Сухарева башня
Часть 26 из 37 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Мышеловка
Заметив, как Маховер застыл на месте, и вслед за тем услышав выстрел, Бардышев рванул в дом. Опалин, перепрыгнув через тело убитого, побежал следом.
Он знал, что допустил ошибку, которая могла дорого ему обойтись, и оттого злился. Оказавшись лицом к лицу с невысоким кудрявым Вениамином, который выглядел, как типичный маменькин сынок, и ни капли не походил на бандита, Иван на доли секунды растерялся и выстрелил чуть позже, чем следовало – когда Маховер уже тянулся за оружием. А надо было сразу же убить Вениамина и тотчас же гасить Бардышева, пока он не ушел с крыльца.
Ба-бах! Лука добрался до своего обреза (Опалин помнил из досье, что бандит предпочитал именно этот вид оружия) и выстрелил в него, но попал в дверь. Щепки брызнули во все стороны.
– Окружаем дом, окружаем, не мешкаем! – заорал Опалин, поймав кураж. Он хотел испугать противника и создать впечатление, что тут много агентов, но Лука ответил порцией грязных ругательств. В соседнем дворе лаяла и бесновалась собака.
Вторая пуля из обреза прошила дверь насквозь, а затем защелкал маузер. «Вот тебе и досье, монпансье», – глупо подумал Иван, скатываясь с крыльца. Он не был ранен, но сознавал, что преимущество позиции не на его стороне.
– Попробуйте взять меня! – крикнул Лука из дома и припечатал фразу крепкой бранью. Переведя дух, Опалин пополз вдоль стены к окну. Немного подумав, он убрал браунинг, достал из кармана гранату, выдернул чеку, швырнул гранату в окно и бросился за поленницу.
Сначала ему показалось, что он ошибся, сделал что-то не так и граната не взорвалась, но вот в доме что-то грохнуло, вылетели ставни, взметнулись занавески…
– А-а-а… – болезненно замычал человек, находившийся внутри.
Приблизившись к дому, Опалин с предосторожностями заглянул в окно. Бардышев лежал на полу и истекал кровью, потому что ноги ему оторвало взрывом. Несколько осколков угодило в живот, и зрелище было ужасное. Но, даже хрипя в агонии, он все пытался дотянуться до маузера, который выпал из его руки и лежал в шаге от него.
Ворвавшись в дом, Опалин ногой отбросил маузер. Лука взглянул на своего врага с непередаваемым выражением. Пес завыл в соседнем дворе, словно тут умирал его хозяин.
– Ненавижу… эту тварь… – с усилием вымолвил бандит, пару раз дернул челюстью и обмяк. Взгляд его застыл. «Закрыть ему глаза? – подумал Иван. Но ему не хотелось дотрагиваться до тела человека, которого он убил. – А, да ну его».
Он стоял, тяжело дыша, и пот струился у него по телу. Странным образом он ничуть не ощущал себя победителем. Двух бандитов он убил, но еще трое, включая Стрелка, оставались на свободе. Держа браунинг наготове, Опалин обошел дом. В одной из комнат он увидел знакомый патефон и закусил губу. «Значит, Сонька тоже тут квартирует, – констатировал он, найдя в шкафу женские вещи. – И они говорили, что ждут какой-то поезд. Ну-ну…»
«А ведь они вернутся сюда, – неожиданно понял он. – Вернутся, а у забора труп валяется… Нехорошо».
Он вышел из дома, взял труп Маховера за ноги и поволок его за сарай, после чего забросал снегом следы крови. Неожиданно калитка отворилась. Опалин дернулся – и тут узнал человека из первого дома, который колол дрова. Это был худой, жилистый мужичок, с виду лет 50, с тощей шеей и печально свисающими усами.
– У вас тут что, стреляли? – несмело спросил тот.
– Не, просто примус взорвался, – ответил Опалин, кивая на обгоревшие занавески. Но тот заметил, как Иван сунул руку в карман, и быстро сделал шаг назад.
– Примусы… да. Это такое дело… Извините…
– Ничего, Сонька все равно собиралась новый привезти, – буркнул Опалин. Мужичок замер.
– Софья Васильевна? Что ж… Дело хорошее…
И одно это почтительное «Софья Васильевна», сопровождаемое вздохом, сказало молодому сыщику больше, чем тома исследований.
– Ай, бесстыдник, – промолвил Иван укоризненно, качая головой. Мужичок замигал, но потом смущенно засмеялся.
– Хорошая она баба, – сказал он.
– Сеструха-то моя? – хмыкнул Опалин, с ходу записываясь в братья к женщине, которую ненавидел. – Хорошая, да. Только ты это… смотри! Не шали!
– Да я че, я ж все понимаю, – вздохнул мужичок, и лицо у него сделалось такое грустное и влюбленное, что Ивану стало не по себе. – Ваша сестрица – женщина видная. А я что?
