Столп огненный

– На конюшне случилась драка, – зачастил он, придумывая на ходу. – Двое ваших спутников что-то не поделили между собой. Конюхи их растащили, но один, как мне сказали, серьезно ранен. Его ударили ножом.

– Треклятый лжец! – процедил Суизин, но было ясно, что он сомневается, не говорит ли Нед правду. Эта нерешительность остудила его пыл.

За спиной у Неда Том и Нелл наконец отважились войти в комнату. Нелл опустилась на колени и принялась собирать с пола осколки блюда из-под яблок. Том же, мгновенно сообразив, как обстоит дело, поддержал выдумку Неда:

– Ваш человек истекает кровью, граф Суизин.

Здравый смысл понемногу возвращался к графу. Суизин, похоже, догадался, что не сможет убить сразу троих слуг Елизаветы, не вовлекая себя в неприятности. А попытка обольщения, как он это понимал, провалилась. Сверкая глазами, он выпустил руку Елизаветы. Та поспешила отойти и принялась потирать запястье.

Раздраженно фыркнув, Суизин стремительно выскочил из комнаты.

Нед чуть не лишился чувств от облегчения. Нелл залилась слезами. Том Парри сделал глоток вина прямо из кувшина.

– Миледи, – проговорил Нед, – идите к себе в покои вместе с Нелл и заприте дверь на засов. Том, нам с вами тоже лучше исчезнуть.

– Согласна, – произнесла Елизавета, но сразу не ушла. Вместо этого она шагнула к Неду и спросила негромко: – На конюшне никто не дрался, верно?

– Нет, миледи. Я все придумал, ничего другого в голову не лезло.

Она улыбнулась.

– Сколько тебе лет, Нед?

– Девятнадцать, миледи.

– Ты готов был отдать за меня свою жизнь. – Елизавета приподнялась на цыпочках и поцеловала его прямо в губы, коротко и нежно. – Спасибо.

И вышла из комнаты.





3


В большинстве своем люди мылись дважды в год, весной и осенью, но принцессы блюли чистоту, поэтому Елизавета совершала омовения куда чаще. Всякий раз купание превращалось в торжественную церемонию, служанки приносили из кухни огромные двуручные чаны, наполненные горячей водой, в спальню принцессы и торопились донести драгоценный груз, покуда вода не остыла.

Елизавета вымылась на следующий день после приезда Суизина, словно для того, чтобы смыть отвращение. О Суизине она после подаренного Неду поцелуя и словом не обмолвилась, но Нед решил, что завоевал доверие принцессы.

Он сознавал, конечно, что обзавелся врагом в лице могущественного графа, однако надеялся, что вражда не затянется надолго: Суизин славился буйным норовом и мстительностью, но, насколько было известно Неду, не отличался злопамятностью. Если повезет, граф будет таить злобу на Неда лишь до тех пор, покуда ему не подвернется свежая цель.

Сэр Уильям Сесил вернулся во дворец вскоре после отбытия Суизина и на следующее утро, как обычно, усадил Неда за работу. Приемная Сесила располагалась в том же крыле, что и личные покои Елизаветы. Сэр Уильям отправил юношу к Тому Парри за сводкой расходов по другому зданию, которое тоже принадлежало Елизавете. Возвращаясь с тяжеленной книгой под мышкой, Нед свернул в коридор, где пол был мокрым от воды, пролитой служанками. Проходя мимо покоев принцессы, он увидел, что дверь открыта, и совершил глупость – заглянул внутрь.

Елизавета только-только выбралась из ванны. Ту отгораживала ширма, но принцесса как раз шагнула к столику, чтобы подобрать большую белую простыню и вытереться досуха. Конечно, возле ванны должна была бы стоять служанка с полотенцем наготове, а дверь должна была бы оставаться закрытой, но кто-то поленился сделать все как нужно, а Елизавета всегда действовала решительно, не дожидаясь нерадивых слуг.

Нед никогда прежде не видел обнаженной женщины. Сестер у него не было, с подружками он настолько далеко в любовных играх не заходил, а веселых домов не посещал.

