Создатель звезд

Один очень распространенный квазичеловеческий вид следует описать более подробно, поскольку он играет важную роль в истории нашей Галактики. Жители этих миров, наделенные разумом, хотя и сильно различались по форме и манерам поведения от планеты к планете, имели кое-что общее: все они происходили от какого-нибудь пятиконечного морского обитателя, вроде морской звезды. Со временем это создание выделяло одну конечность для восприятия окружающей среды, а остальные – для перемещения. Затем у него развивались легкие, сложная пищеварительная система и интегрированная нервная система. Дальше воспринимающая конечность образовывала мозг, а остальные адаптировались для беганья и лазанья. Мягкая оболочка, покрывавшая их тела в доисторическое время, превращалась в нечто вроде колючей шерсти. Со временем получалось прямоходящее двуногое разумное животное, оснащенное глазами, ноздрями, ушами, вкусовыми рецепторами и иногда даже электросенсорными органами. Если не обращать внимания на их гротескные лица и то, что рот нередко располагался непосредственно над животом, эти существа выглядели на удивление по-человечески. Однако их тела были обычно покрыты мягкими колючками или густыми волосами, в зависимости от особенностей планеты. Одежду они не использовали, за исключением защиты от мороза в арктических регионах. Их лица, конечно же, редко и с натяжкой можно было счесть человеческими. Нередко вытянутую голову короновали целых пять глаз, а сразу под ними располагалась одна ноздря, служившая не только как орган дыхания и обоняния, но и как орган речи.

Однако внешний вид этих «людей-иглокожих» был обманчив: несмотря на то, что их лица не были похожи на человеческие, в целом природа их ума мало отличалась от нашей. Их органы чувств тоже во многом походили на наши, если не считать того, что в некоторых мирах они обладали большей цветочувствительностью. Кроме того, мне было нелегко понять те расы, которые могли воспринимать электричество, поскольку для этого необходимо освоить целую гамму новых ощущений и сложную систему непривычного символизма. Электрические рецепторы улавливали даже незначительное отличие электрического заряда по отношению к заряду собственного тела. Сначала это чувство использовалось для обнаружения врагов, вооруженных электрическими органами нападения. Но главная его роль была социальной. Оно предоставляло информацию об эмоциональном состоянии ближних. Помимо этого, оно позволяло неплохо предвидеть погоду.



Приведу один пример подобного мира, ярко иллюстрирующий этот тип и в то же время демонстрирующий интересные особенности.

Ключ к пониманию этой расы лежит, я считаю, в ее странном способе репродукции, который был по природе своей общинным. Каждый представитель этой расы был способен произвести на свет нового «представителя», но только в определенные сезоны и только после стимуляции чем-то вроде пыльцы, испускаемой целым племенем и переносимой по воздуху. Частицы этой пыльцы представляли собой не клетки, а чистые «гены», элементарные составляющие наследственности. Территория каждого такого племени была постоянно слегка «ароматизирована» общественной пыльцой; но во время бурных групповых эмоций облако пыльцы становилось настолько насыщенным, что его можно было видеть в форме легкого тумана. Зачатие было возможно только во время этих редких событий. Готовые к опылению индивиды вдыхали пыльцу, выдыхаемую всем племенем. Все они воспринимали эту пыльцу как густой и сложный аромат, в который каждый индивид вносил свою неповторимую лепту. Посредством любопытного психофизиологического механизма индивид, готовый к опылению, был вынужден стремиться к стимуляции полным ароматом племени или по крайней мере большей его части; и действительно, если облако пыльцы недостаточно сложное, зачатия не произойдет. При этом бывало и перекрестное опыление – например, во время межплеменных войн или простого общения между племенами в более развитые времена.

Так, каждый представитель этой расы мог рожать детей. Каждый ребенок, хотя у него и был родитель в роли матери, имел в качестве отца все племя. Успешно опыленные и готовящиеся стать родителями члены племен считались неприкосновенными, и за ними бережно ухаживало все общество. Когда ребенок-«иглокожий» отделялся от родительского тела, его также воспитывало все общество вместе с остальными отпрысками племени. В цивилизованных обществах детей передавали профессиональным няням и учителям.

Перейдем сразу к важным психологическим последствиям такого способа воспроизводства. В этом мире не было места радостям или неприятностям, испытываемым нами при контакте с плотью партнера. Однако члены племени чрезвычайно вдохновлялись ежесекундно меняющимся племенным ароматом. Бесполезно пытаться описать странный вариант романтической любви, которую каждый из них периодически испытывал по отношению к своему племени. Препятствование, подавление, искажение этого чувства стало источником одновременно и самых высоких, и самых низких достижений расы.

Коллективное воспитание детей придавало племени единство и силу, незнакомую более индивидуалистическим расам. Примитивные племена представляли собой группы из нескольких сотен или тысяч представителей, но при развитии цивилизации их размер значительно вырос. Но, несмотря на это, здоровый патриотизм основывался на личном знакомстве всех членов племени. Даже в самых больших племенах любой был по меньшей мере «другом друга друга» любого другого члена племени. С появлением телефона, радио и телевидения племена размером с небольшие наши города могли сохранять достаточный уровень личного общения между своими членами.

