Страна чудес
Часть 35 из 50 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Хотя на видео, когда милый неугомонный меховой шарик заполнил экран, его крик оказался милым, а не измученным. А тот снежный гибрид из зайца и лисы хотел, чтобы она вытащила его из укрытия, подняла и осмотрела, но она засыпала снегом его нору, похоронив чуть глубже. Неважно, что там было. Они должны были исчезнуть.
Она взяла Элеанор Куин за руку и поторопила их в гущу леса, чтобы никто не успел сказать, что им лучше вернуться домой.
32
Тайко держал один конец длинной бумажной гирлянды, пока Элеанор Куин ходила вокруг дерева. Орла держала фонарик под углом к снегу у основания гигантской сосны. Она затаила дыхание, когда дочка пропала за широким обхватом ствола – было пугающе легко представить, что ее поглотила темнота. Тайко стоял бы и ждал, когда сестра подойдет, чтобы скрепить концы, затем начал бы терять терпение, если бы она не появилась… А Орла, отчаявшись, пошла бы по ее следам за дерево и обнаружила бы, что они исчезают на полпути. А гирлянда из картона лежала бы горсткой колечек на снегу.
Но Элеанор Куин вернулась и торжественно взяла конец, который брат сжимал в рукавице. Орла сняла перчатки, чтобы выдавить полузамерзший клей на последнюю полоску бумаги, а Элеанор Куин сделала последнюю петлю и соединила концы цепочки вместе.
– Идеально подошла, – сказала она и посмотрела на дерево с довольным выражением лица. – Как будто мы ее делали как раз по тебе.
Орла разрешила Тайко подержать фонарик, пока они с Элеанор Куин утаптывали снег, делая ровный участок у подножия дерева. Он светил фонариком на бесконечный ствол, на бескрайний лес, ей в лицо, куда угодно, где это не помогало выполнить поставленную задачу. Но они не жаловались. Ей с Элеанор Куин не требовалось много света, чтобы достать из рюкзака толстые свечи. Они воткнули их в алтарь из притоптанного снега.
Элеанор Куин передала маме большую коробку деревянных спичек. Когда Орла зажгла одну, вспышка мгновенно закрыла все остальное из виду. Свечи легко загорались, и она представила, что дерево – это нетерпеливый ребенок, который наблюдает, каким ярким становится его праздничный торт.
Орла ощутила тепло, приятное чувство выполненного долга, уверенная, что дерево радуется их компании и усилиям, которые они прилагают.
Она почти почувствовала, как его дальние ветви наклонились, чтобы взглянуть поближе.
– Оно знает о нас? – спросила Орла у дочери.
– Да, оно слушает, ему… любопытно.
Кусок клеенки, которую она нашла в подвале, был не очень широким, но Орла положила его на снег так, чтобы он был повернут к свечкам. Как они и договорились, Элеанор Куин развернула большое полотенце и положила его сверху.
– Кажется, все готово, – сказала Орла Тайко, готовясь забрать у него фонарик. – О-о. Ну, может, последний…
Она начертила перчаткой на снегу круг. А внутри нарисовала звезду. Умирающая девушка нашла утешение в этом символе – может быть, и умирающему духу внутри дерева он тоже поможет. Природа. Это был символ природы, и, каким бы неестественным это все ни казалось, он все равно был частью окружающего их живого мира.
– Пентаграмма? – спросила Элеанор Куин.
– Может помочь. Не повредит.
Орла села со скрещенными ногами на одной стороне полотенца, а Элеанор Куин – на другой. Тайко сел на колени к маме.
Выключив фонарик, они с минуту сидели, глядя на полдесятка пылающих фитилей. Каждый из них танцевал под собственную музыку, и их движение, дразнящее тепло, приводило Орлу и детей в состояние покоя.
Они резко охнули в унисон, когда над ними появилось нечто вроде светлячков, танцующих в ледяном ночном воздухе. Сверкающие капли огня между ветками переливались туда-сюда, то появляясь, то пропадая.
– Светлячки! – воскликнул Тайко.
