Стамбульский бастард

Но Асия залпом допила чай и добавила:

– Тетушка Фериде такое любит. Хотя, если совсем честно, я не всегда понимаю, что ее больше интересует: музыка или прически исполнительниц.

Армануш заказала еще бутылочку колы-лайт, выпила половину и, поскольку с окружающим миром ее в основном связывала литература, спросила подругу, что та любит читать.

– Книги… – задумалась Асия. – Да, они мне жизнь спасли, обожаю читать, только не романы…

В кафе вдруг возникла шумная стайка юношей и девушек. Они заняли соседний столик и принялись глумиться над всем и вся. Они хихикали над пластмассовыми бордовыми стульями, стеклянными витринами со скромным ассортиментом прохладительных напитков, над ошибками в английском меню и над официантами в футболках с надписью «I LOVE ISTANBUL»[7]. Асия и Армануш придвинулись к столу.

– Я читаю философию, в основном политическую. Ну, ты знаешь – Беньямина, Адорно, Грамши, особенно Делеза или иногда Жижека. Мне нравятся абстракции. Ну и, можно сказать, нравится философия. Главным образом – экзистенциальная. – Асия снова закурила и спросила сквозь клубы дыма: – А ты что любишь читать?

В ответ Армануш перечислила длинный список имен, состоявший преимущественно из русских и восточноевропейских романистов.

– Вот видишь! – Асия развела руки ладонями вверх. – Когда дело касается твоего самого любимого занятия, ты тоже выбираешь не по национальному признаку… Мне не показалось, что твой список изобилует армянскими фамилиями.

Армануш слегка подняла брови и покачала головой:

– Литература чахнет без свободы. Разве у нас были условия для того, чтобы расширять и развивать армянскую словесность?

Подростки за соседним столиком играли в шарады. Каждому по очереди загадывали название фильма, и он должен был без слов изобразить его своей команде. Сейчас была очередь рыжей веснушчатой девочки. Каждый ее жест вызывал у ребят громогласный хохот. Было странно наблюдать такой гомон во время принципиально бессловесной игры.

Стоявший вокруг шум, кажется, заглушил голос, предостерегавший Армануш от бестактных вопросов.

– Да, но ты слушаешь только западную музыку. А почему ничего из ближневосточного, это же твои корни?

– С чего бы это? Мы Европа, – несколько оторопела Асия.

– Нет, вы не Европа. Турки – ближневосточный народ, но почему-то постоянно отрицают это. И если бы в свое время вы не согнали нас с родных мест, то и мы оставались бы ближневосточным народом, а не жили в диаспоре, – возразила Армануш и тотчас смутилась от непреднамеренной резкости своих слов.

Асия слушала ее, закусив губу, но потом уточнила:

– Ты о чем?

– О чем? Я о пантурецком и панисламском иге султана Хамида[8]. Я о резне в Адане в тысяча девятьсот девятом году и о депортациях в пятнадцатом. Знакомо? Ты что, не слышала о геноциде армян?

– Мне же девятнадцать лет, – пожала плечами Асия.

Подростки за соседним столом громко улюлюкали: рыжая девочка не справилась с заданием и уступила место другому игроку. Это был красивый мальчик, худой и высокий, с торчащим кадыком, особенно заметным при гримасах. Он поднял три пальца, намекая, что название фильма состоит из трех слов, и сразу стал показывать последнее, третье. Высоко подняв руки, он будто обхватил ладонями что-то круглое, потом стал выжимать сок из невидимого шара и вдыхать его аромат. Команда соперников давилась от смеха, но его товарищи никак не могли отгадать, что же он пытается изобразить.

– Разве это оправдание? Как ты можешь быть такой непробиваемой…

Этого слова Асия не знала и не возражала против такого эпитета, пока не нашла его перевод в англо-турецком словаре.

Она помолчала, наслаждаясь лучами ненадолго выглянувшего из-за туч солнца, и после показавшейся довольно долгой паузы произнесла:

– Тебя, вижу, очень занимает история.

– А тебя нет? – процедила Армануш недоверчиво и презрительно.

– Ну и что толку? – отрезала Асия. – Почему я должна что-то знать о прошлом? Воспоминания – слишком тяжелое бремя.

Армануш отвернулась, и взгляд ее невольно упал на подростков. Прищурившись, она стала внимательно следить за жестами мальчика.

Обернулась и Асия, а присмотревшись к игре, моментально выдала ответ:

– Апельсин!

Подростки с хохотом уставились на соседок. Асия густо покраснела, Армануш улыбнулась. Они быстро расплатились и вышли на улицу.

– А в названии какого фильма есть слово «апельсин»? – спросила Армануш, когда они свернули на прибрежную дорожку.

– «Заводной апельсин»[9], полагаю.

– А, ну да! – кивнула Армануш. – Послушай, что касается увлеченности историей, – продолжила она прерванную мысль, – пойми, историческая память хранит много скорби, но только она дает нам жизнь и единство.

– Ну, это, конечно, преимущество.

– То есть?

– Это чувство неразрывной связи – большое преимущество. Оно делает тебя частью целого, некой сплоченной группы, – ответила Асия. – Не пойми меня превратно. Я вижу, через какие трагедии прошла твоя семья, и уважаю твое желание любой ценой сохранить память, чтобы страдания предков не были забыты. Но именно тут мы с тобой и расходимся. Ты сражаешься с забвением, тогда как я бы предпочла быть, как Петит-Ma, и совсем ничего не помнить.