– Ну женщин-то много на свете, – не удержался Опалин.
– Много-то много, – серьезно ответил собеседник, – а Софья Васильевна одна. А танцует как! – Он снова вздохнул. – Ладно, если что… я тут рядом, хорошо?
Он ушел, осторожно ступая подагрическими ногами в валенках. «Ну вот, и этот старик попался на Сонькину удочку», – подумал Иван с неудовольствием. На самом деле старику было 37 лет, но на фронте он был отравлен газами и с той поры часто болел.
Опалин вернулся в дом, отыскал в Сонькиных вещах светлое покрывало, которым она особенно дорожила, и накрыл им тело Бардышева, после чего занялся простреленной дверью. Его забавляла мысль, что он ждет бандитов в отличнейшей, просто идеальной засаде, как ждал бы в мышеловке вострозубую мышь вооруженный до зубов кусок сыра. Забив и замаскировав отверстия от пуль, Опалин бросил взгляд на покрывало, которое наполовину пропиталось кровью, и внезапно насторожился. С дороги доносился шум мотора. Иван бросился к окну. Точно, машина заехала за деревья и остановилась, еще несколько мгновений – и на тропинке, ведущей к дому, показалась раскрасневшаяся, похорошевшая Сонька в собольей шубке, со свертками в руках. Эту шубку Опалин хорошо помнил и знал, что из-за нее перерезали горло женщине – но Соньку, судя по всему, такие мелочи не смущали. Однако не подружка бандита и не ее сияющий вид поразили его в эту минуту больше всего. Он увидел то, чего не должно быть – распахнутую настежь калитку и снег, закапанный кровью. Вениамин Маховер, который, судя по всему, был только тяжело ранен, но не убит, полз по тропинке, стонал, время от времени останавливался и, стоя на коленях, махал руками, пытаясь из последних сил предостеречь своих. Затем, что-то сообразив, он вытащил револьвер и выстрелил в воздух. Кажется, на это ушли его последние силы: он выронил оружие и повалился на бок.
Сонька услышала выстрел, бросилась вперед, увидела его, и улыбка застыла у нее на губах. Но когда из калитки выбежал Опалин, на ходу вытаскивая браунинг, она отчаянно завизжала, швырнула в его сторону все, что держала в руках (ни один из свертков, само собой, не долетел: все провалилось в снег), и, все еще визжа, бросилась обратно. Опалин дважды выстрелил в нее, она заверещала, отскочила в сторону, оступилась и рухнула в снег. Случайно или намеренно, но Маховер своим телом загораживал тропинку, по которой бежал Опалин, и, когда Иван собирался перепрыгнуть через раненого, бандит неожиданно приподнялся, изловчился и хватанул его за ногу. Иван повалился в сугроб, взметая снежную пыль, и почувствовал, что человек, которого он почти убил, барахтается рядом и из последних сил пытается подобраться к его горлу. Нащупав рукой что-то металлическое и сообразив, что это оружие, Опалин, не думая, ткнул дулом в Вениамина и выстрелил несколько раз. Защелкал барабан, и он понял, что стреляет из револьвера самого бандита. Выстрелами Маховера отбросило в сторону. Он лежал, откинув руку, и из его рта текла кровь. За деревьями тарахтел мотор, который пытались завести, но мороз был на стороне Опалина: машина барахлила. Сообразив, что еще не все потеряно, Иван вскочил, взглядом отыскал свой браунинг, поднял его и побежал вперед. Шапка упала с его головы, но он не чувствовал холода. Мотор наконец завелся, и, когда Иван выбежал на дорогу, машина ехала прямо на него. Он выстрелил по колесам и потом – уже на автомате, почти не целясь, – всадил в шофера остаток обоймы и отскочил в сторону. Автомобиль, проехав несколько метров мимо него, врезался в дерево и остановился. Достав на ходу запасные патроны, Опалин перезарядился и подошел к машине. Человек, обмякший на водительском месте, дышал с трудом и отворачивался от него, но так как Иван уже узнал автомобиль, он понимал, кого увидит за рулем. Это был Сеня Жуков.
Глава 23
Разгадка
– Неудачно получилось, а? – сказал Опалин, забирая оружие противника. – Что ж ты, Сеня… Как ты мог?
Жуков сидел, полузакрыв глаза, но при этих словах повернул голову.
– Да иди ты…
И голос, и лицо у него были как у обреченного человека. Вся злость Ивана разом куда-то ушла. Он понимал, что должен ненавидеть шофера, что из-за него погибли товарищи, но – не мог.
– Это ведь ты их отвлек, – неожиданно понял он. – Рязанов и его люди собрались в одной комнате, потому что… потому что ты туда явился. Что ты им сказал?