Он замер, забыв, как дышать. Горячая вода, исходя паром, стекала с молочно-белых плеч Елизаветы на маленькие груди, скользила по крутым бедрам и крепким и стройным ногам, привычным к езде верхом. Кожа принцессы сверкала белизной, а волосы на лобке были чудесного золотисто-рыжего оттенка. Нед понимал, что ему следовало немедля отвернуться, но его словно околдовали, и он застыл в неподвижности.

Елизавета перехватила его взгляд и вздрогнула от испуга, однако испуг длился лишь мгновение. Она протянула руку, коснулась двери.

И улыбнулась.

В следующий миг дверь захлопнулась.

Нед опрометью понесся по коридору. Сердце колотилось в груди, как большой барабан. За такое преступление его должны были вышвырнуть из дворца, посадить в колодки или выпороть. Возможно, и то, и другое, и третье. Но он улыбался.

И она улыбнулась ему.

Эта улыбка была теплой, дружеской, быть может, слегка игривой. Нед без труда мог бы вообразить такую улыбку на лице обнаженной женщины, глядящей на мужа или на возлюбленного. Улыбка будто говорила, что тот кусочек запретной красоты, который ему показали, способен стать залогом грядущей радости.

Нед никому об этом не рассказал.

Тем вечером он ожидал вспышки ярости, однако так и не дождался. Елизавета ни словом не упомянула о случившемся – никому. Мало-помалу Нед уверился, что его не станут наказывать. А потом вдруг засомневался, да было ли все это на самом деле. Скорее всего, ему просто привиделось. Это был сон наяву.

Но он знал, что будет помнить этот сон до конца своих дней.





4



В первый раз Барт поцеловал Марджери в новом доме, Прайори-гейт.

Сэр Реджинальд Фицджеральд, леди Джейн и Ролло с гордостью показывали дом графу Суизину. Марджери следовала за родителями, а ее сопровождал Барт, вернувшийся из гавани Кума, ибо угроза французского вторжения как будто миновала. Марджери знала, что сэр Реджинальд, как и обещал, продал здания и земли аббатства обратно капитулу. Он не стал задирать цену, но получил достаточно средств для того, чтобы завершить строительство нового дома.

Дом представлял собой внушительное сооружение на рыночной площади, из того же бледного известняка, из которого был сложен собор. Ряды высоких окон будто перетекали в вереницу длинных печных труб. Внутри же казалось, что повсюду, куда ни взгляни, сплошные лестницы и десятки очагов. Пахло свежей краской, некоторые очаги дымили, отдельные двери не желали закрываться как следует, но в доме уже можно было жить, и слугам поручили перенести мебель из старого дома.

Марджери здесь не нравилось. Лично ей Прайори-гейт напоминал – и всегда будет напоминать, думала девушка – о кровопролитии и обмане. Филберта Кобли сожгли заживо, Элис Уиллард разорили, и все ради того, чтобы достроить этот дом. Да, Филберт и Элис оказались грешниками и потому подлежали наказанию, но воспитанная в уважении к учению церкви Марджери не могла примириться с тем, что суровая кара проистекала из дурных побуждений. Епископ Джулиус вернул церкви аббатство, а отец Марджери присвоил себе чужие деньги, которые ему не принадлежали, сколько бы он ни лукавил.

Девушкам не пристало забивать себе головки такими мыслями, но Марджери никак не могла от них отделаться и потому злилась. Дурные поступки епископов и светских католических властей были одной из причин появления протестантства. Неужели родители этого не понимают? Увы, поделать она ничего не могла, и оставалось только скрипеть зубами от злости.

Когда вступили в Длинную галерею, Барт, тащившийся позади, неожиданно потянул Марджери за локоть; а когда все скрылись из виду, он ее поцеловал.

Марджери знала, что должна полюбить Барта, высокого, привлекательного и всегда хорошо одетого, ведь его выбрали ей в мужья ее родители, чья власть над детьми установлена и заповедана Богом. Поэтому она ответила на поцелуй, приоткрыла губы и позволила Барту провести руками по ее телу, положить ладонь на грудь и даже надавить рукой на заветное место между бедер. Было трудно, потому что она не могла забыть, как целовалась с Недом в этом самом доме, достроенном лишь наполовину. Девушка попыталась воскресить те ощущения, которые испытала, когда была с Недом. У нее не то чтобы получилось, но воспринимать приставания Барта стало чуть проще.