Орла протянула руку. Когда искорка коснулась ее перчатки, она потухла.
– Волшебство. – Элеанор Куин была полна благоговения.
Орла решила, будто знает, что происходит: дух признал их и наконец-то общается так, как она понимает. С благодарностью. Они принесли с собой свет, любовь, и Оно благодарило их, отразив свет от свечей собственным колдовством.
Орла почувствовала какую-то уверенность в дочери, когда та немного выпрямилась: на этот раз они делали все правильно. Они научились разговаривать.
Сопрано Элеанор Куин росло как облачко дыма, сладкого и чистого:
– Ти-ихая ночь. Свята-а-ая ночь…[10]
Орла крепче обняла Тайко и стала медленно раскачиваться, подпевая дочке:
– Все спокойно. Все светло…
Сияние свечи сузило ее поле зрения до самого широкого основания дерева и вкраплений в сучках над ними. В ее мрачном воображении уши животных дрожали, а из темноты появлялись сверкающие глаза.
– Спи-и-и в небесном покое.
После нескольких повторов песни они погрузились в природную колыбель тишины. Элеанор Куин встала на колени и вытащила из внешнего кармана рюкзака приношение, надежно спрятанное в пакет для сэндвичей. На свободное место между свечами и пентаграммой она выложила три драгоценных крекера и три слегка подсохших абрикоса.
– Мы делимся с Тобой тем, что имеем, – сказала Орла огромному дереву. – Это мало, но от всего сердца. Наверно… Ты знаешь, что у нас осталось не так уж много.
Элеанор Куин прильнула к Орле, сосредоточившись на древнем дереве перед собой, и на чем-то более расплывчатом вне ее восприятия.
– Дочь мне сказала, что ты умираешь. Мы хотим провести с Тобой эту самую долгую ночь, чтобы Ты знало, что это не конец. Нет истинного конца – Твой дух станет частью вселенной, в которой Ты родился.
– Ему нравится, мама, – прошептала Элеанор Куин.
– Не бойся. Для нас большая честь быть здесь, с Тобой, в последние дни Твоей долгой жизни. Прости за непонимание. Надеемся, что Ты тоже сожалеешь… – Голос надломился, и Орла на секундочку замолчала, чтобы успокоиться.
– Я что-то чувствую, мама. – Элеанор Куин схватила Орлу за плечо обеими руками. Та почувствовала напряжение в мышцах: дочка была готова вот-вот убежать.
– Что? – спросила Орла. Девочка начала плакать. – Ох, любимая…
Элеанор Куин покачала головой:
– Это не я и не дерево… Оно плачет.
Орла хотела узнать больше, но боялась давить на нее. Дух внутри дерева плакал о себе? Или Оно сожалело о страданиях, которые причинило? Она все еще хотела понять Его намерения и широту или пределы Его силы. Ошиблось ли Оно?
В этом было мало утешения, но это все же казалось лучше других возможностей.
– Не думаю, что Оно пытается причинить нам боль, – сказала Элеанор Куин. И Орла уже не в первый раз задумалась, умеет ли дочка воспринимать еще и мысли с чувствами. – Или нет…
– Трудно? Так близко к Нему находиться?
Элеанор Куин кивнула, уткнувшись сморщенным личиком в шарф Орлы:
– Оно очень, очень бедное, мама.
– Хорошо, тсс. – Орла обняла детей по бокам от себя и выкинула из головы все мысли, чтобы стать матерью-воительницей, готовой к духовной битве.
