Стань моим завтра

– Все будет хорошо. Останься в Нью-Йорке. Ради меня. Ладно?

Он тяжело вздохнул и сгорбился.

– Ладно, – наконец произнес он.

– Пообещай мне.

– Обещаю. Но только потому, что меня вынуждает закон штата Нью-Йорк.

Я негромко рассмеялась и еще раз дотронулась до его плеча.

– А теперь замри, чтобы я могла запастись тобой.

Бекетт не засмеялся и не пошевелился. Он застыл на месте. Я всего лишь провела пальцами по его руке, но на самом деле смогла собрать целую коллекцию. Его шутки, его улыбка, синие глаза и золото волос. То, что он был готов нарушить условия своего досрочного освобождения ради меня. Это было страшно глупо, но мне хотелось умереть от мысли, что ради меня он способен пойти на такой риск. Нужно было только его попросить.

Ни за что, я никогда не поставлю под угрозу его свободу. Этой героине придется спасать себя самой.

– Я буду скучать по тебе, Зэл, – сказал он.

Я обняла его за шею. Его руки переплелись на моей спине, и мы крепко прижались друг к другу. Я закрыла глаза, растворяясь в нем, вдыхая его и держась за него так долго, как только могла себе позволить.

– Я вернусь через пару дней, – произнесла я, заставляя себя отстраниться. – Повеселись с Дарлин и не мучай Кайла слишком сильно. Он ей очень нравится. Но если окажется, что он козел, можешь выбить ему зуб.

Бекетт тихонько рассмеялся.

– Позвони мне, когда доберешься. Звони в любое время. Если почувствуешь, что тебе становится тяжело. В этом случае звони обязательно. Хорошо?

Я быстро кивнула.

– Позвоню.

– Пообещай мне, – попросил он.

– Обещаю, – сказала я. – Но только потому, что ты такой чертовски красивый.

Он приподнял брови и негромко рассмеялся.

– Что, серьезно?

– Да, Коуплэнд, ты у нас весьма симпатичный. Тебе никто этого раньше не говорил?

Улыбка сошла с его губ, а в следующее мгновенье я утонула в сапфировой глубине его глаз.

– Никто, кто имел бы для меня значение.

Мое сердце колотилось как бешеное, пока длился этот полный электричества момент. Но когда кондуктор объявил, что посадка заканчивается, оно раскололось на части.

– Мне пора идти, – проговорила я. – Скоро поговорим еще.

– Да, Зэл. Надеюсь на это.

Я зашагала ко входу в вагон. Хоть я и не оборачивалась, я знала, что он смотрит мне вслед. Я знала, что он не уйдет, пока поезд не тронется с места. Я нашла свое сиденье и закрыла глаза, чувствуя себя в безопасности, потому что была уверена: когда я вернусь, Бекетт будет меня ждать.





17. Зельда




24 декабря

Чтобы добраться до района Риттенхаус, я вызвала такси. Всю дорогу я держала руки в карманах, сжав их в кулаки. В горле стоял ком, мешавший дышать, но я все-таки снова и снова заставляла себя сделать вдох и медленно выдохнуть.

Я справлюсь.

Я всматривалась в жилые дома, плечом к плечу стоявшие по обе стороны узкой мощеной улицы. Скелеты деревьев тянули свои черные костлявые руки к серому небу. Осенью они оденутся в желтое и оранжевое и оденут улицы золотым ковром.

В детстве мы с Розмари собирали листья в большие кучи и падали в них, а потом двигали руками и ногами, делая ангелов из листвы…

«Это хорошее воспоминание, – раздался в моей голове голос Бекетта. – Схватись за него. Заставь его задержаться».


Вспоминая, как мы тогда смеялись, я прошла по подъездной дорожке к нашему дому – таунхаусу из красного кирпича с темно-серой окантовкой по периметру двери и окон. Опустила чемодан на крыльцо, подняла дрожащую руку и постучала.

Дверь открылась. На пороге стояла мама. Ее глаза, такие же зеленые, как и мои, ярко светились от радости.

– Привет, мама, – сказала я.

Не говоря ни слова, она прижала меня к себе. Я погрузилась в аромат ее духов, мягкость ее свитера и крепость объятий. Закрыв глаза, я постаралась создать из этого момента свой новый дом. Папа тоже вышел на порог, и я точно так же прижалась к его обтянутой свитером груди.

– Как же я рад тебя видеть, – выдохнул он в мои волосы.

Когда мы зашли внутрь, папа взял у меня чемодан и направился на второй этаж, где располагались спальни.

– Постой, я хочу спать на диване в маленькой гостиной.

Он замер в нерешительности.

– Солнышко, этот диван уже совсем продавился. Я по себе знаю – твоя мама отправляет меня туда, когда я плохо себя виду.

– Что случается нередко, – добавила мама и улыбнулась мне, но ее брови нахмурились. – Ты уверена, дорогая?

– Уверена, – отозвалась я.

Моя комната навевала слишком много воспоминаний. Рози сидела на моей кровати, пока я заплетала ей косы. А когда мы дрались подушками, я один раз случайно сшибла ее на пол…

Я заморгала и снова сунула руки в карманы, сжимая их в кулаки. Перед поездкой я не стала принимать таблетки, но теперь задумалась, что, возможно, мне стоит это сделать.

