Стальная империя

– Мистер Кац, уроженец не Одессы, а Жмеринки, построивший аналогичный терминал в бухте Перл-Харбор и ведущий переговоры о продаже своего предприятия Правительству САСШ, не позиционирует себя в качестве ревнителя кашрута, отговариваясь тем, что свинина – основа мясного рациона гавайцев. Наряду с угольными, нефтяным, двумя грузовыми и пассажирским причалами, он завел неподалеку маленький, но имеющий тенденцию к расширению пивной заводик и продавать его не собирается, ведь американские военные моряки любят пиво…

Присутствующие переглянулись. Возможно, мистеру Кацу или его наследникам все же придется продать свой заводик… Только уже не Правительству САСШ, а британским частным лицам. Ведь племянники требуют присмотра не меньше, чем более дальние родственнички. Особенно такие племянники, которые по доброте душевной предлагают попавшему в трудную ситуацию дряхлеющему дядюшке позаботиться об оставшемся без должной охраны имуществе. Например, о Бермудах. Или о Вэйхайвэе, или Сингапуре. Или даже не «или», а «и». И, разумеется, исключительно во избежание того же, что случилось с Фолклендами, откуда в ближайшие три-четыре года выгонять обнаглевших аргентинцев просто нечем…

– Обращаю Ваше внимание, – продолжил разведчик, – что обе угольных станции были построены на кредиты, выданные германскими банками. К тому же, мы проследили путь тех злосчастных телеграмм в Петербург. Мы потеряли двоих офицеров, но совершенно определенно выяснили: телеграмма, отправленная в наше посольство с предписанием вручить ноту об объявлении войны, была искажена на одной из германских телеграфных станций. Оставим пока тот крайне беспокоящий меня факт, что люди кайзера могут не только читать, но и вмешиваться в нашу шифрованную переписку…

– Значит… Кайзер сознательно…

– Я ничего не утверждаю, джентльмены, но посмотрите на факты. Немцы накачали русскую армию и флот деньгами, технологиями, кораблями и, как мы можем утверждать с уверенностью, своевременными базами снабжения в счет оплаты за сельскохозяйственные, сырьевые и промышленные ресурсы Польши.

– Это гигантский проигрыш Николая, – задумчиво вставил свое веское слово Его Величество. – Я склонен думать, что пойти на такой беспрецедентный шаг – отдать наиболее развитые в культурном и промышленном плане территории, чтобы поссориться с Британией, царь мог под влиянием некоей карты, «совершенно случайно» добытой у тевтонов с помощью разведки, или какой-либо телеграммы, искаженной в одной-единственной цифре. А отказ Николая занять Стамбул, где у кайзера имеется серьезный интерес в виде дороги Берлин-Багдад, а также задержка его атаки нашей Балтийской эскадры и блокировка германским флотом Борнхольма, может быть плодом более явного намека на немецком языке.

– Да, Ваше Величество. Именно немцы абсолютно точно допустили как минимум одну утечку информации, ставшую запалом для этой злосчастной войны. В результате британский флот сократился вдвое, его моральный дух низок, как никогда со времен Великой Армады. Мечта Вильгельма потеснить нас в Океане превращается из несбыточной в реальную. На сегодняшний день наши силы на Балтике уступают тевтонам вдвое, а если добавить сюда неожиданно боеспособные старые русские броненосцы – втрое. Я уже не говорю об Армии, истекающей кровью сразу на трех континентах, включая Африку, где у Вильгельма тоже есть интересы.

На лицах присутствующих скорбь смешалась с легкой паникой.

– Наши отношения с Данией, Швецией, Японией и Францией безнадежно испорчены. Вопрос безоговорочной капитуляции еще одного нашего союзника, Турции, после «девятидюймового погрома» и начавшихся неофициальных переговоров – дело нескольких недель. Наши мятежные колонии уже приглядываются к наследству Британии, а не мятежные ищут того, кто мог бы их защитить лучше нас.

