Страх никогда не стареет

Фаина жила в пятиэтажном панельном доме по улице Кропоткина. Я припарковал «Лексус» за автомобилем, судя по всему, судебно-медицинского эксперта. Перед нами ровной колонной, означающей, что произошло серьезное преступление, вдоль всего дома расположились разномастные авто: дежурной части местной милиции, прокуратуры, чей-то частный старенький «Ниссан» и приданная нам «Тойота», на которой приехали Сергей и Щукин. Окинув взглядом дворик, я заметил стоящую в стороне машину, в салоне которой мерцал огонек сигареты. По всей видимости, это был автомобиль секретной группы наружного наблюдения. Команда покинуть объект им еще не поступила.

Простучав колесами, особенно отчетливо слышимыми ночью, где-то недалеко прошел железнодорожный состав. Глубоко во дворах закричали пьяные подростки, потом наигранно взвизгнула девушка. Стал накрапывать дождик, который сопровождал меня практически каждый день этой командировки, словно я не в Новосибирске, а где-нибудь в Амстердаме.

Пригрозив Маше ничего не трогать и на всякий случай заперев ее в автомобиле, я поднялся на третий этаж второго подъезда.

Как всегда в таких случаях, дверь в квартиру, где произошло убийство, была нараспашку. Двое оперов, вместо того чтобы совершать поквартирный обход, покуривали на лестничной площадке. Меня они приняли за приехавшее с проверкой руководство, но я жестом покровительственно разрешил им продолжать. Все равно обход ничего не даст. Да еще ночью. От разбуженных жильцов только нецензурной брани наслушаются.

Труп Фаины был не в коридоре, а скорее на входе в зал или между ними. Одета она была в домашний халат, рядом лежали свалившиеся с ног тапочки. Шею ее все еще обвивала двойная бельевая веревка с узлами на концах, использовавшаяся убийцей в качестве удавки. Картина была, в общем-то, ясна. Некто позвонил в дверь, представился, и так как Фаине был знаком, она его впустила. Как только женщина повернулась к входной двери спиной, намереваясь пройти в зал, убийца накинул ей через голову удавку и, перехлестнув веревки крест-накрест, резко потянул правую руку на себя, фиксируя левой шею. Шансов оказать сопротивление у нее не было. Смерть наступила очень скоро, но еще скорее наступила потеря сознания.

Удавка, даже если это просто кусок веревки, страшная вещь. В некоторых фильмах показывают, как разные супергерои умудряются, скривив лицо, просунуть пальцы под удавку и, рванув руки в стороны, избавиться от нее. Это полная чушь. Внезапно накинутую веревку оттянуть от шеи невозможно. Смерть настигнет гораздо быстрее, чем пальцы оттянут петлю удавки хоть на миллиметр.

Я не стал с демонстративно-деловым видом, как обычно делают вновь приехавшие начальники, перешагивать через покойницу и идти в зал, где людей хватало и без меня, а прошел на кухню, где курили Сергей и незнакомый мне оперативник.

– В двух словах что здесь? – спросил я.

Незнакомец ухмыльнулся такой откровенной глупости, открыв кран, загасил сигарету струей воды и вышел, пробурчав что-то вроде: «Убийство здесь, вот что».

– Прикинь, Геннадьевич, дверь была не закрыта. Убийца только прикрыл ее. Мы-то были готовы к любому во время ареста, а тут…

– Тебе придется, наверное, уехать с девчонкой в управление, я останусь. Есть здесь что-нибудь, на что, по-твоему, стоит обратить внимание? Что-то такое, что выбивается из общей картины?

– В этой хате бы от скуки монастырская крыса повесилась. Старушке, видимо, было совершенно наплевать на радости бытия. Даже телевизор у нее какой-то несовременный. В смысле, он не подключен к кабельному телевидению. Ни компьютера, ни ноутбука. Книжек и то минимум. Совершенно не понять, чем она занималась вечерами.

– Есть признаки того, что у нее был мужчина? Какие-нибудь мужские вещи? Она, кстати, не такая уж и старушка.

