Спящий агент

– А ядерная станция? С ее двумястами тонн радиоактивных отходов ежегодно? – Она сделала художественную паузу и посмотрела на него сияющими от энтузиазма глазами. – А эти отходы опасны в течение ближайших не пяти лет, не десяти, а сотен тысяч. Пойми, сотни тысяч лет! Это же полное сумасшествие. Вредное и опасное сумасшествие. Неужели тебя устраивает работа на таком предприятии? Ты же прекрасно знаешь, что вы вытворяете с окружающей средой! Ты соучастник преступления! Ты хочешь, чтобы я и мои дети заработали типа рак? Или рождались с уродствами? Или с СДВГ?

Том молча встал, подошел к щитку и щелкнул рычажком. Квартира погрузилась во мрак. Погасли красные цифры на дисплее электроплиты, дернулся в предсмертной судороге и затих холодильник.

– Что ты делаешь? – выкрикнула Ксения в темноте.

– Я? Ничего особенного. Отключил атомную станцию.

Он поднял рычажок. Холодильник довольно заурчал.

– Поняла? Это твои приятели по «Гринпису» научили тебя всему этому?

Он вовсе не хотел ее унизить, тем более что понимал: во многом она права. Но он просто растерялся, не мог найти подходящих аргументов. Единственное, что пришло в голову, – ерническая выходка с предохранителем. Самое главное, что похожие мысли и ему приходили в голову, но, помимо идеала, существует еще и реальность.

Человечеству нужна энергия. А ему нужна его зарплата.

– Это уже чересчур! – Ксения глянула на него с ненавистью, вскочила так, что стул отлетел к стене, и выбежала из кухни.

– Подними стул! – крикнул он вдогонку и услышал, как хлопнула входная дверь.

Том вздохнул и поставил стул на место.

Куда подевалась его любимая малышка, которая обожала играть с ним в «Алфавит», просила заплести косу, которая спрашивала его совет по любой мелочи и настаивала, чтобы именно он ходил на родительские собрания? И просила рассказывать о его работе?

Он потерял ее. Как бы не навсегда.



В «Таверне Брилло» полно народа – Том даже не ожидал. Протиснулся через толпу хипстеров – прикид, на его вкус, довольно вызывающий. Когда у них есть время работать, если они весь день проводят в бутиках? Вспомнил бывшего парня Гелас – тот выглядел, будто его вырезали из модного журнала. Интересно, как он сам смотрится? Чиновник средних лет. Так оно и есть. Сразу почувствовал, что джинсы сидят слишком высоко на талии, и незаметным движением слегка их опустил на всякий случай.

Гелас стояла у узкого прилавка в остекленном дворике, где тоже было не пробиться. Он положил руку ей на плечо. Она резко обернулась, тут же расцвела белозубой улыбкой и крепко его обняла.

– Привет! Мне удалось протолкаться до бара, скажи спасибо, – она протянула ему стакан подогретого красного вина. – От простуды.

Том сделал два больших глотка в самом деле приятно согревающего напитка и облокотился на стойку.

– Как дела? – спросила Гелас и почему-то нахмурилась.

Простой вопрос, на который нет такого же простого ответа. Впрочем, почему нет?

– Дела так себе. Ребекка ушла. Ксения, дочка, взбунтовалась. Такой, знаешь, подростковый бунт, который я никак не могу понять. А раз не могу понять, не могу правильно реагировать.

Она кивнула и положила ладонь ему на предплечье.

– Хочешь обсудить?

– Нет… лучше не надо.

Она тихо засмеялась и крепче сжала его руку.

– Предлагаю вот что: сегодня вечером мы плюем на действительность с высокой горы.

Действительность? Его вдруг электрическим разрядом ударила мысль: с сегодняшнего дня это и есть моя действительность. Один в квартире с тарелкой плавающих в кетчупе дешевых макарон… А Ксения считает его экологическим преступником.

Гелас будто и не заметила, как Том внезапно скис.

– Да, еще немного про действительность: я звонила Авроре час назад.

Ему вовсе не хотелось обсуждать здоровье Кнута, но он был слишком подавлен, чтобы протестовать.

– Его перевели в интенсивку. Врачи подозревают отравление. Дети приходили навестить. Аврора пыталась их отговорить, но они и слушать не хотели…

Глаза ее наполнились слезами. Том спросил себя, испытывает ли он такое же искреннее сочувствие.

– Отравление? – вяло спросил он. – Я думал, какая-то инфекция.

