Спасти Цоя

– Наверное, кино про войну снимают, – робко высказал предположение Шульц, озираясь по сторонам. Вот бедолага, он, как пресловутый утопающий, был рад ухватиться даже за соломинку, где в качестве «соломинки» выступали гипотетические киносъемки, которых на самом деле и в помине не было.

– Неужели? – скептически проговорил я, – и где ты видишь здесь хоть каких-нибудь киношников?

– Пока не подъехали. И оборудование еще не подвезли… Идет обычная репетиция массовки, – продолжал гнуть свою линию Шульц.

Я же был совсем другого мнения, что настойчиво подтверждало и шестое чувство.

– Да? И куда, интересно, спрятался режиссер и его ассистенты, случайно не подскажешь?

Пугливо, уже с заметной опаской озираясь по сторонам, Шульц оставил мой саркастический вопрос без ответа. Признаться, я тоже струхнул, хоть поначалу старался не показать виду… Стены вестибюля пестрели нацистской символикой – сплошные свастики, имперские орлы и сдвоенные руны с разящими наповал молниями. Над входом в ресторан висел девиз, накатанный черным готическим шрифтом Meine Ehre heist Treue, что в переводе с немецкого означает «Моя честь называется верность» – известный эсэсовский лозунг, собравший, как я понял, этим вечером под одной крышей тех, кто три десятка лет назад клялся в верности фюреру и Фатерланду – нацистской Германии. В ресторане главный свет был выключен, горело несколько ламп где-то сбоку, что позволяло увидеть толпу людей, будто чего-то ожидавших. Большинство – в эсэсовской форме, хотя кое-кто – в гражданской одежде, присутствовали и дамы в вечерних платьях. С разных концов зала доносились громкие выкрики, шумные аплодисменты, нервический смех… Аудитория волновалась в предвкушении какого-то действа.

Вдруг ресторанный полусумрак прорезал тусклый пучок света, видимо, задействованный проектор оказался не достаточно мощным, и позади музыкантов, застывших с инструментами на невысокой эстраде, возникло первое изображение с титрами, вызвавшее у присутствовавших бешеную бурю восторга. Еще бы, архивные фотографии представляли собравшейся публике боевой путь 15–й гренадерской дивизии латышского легиона СС. И одновременно с картинками зазвучали бодрые звуки аккордеона, затем мелодию бравурного марша дружно подхватили остальные музыканты, и тотчас весь ресторан наполнился громким хоровым пением публики. Незнакомая мне музыка, по-видимому, была строевым маршем тех самых латышских гренадеров. На экране, сменяя друг друга, появлялись и исчезали старые черно-белые фотографии, иные плохого качества – нечеткие, размытые, нерезкие, тем не менее, настойчиво рассказывающие о тыловых и фронтовых буднях воинского подразделения. Попадались среди них совсем уж зловещие фото, шокирующие свидетельства «ратных подвигов» латышских легионеров – расправы над советскими военнопленными, расстрелы партизан, устрашающие казни мирных людей… Кровь стыла от живодерских доказательств деяний латышских эсэсовцев. Однако никто из присутствующих не срамился снимков, наоборот – с гордостью и воодушевлением они приветствовали зверские кадры аплодисментами и громкими выкриками, мол, только так и надобно было поступать с этими проклятыми кревками и жидами – вот мрази! Молча мы смотрели друг на друга, с ужасом осознавая: во времени, в котором мы очутились, Третий рейх и его союзники одержали бесспорную победу во Второй мировой войне, никакого Нюрнбергского процесса над нацистскими преступниками нет и в помине, ведь победителей, как известно, не судят…

– Мне кажется, Шульц, – наконец в волнении выдавил я, – теперь тебе вряд ли придется смаковать «Киндзмараули», будешь с тоски по советскому периоду глушить вражеский шнапс…