– Древнее… – Она понятия не имела, как это назвать, как себе представить, но они пришли ради этого; Орла скрыла свои опасения и постаралась говорить искренне. – Мы старались ради Тебя… стараемся. Но Ты причиняешь боль моей дочери и сыну. Они не заслужили потерять отца, и он не хотел их оставлять. Но мы хотим достичь понимания и облегчить Тебе это время – Твой переход в следующую жизнь…
Хоть она и называла Его древним, в ее представлении Оно стало похоже на капризного малыша. Оно закатывало истерики и действовало по прихоти. Она вспомнила слово «Mamère» – так ее отец всегда называл свою маму, по-французски, как научился у своего отца, поэтому Орла звала ее так тоже – она была очень хрупкой в последние годы после инсульта, как младенец. Кожа стала полупрозрачной, а на руках и кистях вздулись вены. Если бы она посмотрела на бабушкин живот, то, возможно, увидела бы, как работают все ее внутренности, как на пластиковой анатомической модели: печень, укрытая под грудной клеткой. Серое, червеподобное пространство кишечника. Ее девяностадвухлетняя бабушка с тощими руками, более хрупкими, чем у младенца, с пальцами, скованными артритом, никогда бы не смогла собрать всю силу для финального боя или даже выказать недовольство, или гнев, или страх перед смертью. Она молча погрузилась в вечный сон, не разговаривая последние месяцы своей жизни.
Нет, Орла ожидала от старости мудрости и смирения, а не опасных припадков, из-за которых ее дети могли погибнуть от голода. Она оттолкнула мысли, боясь, что Оно ее услышит. Духа внутри дерева нужно было убаюкать, умиротворить, чтобы он принял свою неизбежную кончину.
– Этого Оно хотело? – прошептала она Элеанор Куин. – Нашей компании? Оно стало меньше бояться?
Девочка сконцентрировалась, бегая глазами по морщинистому стволу.
– Да… – Однако голос у нее был нерешительный. – Но… мне кажется, дело не только в этом.
Орла подумала о призраках, которым нужно отомстить за их души, прежде чем обрести покой. Что могло понадобиться этому духу?
– Ты хочешь, чтобы мы что-то сделали? – спросила она дерево.
– Мы не сможем помочь, если не поймем, – молила Элеанор Куин. – Мы хотим помочь, ты должно нам поверить!
Пока Орла наблюдала, ее дочь сконцентрировалась, словно настроившись на какой-то шум в эфире.
– Оно говорит с тобой?
– Да… Но я только понимаю… Я слышу только одно слово. Дом. Дом. Дом.
Что-то внутри Орлы умерло. Ее сочувствие. В считаные секунды оно сморщилось и превратилось в гниль, оставив лишь ярость. Она подняла Тайко и посадила на полотенце, а затем встала лицом к дереву. Дом? Бросать подобное им в лицо. Оно хочет, чтобы Орла с детьми вернулись в дом и остались там навсегда? Значит, Ему не нравится мысль о том, что они могут уйти?
– Старое умирает, это цикл жизни! – Она разозлилась и пнула ствол дерева. – Ты не можешь держать нас здесь в плену, разрушать мою семью, а потом дразнить нас!
– Оно слушает, мама… не кричи.
– Мне приходится кричать, потому что я злюсь. Скажи Ему говорить понятнее. Мы не можем сидеть тут вечно!
Элеанор Куин зажмурилась. Гнев Орлы испарился; ей хотелось молить дочь остановиться. Она ненавидела роль, которую играла Бин – переводчика… нет, еще хуже. Проводника. И ненавидела то, что ребенок воспринимал это так серьезно. Их выживание – и выживание этого духа – не должно возлагаться на плечи хрупкой девочки.
– Оно тоже к этому не привыкло, – сказала Элеанор Куин с крепко зажмуренными глазами. – Быть… вне себя. Никогда не было так далеко за пределами себя до того, как мы пришли. Оно что-то почувствовало, узнало, в папе. А потом во мне. Но у Него никогда не было надобности… в общении. Вначале Оно старалось… показать нам свою силу. Но мы испугались.
Из веток посыпались искры и устремились к земле. Они нависли над пентаграммой, которую Орла нарисовала на снегу, а затем осели на круг и звезду и остались гореть.
Орла опустилась на колени рядом с детьми, не понимая, что это значит, и готовая их защитить, но Элеанор Куин рассмеялась без малейшего намека на страх.
– Видишь, как оно старается? Оно все еще пытается разобраться, как сделать так, чтобы мы все увидели и поняли. Оно хочет с нами познакомиться, но еще не все понимает…
Видимо, разорвав их связь, Элеанор Куин внезапно охнула и осела. Тайко посмотрел на мать испуганными глазами.
