Стальная империя

«Умный – в артиллерии, щеголь – в кавалерии, пьяница – во флоте, а дурак – в пехоте». Поговорка была старой и не учитывала множества новых реалий, поэтому адаптировать ее для Императорских Инженерно-Дорожных Войск не успели. Да и характеристика «трудолюбивые» плохо ложилась в стихотворный размер. Кроме того, ее не без основания оспаривали и Императорские Инженерно-Саперные войска. Саперы спорили с артиллеристами за «умных», причем тоже довольно аргументированно. А еще дорожники были храбрыми: чинить, к примеру, рельсовый путь под огнем противника – занятие не для трусов.

Когда передовые линии англичан под Либавой дрогнули, приданный второй дорожной бригаде штурмовой отряд отбросил британские пикеты за версту, но редкие пули и малочисленные снаряды все равно долетали до стройки, внезапно развернувшейся на месте разрушенной ветки. Работавшие над восстановлением путей солдаты и офицеры обращали на них внимание не больше, чем на слепней.

– Все, господин капитан, путь готов. Мы проверили, за рощей им эту бандуру видно не будет.

– Реперы целы? А то артиллеристы нам всю плешь проедят, – усатый и лысый, как коленка, капитан вытер лоб подолом офицерской рабочей рубахи.

– А что им сделается? Господа британцы даже и не поняли, зачем рядом с порушенными путями нужны эти столбы. Пехота-с. Да еще и, прости Господи, морская. Или вообще, – поручик скривил лицо в гримасе, полной презрения, – гусары.

– Ну ладно… Давайте сигнал. Через полчаса наши снова атакуют и островитянам станет совсем не до нас.





* * *


Два могучих паровоза тащили огромный многоосный транспортер медленно и осторожно. Полковник-артиллерист подавал сигналы машинисту, пока отметка на борту транспортера не заняла нужное положение относительно бетонного столбика с цифрой «7».

Паровозы выпустили облака пара, застучал нобель-генератор, опоры опустились и встали на отлитые рядом с полотном бетонные плиты. Длиннющая труба двенадцатидюймового ствола поползла вверх, задираясь почти под сорок пять градусов, а кран в то же время плавно опускал на исполинский лоток тысячефунтовый фугасный снаряд для следующего выстрела.





* * *


– Русские! Русские ведут обстрел! Броненосцы!

– Нет, господа, это не броненосцы. Это двенадцать дюймов, а не девять и четыре. И стрельба ведется одиночными. Они как-то умудрились притащить сюда береговую пушку.

Людское море цвета хаки волновалось: солдаты Его Величества пытались пробиться к сходням, чтобы, наконец, оказаться на борту кораблей, которые увезут их домой, подальше от снайперских выстрелов, пулеметных очередей, ночных ножей пластунов и почти бесшумных револьверных пуль, от шрапнели, гранат и фугасов.

Стоявшая у пирса «Звезда Темзы», казалось, сначала вжалась в волны, а потом подпрыгнула. Ошметки цвета крови и хаки взлетели вверх вместе со щепками палубного настила. Солдатское море колыхнулось, ограждения упали и несколько десятков фигур рухнуло в воду. Раздался многоголосый вопль.

– Уильям, дайте очередь из «Виккерса» над головами этих баранов. Морской пехоте – применить штыки, если толпа прорвет ограждение.

– Но…

– Мы уходим сегодня. Грузим всех, кого успеем, в том числе на палубы броненосцев…

– А остальные, сэр? Те, кто сейчас сдерживает русских?

– Остальным не повезло.



Тогда же Йокосука.