Наконец она вырвалась из объятий – и увидела, что за ними наблюдает Суизин.

– А мы-то гадали, куда вы двое подевались. – Граф заговорщицки ухмыльнулся и скабрезно подмигнул. Жуть какая, подумала Марджери; значит, все это время он стоял и пялился на них.

Затем хозяева и гости расселись в помещении, которое должно было стать приемной сэра Реджинальда, чтобы обсудить свадьбу. До события оставался всего месяц. Марджери и Барту предстояло повенчаться в кингсбриджском соборе, а потом состоится пиршество в новом доме. Марджери заказала себе свадебное платье из бледно-голубого шелка и затейливый головной убор – ей такие очень нравились. Граф Суизин захотел узнать все подробности ее наряда, словно сам собирался на ней жениться. Родителям тоже пришлось заказывать себе новые одежды, а еще следовало принять множество других решений, больших и малых. На пиру гостей надо было не просто поить и кормить, но и развлекать, а всем, кто придет в тот день к воротам дома, сэр Реджинальд пообещал бесплатно наливать пиво.

Когда речь зашла о том, какая пьеса лучше всего подойдет для завершения торжеств, вошел старший конюх Перси, а за ним следовал незнакомый молодой человек, весь в дорожной пыли.

– Гонец из Лондона, сэр Реджинальд, – известил Перси. – Говорит, у него дело, не терпящее отлагательств.

Сэр Реджинальд пристально поглядел на гонца.

– Ну, что такое?

– Я привез письмо от Дейви Миллера, сэр.

Миллер был торговым представителем Фицджеральдов в Лондоне.

Гонец протянул мэру Кингсбриджа тонкий свиток в коже.

– Скажи на словах, не тяни! – бросил сэр Реджинальд.

– Королева больна.

– Что с нею?

– Врачи говорят, что в ее женском естестве растет зараза, которая раздувает ей живот.

– Ага! – воскликнуло Ролло. – Те мнимые беременности…

– Все настолько плохо, что она то и дело лишается чувств.

– Бедняжка, – проговорила Марджери. По правде сказать, к Марии Тюдор она испытывала двойственные чувства. Королева не могла не вызывать восхищения своей целеустремленностью и твердостью веры, но вот сжигать протестантов – это неправильно. Почему, ну почему люди не могут быть одновременно верующими и милосердными, как Иисус?

– Что врачи обещают? – обеспокоенно спросил Ролло.

– От смерти ее отделяют месяцы, но она уже не поправится.

Марджери заметила, что с лица Ролло сползает румянец. Спустя миг она сообразила, чего испугался брат.

– Новости хуже некуда, – сказал Ролло. – У Марии Тюдор нет детей, а молодая Мария Стюарт сама лишила себя трона, выйдя замуж за этого убого французского калеку. Значит, королевой суждено стать Елизавете Тюдор, а все попытки подчинить ее чужой воле провалились.

Марджери осознала все последствия вестей, доставленных из Лондона, чуть позже брата, но была с ним целиком согласна. К такому же мнению пришли, по-видимому, ее отец и граф. Англии грозила опасность вновь рухнуть в пучину ереси.

Девушка невольно содрогнулась.

– Нельзя допустить, чтобы Елизавета стала королевой! – произнес Суизин. – Она все погубит!

Марджери покосилась на Барта, но тот откровенно скучал. Ее будущий муж совершенно не интересовался политикой, предпочитал лошадей и собак. Она даже слегка разозлилась на него: в конце концов, на кону стояло их будущее.

– Мария Стюарт замужем за французским принцем, – задумчиво изрек сэр Реджинальд. – Английский народ не примет нового короля-чужестранца.

– Английский народ примет кого угодно, – надменно возразил Суизин. – Если объявить сейчас, что следующей королевой будет Мария Стюарт, то к тому времени, когда она и вправду займет трон, все с этим свыкнутся.

Марджери подумалось, что граф, мягко говоря, преувеличивает; следующие слова отца показали, что сэр Реджинальд разделает это мнение.

– Сказать-то можно. Но послушают ли нас?

Вместо графа ответил Ролло.