Гелас помолчала. Отхлебнула вина.

– Одно мне интересно, – произнесла она внезапно охрипшим голосом. – Кому это выгодно?

– Что – это?

– Не притворяйся, Том. Ты наверняка задавал себе тот же вопрос. И он особенно важен сейчас, когда Кнута совершенно очевидно отравили.

Конечно, он задавал себе этот вопрос. Но сейчас, в связи с возможным назначением его исполняющим обязанности отравленного Кнута, ему очень не хотелось об этом говорить. Он как бы заинтересованное лицо. Хотя на самом деле не особенно заинтересованное. Лицо, заинтересованное в обратном: чтобы это назначение не состоялось. Ладно…


– Кому выгодно? Догадайся с трех раз, – тихо сказал он.

– Русские?

– Без Кнута, без его напора требование отстегнуть газ для Швеции в обмен на эксплуатацию нашего шельфа уйдет в песок…

– То есть никакой шведской ветки не будет, – продолжила она его мысль. – Конечно, вся эта идея со шведской веткой для русских как кость в горле. Их главная мысль – поставлять миллионы кубов в Германию. Сделать ее зависимой.

– Ты довела мою мысль до конца.

– И что это значит? Значит, Кнута мог отравить кто-то, кто работает на русских? Они просто-напросто хотят избежать политически двусмысленного и экономически невыгодного проекта? Я имею в виду ответвление от трубы?

– А вот этого я не говорил.

Говорить-то он и в самом деле не говорил, но думал. Обмозговал и решил: слишком далеко идущая теория, что-то из области теории заговоров. Вроде утверждения, что Кеннеди ликвидировало ЦРУ.

Гелас словно прочитала его мысли и неожиданно сформулировала теми же словами:

– Говорить не говорил, но думал, признайся… Кто еще? Том… – она посмотрела на него своими лучистыми черешневыми глазами. – Если мы с тобой будем вилять друг перед другом, кто тогда вообще сможет трезво оценить эту чертовщину?

– Русские вряд ли пошли бы на такую авантюру.

Сказал и усомнился – так ли это? Бесчисленное количество исторических примеров свидетельствовало об обратном.

– Может, они подготавливают вторжение?

– Гелас… Страх перед Россией – шведская национальная черта.

Прозвучало довольно резко, но она не обратила внимания.

– Если они готовят ядерный удар у нас под носом… выглядит довольно угрожающе.

– Ну-ну… полеты бомбардировщиков не имеют ничего общего с ядерным ударом. Меня, кстати, бесит, когда люди по привычке малюют черта. Русские, в общем, довольно прагматичны и рациональны. Чаще всего…

Гелас смотрела в бокал, словно надеялась найти там ответ на мучившие ее вопросы.

– Том… а с кем Кнут встречался в «Дипломате»?

– Должен был приехать замминистра энергетики… но он прислал какого-то замзама.

– То есть заместителя заместителя? Или заместителя заместителя заместителя?

– Не знаю кого… но, по-видимому, уполномоченного озвучить взгляды русских на этот вопрос.

– Но Кнуту показалось, что тот вообще не в курсе вопроса.

– Может быть, показалось. Зачем тогда вообще кого-то посылать? Притянуто за уши.

– А мы можем выяснить, кто это был?

– Я сегодня звонил в Минэнерго России. Тот, с кем я говорил, не знает, но пообещал уточнить.

– Наверное, только я повсюду вижу привидения.

– Мы закрываем!

Погасла каждая вторая лампа потолочного освещения.

Они перешли из остекленного патио в зал. Наконец оставили в покое Кнута. Удалось найти столик, и они болтали обо всем, что приходило в голову. Кроме работы.

Допили бутылку, заказали вторую.

Время бежало быстро. Скоро закроется и основной зал таверны. Тому стало нехорошо при мысли, что надо возвращаться в пустую квартиру на Карлавеген.

– Я не хочу, чтобы ты уходил, – сказала Гелас.

В ее голосе прозвучала такая свободная уверенность, что он молча кивнул: не уйду.

Из больших окон Королевской библиотеки лился теплый, мудрый свет. Он вспомнил ночные прогулки после закрытия студенческих клубов в Упсале. До России, до Ребекки, до «Свекрафта». Молодость и свобода.

Тогда он и думать не мог, что жизнь так невыносимо трудна.

Том глубоко вдохнул морозный воздух и посмотрел на небо. Снегопад кончился. Миллиарды звезд моргали в бархатно-черном небе.