Пустым трепом я попытался заглушить охватившее меня смятение – на такие обстоятельства я никак не рассчитывал. Что делать?.. Для начала в связи с промахом во времени следовало разжиться наличностью для решения неожиданно возникших проблем. Деньги-то у нас были, да на беду – совсем не те. Понятно, в карманах – ни пфеннига, не говоря уже о хрустящих рейхсмарках. Так что рыпаться, бежать обратно в бар, заказывать кристапс, чтобы сделать новый прыжок – не на что. Да и есть ли там в баре водка, наверняка – один малоградусный шнапс… Ладно, главное – не паниковать. Разберемся… Я потянул Шульца за рукав и потащил в сторону выхода из ресторана. И вовремя, на нас уже стали косо поглядывать. Я поежился, от обилия колючих взглядов чувствуя себя неуютно и даже небезопасно. Мы явно привлекали внимание – пора сматывать удочки. Но куда?.. Для начала – бегом из этого рассадника нацизма, где окружающая обстановка действовала на нервы. На улицу, скорей – скорей. Слайд-шоу (говоря по моему подлинному времени) уже закончилось. Включили верхний свет, и тут же празднично заиграли многочисленные хрустальные подвески на бронзовых люстрах, причудливо раскрасив серыми тенями стены и потолок. Впрочем, нам было не до красот. Побыстрей бы выбраться. Музыканты заиграли новую мелодию, приглашая к танцу. Это был хорошо знакомый мне шлягер советских времен про листья желтые, которые над городом кружатся, – песню узнал с первых тактов, хоть и запели ее на латышском – я знал, что в народе ее в шутку окрестили «песенкой китайских парашютистов», как говорил о песне своей молодости дядюшка, он ее насвистывал в минуты хорошего настроения. На танцевальный пятачок вереницей потянулись пожилые парочки. Что ж… Ничто человеческое им не чуждо – промелькнуло в голове, чья это фраза, кстати?.. Но видели б вы лицо Шульца в этот момент – он, безусловно, вне всяких сомнений, тоже признал песню, – сам видел, как у него от удивления глаза на лоб полезли – как такое возможно? Что было, конечно, за гранью его понимания, и что совсем не удивительно – ведь популярная песенка – визитная карточка советского времени, его времени, вдруг оказалась хитом у латышских эсэсовцев! Внезапно нам преградил дорогу худощавый манерный старичок с козлиной бородкой и любительской кинокамерой в трясущихся руках, щедро побитыми старческими пигментными пятнами. Он поймал нас в кадр и не выпускал, мерзавец, запечатляя наши рожи на пленку, до тех пор, пока мы чуть ли не бегом покинули зал.

Скорей, скорей на свежий воздух, давно пора проветрить мозги… Мы миновали полупустой бар – лобби с шипящей паром допотопной кофейной машиной… Я что-то спрашивал у Шульца, но он не отвечал… Странно… Скорей, скорей на выход… стойка портье с частоколом ключей осталась за спиной… то ли адмирал, то ли швейцар, блистая золотом на эполетах, услужливо распахнул перед нами дверь… вот мы и на улице. Но и здесь наше опасное погружение в новую враждебную среду обитания имело продолжение; нас ожидали очередные потрясения, не менее сногсшибательные, чем предыдущие. Пространство перед нами – дома и фонарные столбы – были увешаны знаменами Германского рейха – официальными черно-бело-красными флагами и флагами со свастикой. На здании Национальной оперы, что возвышалось от нас по левую руку, на ветру полоскался огроменный баннер, развернутый во всю стену вдоль бульвара Аспазия от верха до низа. С гигантской обложки книги Mein Kampf нам в глаза глядел молодой Адольф Гитлер, обряженный в коричневую форму штурмовика – харизматичный вождь немецких национал-социалистов – как раз тех самых лет, когда творил свой программный труд своего движения, сидя за решеткой баварской тюрьмы и мечтая стать фюрером нации. Текст баннера на немецком и латышском языках возвещал, что начало продаж книги в двух томах «Моя борьба» (издание новое, дополненное, снабженное фотографиями из личного архива автора) начнется в День Сплоченной Европы 16 августа, и в этот же день в рижском книжном магазине на бульваре Адольфа Гитлера в 17:00 состоится встреча с автором и автограф-сессия.