– Что Стрелка поймали в другом месте и засада больше не нужна, – Жуков беспокойно дернулся. – Я должен был выманить их из дома. Но играл патефон, который завела Сонька… и Ларион решил, что момент благоприятный, можно прямо в доме всех перестрелять. Ты его не поймаешь, – добавил шофер быстро. – Он очень… очень…
– Умный? Прыткий? Ну, говори!
– Он тебе не по зубам, – упрямо сказал Жуков. – Даже не надейся.
– Что за поезд? – спросил Иван внезапно.
– А?
– Какой поезд они ждут?
– Я ничего не знаю, – но по глазам Опалин понял, что собеседник лжет.
– Прямо ничего?
– Ничего. Можешь хоть пристрелить меня.
– А почему Шмидт перед смертью произнес это странное слово?
– Арка? – и неожиданно раненый стал смеяться странным, давящимся смехом, от которого у Опалина мороз пошел по коже. – Какие же вы в угрозыске ослы… Болваны! Вы так ничего и не поняли… А разгадка у вас была под носом! Не арка, а Ларка… Дурак! – он отвернулся, зажимая рану на груди. Сквозь пальцы перчатки сочилась кровь.
– Ларка? – переспросил Опалин, не понимая. – Это же не Лариса, жена Рязанова? Сеня! Какого черта… Зачем ты врешь – здесь, сейчас? Зачем?
Шофер повернул голову и с грустью посмотрел на него.
– Ты знаешь, что он ее бил смертным боем? Как на работе неудача, как что не так… Постоянно! Я ей говорил: уйди от него. А она боялась! Говорила: я уйду, он меня убьет… Я всю голову себе сломал, как от него избавиться. И вот, видишь, сумел… Но у Луки язык был без костей! Он думал, что все агенты убиты, и когда Сонька спросила, почему я помогаю Стрелку, упомянул о Ларисе… А Шмидт запомнил! И сказал тебе! Как же я боялся, что вы догадаетесь… Да куда вам!
Голова у Опалина шла кругом. Он вспомнил Ларису Рязанову – маленькая веснушчатая женщина, которая всегда улыбалась как-то виновато и выглядела особенно миниатюрной по сравнению со своим крепким, высоким мужем. Ничего, ну ничего в Ларисе не было особенного. Иван мог еще понять, что из-за такой, как Антонина, Евлахов потерял голову настолько, что посадил ее мужа; но Ларка! Женщина как женщина, а вот поди ж ты…
– Ладно, тебе Рязанов не нравился, ты хотел жить с его женой, – мрачно сказал Опалин, чувствуя, что начинает злиться. – Но остальных-то за что? Они-то что тебе сделали?
– Ничего, – ответил Жуков. – Просто так получилось.
Он закрыл глаза, тяжело дыша. Опалин пристально посмотрел на него, потом протянул руку и вытащил ключ из зажигания.
– Сиди здесь. Я врача позову.
Шофер даже не шелохнулся. «Сонька», – неожиданно вспомнил Опалин. Черт возьми, ведь все это время она оставалась где-то поблизости – и вполне могла напасть на него. Он вернулся к телу Маховера, подобрал свою шапку, перезарядил браунинг и, отыскав след Соньки, пошел по нему. След петлял, в двух или трех местах Опалин увидел на снегу капли крови и понял, что одна из его пуль задела ее. Никаких особенных чувств он не испытывал, во всяком случае, ничего, похожего на жалость. Он предполагал, что Сонька захочет вернуться на хазу, где оставались ее ценные вещи; но след привел его к другому дому. Жидкий плетень, за которым виден занесенный снегом огородик, дым идет из трубы – это было жилище того усатого старика, который почтительно говорил «Софья Васильевна». За плетнем что-то мелькнуло, Опалин, не раздумывая, отскочил за дерево – и хорошо сделал. Пуля выбила хороший кусок коры там, где доли секунды назад была его голова.
– Слышь, мужик, не дури! – заорал Иван из-за дерева. – Я из угрозыска! Баба – бандитка! Ты за соучастие пойдешь, дурак!
– Сам ты бандит! – крикнул его противник неожиданно молодым, звонким голосом и выстрелил снова, после чего Опалин услышал, как он перезаряжает ружье. Не раздумывая, Опалин рванул к плетню и перемахнул через него. Ему повезло – он упал в сугроб, но выстрелить не успел, потому что противник бросился к нему и ударил ногой по руке. В ответ Иван лягнул его и попал в колено. Соперник взвыл и повалился, но оружие из рук не выпустил и изловчился накинуть ремень ружья на шею Опалина, после чего принялся давить его сзади. «Нож, нож, – сообразил Иван, у которого шумело в ушах, – ножом бы его…» Но при нем еще оставался пистолет, который он забрал у Жукова. Иван нащупал оружие, но с ужасом понял, что предохранитель заклинило; тогда он вцепился в ручку и, собрав все силы, стал наугад бить дулом куда-то назад, пытаясь попасть во врага и заставить его ослабить хватку. Бесполезно – бесполезно – ничего – и внезапно предохранитель поддался, и сухой щелчок его показался слаще райской музыки. Опалин выстрелил, ремень ослаб, юноша сбросил его с шеи, повернулся, снова выстрелил, еще раз и еще, и поднялся на ноги, пошатываясь. Его противник корчился на земле, по его ватнику и по простреленной руке текла кровь. Бегло осмотрев раненого, Иван понял, что попал в него только дважды, но не смертельно.
