Судьба непринятой пройдет

Да, так вот про поселение.

Дружелюбие гостиничной дамы-администратора мгновенно испарилось, тут же сменившись глухим недовольством и открыто демонстрируемой холодной неприязнью, как только она поняла, что Игорь и есть тот самый товарищ, по поводу которого ей звонило руководство, приказав поселить товарища в номере резервного фонда.

Югров нисколько не удивился столь разительной перемене, произошедшей с женщиной, отлично понимая, что при том столпотворении, которое творилось во всех ближайших мотелях и гостиницах вокруг аэропорта, администратор надеялась приподнять деньжат на том самом резервном фонде, а тут такой облом нарисовался в его лице. Причем, видимо, не первый облом, потому как выяснилось, что одноместный номер из все того же резерва уже кем-то занят.

Ну извините, мадам, так получилось – не погреть тебе сегодня ручку приятным шелестом купюр.

Но на настроения администратора и ее отношение лично к нему Югрову было глубоко наплевать – устал он зверски, особенно если учесть, что у него за сегодня это уже четвертый аэропорт, не говоря про дела-заботы и встречи, состоявшиеся в промежутках между ними.

И вдруг эта девушка.

Невысокая, макушкой ему по плечо будет, светло-русые волосы схвачены в высокий конский хвост, выпустивший на волю несколько непослушных прядок, которые она то и дело поддувала, откидывала рукой и заправляла за ухо автоматическим жестом, но те все норовили снова выскочить на свободу.

Стройненькая, можно было бы сказать даже – худоватая, если бы не пышная грудь и симпатичная круглая попка. Личико сердечком, чуть вздернутый аккуратный носик, ярко-голубые глаза, почти такого же оттенка, как у него самого, уголки пухлых губ поддернуты вверх, что встречается редко, в основном у людей позитивных по жизни и смешливых. И потрясающие ямочки на щеках, появляющиеся, даже когда она просто говорила, и улыбка, озарявшая все лицо.

Девушка пыталась улыбаться и шутить, хоть и пребывала в состоянии очевидной усталости и легкой растерянности от ситуации, в которой оказалась. И эта ее улыбчивость, близкая смешливость и трогательная рассеянность, когда она, сдвигая бровки, пыталась сообразить, что же ей делать дальше, эти вспыхивающие ямочки на щеках зацепили Игоря, аж прямо до чего-то непонятного, затеплившегося в груди.

Не то чтобы он запал на девушку, не совсем. Да, симпатичная, да, очень привлекательная, очень. И есть в ней какое-то особенное, притягивающее очарование и эта ее смешливость, ямочки… но сейчас Югров испытал к незнакомке скорее человеческое участие и сочувствие, нежели конкретное сексуально-эротическое влечение.

Да и, честно сказать, не до девушек ему сейчас было. Вот совсем.

Предложить ей пустую кровать в доставшемся ему двухместном номере было абсолютно естественным порывом с его стороны, не мог он не предложить, даже если бы на ее месте оказалась менее симпатичная девушка или женщина в возрасте. Но когда она обожгла его пораженным взглядом голубых глаз, глянув как на волшебника-спасителя, Югрова конкретно пробрало, и что-то такое непонятное в душе цапнуло.

Впрочем, эта мимолетная реакция быстро испарилась, задвинутая доминирующей сейчас над всеми его чувствами и реакциями догнавшей сполна, накопившейся усталостью. Которая, к слову, не помешала Югрову таки подсмотреть имя-фамилию незнакомки, когда та заполняла анкету.

Надо же – Агата, да еще и Власовна. И фамилия красивая – Соболевская.

Ладно, пофиг, хоть Муся Пупкина – без разницы. Что-то его прямо конкретно рубит – срочно спать.

Но Игорь не сумел заснуть! Что за хрень-то вообще?!

Вроде бы лег, еле удержавшись, чтоб не застонать от удовольствия и блаженства, растянувшись на удобном матрасе под одеялом, глаза закрылись сами собой, и тело растеклось уставшей лужицей – казалось бы, все, спи, Игорь Валентинович. А вот хренушки!

Если Югров уставал и налаживался где-нибудь покемарить, он мог заснуть в любой обстановке и практически в любых условиях, чему в немалой степени способствовала крепкая нервная система и приобретенный навык, ну и, понятно, тот факт, что упахивался Игорь, бывало, до невозможного. Он мог заснуть в горячем цеху, под грохот молота, в канонаду артобстрела, в скачущем по кочкам грузовике, бэтээре, танке, в тягачах всех модификаций – да спокойно: пристроился в уголке, укутался потеплей, хлоп, и отключился, сопит себе.

