Странник

— «Фокстрот-Ромео-Танго», как слышите? — взялся я за рацию, перебивая его. — Вытаскивайте меня отсюда, я упал внутрь форта.

— «Гольф-Лима-один», слышу хорошо, — Хэнк тоже вернулся к правилам. — Сообщи свой статус и дай направление на противника.

— «Фокстрот-Ромео-Танго», противника не наблюдаю, статус активный, но не могу выбраться отсюда сам, нужна помощь.

«Гантрак», как мне было хорошо слышно, подъехал вплотную к контейнеру, с него на крышу перескочили Хэнк и еще один молодой парень, с виду типичнейший реднек, которого к тому же еще и звали Бобби Джо, то есть как в насмешку, более реднековского имени и не придумаешь. Мне он запомнился тем, что очень неплохо стрелял и говорил с таким невероятным гундосым акцентом, растягивая гласные, что я даже не поверил в то, что такое может быть.

— Ха! — сказал Хэнк, положив руки на пояс и оглядывая поле боя. — А неплохо ты… во всех смыслах, — ухмыльнулся он.

Они с Бобби Джо разом опустились на четвереньки, сбросив вниз отстегнутые с автоматов ремни. Мне осталось только ухватиться за них как за ручки, а дальше меня сильным рывком выдернули на крышу.

— Спасибо. — Я хлопнул Бобби Джо по плечу и пожал руку Хэнку. — Я тут чуть в штаны не навалил со страху.

Не соврал ни капли, к слову.

Бобби Джо подошел к туше той твари, что лежала сверху, присел рядом, потыкал в оскаленные зубы пламегасителем своего автомата. Затем сказал:

— Хорошо попал, мужик, прямо в башку, все дерьмо наружу, а то эта сука могла бы нарвать спагетти из твоей задницы.

— Запросто, — подтвердил я его мысль, ощущая себя счастливым и обалдевшим. — Очень, очень запросто. Да, и знаете что? Прокатимся вон к тем сараям, — я показал на два металлических ангара к северу от ВПП. — Что-то мне кажется, что твари оттуда прискакали. Давайте кого-то ко мне в машину.

И сразу жажда деятельности, ага.

В группе немедленного реагирования было четверо — кроме Хэнка и Бобби Джо в машине был Бенсон, сидевший за рулем, и спокойный светловолосый коренастый мужик лет за тридцать, с широким лицом, на котором выделялись посаженные очень близко к толстому носу голубые глаза, и всегда плотно сжатым маленьким ртом с тонкими губами. Звали его Льюис, и раньше он торговал недвижимостью в Колд-Лэйке, насколько я помню, там же провалился в этот уровень и там же вышел. А потом почему-то решил присоединиться к тамошнему войску.

Кстати, так подробно рассказала мне о нем Настя, потому что именно Льюис, подбивая клинья, и сосватал ей тот самый дом, в котором она поселилась и в котором предстояло жить мне.

Вот этот самый Льюис и пересел ко мне, вскарабкавшись на место водителя, а сам я забрался на место гранатометчика, инстинктивно проверив, насколько легко и плавно поворачивается турель. На второй машине на пулемете, который там стоял вместо гранатомета, засел Бобби Джо.

— Двинули, — скомандовал я в рацию и для убедительности еще и рукой махнул.

Два «унимога» резво сорвались с места и, расходясь в стороны, чтобы охватить постройки с двух сторон, рванули к ангарам.

— «Фокстрот-Ромео-Танго», подходим метров на сто, останавливаемся так, чтобы друг другу сектора не перекрывать.

— Принял, «Гольф-Лима-один», — откликнулся Хэнк. — Что надеемся найти?

— Еще одну тварь. Или больше.

Больше тварей мы не нашли, зато нашли комнату, дверь из которой — металлическая и легкая — была буквально вырвана страшным ударом изнутри. В комнате окон не было, а по углам остались следы темной «травки», осыпавшейся под лучом фонаря.

Был там след Тьмы и ее тварей, но чувствовал его только я, похоже. И еще я почувствовал, что одна тварь как минимум ушла в сторону полей, и думаю, что это был сам «демон», спустивший на меня «гончих», но решивший не рисковать, — однако гоняться за ним я не хотел. Смысла нет. Терминалу он угрожать не может, а носиться по полям в темноте на машинах, в то время как банда «Грешников» явно что-то планирует, — плохая идея. Поэтому я просто открыл все двери, какие мне попались на глаза, а потом скомандовал:

— Уходим.

Машины развернулись и, выехав на полосу, рванули к терминалу.





