Спящий агент
Часть 19 из 69 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Атомная станция «Форсмарк», Эстхаммар, январь 2014
Лето, осень, зима, весна… независимо от сезона трудно найти место красивее, чем тот кусок суши, на котором выстроена атомная станция «Форсмарк». Лед на Балтике, насколько хватает взгляд, светится под лучами скупого зимнего солнца холодным слюдяным сиянием. За исключением большой полыньи, куда сливают отработанную охлаждающую воду. Там кипит жизнь. Хайнц представил, как тюлени охотятся за лососем и окунем. Местные жители называют это место «горячкой».
Он иногда приезжал сюда с детьми, а позже – и с Тувой. Брали коробки с едой и часами наблюдали за жизнью морских обитателей.
Для него – доказательство, что техника и природа могут жить во взаимно устраивающем симбиозе.
Для других – нет. Во всяком случае, «Гринпис» так не считает.
Атомные станции – потенциальная возможность неуправляемой реакции и уничтожения всего живого на много миль вокруг. Недавно активисты «Гринписа» проникли на территорию станции и сами сдались охране. Доказали ее несостоятельность. Если они так легко проникли на станцию, почему это не может сделать террорист?
Хайнц не соглашался с коллегами, утверждавшими, что риск катастрофы практически равен нулю. Стопроцентной надежности вообще не бывает, в том числе и на ядерной станции. Единственное, что успокаивало, – шведские реакторы поставлены вне зоны тектонических неожиданностей вроде землетрясений и цунами. Как, например, «Фукусима» в Японии.
Но если что-то случается, есть опасность потери контроля над реакцией. Микроскопическая, но есть. Это как нельзя ясно доказала японская катастрофа. Конечно, урок извлечен. Он сам принимал участие в разработке дополнительных мер, исключающих возможность повторения фукусимского сценария. Собственно, это их долг. Так записано в трудовом договоре: «Постоянно работать над повышением безопасности».
Вот и шлагбаум. Он специально взял машину, чтобы проехать мимо условленного пункта, точки, как ее называли его работодатели по-русски. И вытащить из расщелины валуна конверт с крошечной флешкой, на котором он собственноручно написал «С МЕНЯ ХВАТИТ».
Подъехать к камню не удалось – все в сугробах. Пришлось идти по колено в снегу. Брюки так и не высохли, хотя он и включил обогрев салона на максимум.
Охранник. Рутинная проверка. Шлагбаум поднялся, и Хайнц въехал на территорию станции. Поставил машину на парковке для персонала и пошел к служебному входу.
После встречи в «Дипломате» он побаивался контроля безопасности на проходной – микроскопические частички полония могли прилипнуть к коже и дать пик на радиационной проверке. Нет, все прошло гладко. Но одежда наверняка контаминирована.
У Хайнца испортилось настроение. Картинки идиллического отдыха на природе с детьми сменились мыслями о безнадежности его положения.
Он попал в медвежий капкан.
Они убили его собаку. Нагляднее показать невозможно – из их лап не вырвешься. И он уверен – если понадобится, они способны на что угодно. И все повторяется: опять в кармане крошечный предмет. Флешка. Он не знает, что в ней, но догадывается – они хотят причинить ущерб делу, за которое он самоотверженно сражался много лет: безопасной шведской атомной энергетике. Больше всего ему хотелось взять этот предмет и выкинуть куда подальше. И с гордо выпрямленной спиной пожать руки друзьям-сотрудникам, людям, с которыми он проработал полжизни.
Но как он мог так поступить?
Безопасность семьи – прежде всего. Сначала надо отгрызть попавшую в капкан лапу.
Коллеги из его группы замены топливных сборок обычно обедали в третьем столовом зале «Форсмарка» без четверти двенадцать. Он пришел в полдвенадцатого – не хотелось никого видеть. Но надежды не оправдались – уже через пять минут появились инженеры его группы и расселись рядом.
– Ранний обед, Хайнц? Решил от нас улизнуть?
– Еще бы! От вас улизнешь… А кроме шуток – очень рано позавтракал и проголодался.
