Стрелок: Путь на Балканы. Путь в террор. Путь в Туркестан
Часть 61 из 225 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Взял?
– Без малейших колебаний, хотя тут же обратил все в шутку. Кроме того, как-то идя в поиск, он переоделся в турецкую форму. Это не афишировалось, но я все-таки узнал. К тому же, когда пленный поначалу не захотел говорить, он сумел его запугать, не перейдя, однако, той грани, чтобы можно было обвинить его в недостойном отношении к военнопленным.
– Это нехорошо, – покачал головой Мезенцев. – Соответствующее повеление государя однозначно требует неукоснительного соблюдения обычаев войны. Но как отреагировало командование?
– Предпочло закрыть глаза и сделать вид, что ничего не знает. Впрочем, это вряд ли можно считать удивительным, так как руководивший экспедицией полковник Тиньков обязан Будищеву жизнью и славой пленения первого османского генерала.
– Погодите, Азиза-пашу – тоже он? Однако! А каковы его отношения с вольноперами? Они ведь вчерашние студенты, не так ли?
– Так точно, ваше превосходительство. Он быстро с ними сошелся, причем, несмотря на разницу в положении, сумел поставить себя на равных, а иногда даже выказывал себя лидером их группы.
– А уж не из социалистов ли он?
– Не похоже.
– Что это значит?
– Трудно сказать определенно, однако у меня сложилось впечатление, что при всей критичности склада его ума, он совершенно не приемлет ни либеральных, ни социалистических идей. Более того, я бы сказал, что его взгляды скорее охранительные.
– Даже так?
– По донесению одного из допрошенных мною нижних чинов, он как-то сказал, что баре, злоумышляющие противу существующего строя – идиоты и сами копают себе могилу. Поскольку, случись революция, их первых на столбах и развесят.
– Что, так и сказал?
– Дело в том, ваше превосходительство, что мой информатор – человек не слишком образованный и половины не понял, но память у него хорошая и слова его он произнес дословно.
– Послушайте, а мы с вами точно о нижнем чине сейчас говорим? Уж больно он, подлец, развит для своего положения!
– Ваше превосходительство, так он же из Ярославской губернии. Они же где только ни ходят и чего только ни слышат в своих скитаниях. Там и не такие оригиналы случаются![87]
– Возможно, однако же присматривайте за эти уникумом, на всякий случай… мало ли!
– Ваше превосходительство, я взял на себя смелость послать запрос в Рыбинск. Там уездным исправником служит очень толковый чиновник, некто Фогель. Если в происхождении этого Будищева найдется какая-нибудь неясность, он наверняка сыщет!
– Благодарю вас, штабс-капитан. Вы проделали значительную работу, и она не останется без награды. Надеюсь, мне не надо напоминать вам о конфиденциальности этой информации?
Зима 1877 года выдалась в Болгарии морозной. Особенно страдающие от нее османы говорили даже, что русские привезли холода с собой, с тем, чтобы погубить правоверных. Что еще хуже, форма солдат и офицеров после полного лишений военного лета пришла если не в полную негодность, то довольно близко к этому. В мундирах и шинелях частенько зияли дыры, прорванные в сражениях или прожженные у костров, а обувь иной раз имела такой вид, что даже видавшие виды сапожники разводили руками. Разумеется, такая одежда никак не соответствовала зимнему времени, и в войсках участились случаи простудных болезней и обморожений.
Нельзя сказать, чтобы военное начальство не отдавало себе отчет в сложившемся положении и не принимало никаких мер. В частности, с началом холодов были выданы фуфайки и до шестидесяти полушубков на роту, что, конечно, было недостаточно, но позволяло хотя бы в аванпосты и караулы отправлять людей одетыми тепло.
Еще одной проблемой были постоянные перемещения полка, что не позволяло солдатам хоть как-то обжиться. Только им удавалось отрыть для себя землянки, как приходил приказ идти в другое место, где в лучшем случае были полуразрушенные дома, покинутые местными жителями. Их, разумеется, пытались чинить, поправляя окна и крыши, а иногда и восстанавливая стены, но не успевали они устроиться, как приходилось все бросать и идти на сей раз совсем в чистое поле, где и вовсе ничего не было.
