнуясь, – это неописуемо. Простите… я просто не могу подобрать другого слова. Он никого не слушает. Попер в одиночку на опаснейшую шайку… Ладно, ему повезло, но ведь его же чуть не убили! Ей-богу, я уже отчаялся. Объясните хоть вы ему, что так нельзя…
Бруно Келлер сидел насупившись, и хотя он не говорил ни слова, по его лицу Логинов видел, что немец с ним не согласен. «Не надо было брать его к Филимонову, – подумал Петрович с неудовольствием, – зря я это сделал». Он сознавал, что неважно умеет командовать людьми, и это царапало его самолюбие, хотя сам он был уравновешенный, объективный и вполне справедливый человек.
– А вы как считаете, Бруно Карлович? – осведомился Филимонов со старомодной учтивостью.
Немец не стал тратить время на предисловия и сразу приступил к сути.
– Я считаю, что Опалина надо наградить, – заявил он. – Хотя бы за то, что мы нашли в доме. Во-первых, теперь мы знаем, что члены шайки, Прохор Аничкин и Игнат Лыскович, по поддельным документам устроились на железную дорогу. Во-вторых, поезд, который пойдет через три дня, а должен был пойти сегодня…
– Бруно! – Логинов аж дернулся. – Вот как раз насчет поезда я хотел бы поговорить особо. Дело в том, что… боюсь, он не в нашей компетенции. Совсем. Потому что поезд, о котором идет речь, – это… это особый состав, который пойдет за границу. С ним едут несколько наших торговых представителей, но главное – два вагона с золотом и ценностями. И… вы сами понимаете, что это значит.
В кабинете повисло напряженное молчание.
– Вы уверены, что правильно определили поезд? – наконец спросил Филимонов, потирая висок, словно тот внезапно заныл.
Логинов пустился в путаные объяснения. Стрелок и раньше грабил поезда – вспомнить хотя бы происшедшее возле Тифлиса в 1923-м… А Ваня… то есть Опалин слышал разговор бандитов. Поезд должен был пойти сегодня, но из-за снежных бурь его перенесли. Сначала, правда, ни один из существующих поездов не подходил к этому описанию, но, к счастью, Назаров вспомнил, что есть же особые составы… Пришлось навести кое-какие справки, и в самом деле, выяснилось, что…
– Так, – уронил Филимонов, откинувшись на спинку стула, и прикрыл глаза веками. – Значит, золотой поезд, да? – Он усмехнулся. – Но там усиленная охрана должна быть… И особый маршрут, насколько я себе представляю, – он вздохнул, глядя на телефонный аппарат. – Вы сказали Опалину о девочке?
Бруно Келлер потемнел лицом.
– Нет, – буркнул он. – Парень, конечно, хорохорился, но он в таком состоянии… Я решил, что ни к чему.
– Мы не стали ему говорить, – добавил Логинов.
Телефон неожиданно зазвонил, и Филимонов снял трубку. После короткого разговора он повесил ее на рычаги.
– Шофер Жуков скончался в больнице, – сказал он. – Что касается вдовы Рязанова, то… Непонятно, насколько она участвовала в замыслах Жукова, и… побуждала ли его к тому, что он сделал, – Филимонов помолчал. – Если она невиновна, эта история испортит ей жизнь. Если же виновна… – он шевельнулся на стуле.
– На похоронах она скорбела совершенно искренне, – проворчал Логинов, не сдержавшись, – или я уж совсем ничего не понимаю в людях…
– Дело не в том, кто как скорбел, – вмешался Бруно со своей невыносимой привычкой рубить сплеча. – Дело в том, что если эту историю пожелают раздуть, ее могут обратить против нас. Так ведь? И даже если допустить, что она была замешана, доказать это – да еще в отсутствие Жукова – будет очень трудно. Я вообще предлагаю забыть о Жукове и сосредоточиться на поисках Аничкина и Лысковича. И, само собой, Стрелка.
– Его любовница в больнице? Там за ней присматривают?
– Да. Назаров и один из людей Твердовского, – ответил Логинов.
– А врачи что говорят?
– Ну… Позвоночник сломан, но жить будет. В Виндавке сидит засада, но после шума, который устроил Ваня… Есть у меня подозрение, что бандиты уже все знают и не вернутся туда.
– Надо вернуть Опалина на работу, – вклинился Бруно. – Похвалить за все, что он сделал, поругать за нетерпеливость, если хотите. Но сначала – похвалить. Он парень молодой, ему это важно.
Филимонов вздохнул. Он больше думал о сложившейся ситуации, чем об Опалине, и подчиненные это чувствовали. Но, конечно, он не мог не признать, что относительно помощника агента они правы.