– Я ничего не заметил. И вообще, здесь все настолько убого, что никакой бы мужик жить не стал. Ты ничего не чувствуешь? Не чувствуешь запах? Здесь пахнет старухой. Реально, такой же запах бывает в домах престарелых. Входишь в богадельню, кругом порядочек, старушки ухоженные, а запах – аж тошнить начинает.

– До следователя квартиру успели осмотреть?

– Да куда там! Думали, она живая, а наткнулись на труп. Пока то да сё, пока тебе позвонили, тут следователь и приехал. Он только начал труп описывать. И быстро, кстати, приехал. У нас бы полдня ждали.

На кухню вошел Щукин. Он и так-то выглядел неважно, а тут совсем сдал. Неудачи не способствуют презентабельному виду.

– Шепчетесь? Кофе есть у старухи? – Он открыл навесной шкаф, пошарил среди банок, нашел нужную и выставил ее на стол. – Что-то засыпаю. Ты как, Геннадьевич, от кофейка не откажешься?

– Я бы и от ста граммов не отказался, только немного попозже. Пойду посмотрю, что к чему. Сергей, на ключи от машины. Дожидайся меня там. Думаю, долго мы здесь не задержимся. Делать здесь, судя по всему, уже нечего.

– Смотри, в темноте машину не поцарапай! А то Наталья Ралифовна твоему начальнику уши надерет.

– Далась вам эта Наталья Ралифовна. Больше поговорить не о чем?

– А о чем? Единственную ниточку и ту обрубили. Теперь все заново начинать. А с чего, я ума не приложу. У тебя, Геннадьевич, есть идеи?

– Если здесь ловить нечего, поезжай домой да ложись спать. Сам видишь, от того, что мы сутками на ногах, толку нет.

Он вскипятил чайник, насыпал в кружку пару больших ложек кофе.

– Сколько народу знало, что мы нашли девчонку?

– Ты об этом? – Щукин достал сигареты, не спеша закурил. – Половина милиции города Новосибирска. А также личный состав Новосибирского сельского районного отдела милиции. Еще с десяток человек в прокуратуре. Еще черт знает кто. Еще я, ты и убийца. Это тупиковый путь, Геннадьевич. Народу про девчонку знало во! – Он провел ребром ладони по горлу.

А еще, подумал я про себя, знала Наталья.

На кухню вошел одетый в форму сотрудник. Руки его были в тонких резиновых перчатках, перепачканных черной краской. Судя по всему, эксперт-криминалист, окончивший искать отпечатки пальцев в других помещениях.

– Денис Юрьевич, вы пока тут с операми на кухне были, все следы заляпали. С чего мне здесь их снимать?

– Володя, здесь ни с чего не снимай. Могу тебе точно сказать, убийца сюда не заходил. Не до того ему было. У него труп в коридоре лежал, и могли соседи всякие войти, у покойницы стольник до зарплаты стрельнуть. – Щукин, презрев инструкции, жестом велел эксперту идти.

– Кстати, Геннадьевич, ты случайно не в курсе, когда у нее зарплата? Часом, не сегодня?

– Пошутил? Я у Сарибековых бухгалтером не подрабатываю.

– Понятно. При тебе Наталья Ралифовна ведомости не заполняла. Ну и дела! Хуже не придумаешь. Вначале у нас был один труп. Теперь два трупа. Вначале одно громкое нераскрытое убийство, теперь второе. Теперь спросят вдвойне.

– А в этом что-то есть!

– Гарантированное лишение квартальной премии. Больше ничего не вижу.

– Не будьте алчным, Денис Юрьевич! Премия – это мелочь. Не знаю, как на вашу премию, а на нашу сильно не разгуляешься. Если водки вдоволь попьешь, то на закуску не останется. У тебя за сутки сколько убийств в городе обычно происходит? Одно, два? Должно быть, что-то около этого.

– Вообще всех убийств? Бытовых, поножовщины? В среднем одно. Ты это к чему?