Как приятно говорить правду… Он и в самом деле выехал очень рано, чтобы успеть заехать на точку.
– Любовался природой? Ты же у нас энтузиаст…
– Раннее утро всегда… schön.
Он отрезал кусочек блинчика с мясом и отправил в рот. Как трудно отделаться от родного языка… А может, он просто не хочет от него отделываться. Самый красивый и богатый язык после русского и итальянского.
– Кто-нибудь слышал сегодня первый канал радио?
Грегер, долговязый тридцатилетний парень, только что закончивший факультет ядерной техники в Упсале.
Все дружно помотали головами, не отрываясь от горохового супа с копченой свининой, называемого «солдатским». Кто теперь слушает радио? Грегер вообще со странностями.
– Жаль, – сказал Грегер, словно не заметив скептической реакции коллег. – Выступал этот профессор-эколог… ну, вы знаете, который настаивает, чтобы все отказались от машин, крутили педали и не ездили в Таиланд.
– А, этот… пророк Судного дня. Каждый раз, когда он дает интервью, кажется, что семь тощих лет кончились и наступил восьмой, еще тощее, – улыбнулся Урбан, ближайший подчиненный Хайнца.
– Да-да, именно он. Сказал, что человечество должно покончить с выбросами углекислого газа не позже две тысячи сорокового года, иначе нас ждет потепление на два градуса.
– Этот номер не пройдет! – с притворным жаром воскликнул Урбан и улыбнулся еще шире.
– Возобновляемые источники, например, – Грегер не сдавался и был, очевидно, доволен, что удалось вовлечь сослуживцев в разговор.
– Солнце, воздух и вода, – пропел Урбан. В глазах его прыгали искорки смеха, хотя он старался принять серьезный вид. – К сожалению, нам не хватит.
– Почему? Я слышал, что солнечные панели в Сахаре могут обеспечить электроэнергией весь мир.
– Ну да. Пять тысяч квадратных километров панелей, которые некому обслуживать.
Все дружно засмеялись. Все, кроме Хайнца. Он думал о раскаленной флешке в кармане. Она жгла ему грудь. Если бы они только знали…
Урбан перестал смеяться.
– Я считаю, что единственное решение проблемы с энергоснабжением – атомные станции, – заявил он, набрал полную столовую ложку дижонской горчицы, положил в суп и принялся вдумчиво размешивать.
– Это верно. Эффективно, в перспективе очень дешево и безопасно. Но… Мы же знаем, стопроцентной безопасности не бывает, – процитировал Грегер любимую мантру Хайнца. – И если допущена ошибка, последствия могут сожрать всю эффективность. Даже думать не хочется…
Все уставились на Грегера.
– Таких ошибок не допускают, ты и сам знаешь, – Урбан невозмутимо отправил в рот ложку густого, сдобренного горчицей горохового супа.
– Но допускали же! Природные катаклизмы, человеческий фактор… В Чернобыле провели пробную остановку, хотя там не хватало персонала, а те, кто был, не обладали нужной компетентностью. В Японии власти знали, что станцией владеет TEPCO[14], которая была уже много лет на грани банкротства. Они пожалели двести миллионов, чтобы модернизировать топливные бассейны. Не такие большие деньги, но и их не было.
– Мы, во всяком случае, такого не допустим. Люди учатся на чужих ошибках. Неужели ты думаешь, что Управление безопасности позволит нарушать технику этой самой безопасности?
– Банки разоряются, самолеты таранят небоскребы. Представь пару психически нестабильных операторов у панели управления. Допустим, у них комплекс Герострата. Или они собрались шантажировать государство.
Хайнцу больше всего хотелось встать и уйти. У него сильно кружилась голова.
– Немцы закрывают ядерные станции, – продолжил Грегер.
Хайнц хотел попросить его прекратить мрачные пророчества, но язык словно прилип к гортани.
– Тогда скажи мне, почему ты выбрал эту профессию, если сомневаешься в нашем деле? – юмористический настрой Урбана сменился плохо скрытым раздражением.