Однако существовал некий предел, дальше которого рост племени становился вреден. Даже в самых маленьких и наиболее интеллигентных племенах присутствовало постоянное напряжение между естественной любовью индивида к племени и его уважением к самому себе и его ближним. Но если племенной дух в мелких и в крепких больших племенах оставался здоровым благодаря взаимо- и самоуважению индивидов, в самых больших и менее здоровых племенах гипнотическое воздействие племени глушило личность. Члены племени могли даже окончательно потерять осознание себя и других как личностей и превратиться в примитивные безвольные органы племени. Тогда общество деградировало до уровня стада животных.

На протяжении всего развития истории лучшие умы расы понимали, что высшим искушением было подчинение личности племени. Пророки снова и снова призывали всех оставаться верными самим себе, но их потуги почти полностью оставались бесполезными. Величайшие религии в этом странном мире несли учение не о любви, а о личности. Если в нашем мире люди мечтают об утопии, в которой все будут любить друг друга, «иглокожие» молили о том, чтобы хватило сил «оставаться самим собой», чтобы не подчиниться полностью племени. Подобно тому как мы компенсируем свой закоренелый эгоизм религиозным благоговением перед обществом, эта раса компенсировала свое стремление к стадности религиозным благоговением перед личностью.

В самой чистой и наиболее развитой форме, конечно, вера в себя аналогична вере в любовь в ее лучшем проявлении. Любить – значит желать самореализации возлюбленного и самому получать от этого побочное, но живительное усиление себя. С другой стороны, для того чтобы быть верным самому себе, необходимо любить. Это требует дисциплины отдельной частной личности на службе высшей личности, подразумевающей общество и исполнение духа расы.

Но личностная религия была не более эффективна для «иглокожих», чем религия любви – для нас. Заповедь «люби ближнего своего, как самого себя», часто воспитывает в нас расположение видеть в своем ближнем лишь жалкую имитацию себя и ненавидеть его, если он окажется не тем. У них же заповедь «будь верен себе» вырабатывала склонность быть верным племенному образу мышления.

Индустриальная цивилизация приводила к тому, что многие племена разрастались до неимоверных размеров. А также производила искусственные «суперплемена» или «племена племен», соответствующие нашим нациям и социальным классам. Поскольку экономической единицей испокон веков было племя-коммуна, а не индивид, класс работодателей был представлен небольшой группой мелких и процветающих племен, а рабочий класс – большой группой крупных и нищих племен. Идеологии суперплемен имели абсолютную власть над всеми умами, находящимися под их влиянием.

В цивилизованных районах суперплемена и естественные племена-переростки образовывали удивительного вида ментальную тиранию. По отношению к собственному племени, по крайней мере если оно было небольшим и истинно цивилизованным, индивид мог еще вести себя с умом и проявляя воображение. Он мог испытывать единение со своими сородичами, незнакомое на Земле. Он мог даже уважать себя и других, подходить ко всему с критической точки зрения. Но во всем, что было связано с суперплеменем – в национальном или экономическом смысле, – он вел себя совсем по-иному. Все идеи, поданные ему нацией или классом, должны были приниматься беспрекословно и со рвением. Как только ему встречался какой-нибудь из символов или лозунгов его суперплемени, он терял человеческую личность и становился безмозглым животным, способным лишь на стереотипные реакции. В чрезвычайных случаях его мозг был полностью закрыт для воздействий оппозиции суперплемени. Критическое отношение либо встречалось с откровенной яростью, либо игнорировалось. Индивиды, которые в тесном кругу родного племени проявляли глубокие чувства, понимание и симпатию, под воздействием племенных символов превращались в воплощение безумной ненависти к национальным или классовым врагам. В таком состоянии они способны были на любые жертвы ради предполагаемой славы суперплемени. Они также были очень изобретательны в осуществлении своих агрессивных замыслов по отношению к врагам, которых при благоприятных обстоятельствах могли считать не менее добрыми и умными, чем они сами.

Во время нашего визита на такую планету казалось, что страсти толпы вот-вот полностью и необратимо уничтожат цивилизацию. Все в этом мире делалось все больше под влиянием быстро распространявшейся мании суперплеменизма: делалось фактически не разумно, а в соответствии с чисто эмоциональными призывами почти бессмысленных девизов.

Не стану описывать, как после периода хаоса в этом мире начал устанавливаться новый образ жизни. Этого не происходило, пока экономическими силами механизированной индустрии после безумного внутреннего конфликта не была свергнута власть суперплемен. Только тогда наконец личность снова освободилась. Перспективы расы резко изменились.

Именно в этом мире мы впервые потеряли контакт с его жителями как раз в той точке развития, когда, наладив нечто вроде социальной утопии по всей планете, они испытали первые болезненные волнения духа, перед тем как перейти на некий новый уровень, недоступный еще нам или, по крайней мере, лежавший выше нашего понимания.