– Как благородно… Вильгельм, поигрывая своими новенькими броненосцами, предлагает нам безопасный выход из балтийской ловушки, обещая «позаботиться о том, чтобы Борнхольм не достался азиатским варварам, подобно Шпицбергену», – задумчиво сказал Его Величество.

– Это наглость! После занятия Борнхольма Балтика окончательно станет внутренним морем Кайзера! Нам необходимо собрать и провести через Датские проливы все шесть «Формидеблов» из Канала, Средиземного моря и Индийского океана, оставив у Ормуза только крейсера и «Соверенов». Мы больше не можем распылять силы. Мы перебросим средиземноморцев за м-месяц! Вместе с оставшимися «Маджестиками» они смогут разнести и германские бро-броненосцы, и…

– Мне жаль, Джек. Я лично приказал Уильяму пока не доводить информацию даже до адмиралов, чтобы избежать паники.

– Что еще? – смуглое, обезображенное черной повязкой лицо Фишера потемнело.

– Помнишь слухи о новой русской подводной лодке, что, якобы, прошла Кильским Каналом? Так вот, это было не «якобы».

– Где? Кто?

– Портсмут. Там никто и не думал опускать сети. «Принс оф Уэлс» готовился к испытаниям орудий и дальномеров на максимальной дальности, он получил четыре торпеды в борт. Одна не взорвалась. У нас осталось шесть «Формидеблов», включая «Лондон» на Балтике. Подводная лодка, чтобы не было вопросов, спокойно ушла к Датским проливам. И не думаю, что она у Николая или у Вильгельма с Николаем одна.

– Они до-должны страшно за-за-заплатить, сир. Оба. Наша месть должна быть у-у-ужасной, иначе… Иначе Империи конец. Ее просто разорвут, как старого бо-больного волка.

– Однако, чтобы эта месть состоялась, прямо сейчас придется принять предложение тевтона, джентльмены. Иначе нас начнут рвать на куски уже через два месяца, едва Вильгельм вторгнется во Францию, а мы ничего не сможем сделать. И отправьте дипломатов не только к нему, но и к Николаю. С этим недоразумением – вы меня поняли, джентльмены? – с этим крайне прискорбным недоразумением должно быть покончено… Тем более, что один из виновников этого недопонимания погиб на «Террибле», другой застрелился. А Британия… Британия будет восстанавливать силы. Подождем, когда джерри с иванами вцепятся друг другу в глотки. Мы сначала поможет обоим народам избавиться от поджигателей войны, а потом добьем тех, кто выживет.





* * *


В это же время в Ставке Верховного главнокомандования.

– Таким образом, – Юденич торжествующим взглядом обвёл присутствующих, – сегодня мы в состоянии провести одновременно три десантные операции с выходом ударных групп к Стамбулу, Токио и Лондону через неделю после их начала…

Генералы и адмиралы одновременно перевели глаза с начальника Генерального штаба на императора, сидящего в полоборота к карте и безучастно глядящего в окно, где буйство летнего дня уже сменилось вечерней прохладной…

– Значит, десант? – задумчиво произнес монарх тихим надтреснутым голосом, – с последующим парадом в столицах Турции, Японии и Британии? Я правильно понял? Желаете повторить 1814й? – он поднял глаза и медленно, внимательно обвел военачальников тяжелым, совсем не торжествующим взглядом. – Смело, инициативно, а главное – вовремя…

Император встал с кресла, обошел стол и вплотную приблизился к карте мира, рядом с которой по стойке "смирно" вытянулся начальник генерального штаба. Очень тихо, так, что услышали только сидящие совсем рядом, он процедил сквозь зубы:

– А морда не треснет?