Видели б вы глаза Шульца в этот момент – круглые, размером с чайные блюдца… Он по-прежнему молчал. Честно говоря, я не на шутку перепугался за его здоровье. Внимательно присмотревшись, я обнаружил, что тот впал в состояние помутнения рассудка, затяжного оцепенения, видимо, не понимая, снится ему происходящее или происходит наяву… А вдруг от потрясений у него действительно произошел сдвиг? Что тогда?.. Я попытался понять его душевное состояние, поставил себя на его место: может, и у меня бы крыша съехала, если бы заранее психологически не настроился на крутые повороты событий. Шульц же не был готов, размышлял я, ведь он не был элементарно знаком с кинотворчеством Роберта Земекиса и Стивена Спилберга, уверен, даже знать не знал, кто они такие, по одной простой причине, что эта голливудская парочка начала свое плодотворное сотрудничество, как всем известно, в 80-х в эпоху расцвета видео, а никак не в 70-х годах… Я же раз сто – не меньше, смотрел их знаменитую трилогию про путешествие во времени все помню назубок, изучил историю вдоль и поперек. Особенно мне нравилась вторая часть, где герои случайно попадают в странную ситуацию, связанную с провалом в альтернативный 1985 год, где все было шиворот-навыворот. Нечто подобное случилось и с нами. Я постарался успокоить себя: Шульц попривыкнет, адаптируется и оклемается…

Но пора было выводить его из состояния ступора, и самое верное – задать вопрос, на который он точно знает ответ.

– Шульц, – как можно более невозмутимым голосом обратился я к другу, – какое число и год ты указал на квитанции?

Шульц шумно сглотнул слюну и затараторил, словно оправдываясь:

– Чувак, как сейчас помню – 16 августа… 16 августа 1972 года… именно оттуда я прыгнул в будущее, именно туда и планировал вернуться, – а потом сам спросил, многозначительно обведя окружающее глазами, – чувак, куда мы вообще попали?

– Не все сразу, Шульц, – многозначительно ответил я.

Что ж, для полного уточнения деталей оставалось немногое. И я не побрезговал залезть в ближайшую урну (они, само собой, каждую ночь опустошаются, ведь Рига – чистый город), порывшись среди окурков и мелкого мусора, как и ожидал, выудил свежую газету, свернутую в трубочку, утреннюю «Молодежь Латвии». Дата та же. 16 августа. А вот год – не тот. 1974. А в квитанции – 1972. Погрешность в два года. Своего рода – временной «клин»?

Ну, а клин, как и положено, клином вышибают.

– Шульц, ты случайно не знаешь – где находится бульвар Адоль-фа Гитлера?

Он ответил молниеносно:

– Там же, где в мое время – улица Ленина.

Что ни говори, а Шульц – краевед первоклассный, о чем ни спросишь, все знает. Он точно приходил в норму.

– А магазин ближайший книжный?

– Да вот же тут, напротив нас, – он махнул рукой.

И точно. Прямо через дорогу на пятиэтажном доме в типичном для Риги архитектурном стиле «модерн» парили две вывески – на латышском и немецком – GRAMATAS – DIE BÜCHER («КНИГИ»). Вход украшала чета бронзовых сов, подвешенных на уровне второго этажа – они с достоинством восседали на паре увесистых фолиантов, как символы мудрости и образованности, а их стеклянные глаза маняще сверкали изумрудным светом.

– Ты что – Mein Kampf решил спереть на память? – не без ехидства поинтересовался Шульц, он, слава Богу, потихоньку оживал, постепенно превращаясь в себя прежнего. Он был прав – стибрить книгу в этих условиях – чего проще? – никаких тебе электронных штрих-кодов и прочих защитных штучек.

– Шульц, ты невнимательно ознакомился с информацией, книга только завтра поступит в продажу.

На входе в магазин нас вновь встретил фюрер, но уже… картонный, в полный рост, кстати, – ничего не скажешь, реклама у них развернута с размахом – там имелась та же самая информация об автограф-сессии, что и на гигантском транспаранте. Гитлер, как живой символ Третьего рейха, его портреты здесь были повсюду: плакаты, значки, открытки, футболки, флажки и прочая сувенирная дребедень ждала своего покупателя, а вот самих покупателей было что-то не густо. Книги были представлены на двух языках. Я кинулся, само собой, к немецким полкам, в раздел детской литературы и очень быстро нашел то, что мне было нужно – иллюстрированную историческую энциклопедию. Шульцу велел раздобыть аналогичную на латышском. Сел рядом с полкой прямо на пол, нашел главу новейшей истории и начал жадно изучать. Прежде всего меня интересовали итоги Второй мировой и послевоенное устройство мира.