Этот наиболее многообещающий мир из многих миров «иглокожих» достиг великого процветания, но погиб в астрономической катастрофе. Вся его солнечная система попала в плотную туманность. Поверхность всех планет этой системы была выжжена.

В нескольких других мирах этого типа мы были свидетелями того, как движение за просветленное мышление последовательно терпело поражение. Мстительные и суеверные племенные культы уничтожали лучшие умы расы и отравляли остальных такими опасными нормами и принципами, что живительные источники чувств и адаптируемости, от которых зависит умственный прогресс, были уничтожены навсегда.



Многие тысячи других квазичеловеческих миров, помимо принадлежавших к классу «иглокожих», пришли к безвременному концу. Один из них, погибший от весьма любопытного несчастливого сочетания обстоятельств, пожалуй, заслуживает краткого описания. Здесь мы нашли расу, чрезвычайно похожую на земную. Когда эта цивилизация достигла примерно нашего уровня, где в обществе нет доминирующей устоявшейся традиции, а естественная наука подчиняется индивидуалистической индустрии, биологи разработали технику искусственного оплодотворения. Но внезапно получил широкое распространение культ иррационализма, инстинкта, жестокости и «божественного» примитивного «дикаря». Эта фигура особенно почиталась, если она соединяла в себе все звериное со способностью управлять толпой. Во главе нескольких государств встали такие тираны, а в так называемых демократических государствах люди этого типа были очень популярны.

Во всех странах женщины желали этих «дикарей» себе в любовники или в отцы своим детям. Поскольку в «демократических» странах женщины добились значительной экономической независимости, благодаря их спросу на оплодотворение «дикарями» все это было поставлено на коммерческую основу. Особые синдикаты отбирали мужчин желаемого типа и присваивали им один из пяти уровней желательности. За умеренную плату, зависящую от уровня желательности отца, любая женщина могла быть оплодотворена «дикарем». Пятый уровень был настолько дешевым, что только совсем жалкие нищие не могли себе его позволить. А плата за совокупление с еще более низким уровнем избранных мужчин была, конечно, значительно выше, поскольку волей-неволей предложение было ограничено.

В недемократических странах события пошли другим путем. В них тиран, принадлежавший к желаемому типу, вызывал всеобщее обожание своей персоны. Он был божьим посланником. Он сам был божественен. Каждая женщина страстно хотела его если не в качестве своего любовника, то хотя бы в качестве отца ее детей. В некоторых государствах искусственное осеменение от Повелителя допускалось только в качестве высшего знака отличия для женщин совершенного типа. Обычные женщины любого класса, однако, имели возможность быть осемененными кем-нибудь из специально отобранных аристократических жеребцов-«дикарей». В некоторых странах сам Повелитель снисходил до того, чтобы стать отцом всего будущего населения.

Результат этого невероятного обычая искусственного осеменения «дикарями», который рьяно соблюдали во всех странах в течение целого поколения и не так явно в течение гораздо большего периода, изменил генетический состав всей расы. Чтобы не потерять адаптируемость к постоянно изменяющимся условиям окружающей среды, любая раса должна любой ценой сохранять свою хрупкую, но могущественную приспособляемость и вариативность. В этом же мире этот драгоценный фактор оказался настолько разбавлен, что перестал действовать. Поэтому раса не могла справиться с чрезвычайно сложными проблемами окружающей среды. Цивилизация пришла в упадок. Раса вступила в фазу, так сказать, псевдоцивилизованного варварства, неспособности к изменениям. Это продолжалось еще несколько миллионов лет, пока все разумные существа не были уничтожены нашествием мелких животных, похожих на крыс, от которых раса не смогла защититься.



Не стоит пересказывать странные судьбы всего множества других квазичеловеческих миров. Я лишь скажу, что в некоторых из них, хотя цивилизация и уничтожалась планомерно на протяжении яростных войн, зерно для восстановления культуры случайно выживало. В одном из них хрупкий баланс старого и нового, казалось, мог длиться бесконечно. В другом, где наука зашла слишком далеко, стала слишком опасной для незрелого вида, кто-то нечаянно взорвал всю планету вместе со своей расой. В нескольких мирах диалектический процесс истории был надломлен вторжением и завоеванием со стороны жителей другой планеты. Эти и многие другие катастрофы безжалостно сокращали число населенных миров.

В заключение добавлю, что в одном-двух из этих квазичеловеческих миров естественным путем возник новый – и более совершенный – биологический вид, который с помощью своего ума и симпатии взял в свои руки власть, начал управлять целой планетой, убедил аборигенов прекратить размножаться, заселил всю планету собственным видом и создал человеческую расу, которая достигла общественного мышления и быстро развилась за пределы нашего понимания. Прежде чем потерять контакт, мы видели, что, сменив старый вид и взяв под свой контроль всю политическую и экономическую деятельность этого мира, новая раса с иронией осознала тщетность всего этого лихорадочного и бесцельного существования. На наших глазах старый порядок сменился более простым новым, при котором население всего мира состояло лишь из незначительного количества семей «аристократов», которые обслуживали машины, были освобождены от тяжелого труда и роскоши и направляли все усилия на исследование космоса и разума.