– Я не сомневаюсь… Я только подумал, что может случиться, если… Слушай, какого черта? Я прекрасно знаю, какие вы здесь профессионалы.
Наконец-то догадался, что пора заткнуться.
– Ты сегодня какой-то тихий, Хайнц.
Кто-то положил ему руку на плечо. Он обернулся – Морган.
– А когда будем отмечать замену твоей двадцать пятой сборки?
Хайнц попытался улыбнуться, и сам почувствовал, насколько вымученной получилась эта улыбка. Он чувствовал себя Иудой, продавшим душу. Люди, сидящие за столом, – тоже его семья. Больше тысячи сотрудников, и он знаком почти со всеми. Многие работали посменно – утренняя, дневная и вечерняя. Четыре недели, потом чередуются. Постепенно узнаешь всех.
Хайнц относился к сослуживцам с огромным уважением, если не с любовью. То, что он собирается сделать, оставит несмываемое пятно на их репутации, поставит под сомнение компетенцию и пригодность к работе на ядерной станции. Он понятия не имел, что там на этой флешке, но на станции действовал строжайший запрет на использование любых посторонних носителей информации – слишком велик риск заражения системы компьютерным вирусом. Их сеть даже к Интернету не подключена.
– Обязательно надо отметить, – подхватили сослуживцы. – Двадцать пять замен, тысячи перемещений, сотни ремонтов! Ты и есть «Форсмарк», дружище!
– Попрошу Марианн испечь двухметровый рулет с упландской черникой, – сказал Хайнц с натужной улыбкой.
Он вдруг забеспокоился, что его мрачность может вызвать подозрения.
Он встал, оставив недоеденный блинчик.
– Что с тобой? – спросил Урбан и кивнул на тарелку. – Ты же никогда не жаловался на аппетит.
– У меня срочное дело в зале.
– О’кей. А можешь меня подбросить после работы? Я засек – ты сегодня с машиной.
Хайнц молча кивнул, взял поднос и пошел к стойке с грязной посудой.
Он выжидал, и случай наконец представился. Соня встала и пошла в другой конец зала управления третьим реактором, «Форсмарк-3», что-то спросить у начальника смены. Флешка зажата в левой руке. Надо всего-то вставить ее в интерфейс любого из компьютеров. Рука налилась свинцовой тяжестью. Подумал, что именно так чувствуют себя люди перед роковым прыжком в пропасть.
Если содержимое флешки попадет в компьютер – пути назад нет. Хайнц уговаривал себя, что это всего-навсего одна из шпионских программ. Русские постоянно охотятся за информацией. Но в глубине души понимал – это не так. Русские и без того знали все про работу станции, а то немногое, чего не знали, могли с таким же успехом спросить у него, Хайнца. И если флешка содержит что-то опасное для системы, последствия могут быть необозримыми. Но что, в конце концов, значит один «жучок» в огромной системе, от которого, уж если на то пошло, легко избавиться, как только он будет обнаружен. Что значит эта мелочь по сравнению с тем, что, если он не сунет флешку в гнездо, серьезному риску будет подвергнута его семья.
Выбор простой.
Он повернул флешку контактным концом вперед, сунул в гнездо и услышал характерный звоночек: новый девайс. Через секунду появилось диалоговое окно с маленькой кнопочкой Run в левом нижнем углу. Он быстро поставил маркер на кнопку и щелкнул мышкой. Окно погасло, послышалось характерное жужжание диска, и через несколько секунд выскочила надпись: «Операция завершена».
Руки успели вспотеть так, будто он забыл их вытереть после мытья. Он быстро, но стараясь не делать резких движений, выдернул флешку из гнезда и сунул в тот же нагрудный карман.
Остается надеяться, что это все. Что они поймут наконец: пора оставить его в покое.
Он свое дело сделал.
На дисплее компьютера ничто не свидетельствовало о только что произведенной загрузке. Пора забыть и начинать жить дальше. Забыть угрызения совести. Он жив, его семья здорова. Теперь все должно вернуться в нормальное русло.