Шёпоток, пронесшийся вихрем по Большой приёмной, император прервал совершенно неожиданным вопросом, заданным в полный голос:

– Как вы думаете, почему наш легендарный полководец Михаил Илларионович Кутузов был категорически против похода в Европу после изгнания Наполеона? Что им двигало? Стариковское брюзжание? Прихоть обласканного царём освободителя Отечества? Или что-то еще? Главный вопрос в другом – прав ли бы Кутузов, призывая Александра Первого не переходить границы России? Ведь всё так хорошо сладилось – казаки коней поили в Сене, блестящие офицеры прогуливались с барышнями по Елисейским полям и Монмартру…

Император прохаживался мимо сидящих за столом генералов, заставляя их оборачиваться и заглядывать ему в глаза.

– Почему-то никто не связывает триумфальный поход в Европу с последующими печальными событиями. Нет, я не про декабристов и не про Крымскую войну. Они – только внешнее проявление глубинных процессов, происходивших в государстве. Вынеся на себя всю тяжесть борьбы с Наполеоном, Россия надорвалась, распылив свои силы в иностранных походах, оставив за границей огромное количество людских и материальных ресурсов. Именно их потом не хватило для модернизации собственной экономики…. Тайные общества, бунт 1825 года, поражение в Крымской войне – это последствия абсолютно непродуманной, ущербной внешней политики во время войны с Наполеоном. Она потащила за собой целую цепь других ошибок. Самая крупная – торопливая, половинчатая, непродуманная отмена крепостного права… Если помните, этой реформой остались недовольны и крестьяне, и дворяне… И, как ни странно, нынешнее отставание от всех ведущих мировых держав по всем экономическим показателям – результат ошибочных решений почти столетней давности, считавшихся триумфальными на тот момент.…

Обойдя вокруг стола, император вернулся к карте и, задумчиво глядя на красные и синие стрелы, продолжил.

– Мы, конечно, можем пренебречь собственным печальным опытом и, очертя голову, броситься на штурм столиц противника… Я даже могу предположить, что военная удача от нас не отвернется, но что взамен? – резкий поворот и стальной взгляд уперся в ошалевшие глаза генералов. – Взамен мы повесим на себя заботу о населении оккупированных территорий и побежденных стран. Кто-нибудь считал, во сколько это нам обойдется? И не надо только мне говорить про прирастание территориями. Новый ХХ век диктует нам совершенно другую логику развития – прирастать страны будут не территориями, а промышленностью и наукой, технологиями и производствами, школами и университетами, грамотными образованными подданными. Тот, кто проиграет эту гонку, обречен на поражение… Знаете, как это будет выглядеть?

В зале стало тихо, как ночью на кладбище.

– В Германии по требованию офицера генерального штаба Шлиффена начинается реконструкция железных дорог, строительство рокад, позволяющих оперативно маневрировать резервами на огромных расстояниях. Это значит, они уже начинают готовиться. А когда будут готовы, последует провокация… Ну, например, внезапная смерть высокопоставленной особы, того же Франца-Фердинанда, восстание венгров и аншлюс Австрии с целью спасения австрийцев. Франция, понимая, что она – следующая, нападет на Германию. Кайзер контратакует через Бельгию и Нидерланды, обойдёт французские укрепления… Блиц криг – Франция капитулирует… За очень короткое время промышленность всей Европы окажется под протекторатом Германии. А она уже сейчас превосходит нашу по всем показателям – кораблестроительные мощности – в два раза, артиллерийские и снарядные – в пять, химические – по кислотам, пороху и взрывчатке – более чем в десять раз. И когда, в воскресенье 22 июня армия объединенной Европы, имея подавляющее преимущество во всех видах вооружений и в людских силах, перейдет через границу России, чем мы будем останавливать эту лавину саранчи, господа победители? Освежите головы, вспомните объемы производства чугуна и стали, пушек и снарядов, винтовок и патронов, которые можем производить мы и они… Прикиньте мобилизационные потенциалы и скорость оперирования резервами на огромном ТВД от Балтики до Черного моря…