– Возвращайте его на работу, но с учетом его состояния, – сказал наконец Терентий Иванович. – Пусть отдохнет, если нужно. Засаду в Виндавке не снимать. Охрану Порфирьевой не снимать. Обо всех новых фактах докладывать мне лично в любое время суток… Можете идти.
Когда агенты удалились, Филимонов, дернув челюстью, поглядел на аппарат и решительным жестом снял трубку. Он позвонил начальнику первой группы (подразделение в угрозыске, которое занималось раскрытием убийств и борьбой с бандитизмом), поставил его в известность о том, что готовится нападение на золотой поезд, и сказал, что хорошо бы в данном случае поделиться информацией с людьми из ОГПУ.
– Если в банде остались всего трое, я не очень представляю себе, каким образом они организуют нападение на золотой поезд, – сказал начальник несколько раздраженным голосом.
– У Стрелка еще есть время, чтобы найти себе помощников, – ответил Филиминов. Выдержав крохотную паузу, он выложил главный козырь. – Если с золотым поездом что-то случится, кто будет отвечать?
Начальник молчал, взвешивая полученную информацию.
– Мы не можем просто так идти к Вячеславу Рудольфовичу или Генриху Григорьевичу, – буркнул он. – Я должен сначала обсудить все с нашим руководством.
Названные им лица были глава Объединенного государственного политического управления Менжинский и его заместитель Ягода. Филимонов заметил, что хорошо бы решить вопрос поскорее, потому что время не терпит, попрощался с начальником и повесил трубку.
Тем временем Опалин сидел за своим столом в кабинете, где, кроме его собственного, находились рабочие места Логинова и еще нескольких агентов. Иван расстегнул, но до сих пор не снял пальто, потому что силы его внезапно иссякли, и только шапку положил на стол. Вокруг его сапог на полу образовалась тающая лужица. Нос после драки с Сонькой распух, и Опалин невольно кривился, когда, забываясь, дотрагивался до него. Не считая этого, можно сказать, что он пребывал в тупом бесчувствии. Столько навалилось на него в этот день, что он теперь хотел только одного – сидеть вот так, сгорбившись и подняв плечи, и ни о чем не думать. Товарищи поделились с ним едой, кто-то принес кофе, Бруно пожал ему руку так, что чуть не сломал ее (Опалин даже сейчас поморщился при этом воспоминании). Он больше не был отверженным и, горбясь, невидящими глазами смотрел на незажженную лампу под коричневым абажуром.
Хлопнула дверь, и, даже не поворачивая головы, Опалин по звуку шагов узнал немца.
– Ну, наворотил ты дел, – сказал Бруно, завладев стулом одного из отсутствующих товарищей и придвинув его ближе к Ивану. – Но ничего. То, что ты узнал насчет поезда, все покрывает. Может, тебя даже наградят.
Опалин мрачно поглядел на собеседника.
– Я Стрелка упустил, – сказал он.
– А он был у тебя в руках? – прищурился собеседник. – Нет? Тогда и говорить не о чем. На хазе наши, появится – возьмут. Ты как себя чувствуешь-то?
– Хорошо, – ответил Опалин оскорбленным тоном. Он был крайне злопамятен и не забыл ни обвинений Бруно, ни того, как тот его бил.
Келлер прочитал его чувства так же легко, словно они были написаны словами в открытой книге, и усмехнулся.
– Ну, раз хорошо, у меня для тебя плохая новость, – неожиданно объявил он.
Иван напрягся.
– Вася умер? – спросил он.
– Селиванов? Нет, не он, – Келлер дернул челюстью. – Короче, ты оказался прав насчет Анечки. Утром возле полыньи нашли ее шапочку. Вызвали милицию, стали шарить подо льдом… в общем, вытащили труп. Девочку задушили.
Опалин настолько устал, что даже не сразу понял, о чем говорит его собеседник, но когда до него наконец дошло, на лице его показалось такое странное выражение, что даже Бруно встревожился.
– Я знал, – пробормотал Иван, растирая лоб. – Чувствовал. Вагоновожатая соврала, но сказала правду. Галю действительно толкнули под трамвай. Анечку убили. Это все Евлахов… что-то, что связано с ним. Вокруг него слишком много…
– Ему кто-то мстит? – живо спросил Бруно. – Ваня, меня тоже поставили на это дело. Обязательно надо будет его раскрыть.
– Надо трясти Евлахова, он должен знать, – сказал Опалин больным голосом. – Чего-то он недоговаривает… Бруно, а что будет с Кручининым?