В некоторых мирах такой переход к упрощенной жизни произошел не путем замены старого вида на новый, а путем простой победы нового мышления в битве со старым.





3. Наутилоиды


В дальнейшем развитии наших исследований, с увеличением количества помощников из множества миров, посещенных нами, наша проницательность в чуждые природы тоже усиливалась. Хотя зона нашего проникновения по-прежнему ограничивалась расами, переживающими знакомый нам духовный кризис, мы постепенно научились входить в контакт с существами, чьи разумы были очень далеки от человеческого по своей организации. Далее я попытаюсь дать некоторое представление об основных типах этих «нечеловеческих» разумных миров. Иногда иные существа, хотя и заметно отличались от нас физически и даже ментально, все же совсем не так существенно разнились с нами, как в тех случаях, о которых речь пойдет в нижеследующей главе.

Физическая и ментальная формы сознательных существ, как правило, являются выражением характера планеты, где они живут. На определенного типа очень больших и имеющих водный покров планетах, например, цивилизацию развили водные организмы. Ни одно живое существо размером с человека на таких огромных планетах не смогло бы выжить на суше: гравитация расплющила бы его о землю. А в воде такого ограничения на размер не было. Одной из особенностей таких планет было то, что из-за выравнивающего действия сильной гравитации на них редко встречались значительные повышения или понижения рельефа. Поэтому они обычно были покрыты неглубоким океаном, из которого повсеместно выступали архипелаги, состоявшие из маленьких, низких островов.



Я опишу для примера один из таких миров – это была самая большая планета, вращавшаяся вокруг мощного солнца.

Та звезда родилась в поздний период галактической истории, если мне не изменяет память, недалеко от плотного центра Галактики, и планеты вокруг нее появились, когда многие из старых звезд уже покрылись коркой из тлеющей лавы. Из-за высокой яркости светила и сильной радиации у ее ближайших планет был (или, относительно читателя, будет) бурный климат. На одной из них похожее на моллюск существо, живущее на прибрежных отмелях, приобрело способность дрейфовать по поверхности океана в своей раковине, напоминающей лодку, следуя таким образом за своей растительной пищей. С течением веков раковина становилась все более приспособленной для навигации. Но простой дрейф был дополнен примитивным парусом – мембраной над спиной этого существа. Со временем этот вид наутилоидов разветвился на множество различных видов. Некоторые из них остались мелкими, другие же нашли преимущество в большом размере и разрослись до габаритов живых кораблей. Один из таких видов и стал интеллектуальным хозяином этой великой планеты.

Корпус обитателей представлял собой прочное судно, очень похожее по форме на славный клипер нашего девятнадцатого века и превышающее по размерам самого большого нашего кита. Заднее щупальце или хвост преобразовалось в руль, который иногда также использовался в качестве двигателя, наподобие рыбьего хвоста. Но, несмотря на то что все они могли до некоторой степени перемещаться собственными усилиями, на большие дистанции они всегда перемещались с помощью огромных парусов. Примитивные мембраны их предков превратились в целую систему парусов из материала, напоминающего пергамент, и костных мачт и рангоутов, управляемых мышцами. Сходство с кораблем усиливалось благодаря двум глазам, смотрящим вниз, по одному с каждой стороны носа. На верхушке передней мачты также были глаза – впередсмотрящие. В мозгу находился чувствительный к магнитному полю орган, служивший надежным средством ориентации. В передней части корпуса располагались два длинных манипуляционных щупальца: во время движения они плотно прижимались к «бортам», а при каких-либо действиях использовались как весьма функциональная пара рук.


Может показаться странным, что подобный вид мог иметь человеческий интеллект. Однако на многих подобных планетах различные цепочки событий привели именно к этому результату. Переход от растительной пищи к животной вызвал быстрое развитие охотничьих навыков, необходимых для преследования более скоростных подводных жителей. Удивительно развился слух: с помощью подводных органов движение рыбы можно было засечь на огромном расстоянии. Полоса вкусовых рецепторов вдоль всей подводной части тела реагировала на постоянно меняющуюся композицию солей в воде и позволяла охотнику выслеживать добычу. Чуткость слуха и вкуса в совокупности с всеядностью, большим разнообразием поведения и сильной социальностью благоприятствовала развитию интеллекта.

Речь, это необходимое средство развитого мышления, была в этом мире двух видов. Для общения на коротких расстояниях использовалось ритмичное подводное испускание газа через отверстие в задней части организма, которые были слышны и анализировались подводными ушами. Связь дальнего действия осуществлялась с помощью специального щупальца на верхушке мачты, подающего семафорные сигналы.