– Я ж тебе сказал, что я сотрудник угрозыска, – сказал Опалин, показав удостоверение, – какого черта ты на меня полез? Судить тебя будут теперь.
Лежащий недоверчиво покосился на него, но все же нашел силы, чтобы проблеять:
– Ты не смеешь… трогать Софью Васильевну… Она хорошая…
– Она уголовница, а ты дурак, – безжалостно бросил Опалин. – Она в доме? – Он кивком указал на избу. Лежащий замотал головой.
– Значит, в доме, – с удовлетворением констатировал Иван. Он подобрал свой браунинг, отряхнул его и сделал шаг к дому, но внезапно понял, что оставлять такого противника за спиной нельзя, вернулся и прострелил лежащему колено, чтобы тот не мог последовать за ним. Раненый отчаянно закричал.
– В другой раз подумаешь, прежде чем бросаться на агента угрозыска, – сказал Опалин, дернув щекой. Он снова потерял шапку в пылу борьбы, но ему не было холодно. Подойдя к дому, он выстрелил по двери и рядом с дверью – на случай, если там притаилась Сонька, – перезарядил браунинг и вошел. Очень бедно, очень чисто, в клетке у окна мечется какая-то небольшая птица. «Нет, не канарейка», – подумал Опалин, мельком посмотрев на нее. Опустив глаза, он увидел капли крови на полу и пошел по ним. Капли привели его к лестнице, которая уходила вверх, на чердак. Иван немного подумал и усмехнулся.
– Ну что, Сонька, танцуй, – сказал он негромко и стал снизу стрелять по чердаку. Наверху кто-то взвизгнул и шарахнулся. – Выходи с поднятыми руками, сука! – заорал Опалин.
Кто-то застонал в ответ, и все стихло. Птица испуганно заметалась в клетке, косясь на Опалина круглым черным глазом. Он методично перезарядил обойму, удивляясь про себя, почему все происходит так обыденно, почему он не ощущает ничего – или почти ничего. Шея все еще ныла от захвата ружейным ремнем, он дернул головой и, оскалившись, стал осторожно подниматься по лестнице. Но ступени кряхтели под его ногами, выдавая его, и он остановился. «А ну как она легко ранена… а ну как бросится на меня…» Он перевел дух и одним прыжком поднялся на чердак.
Свет, проникавший в довольно широкое окно, освещал несколько сундуков, старый ларь, деревянную детскую лошадку и поставленный боком портрет последней царицы в широкой раме. Соньки нигде не было видно. «Нет, этого не может быть…» – подумал Опалин в изумлении – и тут она с воплем вылетела на него из какого-то закутка, держа в руках топор. Тот самый, которым всего несколько минут назад ее поклонник колол внизу дрова.
«А ведь мне показалось, что чего-то во дворе не хватает…» – мелькнуло в голове Ивана, когда он уворачивался от топора. Он выстрелил, но Сонька снова попыталась его ударить, он опять увернулся, но при этом дернул рукой, браунинг врезался в некстати подвернувшийся бок ларя и упал на пол. Опалин бросился на соперницу и вывернул ей руку, державшую топор, но Сонька стала лягаться, бодаться, брыкаться – и все это, не переставая дико кричать. Топор он отнял, однако противница вовсе не собиралась сдаваться – она выскользнула, при этом рукав шубы отодрался с треском. Сонька завыла еще отчаяннее и лбом ударила его в лицо (бандитский прием, который называется «взять на кумпол»). Опалин вскрикнул и отшатнулся, получил удар ниже пояса, выронил топор, и Сонька вцепилась ему в горло. Отбиваясь, он ударил ее раз, другой, но шуба гасила его удары, кровь текла у него по лицу, мешая видеть, и тогда он схватил Соньку и, выбив окно ее спиной, вместе с ней выбросился наружу. Он упал на нее и, чувствуя, что она больше не держит его за горло, откатился в сторону. В глазах у него стало темнеть, он загреб снег и принялся прикладывать его к лицу. Когда он окончательно пришел в себя, Сонька лежала на спине, глядя в небо, и беспокойно шарила руками по шубе, как это делают умирающие.