Взвод подпоручика Самойловича вернулся к своей батарее, и команда свежеиспеченного поручика Линдфорса обратилась в обычную стрелковую роту, отличавшуюся от прочих разве что вооружением. Рекогносцировок больше не проводилось, да и вообще на линии соприкосновения наступило затишье. Турки все еще зализывали раны после неудачной попытки деблокирования Плевны[88], когда вой ска Сулеймана-паши понесли большие потери. Русская же армия, напротив, испытывала подъем и рвалась в бой, но, похоже, что вожди ее не знали, куда направить этот порыв.
Еще одной новостью было известие о том, что, призываемый неотложными делами, государь решил покинуть армию, где он разделял со своими войсками все тяготы, лишения и опасности военного похода, и вернуться в Россию.
Вообще со времен Аустерлица в Русской армии ходило поверье, что император в войсках – это к несчастью. Поэтому известие это было воспринято не то чтобы с облегчением, но, во всяком случае, без сожаления. С тем чтобы всячески обезопасить отъезд царя, вдоль пути его следования были вставлены заставы и пикеты, местность тщательно осмотрена и очищена от нежелательного элемента. Для этого были посланы отряды и команды ото всех полков, которые и обеспечили безопасность монаршей особы.
От Болховского полка такое назначение получила команда поручика Линдфорса.
– Твою мать, как же холодно! – выругался Будищев, постукивая одной ногой о другую.
Накануне он имел глупость сменить опанки, к которым он уже привык, на сапоги, так что ноги теперь ужасно мерзли. Не спасали даже теплые портянки и служившие предметом зависти всего взвода вязаные носки. Накануне опять выпал снег, достигавший теперь в иных местах до двух аршин, так что приходилось расчищать дорогу для императорского обоза, протаптывать дорожки для часовых – и все это в изрядных сугробах.
– Это точно, – поддакнул Егоров, произведенный недавно в ефрейторы и очень этим гордый. – А говорили, что в Болгарии зимы и вовсе не бывает!
– Угу, – буркнул в ответ Дмитрий, – интересно, наши обормоты костры уже развели или еще чухаются?
– Развели, конечно! – убежденно заявил артельщик. – Вы же им обещались, что ноги повыдергиваете, если не запалят!
– Больно они боятся, – усмехнулся унтер.
– Больно не больно, а опасаются. Начальник-то вы строгий, хотя и справедливый!
– Степан, тебе что нужно?
– Да ничего, господин унтер!
– Не ври! Ты когда на вы переходишь и ластишься, это верный признак, что или выпросить чего-то хочешь, или проштрафился.
– Грех вам такое говорить! Я до вас завсегда с чистым сердцем и душой, а вы, господин унтер, так и норовите обидеть меня. Да что уж там, я человек маленький, меня всякий обидеть может.
– Ага, особенно если жить надоело!
– Ну, вот опять, – понурился Егоров, – да я по сравнению с вами просто агнец божий!
– Вот-вот, – ухмыльнулся Дмитрий, – иже херувим!
– Ну, может, и не херувим, а только зря на меня говорят, что я в артельный общак руку запускаю! Не было такого николи…
– Значит, проштрафился, – вздохнул Будищев. – А кто говорит?
– Так Парамошка, паразит!
– Этот зря болтать не станет!
– Вот злой вы человек, господин унтер! Я же к вам со всей душой, а вы…
– Ладно, поговорю я с ним, объясню, так сказать, что память у меня на цифры хорошая и всю добычу до полушки считаю, так что даже если бы ты и хотел, хрен бы получилось!
– И я же об чем толкую, – обрадовался Егоров, но унтер прервал его:
– К селянам здешним ходил?
– Нет у них ничего, – помрачнел Степан. – Ни зерна, ни баранины, ни сыра.
– А деньги показывал?
– Спрашиваете! И рублевкой тряс, и пиастрами звенел, даже наполеондор в руке подкинул, ничего не помогает! «Нима, братушка, все турка взял». Тьфу!
– Наверное, заметили, что сначала ты торгуешься, а потом ночью бараны пропадают, – усмехнулся Будищев.
– Да мы еще в этих местах вроде не были.
– А ты думаешь, мы одни такие умные? Казачье вон вообще по-другому не умеет.
– Так то казаки. Я иной раз вообще сомневаюсь, а православные ли они!
– Как Богу молиться, так мы все христиане, а как спереть что у ближнего, так и не поймешь, то ли жиды, то ли цыгане.
– Кажись, едет кто? – прислушался артельщик и, высвободив из-под башлыка ухо, выставил его наружу. – Надо поднимать людей, проводим царя-батюшку, так и погреться можно будет!