– Русские превосходили нас во всем, сэр. В ходе. Они, судя по всему, врали о том, что с их машинами что-то не в порядке или им не хватает угля. В бронировании – их оконечности явно были усилены, и наши фугасные снаряды не нанесли им никакого вреда. В огневой мощи – дальнобойность их орудий превосходила нашу на двадцать кабельтовых и они не испытывали затруднений, ведя огонь с больших дистанций, и снарядов у них было вдоволь. В средствах наблюдения… В связи, наконец. Они заняли позицию в шестидесяти кабельтовых, а мы просто до них не добивали. Они начали расстреливать нас, как на учениях. У нас горело все. По «Бленхейму» били коммонами, пробивая ему палубу, и он перевернулся уже на восьмом или девятом залпе, сэр. К тому времени дым от пожаров заволакивал нас от бака до юта, мы просто не могли стрелять… Когда «Барфлер» начал рыскать на курсе и отстал, они пошли на сближение, расстреляли его с пятнадцати кабельтовых и пустили торпеды. Я сам видел след с головного. И торпеды дошли, сэр. С полутора миль. А потом они начали вколачивать снаряды нам прямо в борта, по двое на одного, чередуя залпы, и почти не использовали средний калибр.

– Вот как, лейтенант? Выпейте, успокойтесь. Ваш рассказ крайне важен для Империи.

Зубы молодого офицера несколько раз звякнули о стекло.

– Благодарю, сэр. Мне кажется, средний калибр полностью бесполезен в современном бою, сэр. Мы несколько раз попали по ним из шестидюймовок, повредили одному из «Пересветов» трубу, но было уже поздно. Мы оба уже не могли дать больше двенадцати узлов: эти их фугасы по-настоящему ужасают. Наши носовые и кормовые оконечности были размочалены еще в первой фазе боя. Мне кажется, «Виттельсбах» и тот «Пересвет», что шел последним, перешли на бронебойные еще с сорока кабельтовых и они пробивали пояс «Ринауна», сэр…

– Семь дюймов Гарвея – это слишком мало, – вздохнул один из адмиралов. – И даже семь дюймов Круппа… Нам придется придумать, что теперь делать с «Дунканами», джентльмены.

– Мы надеялись на наши двенадцать дюймов никелевой стали. Выдержали четыре залпа, по одному с каждого броненосца… С двадцати пяти кабельтовых хоть один снаряд из залпа, да попадал, а мы… Дальномеры были давно разбиты – еще на сближении, наводчики десятидюймовых башен просто не видели цели из-за дыма пожаров… Мне кажется, «Ринаун» попал одному из этих дьяволов в борт, но ничего не произошло, он шел, как заговоренный. А потом меня ударило в руку и… Больше я ничего не помню.

– Так всегда кажется, – задумчиво прокомментировал Того, – что противник бьет без промаха…

– Потом кто-то неплохо зацепил двоих из них, – помотал головой лейтенант, – но я не знаю, кто. Это было уже после моего ранения. «Пересвету» сбили дальномерную будку, а «Серж оф Радонеж»… Я видел его уже на острове: носовая башня и, как минимум, левое орудие не подлежат восстановлению. Потом, – его глаза затуманились, – потом, когда я уже был без сознания, Старик приказал спускать то, что осталось от шлюпок. А не осталось ничего, сэр, и… И заперся в рубке. А очнулся я уже в русском плену, после операции, сэр, – он взмахнул культей левой руки.

– По крайней мере, ты выполнил свой долг до конца, сынок. Значит, Бонины?

– Да, сэр. Я видел очертания бухты, когда нас грузили на транспорт, который привел русский крейсер. Я узнал этот остров. Кажется, он называется Огасавара. Русские успели возвести там несколько причалов, склады, краны, батареи старых шестидюймовок в тридцать пять калибров… Они устраиваются там довольно солидно и вряд ли бросят все это, сэр.


– Вы с честью выполнили свой долг перед Британией, лейтенант. И уверяю, Ваши страдания не окажутся неотмщенными.

– Мы должны ударить всеми силами, чтобы жертва Сеймур-сана не была напрасной, – нахмурился немногословный японец. – Мы все еще можем выставить шесть броненосцев и два броненосных крейсера. Нам не удастся пробиться во Владивосток, но мы обязаны выжечь их гнездо и вырвать этот отравленный кинжал из спины страны Ямато.

