Ступени на эшафот

– Позвольте, вы и сами промокли!

– Есть такое дело.

Отрицать бесполезно, да и зачем. В приёмном покое тепло. Лёд на одежде Матвея подтаивать начал, под ним лужа растекалась. Врач потребовал:

– Вам самому согреться надо. Промокшую одежду снять, обтереться насухо, выпить стакан грогу. Иначе воспаление лёгких приключится.

– Спасибо за совет.

Доктор занялся девушкой. Матвей услышал, как девушка отвечала сестре милосердия:

– Да, Елена Троицкая, учусь в Елизаветинском женском институте.

Матвея попросили выйти, девушку принялись раздевать и посторонний мужчина оказался лишним. Он подошёл к регистратору, попросил разрешения позвонить. Дежурному жандарму в Охранном отделении сообщил, что задержится по уважительной причине. Перехватил на улице извозчика, доехал до дома. Как зашёл в квартиру, мама испугалась, всплеснула руками.

– Матвей! Что случилось?

– В реке побывал. Мне бы переодеться.

Мокрую форму снял. Был второй комплект формы. Переоделся. Отец наблюдал за Матвеем с неодобрением.

– Тебе бы горячего чая с малиной или грога, да в постель. Согреться, пропотеть.

– На службу надо. Не ранен же я.

– Ну да, служба без тебя остановится, террористы Зимний дворец возьмут, а боевики разграбят Государственный банк. Заболеешь ведь, дурень!

Всё же Матвей отправился на службу, чувствовал себя вполне сносно. Переодевшись в сухое, немного обогревшись дома, он уже воспрял духом. Приятно спасти человека, а не отправить его на эшафот, пусть он и виноват.

Однако уже к вечеру почувствовал себя неважно. Поднялась температура, появился озноб, потом сухой кашель. Ротмистр Коновалов обратил внимание:

– Лицо у тебя красное. Заболел?

– Похоже на то.

– Ступай домой, вызови врача, отлежись. Телефонируй завтра, как и что. Срочных дел у тебя нет, насколько я знаю.

– Так точно.

А дома слабость навалилась. Родители заметили, что сын нездоров, вызвали домашнего врача. Доктор прописал аспирин, травяную настойку от кашля и постельный режим на три дня.

– Завтра к вечеру я вас навещу, – пообещал он.

Доктор был уже в возрасте, седой, бородка клинышком, в пенсне. Ни дать, ни взять – Чехов собственной персоной. Вызов доктора на дом был платной услугой и недешёвой. Но доктор лечил ещё его родителей, да и его самого в бытность мальцом, был лекарем от бога, ему доверяли.

Как ни крепился Матвей, а слёг всерьёз. Ночью метался в полубреду на постели, кашлял. И в итоге не вставал с постели неделю, а потом ещё неделю отсиживался дома из-за слабости. Временами вспоминал спасённую девушку. Как её звали? Вроде Елена. Как она? Было бы обидно узнать, что тяжело болеет, а то и вовсе умерла от лихоманки.

Всё же организм молодой, сильный, не отравленный алкоголем или табаком, выкарабкался Матвей из болезни и домашнего заключения. Уже и февраль на второй половине, ослабли морозы, зато снега навалило изрядно. После каждого снегопада дворники ещё рано утром начинали работать лопатами, метлой, скребком. Дворниками зачастую работали татары, к работе относились добросовестно. Кстати, многие профессии в городе были заняты «своими». Например – официанты в ресторанах либо ивановские, либо тверские. Продавцы ситчика – вологодские, солью торгуют вычегодские.

Два дня сходил на службу, сослуживцы обрадовались. И товарищу рады и полегче, всё же не велика группа Коновалова, а спрос жёсткий. А третий день случился воскресеньем. С утра с родителями в церковь, а потом решил в Обуховскую больницу сходить, навестить «крестницу», как он её назвал.

Сёстры милосердия бравого прапорщика вспомнили.

– Как вы?

– Две недели болел. Мне бы узнать о состоянии девушки, вроде Елена Троицкая.

– А вы сами к ней в палату пройдите, в седьмой она лежит. Тяжело болела, но уже на поправку пошла.

– Можно немного попозже?

– Пожалуйста.