Чтобы утешить детей, Орла протянула им руки.
– О, Бин!
Она взяла Элеанор Куин за руку и поторопила их в гущу леса, чтобы никто не успел сказать, что им лучше вернуться домой.
32
Тайко держал один конец длинной бумажной гирлянды, пока Элеанор Куин ходила вокруг дерева. Орла держала фонарик под углом к снегу у основания гигантской сосны. Она затаила дыхание, когда дочка пропала за широким обхватом ствола – было пугающе легко представить, что ее поглотила темнота. Тайко стоял бы и ждал, когда сестра подойдет, чтобы скрепить концы, затем начал бы терять терпение, если бы она не появилась… А Орла, отчаявшись, пошла бы по ее следам за дерево и обнаружила бы, что они исчезают на полпути. А гирлянда из картона лежала бы горсткой колечек на снегу.
Но Элеанор Куин вернулась и торжественно взяла конец, который брат сжимал в рукавице. Орла сняла перчатки, чтобы выдавить полузамерзший клей на последнюю полоску бумаги, а Элеанор Куин сделала последнюю петлю и соединила концы цепочки вместе.
– Идеально подошла, – сказала она и посмотрела на дерево с довольным выражением лица. – Как будто мы ее делали как раз по тебе.
Орла разрешила Тайко подержать фонарик, пока они с Элеанор Куин утаптывали снег, делая ровный участок у подножия дерева. Он светил фонариком на бесконечный ствол, на бескрайний лес, ей в лицо, куда угодно, где это не помогало выполнить поставленную задачу. Но они не жаловались. Ей с Элеанор Куин не требовалось много света, чтобы достать из рюкзака толстые свечи. Они воткнули их в алтарь из притоптанного снега.
Элеанор Куин передала маме большую коробку деревянных спичек. Когда Орла зажгла одну, вспышка мгновенно закрыла все остальное из виду. Свечи легко загорались, и она представила, что дерево – это нетерпеливый ребенок, который наблюдает, каким ярким становится его праздничный торт.
Орла ощутила тепло, приятное чувство выполненного долга, уверенная, что дерево радуется их компании и усилиям, которые они прилагают.
Она почти почувствовала, как его дальние ветви наклонились, чтобы взглянуть поближе.
– Оно знает о нас? – спросила Орла у дочери.
– Да, оно слушает, ему… любопытно.
Кусок клеенки, которую она нашла в подвале, был не очень широким, но Орла положила его на снег так, чтобы он был повернут к свечкам. Как они и договорились, Элеанор Куин развернула большое полотенце и положила его сверху.
– Кажется, все готово, – сказала Орла Тайко, готовясь забрать у него фонарик. – О-о. Ну, может, последний…
Она начертила перчаткой на снегу круг. А внутри нарисовала звезду. Умирающая девушка нашла утешение в этом символе – может быть, и умирающему духу внутри дерева он тоже поможет. Природа. Это был символ природы, и, каким бы неестественным это все ни казалось, он все равно был частью окружающего их живого мира.
– Пентаграмма? – спросила Элеанор Куин.
– Может помочь. Не повредит.
Орла села со скрещенными ногами на одной стороне полотенца, а Элеанор Куин – на другой. Тайко сел на колени к маме.
Выключив фонарик, они с минуту сидели, глядя на полдесятка пылающих фитилей. Каждый из них танцевал под собственную музыку, и их движение, дразнящее тепло, приводило Орлу и детей в состояние покоя.
Они резко охнули в унисон, когда над ними появилось нечто вроде светлячков, танцующих в ледяном ночном воздухе. Сверкающие капли огня между ветками переливались туда-сюда, то появляясь, то пропадая.
– Светлячки! – воскликнул Тайко.
Орла протянула руку. Когда искорка коснулась ее перчатки, она потухла.
– Волшебство. – Элеанор Куин была полна благоговения.