Император устало опустился на стул и упёрся взглядом в столешницу…

– Удачно отбившись от врага, следует не хапать все подряд, а заняться собственными делами. Россия – страна на 4\5 крестьянская, с околонулевой механизацией и химизацией агропромышленного производства, с неграмотным, нищим населением. Нам нужны гигантские вложения – требуется переселить минимум 70 миллионов человек в города, превратив крестьян в высокообразованных, квалифицированных работников, построить заводы, школы, больницы. Одного жилья потребуется не менее 400 миллионов квадратных метров… И всё это вне досягаемости форсированного броска врага на Западе и на Востоке. Фактически, нам надо создать внутри России еще одну страну, совсем непохожую на ту, что вы ежедневно видите из окна дилижанса и поезда, и сделать это за кратчайшее время, иначе нас раздавят… Нет у нас времени и других ресурсов на десанты, поэтому операцию, разработанную генеральным штабом и представленную полковником Юденичем, отменяю…






Глава 35. Люди простят всё, кроме обманутых ожиданий




Главное Политическое Управление Российской империи в полном составе собралось впервые с начала боевых действий и впервые повестка дня не содержала ни одного военного вопроса – верный признак того, что успешная, победоносная война заканчивается, уходит в историю. Но в письме императора, врученном участникам совещания, отсутствовали фанфары и бравурные марши. “Пусть вас не обманывают и не успокаивают звонкие победы на море и на суше, – читали собравшиеся обращение монарха, – это всего лишь благоприятный фон для проведения глубоких внутренних преобразований. Стоит хоть чуть-чуть с ними опоздать, позволив себе почивать на лаврах, и все результаты последней кампании будут неумолимо обнулены, а победы русского оружия превратятся в великие потрясения для нашего государства…”

Собрание, заряженное тревожным тоном послания, гудело встревоженным ульем, обсуждая предстоящие реформы. Все были в сборе, за исключением императора. Немногословные адъютанты неизменно повторяли интересующимся одну и ту же фразу: “Верховный Главнокомандующий приносит свои извинения за опоздание. Ещё не закончилось совещание Генерального штаба. Ждите!”

Разбившись на группы доверительного неформального общения, присутствующие оживленно обменивались мнениями, благо, интересных собеседников хватало, а задачи предстояло решать грандиозные.

– Нет, война не закончилась, господа, – задумчиво скручивая в трубочку свой доклад, вполголоса говорил полковник Ипатьев, обращаясь к собеседникам. – Она просто переместилась в учебные аудитории, лаборатории и цеха. Наши преподаватели, профессоры и доценты, сами того не желая, уже вчера оказались на передовой. Поэтому весьма актуальным считаю вопрос, почему западные университеты, например, германские, и в мирной жизни являются очагами национального духа в то время, как в воюющей России с кафедр императорских университетов звучат речи о патриотизме, как о чем-то недостойном современного "интеллигента", обязанного в равной мере любить всё человечество, об армии, как тормозе прогресса, ибо война, якобы, есть остаток варварства. И тому подобное.

– Потому что, дорогой вы наш полковник, – глядя в глаза инженеру-химику, отвечал недавно прибывший с Дальнего Востока барон Врангель, – если роль идеологии в обществе становится чрезмерно высока, то она приобретает собственную волю и уже может диктовать решения, правильные в ее рамках, но, очевидно, гибельные в реальности. И реальность в таком случае, просто, приходится игнорировать.

– И какая же идеология главенствует в наших университетах? – удивленно вздергивал брови стоящий рядом с Ипатьевым Менделеев.

– Нигилизм, отрицание всего существующего порядка в целом и каждого его элемента – в отдельности. Нашим профессорам, как бальзам на сердце, последняя работа Льва Николаевича о пользе еретиков для развития цивилизации. Они купаются в собственной фронде, призывая вслед за социалистами к разрушению всего окружающего их пространства. Надеются, покрасовавшись на митингах, призвав к необходимости разрушения “всего мира насилия до основания”, вернуться в свой уютный мирок, где лакей примет трость и шляпу, а услужливая горничная плеснёт горячего чая. А ничего этого уже не будет. Будут руины с отчаявшимися людьми, убивающими друг друга за кусок хлеба.