Но сейчас мысли крутились в голове, цепляясь одна за другую, прокручивая минувший день, метались от события к событию, заставляя вспоминать, все ли сделал, ничего ли не забыл. Югров отдавал себе приказ спать, переворачивался на бок… и ни фига – хоть ты исприказывайся тут совсем – спать хочет до незнамо чего, а заснуть не получается. Что за фигня-херня такая!

Да еще соседка по номеру с редким именем Агата и еще более экзотическим отчеством Власовна тоже что-то ворочается, вздыхает. В какой-то момент Игорю показалось, что она там всхлипывает, что ли. Может, плохо себя чувствует? Ну он и спросил. А она ответила и очень точно описала состояние своей беспокойной бессонницы, так похожее на его маету.

Решили попить успокаивающего чайку, раз уж такая история приключилась и нервишки шалят у обоих от переутомления.

Югров все присматривался к девушке, пользуясь моментом и оказавшись так близко, когда они устроились за столом. Симпатичная, очень интересная девочка, ничего не скажешь, подтвердил он свои первичные наблюдения. И невероятно обаятельная, с отличным чувством юмора, смешливая, вызывающая непроизвольную ответную улыбку, с почти литературно чистым языком и потрясающим смехом: легким, чуть звенящим, негромким и всегда близким. И улыбка у нее замечательная.

И эти ямочки. Ямочки – это вообще господи боже мой что такое! Так они его будоражили.

Игорь пошутил, вспомнив смешную цитату про бессонницу, девушка рассмеялась – искренне, задорно, даже голову чуть откинула назад. Ее округлый подбородочек задрался вверх, открывая нежное горло и плавный переход к началу ложбинки груди, видневшейся в вырезе футболки. И эта роскошная грудь, не сдерживаемая никаким лифчиком, вдруг колыхнулась под тонкой тканью, обозначив лишь на мгновение крупные соски, и Югрова окатило кипятком желания такого накала, что стукнуло в висках и перехватило спазмом горло, высохшее за секунду.

Он охренел! Он не мог вспомнить, когда испытывал нечто подобное. Нет, понятное дело, что, как нормальный, здоровый молодой мужчина, он не раз испытывал сильное, горячее влечение к женщинам. Но чтобы вот так, в одну секунду, из легкого интереса и простой констатации неоспоримой сексуальной привлекательности девушки, без намека и мысли на какое-либо движение в этом направлении – и вдруг, в один момент, словно по щелчку, мощно, ударом в пах, в голову, почувствовать желание столь сильного накала… Это что-то необъяснимое.

И ладно бы страсть офигенная, была с ним и такая история, и ладно бы тупая бытовая похоть, всякое случается в жизни мужчины, – так ведь нет! Притяжение к этой девушке, полыхнувшее огнем, было не только горячечным физиологическим желанием, а чем-то большим, чем-то таким, что он вряд ли смог бы сформулировать словами.

Он заметил, что девушка уловила, почувствовала шибающую от него волну желания, и видел, что не испугалась, но, растерявшись и недоумевая, что вообще происходит, неосознанно ответила на этот мужской посыл. И атмосфера в номере стремительно изменилась.

Игорю удалось жестким волевым хватом взять себя в руки, отдав мысленный приказ, и он бы справился со всеми этими непонятками и жаркими желаниями, если бы засуетившаяся, дезориентированная от волнения Агата так неудачно не подскочила с места, оказавшись внезапно прямо перед ним.

Или удачно подскочила?

И, может, даже в тот момент Игорь сумел бы остановиться, совладать с собой, справиться, если бы она не ответила на его поцелуй.

От которого его безвозвратно сорвало уже со всех тормозов.

Их сорвало.

У Югрова от ярких воспоминаний, вызвавших непроизвольную эрекцию, перехватило горло. Он схватил бутылку воды, которая лежала на соседнем свободном кресле, открыл, чересчур сильно крутнув крышку, так, что немного воды выплеснулось ему на руку, и, делая большие глотки, выпил добрую половину.

Глубоко вдохнул, выдохнул, успокоив ретивое, стряхнул с ладони воду, закрыл и кинул назад в кресло бутылку, посмотрел в иллюминатор. Да, есть от чего возбуждаться, только вспоминая, как и что у них было.

Агата его поразила. Она настолько чувственно и истово отвечала на все его ласки и поцелуи, она была так созвучна всем его устремлениям, отдаваясь абсолютно искренне, без какой-либо сексуальной игры или подыгрывания, словно стала частью его самого, что у Игоря сносило крышу и что-то вскипало комком в горле от нежности к этой девочке.