Идти в палату к болящей с пустыми руками нехорошо. Самый изобильный товарами, но и самый дорогой магазин – на Невском, Елисеевский. Этого же купца магазины и в первопрестольной есть. Знать бы ещё, что Елена любит. Уже подойдя к магазину, подосадовал на себя. Вот дурная башка! У сестёр милосердия надо было спросить – а что ей можно?

Шоколада купил, говорят – он силы добавляет и хорош при всех болезнях. А ещё яблок и заморских апельсинов. Продавщица уверила, что из Греции доставлены. Впрочем, Елисеевский магазин был славен качеством, здесь закупались люди состоятельные, знать. Покупки продавщица уложила в лёгкую плетёную корзину. Вышел Матвей на Невский, сел на трамвай, усмехнулся. Со стороны посмотрят, так вроде на свидание собрался, только цветов не хватает. Да и не довезти их сейчас, мороз по ощущениям градусов пять, почернеют лепестки-то.

Вернулся в больницу, пальто снял, ему в гардеробе белую накидку выдали для посетителей. Вроде халата, но без рукавов. Вот и седьмая палата. Постучался, всё же палата женская. Вошёл и замер. Кровати в два ряда и числом два десятка. Со всех на него больные смотрят – к кому посетитель? На женщинах косынки больничные, белые. Слегка растерялся Матвей. Он видел Елену в обстоятельствах критических, да и волосы мокрые, слиплись. Собственно, разглядывать некогда было, жизнь спасать надо было и ей и себе.

– Вы к кому? – обратилась к нему пожилая женщина с ближней койки.

Видимо, такие затруднения испытывал не он один.


– К Троицкой.

– Лена, к тебе ухажёр!

Да никакой он не ухажёр, но всем объяснять не в его правилах. В дальнем углу палаты приподнялась девушка, махнула рукой. Матвей подошёл.

– Вы Елена?

– Да, а вы кто?

– Кто из проруби вас вытаскивал.

Матвей старался говорить тихо, ибо все женщины прислушивались. Женское извечное любопытство. Да ещё в палате скучно. Никаких развлечений, кроме посетителей. Только на тумбочке прикроватной у одной пациентки газета лежит, да у Елены в руках учебник по географии.

В Санкт-Петербурге было десять женских институтов и училищ. Самый престижный – Смольный институт благородных девиц. Первое в России женское учебное высшее образовательное заведение, основанное ещё в 1764 году по указу Екатерины II. Принимали туда дочерей отцов не ниже чином действительного статского советника или армейского полковника на казённый счёт. А за плату и дочерей потомственных дворян. Изучали закон Божий, русскую словесность, иностранные языки – не меньше двух, географию, арифметику, историю, рисование, домоводство, а ещё танцы.

Елизаветинский институт, где училась Елена, классом пониже. Но предметы изучали те же. Основан в 1806 году, обучались дочери купцов, священнослужителей, чиновников средней руки. Плата за обучение триста рублей в год, для рабочих сумма непосильная. Был закрыт большевиками в 1918 году. Впрочем, как и Смольный, Патриотический, Николаевский, Мариинский и прочие. Грамотные женщины большевикам были не нужны.

– Ой, не признала. Спасибо вам за спасение!

– Это вам.

Матвей поставил на прикроватную тумбочку корзину с передачей.

– Поправляйтесь. Простите, раньше навестить не мог, сам простыл.

Матвей в гражданской одежде был – шапку, и пальто в гардероб сдал в обмен на накидку для посетителей. А по костюму не скажешь, к какому сословию он принадлежит.

Для женщин в палате появление посетителя – хоть какое-то развлечение. К тому же пациентка на соседней койке проговорилась:

– А говорила – знакомых в городе нет. Мы и поверили. А у неё вон какой ухажёр-то!

Другая больная вмешалась:

– Авдотья, типун тебе на язык. Ежели бы мужчина ухажёром был, сразу объявился. А этот через две недели.

Ага, стало быть, посетителей не было, значит – не местная, не городская, сразу сделал вывод Матвей. Разговор не клеился. Во-первых, посторонних ушей слишком много, во-вторых, они почти не знакомы и как найти тему, интересную обоим?

– Позвольте навестить вас ещё раз? – спросил Матвей.