– Откуда такая фантасмагория? – язвительно задал вопрос лысый очкарик с шикарной архиерейской бородой и неожиданно армейской выправкой. Остатки волос, небрежно зачесанные назад, свисали гроздьями на воротник черного сюртука, обсыпанного перхотью. Весь вид его был вызывающе неопрятным и отталкивающим, если бы не глаза. Живые, проницательные, двигающиеся в унисон с мимикой, они завораживали, притягивали к себе и заставляли абстрагироваться от всего остального. Внимание к старику было приковано повышенное. Присутствующие то и дело косились на него. То там, то здесь по залу проносился шепоток: “Неужто это тот самый Кропоткин?”. “Да-да, не сомневайтесь, собственной персоной. Прибыл-с под личные гарантии безопасности…”

– Проводя командно-штабные игры под руководством Главкома, – в тон вопрошавшему ответил Врангель, – Главное политическое управление целый год перебирало различные сценарии социальной революции в России, с приходом к власти левых сил, со свержением левых правыми… И всегда, как проклятие, перевороты сопровождаются параличом органов власти, разложением армии и полиции, а далее неминуемо следует девятый вал анархии, смертей, нищеты, низведение экономики до натурального хозяйства… Вы не представляете, господа, как страшно выглядит современный зимний город без электричества и отопления, с улицами, отданными на откуп мародерам, – Врангель закрыл глаза, переживая заново сюжеты из последних штабных учений. – Страшный суд… Да-с… И знаете, самое удивительное, что любые перевороты одинаково выгодны нашим заклятым друзьям на Западе…

– То есть социальные революции России противопоказаны? – не успокаивался настырный оппонент.

– Только те, что декларируют необходимость уничтожения государства, князь, – слегка склонил голову Ипатьев…

– Ах, оставьте титулы, полковник, вы же знаете мои убеждения, – Кропоткин мотнул растительностью на лице, как конь гривой, и вернулся к теме разговора. – Любая социальная революция – это становление нового через отрицание старого, через его уничтожение. Но мне интересна точка зрения барона. Скажите, юноша, Вы что, несмотря на молодость, не признаёте развитие страны через революционные преобразования?

– Главная ошибка, допущенная современными левыми теоретиками, с моей точки зрения, заключается в том, что понятие “изжить” заменено понятием “уничтожить,” – терпеливо пояснил Врангель. – Вы решили, что достаточно уничтожить под корень капиталистические отношения в обществе, как сразу победят коммунистические, что, кстати, противоречит той же теории Маркса, требующей, чтобы старые отношения себя изжили. Новое общество будет жизнеспособным, если победит в честной конкурентной борьбе. Но для этого нужно увидеть в старом не врага, а соперника. С врагом не соревнуются, с ним можно только воевать не на жизнь, а на смерть.

– Я не специалист по общественным наукам и цели моей последней работы были несколько иные, – вставил своё слово Менделеев, с любопытством наблюдающий дискуссию, – но точно знаю, что не бывает истины в последней инстанции. Задача ученых находить и исправлять ошибки ранее открытых законов, развивать теорию дальше, как это делают физики, математики, химики и представители других наук. Если ученый только цитирует классиков, считая их непорочными, то он не ученый, а попугай. К сожалению, количество повторяющих птиц в общественных науках растет с каждым днем, а в будущем рискует стать доминирующим.

– Я совсем не апологет Маркса, но Вы, мне кажется, возводите на него напраслину, – нахохлился анархист, – можете прямо сейчас назвать мне хоть одну ошибку левых теоретиков, чтобы подтвердить вами сказанное?

– Я специально не занимался этими вопросами, но, извольте. Возьмем, к примеру, теорию смены общественных формаций, как результат классовой борьбы между антагонистическими классами. Эта красивая теория не имеет ничего общего с реальностью и я рискну утверждать, что не существует ни одного подтверждающего ее факта.