А иначе я не выдержу…

Папа окинул мое лицо внимательным взглядом.

– Хорошо, несу чемодан в гостиную.

– Ты хочешь кушать? – спросила мама, беря меня под руку. Все, как обычно, собрались на кухне. – Давай перекусим!

– Все так красиво, – сказала я, пока мы шли через гостиную. Елка стояла рядом с окнами, а на каминной полке стояли подсвечники и висела гирлянда.

После исчезновения Розмари я думала, что в лучшем случае родители решат переехать в другой дом, а в худшем – развестись. Я читала, что, по статистике, потеря ребенка часто приводит к тому, что семья распадается. Но Лидия и Пол Росси показали, что это не всегда так. Мои родители любили друг друга, а еще они любили дом, который купили, когда только поженились. Они не хотели терять ни одно, ни другое.

Мама была дизайнером интерьеров, и этот дом стал для нее холстом. Она полностью переделала все три этажа – кроме комнаты Рози, которой навсегда предстояло остаться нетронутой, – но даже этого было недостаточно. Она так и не перестала вносить небольшие изменения и добавлять новые детали. Мне кажется, благодаря этому моим родителям и удалось выжить.

Для меня дом оставался таким же, как прежде, просто в другой обертке. Воспоминания никуда не исчезли, хоть их и покрыли слоем свежей краски. Они были словно Кларк Кент, в котором все переставали узнавать Супермена, стоило ему надеть очки и костюм.

Но я узнавала.

– Ты снова перекрасила стены, – сказала я маме. – Этот серый цвет явно новый. Мне нравится.

– Красиво, правда? – спросила мама, собирая с кофейного столика пустые тарелки. – Твой папа выбирал, – добавила она, и ее улыбка погрустнела. – Пришла пора что-то поменять.

Из кухни доносился гвалт голосов, перекрывавший грохотание кастрюль и сковородок. Две мои бабушки теснились у плиты, болтая и пререкаясь по-итальянски. Они что-то готовили, мешали и добавляли приправы, словно ведьмы из «Макбета». А еще они по очереди хлопали дядю Майка по пальцам, чтобы не дать ему своровать ребрышко.

– Смотрите, кто приехал, – сказала мама.

Все в комнате застыли и перестали разговаривать, словно их кто-то выключил. Наступил момент хрустальной тишины, а потом все они набросились на меня. В мгновение ока на меня со всех сторон посыпались голоса, запахи и объятия, грозя сбросить меня со скалы в море, полное чудесных воспоминаний, но почерневшее от вины и горя.

Я сделала вдох и вспомнила, как Бекетт прижимал меня к себе прошлой ночью и как обнимал на перроне.

Просто будь со мной.

Я выдохнула и нашла в себе силы улыбнуться.

– Всем привет. С Рождеством!

Но еще до того, как сесть за стол, я поняла, что не выдерживаю.

Стол был заставлен мисками и тарелками с едой и поблескивал лучшим маминым столовым серебром. Блюда передавали из рук в руки – они постоянно перемещались между бабушками, дедушками, дядей Майком, тетей Стеллой, дядей Луи и моей восьмидесятитрехлетней тетушкой Люсиль.

Внешне наша семья казалась цельной и совершенно нормальной. Никаких пустых стульев за столом. Но все же я видела зияющую дыру, образованную отсутствием Розмари. Как будто моя громкая итальянская семья немного потускнела. В разговоре то и дело появлялись трещины, когда кто-то боялся заговорить о детях, или о Рождестве, или о школе, или о чем-то другом, что должно было бы происходить в жизни с Розмари. Их заполняли печальные взгляды и неловкая тишина.

Кажется, этого не замечала одна лишь тетушка Люсиль. Она сидела справа от меня, и от нее разило духами «Шалимар» и ментоловыми леденцами от кашля. Она напоминала мне журавля – высокая и худая, с узловатыми коленками, прятавшимися под цветастыми платьями, и в очках с толстыми линзами, сквозь которые на нас смотрели ее большие глаза. Они тоже были зелеными – таково наследие семьи Де Лука – и невероятно глубокими. Создавалось впечатление, что в них хранится вся мудрость вселенной, что разительно контрастировало с безумными бреднями, которые лились из ее рта.

– Раньше был такой кинотеатр… Как же он назывался? А, «Фантазус». Точно, вспомнила, – ее губы, неровно накрашенные красной помадой, расплылись в улыбке, и она наклонилась ко мне. – Он назывался «Фантазус». Там не только показывали фильмы. Это было место, где все мечты становились реальностью.

– «Фантазус»? – переспросил сидевший справа от нее дядя Майк. – По звучанию напоминает Фантазоса из эпической поэмы Овидия «Метаморфозы», если я ничего не путаю. Все-таки читал классическую литературу, еще когда учился в колледже! Кажется, он был духом, который появлялся во снах? – Дядя Майк широко улыбнулся Люсиль, стараясь ее порадовать. – Кинотеатр назвали в честь него, Люс?

Она посмотрела на него как на ребенка и потрепала по щеке.