Подожди немного,
Отдохнешь и ты.
Лето, осень, зима, весна… независимо от сезона трудно найти место красивее, чем тот кусок суши, на котором выстроена атомная станция «Форсмарк». Лед на Балтике, насколько хватает взгляд, светится под лучами скупого зимнего солнца холодным слюдяным сиянием. За исключением большой полыньи, куда сливают отработанную охлаждающую воду. Там кипит жизнь. Хайнц представил, как тюлени охотятся за лососем и окунем. Местные жители называют это место «горячкой».
Он иногда приезжал сюда с детьми, а позже – и с Тувой. Брали коробки с едой и часами наблюдали за жизнью морских обитателей.
Для него – доказательство, что техника и природа могут жить во взаимно устраивающем симбиозе.
Для других – нет. Во всяком случае, «Гринпис» так не считает.
Атомные станции – потенциальная возможность неуправляемой реакции и уничтожения всего живого на много миль вокруг. Недавно активисты «Гринписа» проникли на территорию станции и сами сдались охране. Доказали ее несостоятельность. Если они так легко проникли на станцию, почему это не может сделать террорист?
Хайнц не соглашался с коллегами, утверждавшими, что риск катастрофы практически равен нулю. Стопроцентной надежности вообще не бывает, в том числе и на ядерной станции. Единственное, что успокаивало, – шведские реакторы поставлены вне зоны тектонических неожиданностей вроде землетрясений и цунами. Как, например, «Фукусима» в Японии.
Но если что-то случается, есть опасность потери контроля над реакцией. Микроскопическая, но есть. Это как нельзя ясно доказала японская катастрофа. Конечно, урок извлечен. Он сам принимал участие в разработке дополнительных мер, исключающих возможность повторения фукусимского сценария. Собственно, это их долг. Так записано в трудовом договоре: «Постоянно работать над повышением безопасности».
Вот и шлагбаум. Он специально взял машину, чтобы проехать мимо условленного пункта, точки, как ее называли его работодатели по-русски. И вытащить из расщелины валуна конверт с крошечной флешкой, на котором он собственноручно написал «С МЕНЯ ХВАТИТ».
Подъехать к камню не удалось – все в сугробах. Пришлось идти по колено в снегу. Брюки так и не высохли, хотя он и включил обогрев салона на максимум.
Охранник. Рутинная проверка. Шлагбаум поднялся, и Хайнц въехал на территорию станции. Поставил машину на парковке для персонала и пошел к служебному входу.
После встречи в «Дипломате» он побаивался контроля безопасности на проходной – микроскопические частички полония могли прилипнуть к коже и дать пик на радиационной проверке. Нет, все прошло гладко. Но одежда наверняка контаминирована.
У Хайнца испортилось настроение. Картинки идиллического отдыха на природе с детьми сменились мыслями о безнадежности его положения.
Он попал в медвежий капкан.
Они убили его собаку. Нагляднее показать невозможно – из их лап не вырвешься. И он уверен – если понадобится, они способны на что угодно. И все повторяется: опять в кармане крошечный предмет. Флешка. Он не знает, что в ней, но догадывается – они хотят причинить ущерб делу, за которое он самоотверженно сражался много лет: безопасной шведской атомной энергетике. Больше всего ему хотелось взять этот предмет и выкинуть куда подальше. И с гордо выпрямленной спиной пожать руки друзьям-сотрудникам, людям, с которыми он проработал полжизни.
Но как он мог так поступить?
Безопасность семьи – прежде всего. Сначала надо отгрызть попавшую в капкан лапу.
Коллеги из его группы замены топливных сборок обычно обедали в третьем столовом зале «Форсмарка» без четверти двенадцать. Он пришел в полдвенадцатого – не хотелось никого видеть. Но надежды не оправдались – уже через пять минут появились инженеры его группы и расселись рядом.
– Ранний обед, Хайнц? Решил от нас улизнуть?
– Еще бы! От вас улизнешь… А кроме шуток – очень рано позавтракал и проголодался.