– А вот к чему: кто сказал, что это не обычное убийство? Кто сказал, что ее и вправду убили не при попытке ограбления? Сколько человек в курсе, что мы с ее помощью, с помощью ее показаний, собирались раскрыть убийство сенатора? Меня и мою команду можешь смело исключить. Себя тоже исключи. Кто остается? Убийца и его сообщники. Если мы не разболтали комбинацию с Фаиной первому встречному, то суть ее убийства будет знать только тот, кто знает ее роль в убийстве сенатора. Пока я не переговорил с девчонкой, даже я еще не пришел к твердому убеждению, что Фаина здесь по уши замешана. Я еще ничего не решил, а ее уже убили. Или собирались убить.

– Какая-то логика в этом есть, но завтра, или, вернее, уже сегодня, девчонка все расскажет следователю, и он, если не совсем уж тупой, сведет дебет и кредит. Расклад у него будет полный. Ведь мы не скроем от следователя ни девчонку, ни труп. И на этом версия об ограблении рухнет. Наши карты будут биты примерно в полдень. И обвинять нам в этом некого, только самих себя.

– Геннадьевич, так, может, я поехал? Тебя потом Денис Юрьевич привезет, – вмешался Сергей.

– Жди в машине. Я только гляну, что к чему, и спущусь.

Из зала донесся прокуренный женский голос:

– Нет, ты сам посуди, как с таким козлом работать? И скажи мне, кто, мать их, придумал эти коэффициенты? Вот это ладно труп, чистенький. А в прошлое дежурство какого-то бомжа из колодца доставали, который уже провонять успел, и это все по одному тарифу? Сам бы он, козлина, на трупы выезжал!

– Не обращай внимания, – сказал мне многоопытный Щукин, – у Вероники Павловны очередной приступ гнева. Да и, судя по всему, она успела уже рюмочку-другую пригубить. Сам пойми, работа у судмедэксперта нервная.

– А козлом она своего начальника поминает?

– От нее год назад муж сбежал. Или сама его за пьянку выгнала, история темная. Так что козлы у нее все, у кого к вечеру щетина отрастает. Пошли, что ли, осмотрим место происшествия?

– Пошли. – Я машинально потер подбородок. Щетина выросла. Рога, стараниями жены, появились. Что-то в этом было.

Квартира и вправду производила убогое впечатление, словно здесь жила старуха, безразличная ко всему. Но я-то волею случая видел, что Фаина хоть и была, скажем так, зрелой женщиной, но, во всяком случае, на работе не производила впечатления человека, чьи лучшие годы остались далеко позади. Мне припомнился ее ухоженный вид, полированные ногти, золотой браслет на левой руке. Кстати, браслет…

Перешагнув через покойную в зал, я мельком посмотрел на ее руки. Браслет был на месте. Убийцу он явно не заинтересовал. Значит, исполнитель был настоящий профессионал, которому платят так хорошо, что он не стал размениваться на мелочи. Снять браслет с убитой минутное дело – рывок, и тысяч восемь у тебя в кармане. Значит, восемь тысяч для него не деньги. Что же, будем иметь это в виду.

На столе в зале лежали найденные кем-то из оперов паспорт, тысячные купюры неровной пачкой, отдельно несколько стодолларовых купюр и старые фотографии. Так как народу было много, да еще из разных служб и ведомств, то деньги никто не успел прикарманить. Потом, когда следователь ближе к концу осмотра вызовет понятых, то купюры перепишут, и они навсегда осядут в сейфе того следователя, которому достанется расследовать это дело. Вообще-то изъятые деньги положено сдавать в кассу. Но следователю удобнее хранить их в личном сейфе – всегда можно, как бы у самого себя, перехватить пару тысяч до зарплаты.

Из паспорта покойной я, к своему удивлению, узнал, что было ей пятьдесят восемь лет. Хотя выглядела она лет на пятьдесят всего. Вот что значит, человек следил за своей внешностью! Всякие там крема да косметические салоны, и лет десяток с плеч долой! Денег, правда, с каждым годом будет уходить все больше и больше, но оно того стоит! Если, конечно, в один «прекрасный» день сзади не появится человек с удавкой. Тогда, как у Фаины, все труды прахом.