Организованные походы за рыбой, изобретение ловушек, изготовление лесок и сетей, развитие «сельского хозяйства» как на море, так и вдоль берегов, строительство каменных гаваней и мастерских, использование вулканической энергии для плавления металлов и ветра для мельниц, проектирование каналов внутрь островов в поисках минералов и плодородных земель, постепенное исследование огромной планеты и ее картографирование, преобразование солнечной энергии в механическую – эти и многие другие достижения представляли собой одновременно и продукт интеллекта, и возможности для его дальнейшего развития.



Очень странно было очутиться внутри разумного корабля, видеть, как пенятся волны прямо под носом, когда это судно бороздит водные просторы, чувствовать горькие или вкусные потоки, проносящиеся вдоль бортов, ощущать напор воздуха на паруса, когда попадался попутный ветер, слышать ниже ватерлинии бег и бормотание далеких косяков рыб и действительно слышать рельеф морского дна благодаря эху, улавливаемому подводными ушами. Странно и страшно было попасть в шторм, чувствовать, как стонут мачты и вот-вот лопнут паруса, а по корпусу долбят невысокие, но яростные волны этой массивной планеты. Еще было странно видеть, как другие огромные живые корабли рассекают волны, накренившись под ветром, поворачивая свои желтые или краснокоричневые паруса в зависимости от прихотей воздушных потоков, и не менее странно было понимать, что они не созданы человеком, а сами по себе обладают сознанием и имеют свои цели.

Иногда мы видели, как два таких корабля сражались, разрывая паруса друг другу змеевидными щупальцами, вонзая металлические ножи в мягкие «палубы» друг друга или стреляя на расстоянии из пушки. Как чудесно было ощущать взаимное желание в присутствии изящной женщины-корабля, ходить с ней галсами в открытом море, устраивать пиратские погони, нежно ласкать ее щупальцами, что составляло любовные игры этой расы. А сексуальный контакт сильно напоминал взятие одного судна другим на абордаж. Удивительно было наблюдать, как мать ухаживала за своими детьми-суденышками. Следует отметить, кстати, что при рождении дети спускались на воду с борта материнского судна, словно шлюпки: один с левого борта, другой – с правого. Затем они сосали молоко у бортов матери. Играя, они кружили вокруг нее, как утята, или расправляли свои незрелые паруса. Когда штормило или во время длительного путешествия их поднимали на борт.

Во время нашего визита к естественным парусам стал добавляться источник питания и двигатель, крепившиеся к корме. Вдоль множества островных берегов и каналов строились огромные города из бетонных доков. Глаз радовали широкие улицы-каналы этих городов. Они были заполнены парусным и механизированным «народом», среди гигантских взрослых, как рыболовные лодки, сновали дети.



Именно на этой планете мы в самой яркой форме увидели, пожалуй, самую распространенную во всех мирах социальную болезнь – разделение населения экономическими факторами на две почти враждующие касты. Столь велика была разница между взрослыми представителями обеих каст, что нам они сначала казались двумя различными видами, и мы были уверены, что на наших глазах новая и более совершенная биологическая мутация одерживает победу над своим предшественником. Но это было далеко не так.

По внешнему виду «хозяева» сильно отличались от «рабочих», примерно как муравьиная королева от рабочих муравьев. Они имели более элегантную, обтекаемую форму. У них была большая площадь парусов, и они шли быстрее при благоприятной погоде, однако оказывались менее устойчивыми в случае шторма, но при этом были более способными и смелыми навигаторами. Их манипуляционные щупальца были не так сильны, но обладали большей гибкостью. Их восприятие было тоньше. В то же время лишь немногие из них превосходили лучших из работников в выносливости и храбрости, большинство же были гораздо менее стойкими, как физически, так и морально. Они часто страдали некоторыми очень тяжелыми болезнями, которые никогда не поражали рабочих, – в основном это были заболевания нервной системы. Помимо этого, если кто-нибудь из них заражался какой-нибудь инфекцией, свойственной рабочим, но не смертельной для последних, то он почти наверняка умирал. Хозяева также имели склонность к умственным расстройствам, особенно к невротическому самомнению. Вся организация и контроль во всем мире были в их руках. Рабочие, с другой стороны, хотя и страдали от всевозможных заболеваний, свойственных их среде, в целом были более здоровыми психически. Однако при этом они испытывали постоянное и болезненное чувство униженности. Хотя в различных ремеслах и любых незначительного масштаба совместных действиях они могли проявлять интеллект и умение, их разум странным образом парализовывало, если приходилось сталкиваться с действиями большего масштаба.

Менталитеты этих двух каст действительно разительно отличались. Хозяева были более склонны к индивидуальной инициативе и порокам, связанным с самоутверждением. Рабочие же были склонны к коллективизму и порокам подчинения гипнотическому влиянию толпы. Хозяева в целом были более расчетливы, предусмотрительны, независимы, уверены в себе; рабочие были запальчивы, готовы пожертвовать собой в интересах общества, часто имели лучшее представление о правильных целях социальной деятельности и несравнимо более благородны по отношению к оказавшимся в беде.