Орла решила, будто знает, что происходит: дух признал их и наконец-то общается так, как она понимает. С благодарностью. Они принесли с собой свет, любовь, и Оно благодарило их, отразив свет от свечей собственным колдовством.
Орла почувствовала какую-то уверенность в дочери, когда та немного выпрямилась: на этот раз они делали все правильно. Они научились разговаривать.
Сопрано Элеанор Куин росло как облачко дыма, сладкого и чистого:
– Ти-ихая ночь. Свята-а-ая ночь…[10]
Орла крепче обняла Тайко и стала медленно раскачиваться, подпевая дочке:
– Все спокойно. Все светло…
Сияние свечи сузило ее поле зрения до самого широкого основания дерева и вкраплений в сучках над ними. В ее мрачном воображении уши животных дрожали, а из темноты появлялись сверкающие глаза.
– Спи-и-и в небесном покое.
После нескольких повторов песни они погрузились в природную колыбель тишины. Элеанор Куин встала на колени и вытащила из внешнего кармана рюкзака приношение, надежно спрятанное в пакет для сэндвичей. На свободное место между свечами и пентаграммой она выложила три драгоценных крекера и три слегка подсохших абрикоса.
– Мы делимся с Тобой тем, что имеем, – сказала Орла огромному дереву. – Это мало, но от всего сердца. Наверно… Ты знаешь, что у нас осталось не так уж много.
Элеанор Куин прильнула к Орле, сосредоточившись на древнем дереве перед собой, и на чем-то более расплывчатом вне ее восприятия.
– Дочь мне сказала, что ты умираешь. Мы хотим провести с Тобой эту самую долгую ночь, чтобы Ты знало, что это не конец. Нет истинного конца – Твой дух станет частью вселенной, в которой Ты родился.
– Ему нравится, мама, – прошептала Элеанор Куин.
– Не бойся. Для нас большая честь быть здесь, с Тобой, в последние дни Твоей долгой жизни. Прости за непонимание. Надеемся, что Ты тоже сожалеешь… – Голос надломился, и Орла на секундочку замолчала, чтобы успокоиться.
– Я что-то чувствую, мама. – Элеанор Куин схватила Орлу за плечо обеими руками. Та почувствовала напряжение в мышцах: дочка была готова вот-вот убежать.
– Что? – спросила Орла. Девочка начала плакать. – Ох, любимая…
Элеанор Куин покачала головой:
– Это не я и не дерево… Оно плачет.
Орла хотела узнать больше, но боялась давить на нее. Дух внутри дерева плакал о себе? Или Оно сожалело о страданиях, которые причинило? Она все еще хотела понять Его намерения и широту или пределы Его силы. Ошиблось ли Оно?
В этом было мало утешения, но это все же казалось лучше других возможностей.
– Не думаю, что Оно пытается причинить нам боль, – сказала Элеанор Куин. И Орла уже не в первый раз задумалась, умеет ли дочка воспринимать еще и мысли с чувствами. – Или нет…
– Трудно? Так близко к Нему находиться?
Элеанор Куин кивнула, уткнувшись сморщенным личиком в шарф Орлы:
– Оно очень, очень бедное, мама.
– Хорошо, тсс. – Орла обняла детей по бокам от себя и выкинула из головы все мысли, чтобы стать матерью-воительницей, готовой к духовной битве.
– Древнее… – Она понятия не имела, как это назвать, как себе представить, но они пришли ради этого; Орла скрыла свои опасения и постаралась говорить искренне. – Мы старались ради Тебя… стараемся. Но Ты причиняешь боль моей дочери и сыну. Они не заслужили потерять отца, и он не хотел их оставлять. Но мы хотим достичь понимания и облегчить Тебе это время – Твой переход в следующую жизнь…
Хоть она и называла Его древним, в ее представлении Оно стало похоже на капризного малыша. Оно закатывало истерики и действовало по прихоти. Она вспомнила слово «Mamère» – так ее отец всегда называл свою маму, по-французски, как научился у своего отца, поэтому Орла звала ее так тоже – она была очень хрупкой в последние годы после инсульта, как младенец. Кожа стала полупрозрачной, а на руках и кистях вздулись вены. Если бы она посмотрела на бабушкин живот, то, возможно, увидела бы, как работают все ее внутренности, как на пластиковой анатомической модели: печень, укрытая под грудной клеткой. Серое, червеподобное пространство кишечника. Ее девяностадвухлетняя бабушка с тощими руками, более хрупкими, чем у младенца, с пальцами, скованными артритом, никогда бы не смогла собрать всю силу для финального боя или даже выказать недовольство, или гнев, или страх перед смертью. Она молча погрузилась в вечный сон, не разговаривая последние месяцы своей жизни.