– Это ты про того, кто на тебя напал, пытаясь Соньку защитить? Конечно, мы погладим его по голове и отпустим. Делов-то!
– Понимаешь, она рыжая, яркая, – забормотал Опалин. – А он холостяк. Одна птица у него. Увлекся…
– Где Ларион? – спросил он.
– Где надо, – ответила лежащая с вызовом, и он подумал, что жесты обманывают, она не умрет. Но тут скрипнула калитка, и Опалин увидел, что за ней стоит почтальон – совсем молодой парень, чем-то даже похожий на него, но в очках, которые придавали ему необыкновенно ученый вид. Он с ужасом поглядел на хозяина, который без движения лежал на снегу, и на молодую рыжую женщину в шубе без одного рукава, распростертую возле избы.
– Уголовный розыск, – сказал Опалин, шмыгнув носом, и махнул удостоверением. – Вот что: телефон в поселке есть?
– Е-е-есть, т-товарищ, – пролепетал почтальон, с трепетом глядя на него.
– Дуй к аппарату, – распорядился Опалин, – звони в угрозыск. Он без номера, просто скажешь телефонистке – МУР, понял? Скажешь, что тебе нужен Логинов из первой группы. Повтори!
– Вызвать МУР, – пробормотал почтальон, – Логинова из первой группы…
– Вот, вот. Скажи ему, что бандиты в Виндавке, а я в доме… как хозяина-то здешнего зовут?
– Кручинин. Кирилл Федорович Кручинин.
– Ну вот, пусть они приезжают сюда. Да! Врач у вас в поселке есть?
– Нету, – признался почтальон, конфузясь.
– Тогда скажи им, пусть врача захватят. Там на дороге автомобиль, а в нем раненый шофер угрозыска. Он, правда… ладно, это я сам скажу. И пусть поторопятся. Давай! Одна нога здесь, другая там!
Почтальон убежал. Сонька хрипло закашлялась.
– И чего ты добился, дурак? – спросила она с вызовом. – Ничего же не добился. Только ребят угробил понапрасну. Мусор паршивый…
Кличка «мусор» прилепилась к сыщикам еще в те времена, когда МУР именовался Московским уголовным сыском, сокращенно МУС. Опалин тряхнул головой и полез за папиросами, чтобы привести мысли в порядок. С первой затяжкой ему и в самом деле стало легче. Сонька, лежа на снегу, множила ругательства в его адрес.
– Ты чего добиваешься – чтобы я тебя пристрелил, что ли? – осведомился Опалин, пуская дым. – Что, калеки Лариону не нужны, да? Бросит он тебя?
Сонька замолчала, нервно покусывая губы, и Опалин понял, что попал в точку.
– Бросит и другую найдет, такую же рыжую, – с ожесточением продолжал Иван, вспомнив, что в присутствии этой женщины убивали его товарищей, да и сама она, случалось, убивала тех, кто ей доверился. – Или блондинку. Такую, знаешь, красоточку, походка… Платье под цвет глаз, а глаза голубые. И задница чтоб как орех была. А?
Лежащая тихо заплакала.
– Сволочь! – выкрикнула она сквозь слезы. – Убей меня… ну что тебе стоит? Убей меня, пожалуйста…
– Обойдешься, – ответил Опалин с великолепным презрением. На самом деле ему было неуютно и тошно, но он понимал, что показывать это ни в коем случае нельзя, надо держаться так, словно он – победитель. Докурив папиросу, он подошел к хозяину, который потерял сознание, перетянул ему простреленную ногу ремнем от ружья и принес из дома одеяло, чтобы раненый не замерз.
Потом приехали Логинов с Назаровым и Келлером, которые привезли врача, и Опалин рассказал им о случившемся. Про Авилова он упоминать не стал, а сказал, что подозревал Жукова и следил за ним. Валя Назаров таращился на Опалина с таким изумлением, словно по-настоящему разглядел его впервые, и даже опытный Петрович, казалось, находился в затруднении. Потом было много возни, приехали «скорые», забрали раненых и убитых, а из города прибыли агенты Твердовского, которые должны были помочь организовать новую засаду в доме шайки. А потом наступил вечер.
Глава 24
Золотой поезд
– Терентий Иванович, – сказал Логинов, волнуясь, – это неописуемо. Простите… я просто не могу подобрать другого слова. Он никого не слушает. Попер в одиночку на опаснейшую шайку… Ладно, ему повезло, но ведь его же чуть не убили! Ей-богу, я уже отчаялся. Объясните хоть вы ему, что так нельзя…
Бруно Келлер сидел насупившись, и хотя он не говорил ни слова, по его лицу Логинов видел, что немец с ним не согласен. «Не надо было брать его к Филимонову, – подумал Петрович с неудовольствием, – зря я это сделал». Он сознавал, что неважно умеет командовать людьми, и это царапало его самолюбие, хотя сам он был уравновешенный, объективный и вполне справедливый человек.