– Слышь, Ваня… Я ног не чую.
Заметив, как Маховер застыл на месте, и вслед за тем услышав выстрел, Бардышев рванул в дом. Опалин, перепрыгнув через тело убитого, побежал следом.
Он знал, что допустил ошибку, которая могла дорого ему обойтись, и оттого злился. Оказавшись лицом к лицу с невысоким кудрявым Вениамином, который выглядел, как типичный маменькин сынок, и ни капли не походил на бандита, Иван на доли секунды растерялся и выстрелил чуть позже, чем следовало – когда Маховер уже тянулся за оружием. А надо было сразу же убить Вениамина и тотчас же гасить Бардышева, пока он не ушел с крыльца.
Ба-бах! Лука добрался до своего обреза (Опалин помнил из досье, что бандит предпочитал именно этот вид оружия) и выстрелил в него, но попал в дверь. Щепки брызнули во все стороны.
– Окружаем дом, окружаем, не мешкаем! – заорал Опалин, поймав кураж. Он хотел испугать противника и создать впечатление, что тут много агентов, но Лука ответил порцией грязных ругательств. В соседнем дворе лаяла и бесновалась собака.
Вторая пуля из обреза прошила дверь насквозь, а затем защелкал маузер. «Вот тебе и досье, монпансье», – глупо подумал Иван, скатываясь с крыльца. Он не был ранен, но сознавал, что преимущество позиции не на его стороне.
– Попробуйте взять меня! – крикнул Лука из дома и припечатал фразу крепкой бранью. Переведя дух, Опалин пополз вдоль стены к окну. Немного подумав, он убрал браунинг, достал из кармана гранату, выдернул чеку, швырнул гранату в окно и бросился за поленницу.
Сначала ему показалось, что он ошибся, сделал что-то не так и граната не взорвалась, но вот в доме что-то грохнуло, вылетели ставни, взметнулись занавески…
– А-а-а… – болезненно замычал человек, находившийся внутри.
Приблизившись к дому, Опалин с предосторожностями заглянул в окно. Бардышев лежал на полу и истекал кровью, потому что ноги ему оторвало взрывом. Несколько осколков угодило в живот, и зрелище было ужасное. Но, даже хрипя в агонии, он все пытался дотянуться до маузера, который выпал из его руки и лежал в шаге от него.
Ворвавшись в дом, Опалин ногой отбросил маузер. Лука взглянул на своего врага с непередаваемым выражением. Пес завыл в соседнем дворе, словно тут умирал его хозяин.
– Ненавижу… эту тварь… – с усилием вымолвил бандит, пару раз дернул челюстью и обмяк. Взгляд его застыл. «Закрыть ему глаза? – подумал Иван. Но ему не хотелось дотрагиваться до тела человека, которого он убил. – А, да ну его».
Он стоял, тяжело дыша, и пот струился у него по телу. Странным образом он ничуть не ощущал себя победителем. Двух бандитов он убил, но еще трое, включая Стрелка, оставались на свободе. Держа браунинг наготове, Опалин обошел дом. В одной из комнат он увидел знакомый патефон и закусил губу. «Значит, Сонька тоже тут квартирует, – констатировал он, найдя в шкафу женские вещи. – И они говорили, что ждут какой-то поезд. Ну-ну…»
«А ведь они вернутся сюда, – неожиданно понял он. – Вернутся, а у забора труп валяется… Нехорошо».
Он вышел из дома, взял труп Маховера за ноги и поволок его за сарай, после чего забросал снегом следы крови. Неожиданно калитка отворилась. Опалин дернулся – и тут узнал человека из первого дома, который колол дрова. Это был худой, жилистый мужичок, с виду лет 50, с тощей шеей и печально свисающими усами.
– У вас тут что, стреляли? – несмело спросил тот.
– Не, просто примус взорвался, – ответил Опалин, кивая на обгоревшие занавески. Но тот заметил, как Иван сунул руку в карман, и быстро сделал шаг назад.
– Примусы… да. Это такое дело… Извините…
– Ничего, Сонька все равно собиралась новый привезти, – буркнул Опалин. Мужичок замер.
– Софья Васильевна? Что ж… Дело хорошее…
И одно это почтительное «Софья Васильевна», сопровождаемое вздохом, сказало молодому сыщику больше, чем тома исследований.
– Ай, бесстыдник, – промолвил Иван укоризненно, качая головой. Мужичок замигал, но потом смущенно засмеялся.
– Хорошая она баба, – сказал он.
– Сеструха-то моя? – хмыкнул Опалин, с ходу записываясь в братья к женщине, которую ненавидел. – Хорошая, да. Только ты это… смотри! Не шали!
– Да я че, я ж все понимаю, – вздохнул мужичок, и лицо у него сделалось такое грустное и влюбленное, что Ивану стало не по себе. – Ваша сестрица – женщина видная. А я что?