– Поднимать надо, – согласился Дмитрий, но прислушавшись еще, добавил: – Правда, они с другой стороны едут, но кого бы ни принесла нелегкая – все одно начальство!
Через минуту караульные уже стояли вдоль дороги, так что, когда появились проезжающие, с них можно было рисовать картинку для устава. Первыми проехал разъезд казаков в лохматых папахах и бурках, а за ними следовали несколько карет, по зимнему времени поставленных на полозья. Поравнявшись с постом, поезд остановился, и из первого экипажа выскочил офицер и крикнул:
– Далеко ли до Беллы?
– Никак нет, ваше благородие, верст восемь!
– Это, по-твоему, недалеко? – нахмурился тот, но ругаться не стал и пошел докладывать начальству.
У кареты отворилась дверца, и из нее вышел здоровый бородатый мужик в богатой шубе, из-под которой виднелся шитый золотом воротник.
– Какого полка? – зычно пробасил он.
– Сто тридцать восьмого Болховского, ваше императорское высочество! – четко отрапортовал Будищев и сделал на караул.
– Узнал, – усмехнулся цесаревич. – А ведь я тебя тоже знаю… погоди, сам вспомню… нет, вертится в голове, а не получается!
– Вы меня за дело у Езерджи награждали, ваше императорское высочество!
– А, это ты! – на лице великого князя появилось понимание. – Ну что, не дослужился еще до фельдмаршала?
– Всего ничего осталось, ваше императорское высочество!
Бойкий ответ заставил Александра Александровича благодушно рассмеяться, и он повернулся к свитским, повылезавшим из экипажей, желая разделить с ними веселье.
– Полюбуйтесь, господа, какие орлы в Болховском полку служат!
Прихлебатели из свиты наследника престола вежливо похихикали, хотя на их кислых лицах было написано: «Черт тебя дернул остановиться посреди поля в такой холод!» Но с царским сыном не поспоришь, и если его разобрало любопытство, то хочешь не хочешь приходится терпеть.
– Кто у тебя ротный?
– Их благородие поручик Линдфорс!
– Как Линдфорс? – раздался чей-то голос, и, растолкав свиту, вперед выбрался какой-то флотский офицер. – Где Линдфорс? А… господа, так это и есть Блудов!
– Без малейших колебаний, хотя тут же обратил все в шутку. Кроме того, как-то идя в поиск, он переоделся в турецкую форму. Это не афишировалось, но я все-таки узнал. К тому же, когда пленный поначалу не захотел говорить, он сумел его запугать, не перейдя, однако, той грани, чтобы можно было обвинить его в недостойном отношении к военнопленным.
– Это нехорошо, – покачал головой Мезенцев. – Соответствующее повеление государя однозначно требует неукоснительного соблюдения обычаев войны. Но как отреагировало командование?
– Предпочло закрыть глаза и сделать вид, что ничего не знает. Впрочем, это вряд ли можно считать удивительным, так как руководивший экспедицией полковник Тиньков обязан Будищеву жизнью и славой пленения первого османского генерала.
– Погодите, Азиза-пашу – тоже он? Однако! А каковы его отношения с вольноперами? Они ведь вчерашние студенты, не так ли?
– Так точно, ваше превосходительство. Он быстро с ними сошелся, причем, несмотря на разницу в положении, сумел поставить себя на равных, а иногда даже выказывал себя лидером их группы.
– А уж не из социалистов ли он?
– Не похоже.
– Что это значит?
– Трудно сказать определенно, однако у меня сложилось впечатление, что при всей критичности склада его ума, он совершенно не приемлет ни либеральных, ни социалистических идей. Более того, я бы сказал, что его взгляды скорее охранительные.
– Даже так?
– По донесению одного из допрошенных мною нижних чинов, он как-то сказал, что баре, злоумышляющие противу существующего строя – идиоты и сами копают себе могилу. Поскольку, случись революция, их первых на столбах и развесят.
– Что, так и сказал?
– Дело в том, ваше превосходительство, что мой информатор – человек не слишком образованный и половины не понял, но память у него хорошая и слова его он произнес дословно.
– Послушайте, а мы с вами точно о нижнем чине сейчас говорим? Уж больно он, подлец, развит для своего положения!
– Ваше превосходительство, так он же из Ярославской губернии. Они же где только ни ходят и чего только ни слышат в своих скитаниях. Там и не такие оригиналы случаются![87]
– Возможно, однако же присматривайте за эти уникумом, на всякий случай… мало ли!