Во время нашего визита этот мир был взволнован недавними открытиями. До сих пор считалось, что природы двух каст были неизменно зафиксированы божественным законом и биологическим наследием. Но стало очевидно, что это не так и что физические и умственные различия целиком были обусловлены воспитанием. С незапамятных времен касты пополнялись очень любопытным образом. После окончания периода «грудного» кормления все дети, рожденные с левого борта матери, независимо от родительской касты, воспитывались в правящей касте, а с правого борта – в касте рабочих. Однако хозяев, естественно, должно быть меньше количественно, чем рабочих, и такая система привела к чрезмерной многочисленности потенциальных аристократов. Эта проблема была решена следующим образом. Рожденные с правого борта дети рабочих и рожденные с левого борта дети аристократов воспитывались своими родителями, а от «левых» детей рабочих, как правило, избавлялись, принося их в жертву, и лишь немногих обменивали на «правых» детей правящей касты.

С ростом индустриализма и потребности в дешевой рабочей силе, с распространением научных идей и ослаблением религии произошло шокирующее открытие: «левые» дети обоих классов, если их воспитывать как рабочих, становились физически и умственно неотличимыми от самих рабочих. Промышленные магнаты, нуждаясь в обильной дешевой рабочей силе, закричали об аморальности детских жертв, настаивая на том, что излишних «левых» детей следует милосердно отдавать на воспитание рабочим. Вскоре некоторые ученые-раскольники совершили еще более подрывное открытие: «правые» дети, воспитанные как аристократы, приобретали лучшие линии, большие паруса, изящную фигуру и аристократическое мышление правящей касты. Представители последней попытались предотвратить распространение этой информации, но некоторые сентименталисты из их касты все же вынесли ее на свет и стали проповедовать новую притягательную доктрину социального равенства.

На протяжении нашего визита мир пребывал в ужасном беспорядке. В отсталых океанах старая система все еще не оспаривалась, но во всех более развитых регионах планеты бушевала отчаянная борьба. В одном архипелаге в результате социалистической революции к власти пришел класс рабочих. И установилась преданная своей идее, но жестокая диктатура, которая пыталась так спланировать жизнь общества, чтобы следующее поколение было гомогенным и нового вида, совмещающего в себе лучшие черты обоих классов. На остальной территории хозяева смогли убедить своих рабочих, что новые идеи были ложными и низкими и, несомненно, привели бы к всемирной нищете и голоду. Очень умно было привлечено внимание к смутному, но все усиливавшемуся подозрению, что «материалистическая наука» ошибочна и ведет в тупик и что механизированная цивилизация заглушает духовный потенциал расы. Умелая пропаганда распространила идеал некоего совместного государства «левых и правых бортов», объединенного властью популярного диктатора, который, говорилось, возьмет на себя власть «по божественному праву и по воле народной».

Конечно же, между этими двумя типами социальной организации разгорелась отчаянная борьба. Не одна гавань, не одно морское течение окрасились кровью во время кампаний мирового масштаба. Во время смертельной схватки все самое человечное и лучшее с обеих сторон было подавлено военной необходимостью. С одной стороны, желание построить объединенный мир, где каждый индивид вел бы свободную и полноценную жизнь на службе мирового сообщества, заглушалось жаждой мести шпионам, предателям и еретикам. С другой – смутные и робкие порывы к более благородной, менее материалистической жизни были хитро трансформированы реакционными лидерами в ярость против революционеров.

Воспроизводство материальных благ цивилизации очень быстро совсем рассыпалось. И лишь когда раса опустилась почти до уровня варварства, напрочь забыв все безумные традиции больной цивилизации вместе с истинной культурой, лишь тогда дух этих «кораблелюдей» смог вновь встать на путь развития. И лишь много тысячелетий спустя он пробился на тот высший уровень бытия, о котором мне еще предстоит поведать.





Глава VI. Намеки Создателя звезд




Не следует думать, что триумф разумных рас в Галактике – обычное дело. До сих пор я говорил в основном об удачных, таких как «иглокожие» и наутилоиды, которые в конце концов преодолели кризис и достигли просветления, и лишь упомянул про сотни, тысячи несчастных миров. Такой выбор не случаен, ведь я ограничен в объеме повествования; кроме того, именно этим двум мирам вместе с некоторыми еще более странными сферами, которые будут описаны в следующей главе, суждено было оказать наибольшее влияние на судьбы всей Галактики. Однако история многих других миров «гуманоидного» ряда была ничуть не беднее. Отдельные частные жизни в них были не менее разнообразны, чем где-либо, и не менее насыщены несчастьями и радостями. Одни достигали триумфа, другие на последней стадии претерпевали быстрое падение или медленную, но величественную трагедию. Но поскольку эти миры не играют особой роли в совокупной истории Галактики, о них лучше промолчать, равно как и о бесчисленном множестве миров, которые так и не достигли даже человеческого уровня разума. Повествовать о судьбе каждого из этих миров – все равно что описывать жизнь каждого жителя Земли, забыв об общей картине общества.