– Почему прошлое так пугает тебя?


– Вовсе нет! – возразила Асия.

Своенравный стамбульский ветер трепал ее юбку и развеивал сигаретный дым то в одну, то в другую сторону.

Помолчав, она добавила:

– Я не хочу иметь к нему никакого отношения. Вот и все.

– Так не бывает, – упорствовала Армануш.

– Возможно. Но, если честно, такая, как я, не может смотреть в прошлое. Знаешь почему? – спросила Асия после долгой паузы. – Не потому, что мне от прошлого больно, и не потому, что мне на него плевать. Нет. Просто я ничего не знаю о своем прошлом. Хотя думаю, что лучше знать о случившихся событиях, чем пребывать в полном неведении.

Казалось, Армануш была слегка озадачена.

– Но ты ведь говорила, что ничего и не желаешь знать, а сейчас сказала совсем другое.

– Да? – усмехнулась Асия. – Ну, давай отвечу так. Во мне по этому вопросу спорят два голоса. – Она хитро посмотрела на подругу, но продолжила более серьезным тоном: – Я только и знаю о прошлом, что там что-то пошло не так, а что именно – не могу выяснить. И выходит, что для меня вся история начинается сегодня. Нет непрерывного течения времени. Разве будешь чувствовать связь с предками, если даже отца найти не можешь? Да я, вероятно, никогда не узнаю даже, как его звали. Если об этом думать, то крыша поедет. Поэтому я себе и говорю: зачем раскапывать тайны? Прошлое – это порочный круг. Петля. Оно нас затягивает и заставляет бегать по кругу, как белку в колесе. И мы повторяемся. Снова и снова.

Они бродили по холмистым улицам, и каждый квартал так отличался от соседнего, что Армануш стало казаться, что Стамбул – это город-головоломка, множество городов внутри одного. Интересно, а Джеймс Болдуин[10], когда был здесь, тоже так видел этот город?

В три часа дня, усталые и голодные, они вошли в ресторан, который, по словам Асии, непременно надо было посетить, так как именно здесь делали лучший в городе донер с курицей. Девушки взяли по порции и по большому стакану пенистого айрана.

– Признаюсь, – вновь заговорила Армануш после недолгого молчания, – Стамбул оказался не совсем таким, как я думала. Я боялась, что он будет куда менее современным и более консервативным.

– О, при случае скажи это тетушке Севрие. Она будет просто счастлива. Медаль мне выдаст за то, что я представила тебе мою страну в столь выгодном свете.

И впервые за время знакомства они дружно рассмеялись.

– Я хочу как-нибудь сводить тебя в одно место. Мы там постоянно встречаемся с друзьями – кафе «Кундера».

– Ты что, правда? Это же один из моих самых любимых писателей! – радостно воскликнула Армануш. – А почему оно так называется?

– Ну, на эту тему ведутся нескончаемые дискуссии, и мы каждый день выдвигаем новую гипотезу.

По дороге домой Армануш вдруг схватила Асию за руку и сжала ее со словами:

– Ты напоминаешь мне одного моего друга. – Она посмотрела на нее так, словно знала что-то такое, но никак не могла выразить словами, а потом все-таки заговорила: – Не думала, что человек может быть таким проницательным и чутким и в то же время таким жестким и конфликтным. Разве что только один человек. Ты мне напоминаешь моего самого необычного друга. Его зовут Барон Багдасарян. Вы так похожи, что могли бы быть родственными душами.

– Да ну? – переспросила Асия, заинтригованная странным именем. – Кто это? И почему ты смеешься?

– Прости, не могу не смеяться над иронией судьбы: из всех моих знакомых именно Барон Багдасарян – самый лютый ненавистник Турции и турок.



Ночью, когда все женщины в доме уснули, Армануш, как была в пижаме, выскользнула из постели, зажгла тусклую настольную лампу и, стараясь не шуметь, включила свой ноутбук. Ей раньше и в голову не приходило, что выход в Интернет сопряжен с таким множеством звуков.

Она набрала номер, нашла сетевой узел и ввела пароль для входа в «Кафе Константинополь».

Где ты была? Мы так волновались! Как ты?



Ее засыпали вопросами, и Мадам Душа-Изгнанница ответила:

Все в порядке. Но мне так и не удалось найти бабушкин дом. На его месте теперь какая-то страшная новостройка. Нету. Исчез бесследно. И о жившей тут в начале двадцатого века армянской семье тоже не осталось ни свидетельств, ни воспоминаний.



Ох, дорогая, мне так жаль! Когда возвращаешься?



– отозвалась Леди Павлин-Сирамарк.

Я побуду здесь до конца недели. У меня настоящее приключение. Город очень красивый. Он чем-то напоминает Сан-Франциско: горбатые улицы, вечно стелется туман, и дует ветер с моря, а в самых неожиданных местах натыкаешься на каких-то неформалов. Это урбанистическая головоломка. Это больше, чем один город, это словно несколько городов в одном. И между прочим, потрясающая кухня. Рай для всякого армянина.



Армануш остановилась, в ужасе перечитала напечатанное и поспешно добавила:

Ну, в смысле еды.



Э-ге-ге, Мадам Душа-Изгнанница, ты же была нашим военным корреспондентом в тылу врага, а сейчас сама говоришь, как турчанка. Неужели ты отуречилась?