То, что я узнал – повергло меня в шок. Картина вырисовывалась катастрофичная, просто губительная. Для меня, для Шульца, для всех моих соплеменников и для всей нашей многострадальной Родины. Вот на какие гримасы способно время, сыгравшее злую шутку с мощным Советским Союзом – все дело решил какой-то жалкий месяц. Да-да, всего лишь один месяц. Сейчас поясню.

Как оказалось, нацистская Германия напала на СССР месяцем раньше – 15 мая 1941 года – Гитлер отказался от Балканской операции по захвату Югославии и Греции, поставив первоочередную задачу перед Вермахтом – разгромить Советский Союз еще до наступления осени. Это решение по сути и предопределило исход войны в пользу Третьего рейха. Но «блицкрига», как ожидалось, не вышло, все равно получилась затяжная и кровопролитная война. Ленинград был захвачен немцами уже в середине лета, та же участь вскоре постигла Крым и Севастополь. Москва пала к 7 ноября 1941 года, что сразу же повлекло за собой вступление в войну на стороне Гитлера Турции и Японии. К лету 1942 года совместно с турецкими войсками Вермахтом был полностью захвачен Кавказ, включая бакинские нефтепромыслы. Оборона Сталинграда завершилась катастрофой для Красной Армии в самом конце 1942 года. Советский Союз, не выдержав войны на три фронта к 1944 году, запросил мира, откатился за Урал, потеряв всю европейскую часть территории, девять советских республик, две трети промышленного и сельскохозяйственного производства и более половины своего населения, но сумев все же удержать за собой Сибирь, Среднюю Азию, Камчатку и Чукотку. Новой столицей усеченного Советского Союза стал Красноярск. Приморье с Владивостоком, остров Сахалин и Курилы отошли к Японии. Монголию удалось отстоять. Как и обещал Гитлер, Украина и Кубань стали житницами Третьего рейха. Крым – германской здравницей имперского значения, туда из Германии проложили скоростные автобаны, и в тамошних санаториях поправляли здоровье партийные бонзы, военные деятели и активисты различных нацистских движений, таких как «Союз немецких девушек», «Гитлерюгенд», «Сила через радость» и прочих, а также многодетные немецкие семьи. Москва и Ленинград стерты с лица земли. Советские города обезлюдели и только на треть заселены переселенцами из Восточной Европы и… не удивляйтесь – англичанами. Дело в том, что Великобритания тоже потерпела поражение в войне и перестала существовать как государство в августе 1944 года после высадки гитлеровских войск в Шотландии и Уэльсе. Уинстон Черчилль и правительство Ее Величества, предпринявшие попытку сбежать в США на борту американской подлодки, были потоплены асами «волчьей стаи» гросс-адмирала Редера. Королевская семья и все подданные Объединенного королевства в наказание за многолетнее сопротивление Гитлеру депортированы на территорию разрушенной России. Туманный Альбион превращен нацистами в гигантский концентрационный лагерь, став местом вечной ссылки для евреев и всех инакомыслящих.

В альтернативном 1974 году войны нет – ранее враждовавшие стороны мирно сосуществуют. Все европейские страны, номинально сохранившие свою государственность, за исключением нейтральных Швеции и Швейцарии, объединены в квазигосударство под названием «Сплоченная Европа» – по своей сути это тот же Третий рейх, но простирающийся на гигантские территории всей континентальной Европы – с запада на восток от Атлантики до Урала и с севера на юг от Норвегии до Африканского континента. Гитлеру 85 лет. И он по – прежнему у власти.

Вот вкратце все, что я узнал…

Шульц пребывал в аналогичном – ошарашенном – состоянии.