– А вы как считаете, Бруно Карлович? – осведомился Филимонов со старомодной учтивостью.
Немец не стал тратить время на предисловия и сразу приступил к сути.
– Я считаю, что Опалина надо наградить, – заявил он. – Хотя бы за то, что мы нашли в доме. Во-первых, теперь мы знаем, что члены шайки, Прохор Аничкин и Игнат Лыскович, по поддельным документам устроились на железную дорогу. Во-вторых, поезд, который пойдет через три дня, а должен был пойти сегодня…
– Бруно! – Логинов аж дернулся. – Вот как раз насчет поезда я хотел бы поговорить особо. Дело в том, что… боюсь, он не в нашей компетенции. Совсем. Потому что поезд, о котором идет речь, – это… это особый состав, который пойдет за границу. С ним едут несколько наших торговых представителей, но главное – два вагона с золотом и ценностями. И… вы сами понимаете, что это значит.
В кабинете повисло напряженное молчание.
– Вы уверены, что правильно определили поезд? – наконец спросил Филимонов, потирая висок, словно тот внезапно заныл.
Логинов пустился в путаные объяснения. Стрелок и раньше грабил поезда – вспомнить хотя бы происшедшее возле Тифлиса в 1923-м… А Ваня… то есть Опалин слышал разговор бандитов. Поезд должен был пойти сегодня, но из-за снежных бурь его перенесли. Сначала, правда, ни один из существующих поездов не подходил к этому описанию, но, к счастью, Назаров вспомнил, что есть же особые составы… Пришлось навести кое-какие справки, и в самом деле, выяснилось, что…
– Так, – уронил Филимонов, откинувшись на спинку стула, и прикрыл глаза веками. – Значит, золотой поезд, да? – Он усмехнулся. – Но там усиленная охрана должна быть… И особый маршрут, насколько я себе представляю, – он вздохнул, глядя на телефонный аппарат. – Вы сказали Опалину о девочке?
Бруно Келлер потемнел лицом.
– Нет, – буркнул он. – Парень, конечно, хорохорился, но он в таком состоянии… Я решил, что ни к чему.
– Мы не стали ему говорить, – добавил Логинов.
Телефон неожиданно зазвонил, и Филимонов снял трубку. После короткого разговора он повесил ее на рычаги.
– Шофер Жуков скончался в больнице, – сказал он. – Что касается вдовы Рязанова, то… Непонятно, насколько она участвовала в замыслах Жукова, и… побуждала ли его к тому, что он сделал, – Филимонов помолчал. – Если она невиновна, эта история испортит ей жизнь. Если же виновна… – он шевельнулся на стуле.
– На похоронах она скорбела совершенно искренне, – проворчал Логинов, не сдержавшись, – или я уж совсем ничего не понимаю в людях…
– Дело не в том, кто как скорбел, – вмешался Бруно со своей невыносимой привычкой рубить сплеча. – Дело в том, что если эту историю пожелают раздуть, ее могут обратить против нас. Так ведь? И даже если допустить, что она была замешана, доказать это – да еще в отсутствие Жукова – будет очень трудно. Я вообще предлагаю забыть о Жукове и сосредоточиться на поисках Аничкина и Лысковича. И, само собой, Стрелка.
– Его любовница в больнице? Там за ней присматривают?
– Да. Назаров и один из людей Твердовского, – ответил Логинов.
– А врачи что говорят?
– Ну… Позвоночник сломан, но жить будет. В Виндавке сидит засада, но после шума, который устроил Ваня… Есть у меня подозрение, что бандиты уже все знают и не вернутся туда.
– Надо вернуть Опалина на работу, – вклинился Бруно. – Похвалить за все, что он сделал, поругать за нетерпеливость, если хотите. Но сначала – похвалить. Он парень молодой, ему это важно.
Филимонов вздохнул. Он больше думал о сложившейся ситуации, чем об Опалине, и подчиненные это чувствовали. Но, конечно, он не мог не признать, что относительно помощника агента они правы.
– Возвращайте его на работу, но с учетом его состояния, – сказал наконец Терентий Иванович. – Пусть отдохнет, если нужно. Засаду в Виндавке не снимать. Охрану Порфирьевой не снимать. Обо всех новых фактах докладывать мне лично в любое время суток… Можете идти.