Пластичная, податливая и в то же время сильная, она шла за ним, куда бы он ее ни вел. И ее шелковистая гладкая кожа, ее запах, тихие вздохи и непроизвольные всхлипы… А когда они соединились…

«Так. Остановись», – одергивал себя Югров, посмеиваясь над столь неожиданной чувствительностью, не присущей ему.


Но остановиться было трудно, почти невозможно.

Поразительно. Игорь не мог припомнить, чтобы какая-то женщина произвела на него настолько сильное впечатление и вызвала такие сильные чувства. Она была словно слеплена под него и для него, все в этой девочке было прекрасным, ладным и превосходно подходящим. А когда она лежала под ним, расслабленная, и из ее закрытых глаз вдруг выкатились слезы, Игорь напрягся, подумав, что мог и перестараться, не очень-то себя и контролируя в страсти-то, и спросил обеспокоенно, все ли хорошо, а она ответила:

– Нет, не хорошо, – и посмотрела на него.

Охо-хо, вот лучше бы она и дальше продолжала лежать с закрытыми глазами, ей-богу! Но она распахнула глаза, и Югров утонул в этой бездонной голубизне двух озер, поблескивающих от непролитых восторженных слез, смотревших на него каким-то потусторонним взглядом.

– …потрясающе… великолепно… – выдохнула она.

Ох ты ж, господи! Девочка-девочка…

Югров резко вдохнул поглубже, задержал дыхание и резко выдохнул, справляясь с эмоциями, нахлынувшими новой горячей волной.

«Так, стоп, – одернул он себя, – надо успокоиться. Не мальчик все же, чтобы так эмоционировать после секса с девочкой».

Было-прошло. Надо поблагодарить Агату и неизвестные высшие силы, что свели их вместе, пусть и на обидно короткие часы, но часы, наполненные красотой и звенящим восторгом, как телесным, так и душевным.

А жизнь идет дальше. И в ней нет места Агате, как и в ее жизни вряд ли найдется место для него. Да и не надо.

Но перестать думать, вспоминать и размышлять не получалось.

Не сказать, чтобы Югров был очень уж верным мужем, и за тринадцать лет семейной жизни всякое происходило в его жизни, чего уж лукавить. Себе Югров никогда не врал, предпочитая честность в любом виде, еще в ранней юности хорошо усвоив, что самообман слишком дорого обходится его носителю. Так что верности бескомпромиссной своей Гале он не хранил, но и «ходоком» классическим никогда не был, и обязательный командировочный «святой левак» не признавал, поскольку никогда гулящим-свистящим любителем секса на стороне не являлся.

А уж секс в связке с неразборчивостью и алкоголем, чем, бывало, грешили некоторые его товарищи и подчиненные в тех же командировках, это вообще настолько мимо Югрова, что не рассматривается как вариант даже умозрительно.

Он на всю жизнь запомнил момент, когда декан факультета, вызвав его в кабинет, попенял с явным сожалением:

– Что ж вы так, Игорь Валентинович? Любовь любовью, но забывать о важном правиле, что «даже в жизни половой надо думать головой», никогда не следует.

И, тяжко вздохнув, поставил свою размашистую подпись на документах об отчислении студента Югрова из института.

М-да. Голову он тогда, впрочем…

Командировок у Игоря было много. В том числе таких, в которых приходилось конкретно работать-вкалывать, а не командировочные часы нагуливать, надувая щеки, частенько в авральном режиме и порой в таких условиях, где из женского полу только самки северных оленей и волчицы обитают, а то и вовсе без единой живой души на тысячи километров льдов и снега, или, наоборот, раскаленного солнцем песка, или гор непроходимых.

Но и в цивилизации работать приходилось, в разных городах и весях, и пару-тройку раз Игорь таки имел в тех командировках короткие сексуальные знакомства, не обязывающие ни к чему партнеров.

И более продолжительные отношения на стороне у него случались, но даже не роман – боже сохрани, – а скорее помощь другу. В том смысле, что у бывшей коллеги случился тяжелый развод, чуть не доведший ее до серьезного психологического истощения. И как бывает в таких случаях: выпивали по случаю дня рождения коллеги, она чуть поддатенькая вышла покурить на лестницу, некурящий и мало пьющий Югров пошел ее сопроводить, женщина расчувствовалась, плакала на его плече по старой дружбе, он пожалел, ну и, как говорится в классической оправдательной речи в таких случаях: «Так получилось».

Никакого затяжного романа с планами-надеждами с ее стороны – нет, нет, если бы Югров видел и чувствовал, что возможен такой поворот в их отношениях, то никогда не занялся бы с ней сексом даже из терапевтических соображений. Так, изредка встречались у нее, но через три месяца все это сошло на нет.