Он боялся даже подумать, сколько его броненосцев не вернется из этой экспедиции. А у русских… По имеющейся собственной информации из Петропавловска и полученной от англичан, русские отправили все свои «Пересветы» через Северный океан на Балтику. На Бонинах оставался только бывший германский «Виттельсбах», поддержанный почти полутора десятками легких и вспомогательных крейсеров. Но даже один этот «Виттельсбах» способен вести бой на недосягаемой для противника дистанции, пока у него не кончатся снаряды. Четыреста пятисотфунтовых стальных, начиненных тротилом демонов… А ведь есть еще эсминцы и крейсера с дальноходными торпедами…

Но по слухам, русские поставили в док вполне боеспособный «Севастополь» для замены машин и котлов. Значит, посаженная на грунт еще в первый день войны «Полтава» уже вошла в строй. Если его расчеты верны, оба корабля с этими демоническими электротурбинами будут давать восемнадцать узлов не хуже «Ретвизана», а еще через два-три месяца у северных варваров будет уже три восемнадцатиузловых броненосца с ужасающими тяжелыми снарядами… Нет. Он обязан разгромить эту базу до того, как станет слишком поздно.

– Делай, что должно и будь, что будет, – кивнул адмиралу Того старший из англичан. – Мы можем поддержать вас только броненосным крейсером «Аврора» с китайской станции, поскольку второй крейсер «Имперьюз» не может дать больше шестнадцати узлов… Но через три недели подойдут еще четыре быстроходных бронепалубника.

– При всем уважении, у нас нет этих двадцати дней, Бридж-сан, – выпрямился японец. – Максимум десять. В моей стране уже начинается голод. У нас нет времени на долгую войну.

«А если ты не можешь быстро выиграть эту войну, лучше всего как можно быстрее ее проиграть».

Того удивился этой предательской мысли. Да, он вдвое превосходил русских по числу тяжелых кораблей, даже с учетом владивостокских быстроходных броненосцев. Но русские превосходили его учителей, англичан, во всех компонентах морского боя и, как теперь стало ясно, в стратегии. Они знали это, иначе вряд ли послали бы ему вызов, позволив пленным определить местонахождение их базы. Того не знал, сможет ли численное превосходство и дух самураев компенсировать перевес всех этих факторов сразу, но собирался это выяснить.



Тогда же Северный Ледовитый океан



Нижняя часть картины представляла собой словно бы монохромную гравюру: белый до рези в глазах лед, угольно-черная вода в пробитом ледоколом канале, серый силуэт «Богатыря», идущего в кильватере «Сергия Радонежского», увенчанного шапкой черного дыма. Верхняя часть разрушала эту черно-белую мрачность. Ярко-голубое, лишенное облаков небо, переходящее на севере в оранжевую полоску с насыщенно-желтым кругом не уходящего за горизонт солнца, придавало ей именно те краски, в которые влюблялись Люди Севера.

– Барон Толль, – рассказывал полковник по Адмиралтейству Вилькицкий-старший командиру «Сергия Радонежского» Зацарённому, – расстроен был чрезвычайно тем, что государь ему рескрипт прислал. Земли Санникова, мол, не существует. Под мою, мол, ответственность. «Не существует под мою ответственность», представляете?

Зацарённый хмыкнул, а полковник продолжал.

– Однако же, когда вернулись они в Архангельск, а там их вместо шхуны новехонький «Витус Беринг» дожидается, Эдуард Васильевич слова сказать не мог… Потом как подменили немца нашего: бегал по палубе ледокола от носа до кормы, лазил от киля до клотика и только шептал, крестясь: «Неужели это все мое!»

Оба хохотнули. Сей анекдот обычно рассказывали про императора Наполеона и Марию Валевскую, и был он не слишком приличен.

– И что теперь?

– Телеграфировали – в апреле, как англичане в Мурманске «Литке» потопили, вышел наш барон к Новой Земле, даже не стал дожидаться полной комплектации людьми и припасами. Одну радиостанцию и зимовочный комплект он в бухте Диксона сгрузил, а сам пошел курсом на Таймыр, нас встречать. Думаю, еще миль пятьсот пройдем и услышим его станцию.