– Интересно, интересно… Так чего, по-вашему, нет – классов, классовой борьбы или смены общественных формаций?

– Нет смены общественных формаций из-за классовой борьбы.

– Как, по-вашему, они тогда меняются?

– Как угодно, только не из-за классовой борьбы. Переход от рабовладельческого строя к феодальному, который, якобы, пришел вследствие борьбы рабов, порчи ими хозяйского инвентаря и прочих партизанских действий – это же просто ложь. Вся политическая борьба в Риме – это столкновение интересов абсолютно свободных римских граждан – плебеев и патрициев, крестьян и латифундистов, то есть собственников средств производства и… тоже собственников, но более крупных и зажиточных. Рабы, кстати, тоже владели средствами производства – так называемыми пекулиями, поэтому к абсолютно неимущим их отнести нельзя даже с очень большой долей фантазии. Но самое удивительное произошло после перехода, якобы, к более прогрессивному феодальному строю. Развалины античных городов наглядно демонстрируют, что наступившее в Европе "тёмное время" после разгрома Римской империи, было по своей сути деградацией рабовладельческого строя. Любой специалист сельского хозяйства скажет вам, что производительность римской латифундии в разы превышала производительность феода. А права раба в Римской империи, охраняемые законом, просто грешно сравнивать с правами холопа. По эдикту императора Клавдия, раб, о котором прекращал заботиться хозяин, становился свободным. Адриан запретил самосуд, к смерти раба могла приговорить только официальная судебная инстанция. Пий повелел принудительно выкупать рабов у хозяев, заподозренных в жестоком обращении с ними. За время рабства некоторые рабы умудрялись сколотить такое состояние, что их положению завидовали плебеи: "Когда свободнорожденный бедняк, у которого тога светилась, а в башмаках хлюпала вода, видел, как бывший клейменый раб сидит в первом ряду театра, одетый в белоснежную тогу и лацерну тирийского пурпура, сверкая на весь театр драгоценными камнями и благоухая ароматами, в нем начинало клокотать негодование. Оставалось утешать себя преимуществами своего свободного рождения…" – пишет Марциал в своих "Эпиграммах". Имелись в Римской империи, по Марксу, "пришельцы из будущего" – крепостные крестьяне, их называли колоны. Присутствовали и пролетарии, никакой собственности не имевшие и продававшие свой труд, в том числе и на пекулиях, рождая марксистский парадокс – раб присваивал прибавочную стоимость, производимую свободным гражданином Рима… И теперь сравните его положение со статусом холопа, которого могли совершенно безнаказанно убить, продать, изнасиловать. Или вот ещё один пример классовой чехарды. Совсем недавно в Соединенных Штатах по всем признакам был буржуазный строй, а на плантациях трудились чернокожие невольники. Германия, именуемая буржуазным государством, провозгласила у себя рецепцию Римского права и копирует систему управления Римской империи, выборность, юриспруденцию и все остальное. Так какой это строй? Рассмотрим еще один пример. Древний Египет. Мы называем его рабовладельческим. Но любой серьезный египтолог вам скажет, что в древнем Египте практически не было рабов и устройство, только не надо смеяться, ближе всего к государственному капитализму. Земля – главное средство производства – принадлежала государству в лице царя-фараона и распределялась между жрецами по жребию, с периодическими переделами. Государственные служащие, крестьяне и ремесленники – вот весь классовый состав египетского общества. Оно просуществовало мирно и счастливо почти тысячу лет, пока его не захватили римляне. Такие вот парадоксы общественных формаций знает реальная история, а вся ее подгонка под теорию классовой борьбы является откровенной профанацией.

– И по какой же тогда причине канули в лету такие прогрессивные, с вашей точки зрения, государства?