14




Когда ложился, глянул на часы — почти три. Настя уже давно седьмой сон видела, а я и не заметил, как время прошло. Оно всегда так: если по-настоящему веселишься, то оно летит, летит… А я повеселился от души сегодня — чего одни гонки с тварями по форту стоили.

Как-то налаживаем службу. По крайней мере, группа немедленного реагирования у нас была и выехала именно что немедленно, связь более или менее нормально организовали, составили таблицы с простой сменой позывных «ротацией», строим этот вот самый форт. Люди, часть из них, увидели смысл в моих стараниях и помогают. Сознательно помогают, не по команде Теренса. Впрочем, очень способствовал факт обнаружения и уничтожения бандитской разведки под самым боком, учитывая то, что разведывали именно нас. Даже совсем тупой поймет, что просто так за тобой группа убийц-психопатов следить не станет, так что лучше чуть-чуть повкалывать на оборону.

На Базе был вроде как главный инженер — некто Жерар, которого я мысленно перекрестил в «Бригадира Жерара» за то, что он возглавлял бригаду местных строителей. В прошлой своей жизни Жерар был архитектором и провалился, как он успел рассказать, при осмотре строящегося объекта — зашел в комнату, закрыл за собой дверь — ну и дальше все понятно. С этим Жераром сидели над проектом форта почти час, при этом я висел у него над душой, а он пытался прикинуть допустимые нагрузки. Выходило, что второй уровень защитить по-настоящему не получалось, конструкция нижнего контейнера просто не выдержала бы такого веса мешков с песком, если защищать его теми, которые удерживают пулю пятидесятого калибра. Поэтому от второго уровня приходилось отказаться, но тогда следовало обезопасить крышу от тварей — они на нее запрыгивают, как я сегодня успел убедиться.

Потом был обход постов, потом мы сидели с Хэнком над боевым расписанием, потом меня поймал Джубал и поинтересовался, собираюсь ли я вообще ужинать, или он закрывает свою будку к чертовой матери, а я могу кормить свою задницу где угодно.

Ужинать я собирался, потому как едва Джубал спросил, я как раз и вспомнил, что давно не жравши. Наш толстый черный повар сразу успокоился, сам собрал мне поднос с ужином, выставил на прилавок, а потом собрал второй и сказал:

— Можешь поговорить в эту свою штуку, — его толстый палец показал на висящую у меня на груди рацию, — и сказать Теренсу, чтобы тоже тащил свою тощую черную задницу сюда, если не хочет остаться голодным?

— Запросто, — ответил я и передал послание повара Теренсу практически слово в слово.

Когда Теренс появился в поле зрения, Джубал выставил еще и пару бутылок пива, после чего сказал:

— Положите потом подносы на стойку, — и ушел в сторону скопления трейлеров, оставив нас в столовой вдвоем.


Я свернул пробку на своей бутылке «Молсона», отсалютовал горлышком Теренсу:

— Приятного аппетита.

— Взаимно, — кивнул тот.

Вид у него был почище моего, усталый — дальше некуда. Темные круги под глазами были заметны даже на его коже, а сами глаза были красными, явно с недосыпу.

— Тяжелый день? — спросил я.

— А у тебя был легкий? — усмехнулся он. — Нормально все, никто ничего другого и не ждет.

— Вид у тебя такой… — Я щелкнул пальцами, подбирая выражение. — У нас говорят, что красивее кладут в гроб, — перевел я поговорку насколько мог точно.

— Спасибо, — опять усмехнулся он и в свою очередь отсалютовал пивом. — Но на самом деле ты сам не знаешь, насколько прав.

— Это в чем? — не понял я.

— В том, что в гроб кладут, — ответил Теренс и придвинул к себе тарелку со стейком и картошкой. — У меня рак, ты знаешь. Причем в такой стадии, что лучше не мучить себя ни «хемо»,[44] ни радиологией, а просто дожить. Мне давали жизни меньше года, скорее всего месяцев шесть, там, откуда я сюда попал, — он показал вилкой куда-то вверх, словно хотел сказать, что свалился с неба.

— И? — Я положил локти на стол, презрев приличия и ожидая продолжения.

Сочувствовать не хотелось, потому что я подозревал, что услышу дальше. Нечему сочувствовать, просто смысла нет.

— Я здесь восемь месяцев. — Теренс, к моему ужасу, начал засовывать стейк между двумя кусками булки, превращая отличный кусок отличного мяса в начинку для бургера. — И за это время со мной ничего не случилось. Не пришли боли, не стал хуже себя чувствовать — вообще ничего.

