Стань моим завтра

– Какой вам столик, мисс?

Собираясь в Нью-Йорк, располагавшийся так близко к Филадельфии, я понимала, что рискую, и все же эта лавина эмоций оказалась почти невыносимой. Но я не была трусихой. Я была сильной. Крепким орешком – так называл меня папа. «Крепким орешком, который никогда ни перед чем не пасует». Я решила, что не позволю воспоминаниям выгнать себя в холодную нью-йоркскую ночь.

– На одного, пожалуйста, – ответила я бармену. Это был полноватый мужчина в рубашке, жилетке и галстуке с виноградными гроздьями.

Он кивком указал на крошечный квадратный столик в дальней части ресторанчика. Я присела и вдруг поняла, как сильно проголодалась. От этого осознания меня даже почти перестало колотить.

Я справлюсь. Смогу вести себя адекватно и что-нибудь съесть.

Я опустила портфолио на пол рядом с собой. Пламя свечи, стоявшей передо мной, колыхалось. Пока я изучала меню, помощник официанта молча принес мне воду в стакане из твердого пластика, в которой плавали два кубика льда.

Официантка – доброжелательная девушка с темно-каштановыми волосами, уложенными в высокую прическу, и золотыми сережками-кольцами – приняла мой заказ: пасту зити и бокал домашнего красного вина. Я неплохо справлялась с поганой ситуацией, в которую угодила, пока официантка не вернулась и не опустила передо мной горячую пасту. «Точно такая же, как у мамы», – подумала я. Только мама добавила бы сюда слишком много базилика, и бабушка начала бы жаловаться, и они препирались бы из-за этого до конца вечера…

Мои глаза затуманились слезами. Грудь сдавило так, что я не могла протолкнуть воздух через горло. Я вскочила со стула и побежала по узкому коридорчику, который вел к туалетам. Дверь в женский оказалась заперта.

– Черт.

Потеряв способность мыслить здраво, я побежала по слишком ярко освещенной кухне, сквозь пар, мимо посудомойки, от которой пахло моющим средством, и, распахнув заднюю дверь, вылетела в крошечный переулок. Вдоль него тянулся ветхий деревянный забор. Напротив ресторанчика стояли контейнеры для мусора, доверху набитые пластиковыми мешками. Мелко и прерывисто вдыхая холодный воздух, я обхватила себя руками.

«Соберись! – приказала себе я. – Господи, это же просто еда. Просто… все дело в этом городе. Ты облажалась, и что с того? Ты не первая наивная дурочка, которую Нью-Йорк прожевал и выплюнул, и, уж конечно, не последняя».

Но в этой браваде не было никакого смысла. Меня ранило не то, что мой графический роман не приняли; я могла бы смириться с поражением, если бы дело было в том, что мой уровень не дотягивал до их стандартов. Но услышать, что в нем нет души…

Нет души. В нем не было моей души; в нем были мои легкие, которым не хватало воздуха, пока я бежала за фургоном. В нем был мой голос, звавший на помощь изо всех сил – «пожалуйста, кто-нибудь, черт побери, помогите!» – потому что я бежала недостаточно быстро. Я кричала недостаточно громко. Я подвела Рози тогда, а теперь подвела ее еще раз. Я не смогла рассказать миру эту историю. Моя книга являлась просьбой о прощении, растянувшейся на сто с лишним черно-белых страниц, которые были раскрашены слезами и изрисованы сожалениями; все, что я не сделала в тот день, вылилось в эти картинки. Ярость моей героини – ее безжалостная жажда мести – стала моей единственной отдушиной.

Но все это оказалось отвергнуто.

– И какого черта мне теперь делать? – прошептала я.

– Не знаю, – тихо отозвался за моей спиной мужской хрипловатый голос. – Как насчет того, чтобы не замерзнуть до смерти в этом вонючем переулке?

Я подпрыгнула от испуга и резко обернулась. У задней двери стоял высокий худой парень. На вид ему было, как и мне, года 24. Светлые волосы и щетина на подбородке. На нем была белая рубашка, черные брюки и белый фартук; в руке он держал мусорный пакет. Тот самый помощник официанта, который принес мне воду.

– У тебя все нормально? – спросил он.

– Ты меня до смерти напугал!

– Извини.

Он выбросил мусорный мешок в помойку, а потом покопался в заднем кармане брюк и выудил оттуда пачку сигарет.

– Что ты здесь делаешь?

Я пожала плечами и выпрямила спину, чтобы казаться увереннее и выше – насколько это позволял рост в метр шестьдесят.

– Решила, что это место не хуже других.

Парень зажег сигарету.

– Ты заблудилась?