От полученной информации мы испытывали нешуточный стресс, осознавая, что попали в исключительно враждебную среду, ничего хорошего нам не сулившую, особенно для Шульца, учитывая пятую графу в его советском паспорте. Шурша глянцевыми страницами, как заведенный дрожащим голосом он вещал: «Первый спутник – немецкий!..» «Первый человек в космосе – немец!..» «Первый человек на Луне – тоже немец!..» «Американцы по всем статьям проиграли немцам битву за космос!..»

– А как иначе, Шульц? Ведь у них не оказалось своего Вернера фон Брауна! – как можно спокойнее произнес я, пытаясь притушить накал его эмоций. Бесполезно. Он смотрел на меня безумным взглядом.

– Чувак, что ты несешь?! А где Королёв с Гагариным? И отряд советских космонавтов? Куда они все делись? И вообще, объясни, пожалуйста, что мне – еврею по паспорту и по крови – прикажешь здесь делать? Ждать своей очереди в крематорий?

– Не боись, Шульц, – как мог снова постарался успокоить его, – может, сойдешь внешним видом за «макаронника». Как у тебя, кстати, с итальянским?


– Пошел ты в жопу со своим итальянским! – рассердился Шульц, не оценив моего унылого юмора, – ты мне можешь по-человечески объяснить, куда мы вообще попали?

Легко сказать – объясни… Попробуй объясни, если человек не видел фильма «Назад в будущее»… Но растолковать, конечно, придется. Впрочем, кое-что вселяло мизерную надежду на позитивный исход нашего незапланированного вояжа в альтернативный 1974-й год. В самом деле: подумаешь, несколько десятков ряженых нациков встретили, никто вроде к стенке никого не ставит, наверное, давным-давно уже всех врагов рейха перестреляли (евреев, кажется, на улицах не отлавливают, и вообще никого не хватают и никуда не тащат). Тогда чего бояться?.. Ладно, не вдаваясь в подробности, попытаюсь парню объяснить, что мы просто-напросто попали в несуществующую реальность.

– Параллельная реальность? – переспросил мой друг, – что это за хрень такая – параллельная реальность? Первый раз про такое слышу, как это возможно?

Я понял, что смысла нет читать ему пространную лекцию, а уж тем более рассказывать о фильме «Назад в будущее» – зачем? Это ж как спойлер, разрушающий интригу и портящий впечатление от художественного произведения. Зачем человека лишать наслаждения от будущего просмотра. Вот пусть десяток лет проживет, сам увидит фильм и над собой теперешним посмеется.

– Шульц, если ты путешествуешь во времени, – назидательным тоном бывалого произнес я, – будь готов ко всему; забыл, что ли, про четвертую статью Устава?

– Уже вспомнил, – угрюмо отозвался тот.

– Так-то лучше! – обрадовался я. – А вообще нам надо подумать, как побыстрее разжиться наличкой.

– Чувак, ты меня удивляешь, – мгновенно воспрял духом Шульц, – у тебя в рюкзаке пять кило самого первоклассного винила, это даже лучше конвертируемой валюты – прочь сомнения! Если не можешь сам, я толкну товар без проблем, но половина суммы от продажи будет моей.

– Шульц, у тебя случайно губа не треснет? – поддел я друга.

– Не нравится – сам продавай! Не возражаю.

– Хрен с тобой, – согласился я, мысленно завидуя предприимчивости пронырливого приятеля. Точно, у него лучше получится, – давай, только побыстрей, а то жрать больно хочется, в животе бурчит – сил нет терпеть. На почве стресса аппетит прорезался.

И мы быстро зашагали в направление часов Мира или… как там они назывались в это время? Оглянувшись назад в сторону фюрера, парящего над Оперой в лучах прожекторов, Шульц, совершенно не задумываясь о последствиях, по-хулигаски показал фюреру средний палец. Слава богу, неприличный жест никем замечен не был, а то бы – явно несдобровать. Неожиданно он с интонациями профессионального чтеца, продекламировал занятное четверостишие, кстати, с очень правильными и своевременными словами.

«Если стремишься к возвышенной цели,

Если ты судьбы Вселенной вершишь,

Если взял верх над духом и телом,

Значит… (он хихикнул и подмигнул мне)

…хороший попался ГАШИШ!»





– О-о! Да ты, Шульц, еще и поэт!

– Увы, стихи не мои… Полгода назад один американский фильмец посмотрел с длинным и странным названием «Благослови зверей и детей»… Не смотрел?