– Пожалуйста, воля ваша. Только не хочется вас обременять.

– Желаю быстрого выздоровления всем, – громко сказал Матвей.

– Спасибо! Благодарствуем! – раздался нестройный хор голосов.

Девушка Матвею понравилась. Лицом хороша, не болтлива, пожалуй, даже застенчива. Надо бы продолжить знакомство. В первый раз воспользовался служебным положением в личных целях. Подошёл к сестринскому посту, попросил «скорбный лист» на Троицкую.

– По какому, собственно, праву? – упёрлась сестра милосердия.

Пришлось предъявить жандармский жетон. В блокнот карандашом списал все данные девицы – адрес, год рождения, род занятий и вероисповедание. Да, была такая графа, дабы не накормить мусульманина или иудея пищей не халяльной. Как в дальнейшем оказалось, поступил правильно, дальновидно. Всё же наставления отца и навыки службы уже сказывались.

Потому что уже через несколько дней выехал в командировку в Варшаву. Тамошнее отделение жандармерии задержало эсера-максималиста, разыскиваемого за убийство двух полицейских и чиновника в Царском Селе.

Матвей имел на руках подробное описание преступника и должен был его допросить. Не причастен ли он к акту терроризма? И если подтвердится участие, этапировать его в столицу империи. Командировка, предполагаемая на два – три дня, не считая дороги, затянулась.

Некий Меркушев успел «наследить» ещё и в царстве Польском. Стрелял и ранил воеводу одного из уездов. Трибунал жаждал осудить его на месте и привести приговор в исполнение. Но Матвей имел жёсткий приказ – доставить в случае участия подозреваемого в убийстве в Царском Селе в Санкт-Петербург. Пока начальство созванивалось, да пересылало бумаги, прошла неделя. Медленно, со скрипом, работала государственная машина. Но всё же выехал поездом в столицу. Арестованный при нём в кандалах и двое жандармов из нижних чинов для конвоирования. По специальному документу-требованию Матвею было предоставлено купе на четырёх человек. Пассажирские вагоны тогда не были стандартизированы. Например, купе в вагоне имели два входа. Один с улицы, отдельная дверь в каждое купе, а другой вход из общего коридора. По нему проводник чай разносит, пассажиры в туалет ходят или направляются в вагон-ресторан.

И вот эти две двери в купе сыграли определённую роль в событиях. Это уже после, размышляя, Матвей понял, что нашёлся предатель интересов службы в тюрьме, «слил» информацию об этапировании сообщникам – подельникам Меркушева. Горячие головы из боевой организации сразу решили напасть на конвой и освободить арестанта. Пожалуй, для такой акции перевозка – самая уязвимая цепочка. В тюрьме нападение невозможно – толстые стены, многочисленная охрана. Фактически тюрьма – как крепость. Да многие так и назывались – тюремный замок. При перевозке приговорённого к месту казни и конвойных солдат много и полиции, жандармов в толпе для предотвращения беспорядков.

Через каждые пятьдесят вёрст, а то и чаще, поезд стоял подолгу, не менее получаса, для бункеровки водой. На какой-то из станций подсели боевики. Вскоре темнеть начало, пассажиры стали готовиться ко сну. А что же ещё в вагоне вечером и ночью делать? В каждом купе масляный фонарь на столике стоит, свет даёт скудный. Проводник разнёс по купе обогреватели – раскалённые в угольной печи кирпичи в металлической решётчатой клетке. Такой обогреватель остывал медленно, отдавая тепло половину ночи. Потом проводник менял их на свежий. Всё же из щелей на ходу поддувало и до утра, ежели обогреватель не менять, купе охлаждалось сильно и тонкие одеяла уже не спасали. Арестованный лежал на нижней полке. Его скованные кандалами руки были ещё за эти кандалы верёвкой привязаны к железной ручке, прикрученной к вагонной стенке для удобства господ. В вагонах купе селяне или рабочие не ездили. Купейные вагоны для среднего класса – купцов II гильдии, учителей, врачей, инженеров, офицеров, чиновников от коллегии регистраторов (гражданский чин 14-го класса табели о рангах) до коллежских советников (6-й класс), соответствовал армейскому полковнику. Чины до второго класса путешествовали в вагонах первого класса, а выше чином в отдельных вагонах, где отдельная спальня, столовая, кабинет, отопление водяное, трубное.