– Хорошо бы, – кивнул командир броненосца.

Они замолчали.

– Серьезно вас потрепало, – уважительно кивнул Вилькицкий в сторону покалеченной носовой башни. – Жестокий бой был, Василий Максимович?

– По глупости подставились, – неохотно ответил Зацарённый. – Степан Осипыч дымы на горизонте увидел, да и подумал, что помощь англичанам идет. Решил он быстро добить Сеймура. Сблизились мы. Тут-то нам фугасом десятидюймовым промеж стволов и влепили. А этот транспорт какой-то оказался шальной, «Витязю» нашему на ползуба.

– Ну ничего, до Архангельска-то англичане не дошли, оборудование и ремонтный комплект для вас на Соломбалу везут, – успокоил его полковник, – а то и довезли уже. И будки дальномерные новые, чтобы на троих хватило. Нам бы только через льды восточнее Енисея пробиться.

– Пробьемся?

– Летом-то? С двумя ледоколами? И с третьим, что нас у Таймыра ожидает? А чего бы не пробиться… – полковник вздохнул. – Ах, на десять бы лет раньше… Мы-то все на шхунах да на пароходиках мелких Север исследовали, «на доброхотные пожертвования»… А тут за одно только давешнее лето сделали столько, сколько за всю прошлую историю. Коли б еще Александр Александрович Миротворец так к делу подошел, как сын его, так мы бы по этому проходу, как по Невскому ходили. Глядишь, англичане с японцами и не напали бы…

– Все одно бы напали, – возразил Зацарённый. – Вот на десять лет раньше и напали б. Им наш выход в Тихий Океан поперек горла, да и на Север тоже. Но на Мурмане, аки на Балтике да в Черном Море, нас никак не запрёшь.

– Молодежи много погибло, – вздохнул Вилькицкий. – Лейтенант Колчак, тот самый, что с Эдуардом Васильевичем два года тому на «Заре» ходил, при атаке на «Галатею» голову сложил. Вроде и фанфаронистым был сей турчонок, ан полярник все же наипервейший из него вышел бы. Однако в Архангельск или на Мурман британцы более так и не сунулись, осталось у них тут несколько шлюпов да один старый крейсер. Последний броненосец они сами в шквал утопили, у Шпицбергена уже, норвеги шведские сказывали. Из больших кораблей одна «Австралия» на Груманте осталась. «Светлана»-то пыталась ее торпедировать, но не вышло, сама еле ушла.

– Ну вот починимся и наведаемся к той «Австралии», – ощерился Зацарённый. – И сразу с десантом. Пакет-то у меня, понятное дело, запечатан. Да только идею эту Степан Осипович со мною лично обсуждал.

– Степан Осипыч тоже наш человек, северный, – согласился полковник. – Острый ум, нечего сказать. Это его идея, чтобы «богатырей» ваших под «Ослябю» с «Пересветом» замаскировать?

– Не поверите, Андрей Ипполитович, – государя. И не идея, а приказ даже. Причем велел он не только позывные, но и телеграфистов наших вместе с «телефункенами» меж кораблями поменять. Так-то. Поэтому в Архангельск на ремонт только мы зайдем, а крейсера наши в глуши отстоятся до самого рейда, им хорошей плавмастерской хватит.

– А и правильно, – кивнул Вилькицкий. – После исчезновения эскадры Сеймура англичане от силуэтов о трех трубах и двух башнях такой сплин себе заработают…

– Надеюсь на это, – коротко выдохнул Зацарённый, ещё раз окинул взглядом бескрайний белый простор, посмотрел в небо на беспрерывно орущих полярных чаек и тихо добавил, – Боже мой! На какой же край света нас с Вами занесло!

– Ничего, – прищурился Вилькицкий на ослепительный солнечный диск полярного дня, – Бог не выдаст, белый медведь не съест. Пришли мы сюда первыми, а значит всерьёз и надолго. Только сдаётся мне, Василий Максимович, это не край света, а его начало….





Глава 25. Воздаяние