Нет, Орла ожидала от старости мудрости и смирения, а не опасных припадков, из-за которых ее дети могли погибнуть от голода. Она оттолкнула мысли, боясь, что Оно ее услышит. Духа внутри дерева нужно было убаюкать, умиротворить, чтобы он принял свою неизбежную кончину.
– Этого Оно хотело? – прошептала она Элеанор Куин. – Нашей компании? Оно стало меньше бояться?
Девочка сконцентрировалась, бегая глазами по морщинистому стволу.
– Да… – Однако голос у нее был нерешительный. – Но… мне кажется, дело не только в этом.
Орла подумала о призраках, которым нужно отомстить за их души, прежде чем обрести покой. Что могло понадобиться этому духу?
– Ты хочешь, чтобы мы что-то сделали? – спросила она дерево.
– Мы не сможем помочь, если не поймем, – молила Элеанор Куин. – Мы хотим помочь, ты должно нам поверить!
Пока Орла наблюдала, ее дочь сконцентрировалась, словно настроившись на какой-то шум в эфире.
– Оно говорит с тобой?
– Да… Но я только понимаю… Я слышу только одно слово. Дом. Дом. Дом.
Что-то внутри Орлы умерло. Ее сочувствие. В считаные секунды оно сморщилось и превратилось в гниль, оставив лишь ярость. Она подняла Тайко и посадила на полотенце, а затем встала лицом к дереву. Дом? Бросать подобное им в лицо. Оно хочет, чтобы Орла с детьми вернулись в дом и остались там навсегда? Значит, Ему не нравится мысль о том, что они могут уйти?
– Старое умирает, это цикл жизни! – Она разозлилась и пнула ствол дерева. – Ты не можешь держать нас здесь в плену, разрушать мою семью, а потом дразнить нас!
– Оно слушает, мама… не кричи.
– Мне приходится кричать, потому что я злюсь. Скажи Ему говорить понятнее. Мы не можем сидеть тут вечно!
Элеанор Куин зажмурилась. Гнев Орлы испарился; ей хотелось молить дочь остановиться. Она ненавидела роль, которую играла Бин – переводчика… нет, еще хуже. Проводника. И ненавидела то, что ребенок воспринимал это так серьезно. Их выживание – и выживание этого духа – не должно возлагаться на плечи хрупкой девочки.
– Оно тоже к этому не привыкло, – сказала Элеанор Куин с крепко зажмуренными глазами. – Быть… вне себя. Никогда не было так далеко за пределами себя до того, как мы пришли. Оно что-то почувствовало, узнало, в папе. А потом во мне. Но у Него никогда не было надобности… в общении. Вначале Оно старалось… показать нам свою силу. Но мы испугались.
Из веток посыпались искры и устремились к земле. Они нависли над пентаграммой, которую Орла нарисовала на снегу, а затем осели на круг и звезду и остались гореть.
Орла опустилась на колени рядом с детьми, не понимая, что это значит, и готовая их защитить, но Элеанор Куин рассмеялась без малейшего намека на страх.
– Видишь, как оно старается? Оно все еще пытается разобраться, как сделать так, чтобы мы все увидели и поняли. Оно хочет с нами познакомиться, но еще не все понимает…
Видимо, разорвав их связь, Элеанор Куин внезапно охнула и осела. Тайко посмотрел на мать испуганными глазами.
Чтобы утешить детей, Орла протянула им руки.
– О, Бин!