Как приятно говорить правду… Он и в самом деле выехал очень рано, чтобы успеть заехать на точку.
– Любовался природой? Ты же у нас энтузиаст…
– Раннее утро всегда… schön.
Он отрезал кусочек блинчика с мясом и отправил в рот. Как трудно отделаться от родного языка… А может, он просто не хочет от него отделываться. Самый красивый и богатый язык после русского и итальянского.
– Кто-нибудь слышал сегодня первый канал радио?
Грегер, долговязый тридцатилетний парень, только что закончивший факультет ядерной техники в Упсале.
Все дружно помотали головами, не отрываясь от горохового супа с копченой свининой, называемого «солдатским». Кто теперь слушает радио? Грегер вообще со странностями.
– Жаль, – сказал Грегер, словно не заметив скептической реакции коллег. – Выступал этот профессор-эколог… ну, вы знаете, который настаивает, чтобы все отказались от машин, крутили педали и не ездили в Таиланд.
– А, этот… пророк Судного дня. Каждый раз, когда он дает интервью, кажется, что семь тощих лет кончились и наступил восьмой, еще тощее, – улыбнулся Урбан, ближайший подчиненный Хайнца.
– Да-да, именно он. Сказал, что человечество должно покончить с выбросами углекислого газа не позже две тысячи сорокового года, иначе нас ждет потепление на два градуса.
– Этот номер не пройдет! – с притворным жаром воскликнул Урбан и улыбнулся еще шире.
– Возобновляемые источники, например, – Грегер не сдавался и был, очевидно, доволен, что удалось вовлечь сослуживцев в разговор.
– Солнце, воздух и вода, – пропел Урбан. В глазах его прыгали искорки смеха, хотя он старался принять серьезный вид. – К сожалению, нам не хватит.
– Почему? Я слышал, что солнечные панели в Сахаре могут обеспечить электроэнергией весь мир.
– Ну да. Пять тысяч квадратных километров панелей, которые некому обслуживать.
Все дружно засмеялись. Все, кроме Хайнца. Он думал о раскаленной флешке в кармане. Она жгла ему грудь. Если бы они только знали…
Урбан перестал смеяться.
– Я считаю, что единственное решение проблемы с энергоснабжением – атомные станции, – заявил он, набрал полную столовую ложку дижонской горчицы, положил в суп и принялся вдумчиво размешивать.
– Это верно. Эффективно, в перспективе очень дешево и безопасно. Но… Мы же знаем, стопроцентной безопасности не бывает, – процитировал Грегер любимую мантру Хайнца. – И если допущена ошибка, последствия могут сожрать всю эффективность. Даже думать не хочется…
Все уставились на Грегера.
– Таких ошибок не допускают, ты и сам знаешь, – Урбан невозмутимо отправил в рот ложку густого, сдобренного горчицей горохового супа.
– Но допускали же! Природные катаклизмы, человеческий фактор… В Чернобыле провели пробную остановку, хотя там не хватало персонала, а те, кто был, не обладали нужной компетентностью. В Японии власти знали, что станцией владеет TEPCO[14], которая была уже много лет на грани банкротства. Они пожалели двести миллионов, чтобы модернизировать топливные бассейны. Не такие большие деньги, но и их не было.
– Мы, во всяком случае, такого не допустим. Люди учатся на чужих ошибках. Неужели ты думаешь, что Управление безопасности позволит нарушать технику этой самой безопасности?
– Банки разоряются, самолеты таранят небоскребы. Представь пару психически нестабильных операторов у панели управления. Допустим, у них комплекс Герострата. Или они собрались шантажировать государство.
Хайнцу больше всего хотелось встать и уйти. У него сильно кружилась голова.
– Немцы закрывают ядерные станции, – продолжил Грегер.
Хайнц хотел попросить его прекратить мрачные пророчества, но язык словно прилип к гортани.
– Тогда скажи мне, почему ты выбрал эту профессию, если сомневаешься в нашем деле? – юмористический настрой Урбана сменился плохо скрытым раздражением.