Вторую нижнюю полку занимал жандармский нижний чин. Каждые четыре часа он должен был меняться, как и положено караулу. Тот, что бодрствовал на нижней полке, обязан был сидеть, ложиться воспрещалось. Кроме того оружие обязан держать в руке, а не кобуре. Матвей тоже занимал верхнюю полку. Не спалось, придрёмывал. В первый раз он на перевозке заключённого. Обычно отправляют по этапу осуждённых в специальных вагонах, по тридцать шесть человек, с сильной охраной.

Мирное постукивание колёс на стыках рельсов, раскачивание вагона навевали сон, но было некое тревожное чувство опасности. Наверное – интуиция, а скорее всего осознание, что при перевозке арестованного его попытаются освободить. Лежал в мундире, только сняв и повесив на крючок шинель. Да ещё сапоги стянул. Кобура расстегнута, и револьвер в любой момент выхватить можно. Периодически на часы поглядывал. Полночь, луна ярко светит. Ещё час прошёл, второй, третий. В какой-то момент незаметно для себя провалился в сон. И проснулся от лёгкого сквозняка. Дверь в купе со стороны коридора открыта, стоит человек. А жандарм, который на карауле, сидит молча. Хотя по службе не должен был впустить неизвестного в купе. Может быть – это проводник, пришёл обогреватель заменить, потому, как кирпичи остыли? Но на человеке не форменная фуражка и тужурка. К тому же он наклонился и потряс рукой арестанта, а когда тот поднял голову, прикрыл ему рот рукой и прошептал:

– Тсс!

Попытка спасти Меркушева, выкрасть его прямо из-под носа жандармов. Матвей вытянул револьвер из кобуры, стараясь издать как можно меньше шума, даже дыхание задержал. Неизвестный почувствовал опасность, стал поворачиваться. У него преимущество, он стоит, а Матвей лежит на полке и стеснён в действиях. Потому рисковать не стал, сразу выстрелил неизвестному в лицо. Тот кулём упал на пол. Матвей спрыгнул с полки вниз. Как хорошо, что «наган» у него офицерский, с самовзводом. То есть курок взводить перед выстрелом не надо, жми на спусковой крючок. У солдатского варианта, который подешевле и попроще по конструкции, курок надо взводить перед каждым выстрелом. Арестант уже сел на полке. Он бы вскочил, ударил Матвея, да руки в кандалах привязаны верёвкой к скобе. Матвей обернулся за спину. А нижний жандармский чин сидит, из груди торчит рукоять ножа. И на верхней полке второй жандарм убит и тоже ножом. Двое стражей империи уже жизни отдали за арестанта.

Злость и ярость взыграли, выстрелил Меркушеву в грудь дважды, чтобы наверняка. В вагоне от грохота выстрелов пассажиры проснулись, визг женский, крики. Матвей сапоги натянул, побежал по коридору к проводнику. Только от него помощи не будет, ибо сам убит и тоже ножом. Из раны на форменном кителе уже порядочная лужа крови натекла, чёрной при скудном освещении. Наиболее смелые мужчины открыли двери в свои купе, спрашивают, что случилось. А Матвей даже предположительно не знал, к какой станции подъезжают. При первой же остановке надо бежать к дежурному по станции с приказом отцепить вагон с убитыми, вызвать жандармов. И хорошо бы пассажиров отправить с этим же поездом. Вероятно, свободные места найдутся.

Матвей вернулся в купе, обыскал карманы убитого неизвестного. Из находок только один железнодорожный ключ – треугольник, открывающий двери вагонов. Заранее готовился убийца! Какие-то секунды отделяли самого Матвея от гибели. Сейчас лежал бы на полке с ножом в сердце. А убийца и арестант спрыгнули бы из вагона, и ищи-свищи их.

Поезд стал замедлять ход, показались огни какого-то городка. Зашипел воздух в тормозной системе, поезд стал притормаживать. Когда мимо поехал перрон, а потом вокзал, Матвей прочитал вывеску – «Брест-Литовск». Открыл дверь купе, выходящую на ступеньки, и спрыгнул на перрон, поезд уже катился медленно.