Был еще редкий секс по старой памяти, с бывшей одногруппницей, с которой они случайно столкнулись в Москве и несколько раз были вместе, когда он приезжал в столицу.

Вот, пожалуй, и все истории его неверности. Хотя, как ни крути и как ни оправдывайся перед собой, сути это не меняет: легкие, ни к чему не обязывающие, но все это измены и неверность. Правда, она редко бывает презентабельной, и уж тем более та, что непричесанная.

Так что все его грехи при нем.

Но то, что случилось между ним и Агатой, Игорь даже мимолетной мыслью не отнес бы к банальной, пошлой одноразовой интрижке или к тому самому «леваку». Нет, это было нечто… явление, пожалуй, да, явление – прекрасное и как ни парадоксально, но все же чистое, искреннее, наверное.

На этой запутанной мысли и попытке найти точные трактовки и объяснения своим чувствам-ощущениям измученное сознание Югрова решило отключиться, и его все-таки сморило. Мысли и образы стали тягучими, растянутыми, незавершенными, и он провалился в глубокий, исцеляющий сон.



Конечно, Агата в первый же день приезда, уединившись с сестрой, рассказала той о произошедшей с ней истории. Девчонки долго горячо шушукались, обсуждая эпохальное пробуждение Агашиной страстности, Глашка ахала и охала в процессе повествования, а Гаша иронично посмеивалась и, наигрывая, красочно повествовала о своих приключениях.

Дня через три, когда сестрицы уже в деталях и мельчайших подробностях обсудили вообще все – грозящее Агате увольнение за отпуск и закончившиеся на столь неожиданной ноте отношения с Олегом Каро, самочувствие Полины Андреевны и дела близких подруг, и кучу всяких иных новостей, гораздо менее значимых и важных, Глашка неожиданно огорошила Агату идеей.

Они гуляли по парку с коляской, в которой мирно дрых себе Левушка, как и положено всякому сытому и довольному младенцу, и Аглая выдала идею, которая, видимо, озарила ее только что:

– Я вот подумала, если у нас с тобой все-таки открылась способность к ярким сексуальным ощущениям и достижению оргазма, то они наверняка же будут происходить не только с тем, кто их, так сказать, «распечатал» и высвободил, но и с любым другим мужчиной? А?

– Что «а»? – обалдела Агата от столь резкого поворота их мирной беседы, которая вот только что крутилась вокруг Левушкиного хорошего аппетита и пищеварения, и на тебе, получите: об оргазме. Прямо скажем: какая-то сильно измененная последовательность – вроде бы сначала оргазм, а потом заботы о том, как дите поело и покакало, видимо, у Глашки сработала обратная ассоциация.

– То и «а», – весьма «информативно» пояснила сестра. – Ты должна проверить эту теорию.

– Я? – начала посмеиваться Агата.

– А кто? – удивилась необычайно Аглая. – Бабушка, насколько я понимаю, такого эксперимента не проводила, ей и деда Гриши вполне хватало, о маме и говорить нечего, ну не я же, у меня Юра. Ты у нас единственная свободная дама в семье. Мужик этот твой аэропортовский хоть и орел, спасибо ему, конечно, но пролетный, одноразовый. Вот тебе и надо проверить эту версию. Может, бабушка ошиблась, и дело вовсе не в особенных мужчинах, а в нас самих: пришло время, созрели, так сказать, и стали дамы-fatale, все из себя сексуально-роковые. И все у тебя прекрасно сладится и с другим мужчиной.

Мысль сама по себе интересная. К тому же и на самом деле, кому, как не свободной Агате, проводить подобного рода изыскания.

– Тем более и долго искать не придется подопытный объект для эксперимента, – продолжила рассуждать Аглая, – этот твой Каро так и продолжает названивать. Можно с ним попробовать.

Да, названивал. Неожиданно настойчивым оказался кавалер, достал, честно говоря, уже Агату. Наученная их с сестрой горьким опытом, при всей своей природной доброте и чуткости душевной, Агата давно уяснила, что нельзя отказывать навязчивым кавалерам в мягкой форме. Поскольку если посочувствуешь парню и тебе захочется как-то смягчить свою резкость, то любой намек на извинение за отказ: «прости, но нет», или «не звони, пожалуйста», или совсем уж фиговое: «я тебя прошу» – воспринимается тем не как окончательное «нет», а как платформа для возможного давления. А некоторые так и вовсе твою мягкость принимают как открытый призыв к продолжению его ухаживаний и настойчивости.