Да, настолько, насколько это только возможно.

– Нет, просто вышла подышать воздухом.

Он бросил на меня ироничный взгляд.

– Чистым воздухом, наполненным ароматом мусора?

А он остроумный. Я любила это качество в людях, но в данный момент мне не было нужно ничего такого. Я зашагала к задней двери.

– Неважно. Извини, что помешала.

– Ты мне не мешаешь.

Он выдохнул, и из его ноздрей вылетели две струйки дыма. В холодном воздухе они тут же смешались с паром от его дыхания. Больше он ничего не сказал, но продолжил смотреть на меня из-под нахмуренных бровей невозмутимым – и вместе с тем внимательным – взглядом темно-синих глаз.

– Ты разве не должен работать? – поинтересовалась я.

– У меня перекур. – Он продемонстрировал мне сигарету. – Думал, это довольно очевидно.

– Справедливо.


– Хочешь сигаретку?

– Я не курю.

– Возможно, это к лучшему. Твоя еда остынет.

– И тогда мне не дадут десерт?

Уголок его губ дернулся вверх, и он присел на одну из трех ступеней, которые вели к задней двери ресторанчика.

– Что у тебя случилось?

– Просто хотела побыть одна, – ответила я. – Но, видимо, на это рассчитывать не приходится.

– Видимо, нет.

Я округлила глаза.

– Боже, до чего ты надоедливый.

Я вздрогнула от холода и глубже закуталась в пальто. В животе снова заурчало. Я вдруг вспомнила, что курение хорошо подавляет аппетит.

– Ладно, давай сюда свою сигарету.

Он снова достал из кармана пачку и подвинулся, освобождая мне место на ступеньке. Я опустилась рядом с ним и перекинула свои длинные волосы на другое плечо, чтобы не мешали. Потом взяла сигарету и стала наблюдать, как он поджигает ее для меня. При свете зажигалки его глаза переливались, словно темные сапфиры с сотней граней…

Моя грудь сжалась; я согнулась пополам и закашлялась, выпуская наружу облачко дыма.

– Ты в порядке?

Я энергично закивала.

– Давно не курила, – выдохнула я между приступами кашля. На глазах выступили слезы, и я вспомнила, за что не люблю сигареты. – Вкус паршивый.

Парень ухмыльнулся.

– Аккуратно вытащи ее изо рта, и я возьму ее обратно.

– Не надо, все в порядке. Думаю, это то, что мне сейчас нужно.

Я сделала еще одну затяжку и медленно выдохнула, чувствуя, как меня покидает часть тревоги. Мой голодный желудок снова угомонился.

Следующую минуту мы с помощником официанта молча сидели на крыльце и курили. Я поглядывала на него краешком глаза. Под длинными рукавами рубашки угадывались рельефные мышцы. У него была красиво очерченная линия челюсти, а прямая линия носа прерывалась небольшой горбинкой. Светлые волосы, длинные на макушке, были коротко острижены на висках. А его лицо, боже…

Он неприлично красив. Слишком идеальный. Словно герой комикса.

– У тебя есть имя? – спросил он, по-прежнему смотря куда-то перед собой.

– Зельда, – ответила я.

Он перевел взгляд на меня.

– Зельда? Как…

– Как в названии игры, «Легенда о Зельде»? – фыркнула я, выпуская дым через нос. – Я слышала этот вопрос примерно сто миллионов раз.

Парень пожал плечами.

– Я собирался сказать: как звали жену Фрэнсиса Скотта Фицджеральда.

– А, – произнесла я. – На самом деле… так оно и есть. Моя мама обожала Фицджеральда. Меня назвали в честь его жены. А мою сестру… – Я закашлялась, сделав вид, что во всем виноват сигаретный дым. – Розмари. В честь героини одной из его книг.

– «Ночь нежна», – отозвался он и, заметив мои округлившиеся глаза, отвел взгляд. – В течение последних пары лет у меня было много времени на чтение.

Я кивнула и не стала спрашивать, почему, а он не задавал мне вопросов о сестре. Честный обмен.

– А тебя зовут…? – спросила я.

– Линк[1], – сказал он и откинулся немного назад, словно уклоняясь от моего убийственного взгляда и тихого смешка. – Бекетт. Меня зовут Бекетт.

«Это имя идеально ему подходит, – подумала я, а потом сама себя отругала. – Откуда тебе знать? Не надо сходить с ума из-за симпатичного личика».

– Расскажи мне свою историю, Зельда, – попросил Бекетт.

– Нечего рассказывать, – отозвалась я. – Пришла, увидела, получила пинок под зад. Нью-Йорк – безжалостное место.