– Что-то интересное? – спросил Щукин.

– Смотри, Денис Юрьевич: квартира, как богадельня, а хозяйка ухоженная, с маникюром, браслет достойный. Не совпадает, да? А теперь смотри, вот фотографии. Все пожелтевшие, черно-белые. Снимали их много лет назад. И скорее всего, все запечатленные на них уже в мире ином.

– С чего это ты так решил?

– А с того, что вот эта девушка в платьице – это Фаина в молодости. И вот здесь, на фоне деревенского дома, тоже она. Точно тебе говорю, это она. Как-то, по случаю, довелось мне её рассмотреть. А вот эти все, родственники или знакомые, они гораздо старше ее будут. Если Фаине пятьдесят восемь…

– Сколько? Я думал, поменьше.

– Я тоже так думал, пока паспорт не посмотрел. Короче, на фотографиях все нерусские, значит, родня. И вся эта родня ее постарше. Они или дряхлые старики со старухами, или все уже поумирали. А она, – я ткнул пальцем в сторону убитой, – для кого-то наводила глянец.

– Если вы это про убитую, – встряла в разговор судмедэксперт, – то она как минимум две пластические операции делала.

– Я думал, кремом пользовалась, рекламируют же всякий!

– Мало ли что там рекламируют! Как ты кремом морщины уберешь? Заштукатуришь их поверху? – Вероника Павловна закурила, осмотрела еще раз труп и с треском сняла одноразовые перчатки с рук. – Если вам это интересно, то у покойницы на губы татуаж наложен. Специально для тебя, Денис Юрьевич, зная, что ты мужик дремучий, разъясняю: вокруг губ делается такая красная наколка, чтобы контур губ всегда был подчеркнут. Если ей правда пятьдесят восемь, то у женщины такого возраста я татуаж встречаю в первый раз. Прекрасная фигура для ее лет. Ножки, смотрите, какие ровные, без всякого там варикоза. Как у молодой. Кем покойница работала? Экономкой? Мне, что ли, в экономки пойти?

– С хозяином спать придется, – невесело пошутил Щукин.

– За хорошие деньги можно и с хозяином, и с сыном хозяина! Особенно если у хозяина все работает как надо, а не висит шлангом.

Вероника Павловна через плечо следователя заглянула в заполняемый им протокол осмотра трупа, еще раз затянулась сигаретой и, заметив ехидную улыбку Щукина, продолжила:

– Только, ради бога, не кривись! Жизнь нынче такая.

Я и Щукин прошли в другую комнату, предоставив следователю описывать обстановку в зале, а остальным присутствовавшим прослушать размышления Вероники Павловны о превратностях бытия.

– Сколько там денег? – спросил я.

– Тысяч десять. И пятьсот долларов.

– Для нее копейки. Видно, сбережения в другом месте хранит.

– Как по-твоему, сколько ей за сенатора дали?

– По моим прикидкам, за наводку на Ралифа Худатовича отслюнявили ей примерно миллион. Один миллион добротных российских рублей. Можешь перевести в доллары. Тоже неплохо получится.

– Всего-то? Я думал, куда побольше.

– За то, что продала хозяина? С нее и того хватит. Работы-то было, в нужный момент сделать один звонок. Мразь эта Фаина была. И сдохла, как мразь.

И еще, подумал я про себя, видеоаппаратуру сенатору в кабинет тоже наверняка она установила. Вот только кто заказчик? Не похоже, что руки тянутся из-за бугра. Это свои разборки. Ближнего круга интриги. А в круге этом все меньше и меньше персонажей, но всё становится больше и больше запутанным.

– Ты о чем-то задумался, Геннадьевич?

– Значит, так. У нас есть старуха, которая молодится изо всех сил. У нас есть прислуга, которой хозяин хорошо и вовремя платил, но она продает его и получает неплохой куш. С одной стороны, она лишается постоянной доходной работы, с другой стороны, получает кучу денег сразу. Вывод?