– Я не сомневаюсь… Я только подумал, что может случиться, если… Слушай, какого черта? Я прекрасно знаю, какие вы здесь профессионалы.
Наконец-то догадался, что пора заткнуться.
– Ты сегодня какой-то тихий, Хайнц.
Кто-то положил ему руку на плечо. Он обернулся – Морган.
– А когда будем отмечать замену твоей двадцать пятой сборки?
Хайнц попытался улыбнуться, и сам почувствовал, насколько вымученной получилась эта улыбка. Он чувствовал себя Иудой, продавшим душу. Люди, сидящие за столом, – тоже его семья. Больше тысячи сотрудников, и он знаком почти со всеми. Многие работали посменно – утренняя, дневная и вечерняя. Четыре недели, потом чередуются. Постепенно узнаешь всех.
Хайнц относился к сослуживцам с огромным уважением, если не с любовью. То, что он собирается сделать, оставит несмываемое пятно на их репутации, поставит под сомнение компетенцию и пригодность к работе на ядерной станции. Он понятия не имел, что там на этой флешке, но на станции действовал строжайший запрет на использование любых посторонних носителей информации – слишком велик риск заражения системы компьютерным вирусом. Их сеть даже к Интернету не подключена.
– Обязательно надо отметить, – подхватили сослуживцы. – Двадцать пять замен, тысячи перемещений, сотни ремонтов! Ты и есть «Форсмарк», дружище!
– Попрошу Марианн испечь двухметровый рулет с упландской черникой, – сказал Хайнц с натужной улыбкой.
Он вдруг забеспокоился, что его мрачность может вызвать подозрения.
Он встал, оставив недоеденный блинчик.
– Что с тобой? – спросил Урбан и кивнул на тарелку. – Ты же никогда не жаловался на аппетит.
– У меня срочное дело в зале.
– О’кей. А можешь меня подбросить после работы? Я засек – ты сегодня с машиной.
Хайнц молча кивнул, взял поднос и пошел к стойке с грязной посудой.
Он выжидал, и случай наконец представился. Соня встала и пошла в другой конец зала управления третьим реактором, «Форсмарк-3», что-то спросить у начальника смены. Флешка зажата в левой руке. Надо всего-то вставить ее в интерфейс любого из компьютеров. Рука налилась свинцовой тяжестью. Подумал, что именно так чувствуют себя люди перед роковым прыжком в пропасть.
Если содержимое флешки попадет в компьютер – пути назад нет. Хайнц уговаривал себя, что это всего-навсего одна из шпионских программ. Русские постоянно охотятся за информацией. Но в глубине души понимал – это не так. Русские и без того знали все про работу станции, а то немногое, чего не знали, могли с таким же успехом спросить у него, Хайнца. И если флешка содержит что-то опасное для системы, последствия могут быть необозримыми. Но что, в конце концов, значит один «жучок» в огромной системе, от которого, уж если на то пошло, легко избавиться, как только он будет обнаружен. Что значит эта мелочь по сравнению с тем, что, если он не сунет флешку в гнездо, серьезному риску будет подвергнута его семья.
Выбор простой.
Он повернул флешку контактным концом вперед, сунул в гнездо и услышал характерный звоночек: новый девайс. Через секунду появилось диалоговое окно с маленькой кнопочкой Run в левом нижнем углу. Он быстро поставил маркер на кнопку и щелкнул мышкой. Окно погасло, послышалось характерное жужжание диска, и через несколько секунд выскочила надпись: «Операция завершена».
Руки успели вспотеть так, будто он забыл их вытереть после мытья. Он быстро, но стараясь не делать резких движений, выдернул флешку из гнезда и сунул в тот же нагрудный карман.
Остается надеяться, что это все. Что они поймут наконец: пора оставить его в покое.
Он свое дело сделал.
На дисплее компьютера ничто не свидетельствовало о только что произведенной загрузке. Пора забыть и начинать жить дальше. Забыть угрызения совести. Он жив, его семья здорова. Теперь все должно вернуться в нормальное русло.
Подожди немного,
Отдохнешь и ты.