Я уже говорил, что, видя гибель одного разума за другим, мы все больше ужасались бесполезностью этих смертей и кажущейся бессмысленностью вселенной. Великое количество миров, преодолев невероятные несчастья, так близко подбирались к социальному миру и счастью – только чтобы потерять все и навсегда. Зачастую беду приносил какой-нибудь тривиальный изъян в темпераменте или в биологической природе. Некоторым расам не хватало ума, другим не хватало социальной мотивации, чтобы справиться с проблемами объединенного мирового сообщества. Одни гибли от эпидемии до того, как окрепнет медицина, другие вымирали вследствие перемены климата, многие – из-за разрежения атмосферы. Иногда конец наступал от попадания в плотные облака пыли или газа или в результате бомбардировки гигантскими метеорами. Не одна планета погибла от падения ее спутника. Меньшее тело, вращаясь вокруг большего, бесчисленные века пролетало сквозь очень разреженное, но непрестанно присутствующее облако свободных атомов межзвездного пространства, теряя кинетическую энергию. Его орбита сужалась, сначала незаметно, потом все быстрее и быстрее. Это приводило к усилению океанских приливов большей планеты, которые топили почти всю цивилизацию. Потом, под усиливающимся действием гравитации, луна начинала разрушаться. Сначала на большую планету обрушивались лунные океаны, затем падали горы, и под конец – гигантские огненные части ядра. Если ни одно из этих несчастий не становилось причиной гибели мира, то он все равно был обречен. Собственная орбита планеты, неизбежно сужаясь, приводит каждый мир ближе к солнцу, и по мере приближения к нему условия на планете рано или поздно становятся непереносимыми, и постепенно все живое бывает сожжено.

Разочарование, страх, ужас неоднократно охватывали нас, когда мы становились свидетелями этих гигантских катастроф. Агония жалости к последним выжившим в этих мирах была неотъемлемой частью нашего учения.

Наиболее развитые из погибших рас не нуждались в нашей жалости, потому что они, казалось, способны были встретить конец всего, что было взлелеяно ими, в спокойствии, даже со странной невозмутимой радостью, которую мы на тот момент еще никак не могли понять. Но немногие, лишь единицы, достигали такого состояния. И только несколько из великого множества миров могли пробиться к социальному миру и полноте, к которым стремились все. В менее развитых мирах очень немногие индивидуумы смогли достичь удовлетворения жизнью даже в узких пределах их собственной несовершенной природы. Без сомнения, отдельные представители, тут и там, почти в каждом мире добивались не только счастья, но и радости, которая выходила за пределы всякого понимания. Но нам, подавленным страданиями и тщетностью тысяч рас, казалось, что само это счастье, этот экстаз – был ли он присущ только разрозненным представителям или целым мирам – в конце концов были ложны и что те, кто нашел их, всего лишь одурманены собственным нетипичным блаженством духа. Потому что, несомненно, это делало их нечувствительными к ужасу, окружавшему их.



Постоянным мотивом нашего паломничества оставалось то стремление, которое некогда вело людей на Земле в поисках Бога. Да, все мы как один покинули свои родные планеты с целью выяснить, кто он, тот дух, которого все мы в глубине души знали и нерешительно лелеяли, дух, который земляне иногда называют гуманным, – Повелитель Вселенной или изгнанник, всемогущий или бессильный. И теперь мы начинали понимать, что если у космоса и есть повелитель, то не такой вот дух, а какой-то другой, который, создавая бесконечный фонтан миров, заботился не о существах, порожденных им, а о чем-то другом, нечеловеческом, непонятном.

Однако наравне с унынием мы все сильнее испытывали жажду бесстрашно посмотреть в лицо этого духа космоса, каким бы он ни был. Продолжая свое путешествие, переходя снова и снова от трагедии к фарсу, от фарса к величию, от величия зачастую к финальной трагедии, мы все сильнее чувствовали, что некий ужасный, святой и одновременно невообразимо опасный и смертельный секрет находится по ту сторону нашего понимания. Снова и снова мы разрывались между ужасом и очарованием, между гневом против вселенной (или Создателя) и беспричинным благоговением.

Точно такой же конфликт можно было наблюдать во всех мирах, которые обладали менталитетом, схожим с нашим. Наблюдая за этими мирами и фазами их позднего развития, пытаясь нащупать путь на следующий уровень духовного становления, мы наконец научились ясно видеть начальные этапы эволюции любой планеты. Даже в самые примитивные эпохи любого обычного разумного мира в некоторых умах присутствовало побуждение искать и воспевать что-нибудь вселенское. Этот импульс сначала затенялся желанием покровительства некоей могучей силы. Неизбежно эти существа приходили к выводу, что это нечто и было Властью и что надо было молиться, чтобы умилостивить ее. Так, они считали, что существовал некий всемогущий тиран вселенной, а самих себя видели его возлюбленными детьми. Но со временем их пророки понимали, что не одной лишь Властью восхищалось сердце. Тогда теория возводила на трон Мудрость, или Закон, или Справедливость. И после некоторого периода поклонения какому-нибудь воображаемому законодателю или самому святому закону эти существа обнаруживали, что все эти концепции тоже слишком неадекватны, для определения того неописуемого величия, которое их сердце чувствовало и безмолвно воспевало во всем.