Когда агенты удалились, Филимонов, дернув челюстью, поглядел на аппарат и решительным жестом снял трубку. Он позвонил начальнику первой группы (подразделение в угрозыске, которое занималось раскрытием убийств и борьбой с бандитизмом), поставил его в известность о том, что готовится нападение на золотой поезд, и сказал, что хорошо бы в данном случае поделиться информацией с людьми из ОГПУ.
– Если в банде остались всего трое, я не очень представляю себе, каким образом они организуют нападение на золотой поезд, – сказал начальник несколько раздраженным голосом.
– У Стрелка еще есть время, чтобы найти себе помощников, – ответил Филиминов. Выдержав крохотную паузу, он выложил главный козырь. – Если с золотым поездом что-то случится, кто будет отвечать?
Начальник молчал, взвешивая полученную информацию.
– Мы не можем просто так идти к Вячеславу Рудольфовичу или Генриху Григорьевичу, – буркнул он. – Я должен сначала обсудить все с нашим руководством.
Названные им лица были глава Объединенного государственного политического управления Менжинский и его заместитель Ягода. Филимонов заметил, что хорошо бы решить вопрос поскорее, потому что время не терпит, попрощался с начальником и повесил трубку.
Тем временем Опалин сидел за своим столом в кабинете, где, кроме его собственного, находились рабочие места Логинова и еще нескольких агентов. Иван расстегнул, но до сих пор не снял пальто, потому что силы его внезапно иссякли, и только шапку положил на стол. Вокруг его сапог на полу образовалась тающая лужица. Нос после драки с Сонькой распух, и Опалин невольно кривился, когда, забываясь, дотрагивался до него. Не считая этого, можно сказать, что он пребывал в тупом бесчувствии. Столько навалилось на него в этот день, что он теперь хотел только одного – сидеть вот так, сгорбившись и подняв плечи, и ни о чем не думать. Товарищи поделились с ним едой, кто-то принес кофе, Бруно пожал ему руку так, что чуть не сломал ее (Опалин даже сейчас поморщился при этом воспоминании). Он больше не был отверженным и, горбясь, невидящими глазами смотрел на незажженную лампу под коричневым абажуром.
Хлопнула дверь, и, даже не поворачивая головы, Опалин по звуку шагов узнал немца.
– Ну, наворотил ты дел, – сказал Бруно, завладев стулом одного из отсутствующих товарищей и придвинув его ближе к Ивану. – Но ничего. То, что ты узнал насчет поезда, все покрывает. Может, тебя даже наградят.
Опалин мрачно поглядел на собеседника.
– Я Стрелка упустил, – сказал он.
– А он был у тебя в руках? – прищурился собеседник. – Нет? Тогда и говорить не о чем. На хазе наши, появится – возьмут. Ты как себя чувствуешь-то?
– Хорошо, – ответил Опалин оскорбленным тоном. Он был крайне злопамятен и не забыл ни обвинений Бруно, ни того, как тот его бил.
Келлер прочитал его чувства так же легко, словно они были написаны словами в открытой книге, и усмехнулся.
– Ну, раз хорошо, у меня для тебя плохая новость, – неожиданно объявил он.
Иван напрягся.
– Вася умер? – спросил он.
– Селиванов? Нет, не он, – Келлер дернул челюстью. – Короче, ты оказался прав насчет Анечки. Утром возле полыньи нашли ее шапочку. Вызвали милицию, стали шарить подо льдом… в общем, вытащили труп. Девочку задушили.
Опалин настолько устал, что даже не сразу понял, о чем говорит его собеседник, но когда до него наконец дошло, на лице его показалось такое странное выражение, что даже Бруно встревожился.
– Я знал, – пробормотал Иван, растирая лоб. – Чувствовал. Вагоновожатая соврала, но сказала правду. Галю действительно толкнули под трамвай. Анечку убили. Это все Евлахов… что-то, что связано с ним. Вокруг него слишком много…
– Ему кто-то мстит? – живо спросил Бруно. – Ваня, меня тоже поставили на это дело. Обязательно надо будет его раскрыть.
– Надо трясти Евлахова, он должен знать, – сказал Опалин больным голосом. – Чего-то он недоговаривает… Бруно, а что будет с Кручининым?
– Это ты про того, кто на тебя напал, пытаясь Соньку защитить? Конечно, мы погладим его по голове и отпустим. Делов-то!
– Понимаешь, она рыжая, яркая, – забормотал Опалин. – А он холостяк. Одна птица у него. Увлекся…