Я просто кивнул, как бы поощряя к продолжению рассказа.

— В Колд-Лэйке есть небольшой, но очень неплохой госпиталь. И у нас есть врачи, — Теренс с явным аппетитом откусил от своего гамбургера, и я решил, что он точно помирать не собирается. — Несколько, мало, но есть, тоже проваливались. Я сходил на обследование, сдал анализы, — продолжил он, прожевав. — Через некоторое время повторил. Опухоль никуда не делась, но она не растет, не меняется, метастазов не прибавляется. Чувствую себя хорошо, разве что потолстеть обратно не получается, хотя аппетит… сам видишь.

Я отрезал от своего стейка кусок ножом, отправил его в рот, потом наколол на вилку несколько ломтиков картошки, заметил, что уже Теренс смотрит на меня с подозрением. Ага, вот так разоблачают шпионов. Шнурки не так завязаны и стейк не хочет портить — точно заслан кем-то.

Все больше и больше подтверждений тому, что Тьма здесь есть. И мир этот «оторвался» от своей основы, ткань его истончилась, и сквозь прорехи проходит эта самая Тьма. И время начинает описывать петли, течь по-разному и…

Так, а ведь если вспомнить то, что я узнал в Отстойнике… то Теренса вообще вылечить можно. Главу администрации Углегорска как раз от рака вылечили, насколько я помню. Но стоит ли мне об этом сейчас говорить? Дурацкий вопрос вообще-то. У человека рак, если его можно вылечить, то надо сказать прямо сейчас, но, с другой стороны, как же не хочется высовываться… Вот откуда у меня такие знания, а? Где нахватался?

— Теренс, — начал я осторожно, — а такие странности только у тебя замечали? Или что-то еще необычное было? Задержки там в беременностях, такой вот затормозивший рак?

Теренс посмотрел на меня с явным интересом, затем сказал:

— Было несколько беременных. Ни одна ребенка не выносила. И у всех задержка развития плода. У нас полагают, что это последствия инфекции, но никаких доказательств этому нет, как нет и других версий. Мы чего-то не знаем?

Говорить? Не говорить? Блин, опять все тот же выбор — вскрываться или нет, становиться предметом изучения или жить как обычный человек?

— Думаю, что да, чего-то вы не знаете. И я знаю не так много, — решился я ответить. — Но думаю… только думаю, никаких гарантий, — я посмотрел ему прямо в глаза для вящей убедительности, — что твой рак можно… развернуть в другую сторону.

— Как?

Спросил Теренс вроде спокойно, но я видел, как он напрягся. Остановившийся рак — это одно, вылеченный — уже совсем другое. Две большие разницы, как говорили в Одессе.

— Давай вот о чем договоримся, — сказал я. — Спешки пока нет, у тебя действительно все остановилось, а мне нужно… кое-что проверить. Когда я буду готов — я тебе сразу же скажу. Потом мы проверим, получилось у нас или нет. И если получилось, то я тебе расскажу, что я знаю и откуда. Договорились?

— Зачем эта секретность?

— Ну… скажем, у меня есть для этого свои причины. Личные.

Он помолчал с минуту, потом кивнул.

— Договорились. Если у тебя что-то получится, я… я этого никогда не забуду, понимаешь?

— Поверь, в этом нет ничего сверхъестественного, равно как и повода для вечной благодарности. Сам увидишь. И как я сказал — я пока до конца не уверен в том, что это сработает. Радуйся пока тому, что все это просто остановилось.

Как там объясняли мне? Мы не принадлежим этому миру, и время его течет мимо нас. Или скорее оно течет вместе с нами, мы подхвачены его потоком, и хотя берега вокруг мелькают быстро, вода для нас неподвижна. Мы как сорванные ветром сухие листья, упавшие в ручей.

А как время течет здесь для местных, интересно? В Отстойнике все, что принадлежало миру этого самого Отстойника, жило… да как мы жили там, откуда провалились. В свинарниках поросята росли положенное время и превращались в свиней, куры высиживали яйца, и все было как обычно. Даже раны у нас заживали так же, как заживали бы дома. А вот старели мы медленно, очень медленно. И не было там детей, потому что женский организм отвергал плод, который нужно было вынашивать не девять, а целых девяносто месяцев.

— Теренс, а у местных дети рождаются?

— У местных? — Он сначала растерялся, а потом задумался. — Я не знаю. Действительно не знаю, но не думаю, что это тайна.

Он не спросил: «Это важно?»

Понятно, что не спросил. Тут и дурак поймет, что важно.