– Ваше превосходительство, я взял на себя смелость послать запрос в Рыбинск. Там уездным исправником служит очень толковый чиновник, некто Фогель. Если в происхождении этого Будищева найдется какая-нибудь неясность, он наверняка сыщет!
– Благодарю вас, штабс-капитан. Вы проделали значительную работу, и она не останется без награды. Надеюсь, мне не надо напоминать вам о конфиденциальности этой информации?
Зима 1877 года выдалась в Болгарии морозной. Особенно страдающие от нее османы говорили даже, что русские привезли холода с собой, с тем, чтобы погубить правоверных. Что еще хуже, форма солдат и офицеров после полного лишений военного лета пришла если не в полную негодность, то довольно близко к этому. В мундирах и шинелях частенько зияли дыры, прорванные в сражениях или прожженные у костров, а обувь иной раз имела такой вид, что даже видавшие виды сапожники разводили руками. Разумеется, такая одежда никак не соответствовала зимнему времени, и в войсках участились случаи простудных болезней и обморожений.
Нельзя сказать, чтобы военное начальство не отдавало себе отчет в сложившемся положении и не принимало никаких мер. В частности, с началом холодов были выданы фуфайки и до шестидесяти полушубков на роту, что, конечно, было недостаточно, но позволяло хотя бы в аванпосты и караулы отправлять людей одетыми тепло.
Еще одной проблемой были постоянные перемещения полка, что не позволяло солдатам хоть как-то обжиться. Только им удавалось отрыть для себя землянки, как приходил приказ идти в другое место, где в лучшем случае были полуразрушенные дома, покинутые местными жителями. Их, разумеется, пытались чинить, поправляя окна и крыши, а иногда и восстанавливая стены, но не успевали они устроиться, как приходилось все бросать и идти на сей раз совсем в чистое поле, где и вовсе ничего не было.
Взвод подпоручика Самойловича вернулся к своей батарее, и команда свежеиспеченного поручика Линдфорса обратилась в обычную стрелковую роту, отличавшуюся от прочих разве что вооружением. Рекогносцировок больше не проводилось, да и вообще на линии соприкосновения наступило затишье. Турки все еще зализывали раны после неудачной попытки деблокирования Плевны[88], когда вой ска Сулеймана-паши понесли большие потери. Русская же армия, напротив, испытывала подъем и рвалась в бой, но, похоже, что вожди ее не знали, куда направить этот порыв.
Еще одной новостью было известие о том, что, призываемый неотложными делами, государь решил покинуть армию, где он разделял со своими войсками все тяготы, лишения и опасности военного похода, и вернуться в Россию.
Вообще со времен Аустерлица в Русской армии ходило поверье, что император в войсках – это к несчастью. Поэтому известие это было воспринято не то чтобы с облегчением, но, во всяком случае, без сожаления. С тем чтобы всячески обезопасить отъезд царя, вдоль пути его следования были вставлены заставы и пикеты, местность тщательно осмотрена и очищена от нежелательного элемента. Для этого были посланы отряды и команды ото всех полков, которые и обеспечили безопасность монаршей особы.
От Болховского полка такое назначение получила команда поручика Линдфорса.
– Твою мать, как же холодно! – выругался Будищев, постукивая одной ногой о другую.
Накануне он имел глупость сменить опанки, к которым он уже привык, на сапоги, так что ноги теперь ужасно мерзли. Не спасали даже теплые портянки и служившие предметом зависти всего взвода вязаные носки. Накануне опять выпал снег, достигавший теперь в иных местах до двух аршин, так что приходилось расчищать дорогу для императорского обоза, протаптывать дорожки для часовых – и все это в изрядных сугробах.
– Это точно, – поддакнул Егоров, произведенный недавно в ефрейторы и очень этим гордый. – А говорили, что в Болгарии зимы и вовсе не бывает!
– Угу, – буркнул в ответ Дмитрий, – интересно, наши обормоты костры уже развели или еще чухаются?
– Развели, конечно! – убежденно заявил артельщик. – Вы же им обещались, что ноги повыдергиваете, если не запалят!
– Больно они боятся, – усмехнулся унтер.
– Больно не больно, а опасаются. Начальник-то вы строгий, хотя и справедливый!
– Степан, тебе что нужно?
– Да ничего, господин унтер!