– Ну женщин-то много на свете, – не удержался Опалин.
– Много-то много, – серьезно ответил собеседник, – а Софья Васильевна одна. А танцует как! – Он снова вздохнул. – Ладно, если что… я тут рядом, хорошо?
Он ушел, осторожно ступая подагрическими ногами в валенках. «Ну вот, и этот старик попался на Сонькину удочку», – подумал Иван с неудовольствием. На самом деле старику было 37 лет, но на фронте он был отравлен газами и с той поры часто болел.
Опалин вернулся в дом, отыскал в Сонькиных вещах светлое покрывало, которым она особенно дорожила, и накрыл им тело Бардышева, после чего занялся простреленной дверью. Его забавляла мысль, что он ждет бандитов в отличнейшей, просто идеальной засаде, как ждал бы в мышеловке вострозубую мышь вооруженный до зубов кусок сыра. Забив и замаскировав отверстия от пуль, Опалин бросил взгляд на покрывало, которое наполовину пропиталось кровью, и внезапно насторожился. С дороги доносился шум мотора. Иван бросился к окну. Точно, машина заехала за деревья и остановилась, еще несколько мгновений – и на тропинке, ведущей к дому, показалась раскрасневшаяся, похорошевшая Сонька в собольей шубке, со свертками в руках. Эту шубку Опалин хорошо помнил и знал, что из-за нее перерезали горло женщине – но Соньку, судя по всему, такие мелочи не смущали. Однако не подружка бандита и не ее сияющий вид поразили его в эту минуту больше всего. Он увидел то, чего не должно быть – распахнутую настежь калитку и снег, закапанный кровью. Вениамин Маховер, который, судя по всему, был только тяжело ранен, но не убит, полз по тропинке, стонал, время от времени останавливался и, стоя на коленях, махал руками, пытаясь из последних сил предостеречь своих. Затем, что-то сообразив, он вытащил револьвер и выстрелил в воздух. Кажется, на это ушли его последние силы: он выронил оружие и повалился на бок.
Сонька услышала выстрел, бросилась вперед, увидела его, и улыбка застыла у нее на губах. Но когда из калитки выбежал Опалин, на ходу вытаскивая браунинг, она отчаянно завизжала, швырнула в его сторону все, что держала в руках (ни один из свертков, само собой, не долетел: все провалилось в снег), и, все еще визжа, бросилась обратно. Опалин дважды выстрелил в нее, она заверещала, отскочила в сторону, оступилась и рухнула в снег. Случайно или намеренно, но Маховер своим телом загораживал тропинку, по которой бежал Опалин, и, когда Иван собирался перепрыгнуть через раненого, бандит неожиданно приподнялся, изловчился и хватанул его за ногу. Иван повалился в сугроб, взметая снежную пыль, и почувствовал, что человек, которого он почти убил, барахтается рядом и из последних сил пытается подобраться к его горлу. Нащупав рукой что-то металлическое и сообразив, что это оружие, Опалин, не думая, ткнул дулом в Вениамина и выстрелил несколько раз. Защелкал барабан, и он понял, что стреляет из револьвера самого бандита. Выстрелами Маховера отбросило в сторону. Он лежал, откинув руку, и из его рта текла кровь. За деревьями тарахтел мотор, который пытались завести, но мороз был на стороне Опалина: машина барахлила. Сообразив, что еще не все потеряно, Иван вскочил, взглядом отыскал свой браунинг, поднял его и побежал вперед. Шапка упала с его головы, но он не чувствовал холода. Мотор наконец завелся, и, когда Иван выбежал на дорогу, машина ехала прямо на него. Он выстрелил по колесам и потом – уже на автомате, почти не целясь, – всадил в шофера остаток обоймы и отскочил в сторону. Автомобиль, проехав несколько метров мимо него, врезался в дерево и остановился. Достав на ходу запасные патроны, Опалин перезарядился и подошел к машине. Человек, обмякший на водительском месте, дышал с трудом и отворачивался от него, но так как Иван уже узнал автомобиль, он понимал, кого увидит за рулем. Это был Сеня Жуков.
Глава 23
Разгадка
– Неудачно получилось, а? – сказал Опалин, забирая оружие противника. – Что ж ты, Сеня… Как ты мог?
Жуков сидел, полузакрыв глаза, но при этих словах повернул голову.
– Да иди ты…
И голос, и лицо у него были как у обреченного человека. Вся злость Ивана разом куда-то ушла. Он понимал, что должен ненавидеть шофера, что из-за него погибли товарищи, но – не мог.
– Это ведь ты их отвлек, – неожиданно понял он. – Рязанов и его люди собрались в одной комнате, потому что… потому что ты туда явился. Что ты им сказал?