Во всех мирах, где мы теперь стали бывать, перед поклоняющимися открылись альтернативные пути. Одни надеялись встретиться лицом к лицу со своим скрытым богом исключительно с помощью медитации, направленной на познание себя. Очищая себя от всего малозначительного, от всех банальных желаний, пытаясь видеть все беспристрастно и со вселенской симпатией, они надеялись слиться с духом космоса. Нередко они многого достигали на пути самосовершенствования и пробуждения. Однако из-за этой внутренней замкнутости многие из них становились нечувствительными к страданиям своих менее просветленных товарищей и забывали об обществе. Во многих мирах этот духовный путь избирался всеми наиболее живыми умами. И поскольку основное внимание расы оказывалось направлено на внутреннюю жизнь, материальное и социальное развитие становилось обречено. Естественные науки переставали развиваться. Механическая сила так и оставалась непознанной, равно как и медицина и биология. Как следствие, эти миры впадали в стагнацию и раньше или позже погибали от какой-нибудь катастрофы, которую вполне можно было бы предотвратить.

Был еще один путь, найденный созданиям более практичного склада ума. Они направляли все свое преувеличенное внимание на окружающий их мир и обычно находили то, что искали, в ближних своих, во взаимопонимании и любви между людьми. В самих себе и во всех остальных они больше всего ценили любовь. И их пророки вещали, что то, чем они всегда восхищались, дух вселенной, Создатель, Всемогущий, Всемудрейший, был также и Вселюбящим. Так давайте же любить друг друга и служить Богу-Любви. И так в течение эры, короткой или долгой, они изо всех сил старались любить и становиться частью друг друга. Они развивали теории в защиту теории Бога-Любви. Они назначали жрецов и строили храмы Любви. И поскольку жаждали они безнравственности, то говорили, что любовь – это способ получить вечную жизнь. Тем самым понятие любви, которой не нужно вознаграждения, оказывалось искажено.

В большинстве миров эти «практики» доминировали над медитаторами. Раньше или позже практическое любопытство и экономические потребности порождали материальные науки. Ища во всех направлениях с помощью этих наук, они нигде – ни в атоме, ни в галактике, ни даже в сердцах – не могли обнаружить признака Бога-Любви. И с лихорадкой механизации, эксплуатацией рабов хозяевами, страстями межплеменной вражды, духовным загрубением маленький огонек восхваления в их сердцах становился меньше, чем когда-либо, настолько, что становился неразличим. И пламя любви, долго раздуваемое мехами доктрины, теперь задыхалось от всеобщей тупости и превращалось в слабое тление, которое было скорее всего лишь похотью. С горьким смехом и яростью измученные создания сбрасывали с трона образ Бога-Любви в своих сердцах.

И так, лишенные любви, несчастные существа оказывались лицом к лицу с неумолимыми проблемами их механизированного и истерзанного ненавистью мира.

Этот кризис мы все отлично знали в своих собственных мирах. Многие миры во всех концах Галактики так и не смогли его преодолеть. Но в некоторых какое-то чудо, которое мы пока не могли четко осознать, поднимало рядовые умы на высший уровень мышления. Об этом я еще скажу позже. А пока отмечу только, что в тех немногих мирах, где это случалось, мы неизбежно замечали сразу перед тем, как умы обитателей уходили за пределы нашего понимания, новое чувство ко вселенной – чувство, которое нам было трудно разделить. И только когда мы научились вызывать в себе нечто похожее, смогли проследить судьбы этих миров.

Однако по мере хода нашего паломничества наши собственные желания начали меняться. Нам показалось, что мы были не правы, разыскивая среди звезд божественно гуманный дух, которым больше всего дорожили в себе и других смертных во всех мирах. Мы все в меньшей степени верили, что именно Любовь стоит за всеми звездами. Все в большей степени мы хотели просто открыть свои сердца и принять без страха любую истину, какую будем способны осознать.

Был такой момент, когда, думая и чувствуя в унисон, мы сказали друг другу: «Если Создатель звезд есть Любовь, мы знаем, что это должно быть правильно. Если нет, если он – нечто иное, некий нечеловеческий дух, это должно быть правильно. А если он – ничто, если звезды и все остальное не созданы им, а сами по себе, и если этот возлюбленный дух есть не что иное, как плод нашего воображения, то и это должно быть правильно, а вовсе не что-либо иное. Ведь мы не можем точно знать, должна ли любовь быть на троне или на кресте. Мы не можем знать, какой дух правит, потому что трон окутан тьмой. Мы знаем, мы видели, что в судьбах звезд любовь действительно играет роль мученика – и справедливо, – доказывая саму себя и во славу трона. Любовь и все человечное мы лелеем в своих сердцах. Однако мы приветствуем и трон, и неизвестное на нем. Будь то Любовь или нет, наши сердца приветствуют это, отвергая разум.