– Абсолютно правильный вопрос, Пётр Алексеевич! Император считает, что государства гибнут из-за неспособности элиты нести тяготы государственной службы. Деградация служивого сословия до состояния полной неконкурентоспособности порождает паралич власти, вследствие чего властная конструкция рушится.

– Это естественно, – победно улыбнулся Кропоткин. – Мы требуем от столоначальников заботы о посторонних для него людях. А каким образом, простите, если они совершенно не зависят от тех, о ком должны заботиться? Продвижение чиновника вверх по служебной лестнице, его награды и наоборот – порицание, вплоть до низвержения в небытие – это привилегия вышестоящего начальства, а не тех, чьи интересы он, якобы, должен блюсти.

– Значит нужны чистки! – резко высказался Врангель, – жестокие и скорые. Как прошлым летом, когда военно-полевые суды пресекали попытки спекуляции и вывоза хлеба во время неурожая. Надзирать и карать!

– Никаким надзором эту задачку не решишь, – парировал Кропоткин. – Надзор – это тоже чиновники. И за ними нужен контроль. А над контролем – спецнадзор, а над спецнадзором – спецконтроль… И так до бесконечности.

– А вот тут я согласен с Петром Алексеевичем, – кивнул Ипатьев. – Система, которой требуются бесконечные чистки – нежизнеспособна. Нужно решать проблему отбора в дворянство… Ну хорошо, не нравится дворянство, назовите как-то по-другому социальную группу, влияющую на государственные решения… Независимо от названия, всё равно потребуется ответить на вопрос: кто и зачем туда стремится? Если это вопрос привилегий, то деградация неизбежна.

– Деградация неизбежна в любом случае, если мы говорим о профессиональных столоначальниках, – настаивал на своём видный теоретик анархизма. – Посмотрите внимательно. Большинству тех, кто при власти, хорошо при любой власти и надо быть идиотом, чтобы отдавать свою страну кучке бюрократов в надежде, что все они будут заботиться о ней, как о своей матери. Заботиться они, конечно, будут, но только о собственной заднице. Она ближе и роднее. Особенно под лозунгом "Воруем вместе". Воровать и защищать свои привилегии различными иммунитетами – вот то, что лучше всего получается у бюрократов. И случится, как всегда – чем больше неприкасаемых, тем хуже работают государственные механизмы. Особенно в России, стране огромных возможностей для злоупотреблений.

– Уважаемый Петр Алексеевич, – невольно улыбнулся Менделеев, – мы все знакомы с Вашей теорией анархо-коммунизма. Я даже скажу больше. Такой строй без чиновников и сословий уже существовал в истории человечества, когда Адам пахал, а Ева ткала. И вот сами видите, что из этого вышло.

Менделеев сделал эффектный жест, приглашая собеседников оглянуться и подтвердить несовершенство окружающего мира.

– И какой же выход из замкнутого круга предлагаете Вы? – сварливо спросил Кропоткин. – Коллективное управление? Опять элита? А это кто? Самые просвещенные? Но нужны не просто знания, а знания на фундаменте нравственности. Знания без нравственности приводят к цинизму… Тогда где и как искать этот круг избранных?

– Пожалуй, я знаю человека, который лучше меня ответит на этот вопрос, – загадочно улыбнулся Врангель, вглядываясь куда-то в зал поверх голов, – прошу простить меня… Одну минуту…

– Я не столь категоричен в отношении государственных служащих, как Вы, Пётр Алексеевич, – обратился к Кропоткину Ипатьев, – и уверен, народ простит им очень многое, кроме обманутых ожиданий. Всё, кроме несправедливости. А справедливость торжествует не тогда, когда всем поровну, а когда по заслугам. Нет у русских и никогда не будет зависти к материальному достатку и привилегиям талантов и тружеников. И властные полномочия никогда не будут предметом иронии, если они уравновешиваются личным талантом и самоотверженностью, ответственностью за результат управления, в конце концов… Хотя лучше всего про это Вам расскажет тот, кого ведёт к нам барон….

– Пётр?