– Что Стрелка поймали в другом месте и засада больше не нужна, – Жуков беспокойно дернулся. – Я должен был выманить их из дома. Но играл патефон, который завела Сонька… и Ларион решил, что момент благоприятный, можно прямо в доме всех перестрелять. Ты его не поймаешь, – добавил шофер быстро. – Он очень… очень…
– Умный? Прыткий? Ну, говори!
– Он тебе не по зубам, – упрямо сказал Жуков. – Даже не надейся.
– Что за поезд? – спросил Иван внезапно.
– А?
– Какой поезд они ждут?
– Я ничего не знаю, – но по глазам Опалин понял, что собеседник лжет.
– Прямо ничего?
– Ничего. Можешь хоть пристрелить меня.
– А почему Шмидт перед смертью произнес это странное слово?
– Арка? – и неожиданно раненый стал смеяться странным, давящимся смехом, от которого у Опалина мороз пошел по коже. – Какие же вы в угрозыске ослы… Болваны! Вы так ничего и не поняли… А разгадка у вас была под носом! Не арка, а Ларка… Дурак! – он отвернулся, зажимая рану на груди. Сквозь пальцы перчатки сочилась кровь.
– Ларка? – переспросил Опалин, не понимая. – Это же не Лариса, жена Рязанова? Сеня! Какого черта… Зачем ты врешь – здесь, сейчас? Зачем?
Шофер повернул голову и с грустью посмотрел на него.
– Ты знаешь, что он ее бил смертным боем? Как на работе неудача, как что не так… Постоянно! Я ей говорил: уйди от него. А она боялась! Говорила: я уйду, он меня убьет… Я всю голову себе сломал, как от него избавиться. И вот, видишь, сумел… Но у Луки язык был без костей! Он думал, что все агенты убиты, и когда Сонька спросила, почему я помогаю Стрелку, упомянул о Ларисе… А Шмидт запомнил! И сказал тебе! Как же я боялся, что вы догадаетесь… Да куда вам!
Голова у Опалина шла кругом. Он вспомнил Ларису Рязанову – маленькая веснушчатая женщина, которая всегда улыбалась как-то виновато и выглядела особенно миниатюрной по сравнению со своим крепким, высоким мужем. Ничего, ну ничего в Ларисе не было особенного. Иван мог еще понять, что из-за такой, как Антонина, Евлахов потерял голову настолько, что посадил ее мужа; но Ларка! Женщина как женщина, а вот поди ж ты…
– Ладно, тебе Рязанов не нравился, ты хотел жить с его женой, – мрачно сказал Опалин, чувствуя, что начинает злиться. – Но остальных-то за что? Они-то что тебе сделали?
– Ничего, – ответил Жуков. – Просто так получилось.
Он закрыл глаза, тяжело дыша. Опалин пристально посмотрел на него, потом протянул руку и вытащил ключ из зажигания.
– Сиди здесь. Я врача позову.
Шофер даже не шелохнулся. «Сонька», – неожиданно вспомнил Опалин. Черт возьми, ведь все это время она оставалась где-то поблизости – и вполне могла напасть на него. Он вернулся к телу Маховера, подобрал свою шапку, перезарядил браунинг и, отыскав след Соньки, пошел по нему. След петлял, в двух или трех местах Опалин увидел на снегу капли крови и понял, что одна из его пуль задела ее. Никаких особенных чувств он не испытывал, во всяком случае, ничего, похожего на жалость. Он предполагал, что Сонька захочет вернуться на хазу, где оставались ее ценные вещи; но след привел его к другому дому. Жидкий плетень, за которым виден занесенный снегом огородик, дым идет из трубы – это было жилище того усатого старика, который почтительно говорил «Софья Васильевна». За плетнем что-то мелькнуло, Опалин, не раздумывая, отскочил за дерево – и хорошо сделал. Пуля выбила хороший кусок коры там, где доли секунды назад была его голова.
– Слышь, мужик, не дури! – заорал Иван из-за дерева. – Я из угрозыска! Баба – бандитка! Ты за соучастие пойдешь, дурак!
– Сам ты бандит! – крикнул его противник неожиданно молодым, звонким голосом и выстрелил снова, после чего Опалин услышал, как он перезаряжает ружье. Не раздумывая, Опалин рванул к плетню и перемахнул через него. Ему повезло – он упал в сугроб, но выстрелить не успел, потому что противник бросился к нему и ударил ногой по руке. В ответ Иван лягнул его и попал в колено. Соперник взвыл и повалился, но оружие из рук не выпустил и изловчился накинуть ремень ружья на шею Опалина, после чего принялся давить его сзади. «Нож, нож, – сообразил Иван, у которого шумело в ушах, – ножом бы его…» Но при нем еще оставался пистолет, который он забрал у Жукова. Иван нащупал оружие, но с ужасом понял, что предохранитель заклинило; тогда он вцепился в ручку и, собрав все силы, стал наугад бить дулом куда-то назад, пытаясь попасть во врага и заставить его ослабить хватку. Бесполезно – бесполезно – ничего – и внезапно предохранитель поддался, и сухой щелчок его показался слаще райской музыки. Опалин выстрелил, ремень ослаб, юноша сбросил его с шеи, повернулся, снова выстрелил, еще раз и еще, и поднялся на ноги, пошатываясь. Его противник корчился на земле, по его ватнику и по простреленной руке текла кровь. Бегло осмотрев раненого, Иван понял, что попал в него только дважды, но не смертельно.