– Нет, а что – хороший?

– Не то слово – классное кино! Режиссер – Стенли Крамер, старичок, кстати. Ему уже за шестьдесят, а кино на удивление снял молодежное, чем меня просто убил. Наповал. Короче, Крамер. Американский кинорежиссер – знаешь такого?

– Не слыхал.

– Чувак, ты, я вижу, многое упустил в своей жизни, если не видел такого кайфового фильма. Стихи оттуда, один из главных героев читает в момент, так сказать, крайних невзгод.

Уделав меня, Шульц с довольной улыбкой замолчал.

«И неприличный жест со “срамным” пальцем, надо полагать, тоже оттуда, – подумал я. – Надо же, я его собирался прошибить голливудскими сопляками Спилбергом да Земекисом, а он меня запросто нокаутировал неизвестным Крамером, годящимся им в отцы… Мда, ничего не скажешь, много еще пробелов в моем образовании, много, много… есть над чем работать».

Давно наступил вечер, бульвар Аспазияс был залит неоновым светом. Изредка нам попадались пешеходы, одетые, само собой, по моде семидесятых – брюки клеш, широкие лацканы на пиджаках, обувь на платформе, у женщин – доминировали «мини»… Шокировавших нас прежде эсэсовцев с гестаповцами на нашем пути больше не попадалось, не видно было и полицейских, как их там в Третьем рейхе звали? – шуцманы, вроде как, – вполне себе спокойно вокруг. В двухстах шагах прямо перед нами светилась ядовито-желтым светом неоновая вывеска кафе Luna, вселявшая некоторую надежду на стабильность. Хоть что-то осталось прежним.

– Хоть что-то осталось прежним, – пробурчал под нос Шульц, будто услышав мои мысли.

И тут я вздрогнул, потому что вместо часов «Мира» увидел… часы «Рейха» со свастикой. Ну, а что там действительно могло еще стоять, в самом деле!? Ведь мы же находились в нацистской Риге – главном городе рейхскомиссариата «Остланд», являющегося неотъемлемой частью Германского рейха и, естественно, здесь должны находиться часы Рейха! Какие ж еще?

Чего греха таить, мы с Шульцем внутренне подготовились к любым неожиданностям, но то, что нам представилось вместо знакомого памятника Свободы, повергло во всамделишный шок – такое только в кошмарном сне может присниться!

Памятник, выросший в лучах прожекторов в своей величественной красе был другим!? Да-да, внешне он, конечно, напоминал прежний, остроконечный пилон с медной статуей наверху и опоясывающей его гранитной балюстрадой с барельефами у основания, но вместо привычной – отлитой из меди позеленевшей от времени женской фигуры с воздетыми к небу руками, державшими три золотые звезды, мы увидели мужскую – в церковном римско-католическом облачении с посохом в правой руке и остроконечной шапкой на голове, увенчанной крестом.

– Мать честна́я! Не иначе как епископ Альберт при полном параде, – присвистнул от изумления Шульц.

По бокам монумента реяли на ветру два знамени на длинных флагштоках: слева черно-бело-красный, а справа – со свастикой.

Я как парализованный глядел и глядел на памятник, но тут Шульц больно толкнул в бок и прошептал:

– Смотри-ка у сортира вроде как шпики пасутся…

И точно рядом со входом в подземный туалет, где мы рассчитывали толкнуть мой винил, торчали две подозрительные личности, экипированные в длинные кожаные плащи с поднятыми воротниками и в шляпах, надвинутых по самые брови. Не иначе, как переодетые шуцманы… И дураку было ясно: соваться в подвал по коммерческим делам на глазах у дежуривших молодчиков – значило с ходу попасть в ловко расставленную мышеловку. К тому же вход в туалет оказался платным… Мы с безразличным видом проследовали мимо них, – самые обыкновенные туристы из провинции, глазеющие на исторический монумент.

Поскольку добыча вожделенных банкнот была задачей первостепенной, то отходить от туалета и памятника не имело смысла, поэтому мы погрузились в долгое созерцание «произведения искусства» в надежде, что «братья-близнецы» покинут свой пост.