– Не ври! Ты когда на вы переходишь и ластишься, это верный признак, что или выпросить чего-то хочешь, или проштрафился.
– Грех вам такое говорить! Я до вас завсегда с чистым сердцем и душой, а вы, господин унтер, так и норовите обидеть меня. Да что уж там, я человек маленький, меня всякий обидеть может.
– Ага, особенно если жить надоело!
– Ну, вот опять, – понурился Егоров, – да я по сравнению с вами просто агнец божий!
– Вот-вот, – ухмыльнулся Дмитрий, – иже херувим!
– Ну, может, и не херувим, а только зря на меня говорят, что я в артельный общак руку запускаю! Не было такого николи…
– Значит, проштрафился, – вздохнул Будищев. – А кто говорит?
– Так Парамошка, паразит!
– Этот зря болтать не станет!
– Вот злой вы человек, господин унтер! Я же к вам со всей душой, а вы…
– Ладно, поговорю я с ним, объясню, так сказать, что память у меня на цифры хорошая и всю добычу до полушки считаю, так что даже если бы ты и хотел, хрен бы получилось!
– И я же об чем толкую, – обрадовался Егоров, но унтер прервал его:
– К селянам здешним ходил?
– Нет у них ничего, – помрачнел Степан. – Ни зерна, ни баранины, ни сыра.
– А деньги показывал?
– Спрашиваете! И рублевкой тряс, и пиастрами звенел, даже наполеондор в руке подкинул, ничего не помогает! «Нима, братушка, все турка взял». Тьфу!
– Наверное, заметили, что сначала ты торгуешься, а потом ночью бараны пропадают, – усмехнулся Будищев.
– Да мы еще в этих местах вроде не были.
– А ты думаешь, мы одни такие умные? Казачье вон вообще по-другому не умеет.
– Так то казаки. Я иной раз вообще сомневаюсь, а православные ли они!
– Как Богу молиться, так мы все христиане, а как спереть что у ближнего, так и не поймешь, то ли жиды, то ли цыгане.
– Кажись, едет кто? – прислушался артельщик и, высвободив из-под башлыка ухо, выставил его наружу. – Надо поднимать людей, проводим царя-батюшку, так и погреться можно будет!
– Поднимать надо, – согласился Дмитрий, но прислушавшись еще, добавил: – Правда, они с другой стороны едут, но кого бы ни принесла нелегкая – все одно начальство!
Через минуту караульные уже стояли вдоль дороги, так что, когда появились проезжающие, с них можно было рисовать картинку для устава. Первыми проехал разъезд казаков в лохматых папахах и бурках, а за ними следовали несколько карет, по зимнему времени поставленных на полозья. Поравнявшись с постом, поезд остановился, и из первого экипажа выскочил офицер и крикнул:
– Далеко ли до Беллы?
– Никак нет, ваше благородие, верст восемь!
– Это, по-твоему, недалеко? – нахмурился тот, но ругаться не стал и пошел докладывать начальству.
У кареты отворилась дверца, и из нее вышел здоровый бородатый мужик в богатой шубе, из-под которой виднелся шитый золотом воротник.
– Какого полка? – зычно пробасил он.
– Сто тридцать восьмого Болховского, ваше императорское высочество! – четко отрапортовал Будищев и сделал на караул.
– Узнал, – усмехнулся цесаревич. – А ведь я тебя тоже знаю… погоди, сам вспомню… нет, вертится в голове, а не получается!
– Вы меня за дело у Езерджи награждали, ваше императорское высочество!
– А, это ты! – на лице великого князя появилось понимание. – Ну что, не дослужился еще до фельдмаршала?
– Всего ничего осталось, ваше императорское высочество!
Бойкий ответ заставил Александра Александровича благодушно рассмеяться, и он повернулся к свитским, повылезавшим из экипажей, желая разделить с ними веселье.
– Полюбуйтесь, господа, какие орлы в Болховском полку служат!
Прихлебатели из свиты наследника престола вежливо похихикали, хотя на их кислых лицах было написано: «Черт тебя дернул остановиться посреди поля в такой холод!» Но с царским сыном не поспоришь, и если его разобрало любопытство, то хочешь не хочешь приходится терпеть.
– Кто у тебя ротный?
– Их благородие поручик Линдфорс!
– Как Линдфорс? – раздался чей-то голос, и, растолкав свиту, вперед выбрался какой-то флотский офицер. – Где Линдфорс? А… господа, так это и есть Блудов!