– Я ж тебе сказал, что я сотрудник угрозыска, – сказал Опалин, показав удостоверение, – какого черта ты на меня полез? Судить тебя будут теперь.
Лежащий недоверчиво покосился на него, но все же нашел силы, чтобы проблеять:
– Ты не смеешь… трогать Софью Васильевну… Она хорошая…
– Она уголовница, а ты дурак, – безжалостно бросил Опалин. – Она в доме? – Он кивком указал на избу. Лежащий замотал головой.
– Значит, в доме, – с удовлетворением констатировал Иван. Он подобрал свой браунинг, отряхнул его и сделал шаг к дому, но внезапно понял, что оставлять такого противника за спиной нельзя, вернулся и прострелил лежащему колено, чтобы тот не мог последовать за ним. Раненый отчаянно закричал.
– В другой раз подумаешь, прежде чем бросаться на агента угрозыска, – сказал Опалин, дернув щекой. Он снова потерял шапку в пылу борьбы, но ему не было холодно. Подойдя к дому, он выстрелил по двери и рядом с дверью – на случай, если там притаилась Сонька, – перезарядил браунинг и вошел. Очень бедно, очень чисто, в клетке у окна мечется какая-то небольшая птица. «Нет, не канарейка», – подумал Опалин, мельком посмотрев на нее. Опустив глаза, он увидел капли крови на полу и пошел по ним. Капли привели его к лестнице, которая уходила вверх, на чердак. Иван немного подумал и усмехнулся.
– Ну что, Сонька, танцуй, – сказал он негромко и стал снизу стрелять по чердаку. Наверху кто-то взвизгнул и шарахнулся. – Выходи с поднятыми руками, сука! – заорал Опалин.
Кто-то застонал в ответ, и все стихло. Птица испуганно заметалась в клетке, косясь на Опалина круглым черным глазом. Он методично перезарядил обойму, удивляясь про себя, почему все происходит так обыденно, почему он не ощущает ничего – или почти ничего. Шея все еще ныла от захвата ружейным ремнем, он дернул головой и, оскалившись, стал осторожно подниматься по лестнице. Но ступени кряхтели под его ногами, выдавая его, и он остановился. «А ну как она легко ранена… а ну как бросится на меня…» Он перевел дух и одним прыжком поднялся на чердак.
Свет, проникавший в довольно широкое окно, освещал несколько сундуков, старый ларь, деревянную детскую лошадку и поставленный боком портрет последней царицы в широкой раме. Соньки нигде не было видно. «Нет, этого не может быть…» – подумал Опалин в изумлении – и тут она с воплем вылетела на него из какого-то закутка, держа в руках топор. Тот самый, которым всего несколько минут назад ее поклонник колол внизу дрова.
«А ведь мне показалось, что чего-то во дворе не хватает…» – мелькнуло в голове Ивана, когда он уворачивался от топора. Он выстрелил, но Сонька снова попыталась его ударить, он опять увернулся, но при этом дернул рукой, браунинг врезался в некстати подвернувшийся бок ларя и упал на пол. Опалин бросился на соперницу и вывернул ей руку, державшую топор, но Сонька стала лягаться, бодаться, брыкаться – и все это, не переставая дико кричать. Топор он отнял, однако противница вовсе не собиралась сдаваться – она выскользнула, при этом рукав шубы отодрался с треском. Сонька завыла еще отчаяннее и лбом ударила его в лицо (бандитский прием, который называется «взять на кумпол»). Опалин вскрикнул и отшатнулся, получил удар ниже пояса, выронил топор, и Сонька вцепилась ему в горло. Отбиваясь, он ударил ее раз, другой, но шуба гасила его удары, кровь текла у него по лицу, мешая видеть, и тогда он схватил Соньку и, выбив окно ее спиной, вместе с ней выбросился наружу. Он упал на нее и, чувствуя, что она больше не держит его за горло, откатился в сторону. В глазах у него стало темнеть, он загреб снег и принялся прикладывать его к лицу. Когда он окончательно пришел в себя, Сонька лежала на спине, глядя в небо, и беспокойно шарила руками по шубе, как это делают умирающие.
– Слышь, Ваня… Я ног не чую.