Создатель звезд
Часть 10 из 41 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Как скотоводы и пастухи, Третьи Люди очень рано начали применять селективное скрещивание; и они все больше увлекались совершенствованием и улучшением всех видов животных и растений. Предметом гордости каждого местного вождя было не только то, что мужчины его рода смелее, а женщины красивее, чем у всех других, но также и то, что медведи на его территории – самые лучшие и самые чистопородные медведи и что птицы строят более аккуратные гнезда и обладают более хорошими летными и певческими качествами, чем где бы то ни было. И так далее, по всем животным и растениям.
Это управление всей биологией достигалось сначала за счет простых экспериментов по скрещиванию, но позднее и все чаще за счет предварительной физиологической обработки молодого животного, зародыша и (еще позднее) зародышевой плазмы. В результате возник бесконечный конфликт, часто вызывавший столкновения истинно религиозного негодования между мягкосердечными, кто сжимался при причинении боли, и страстно преданными манипулированию, кто хотел создавать новое во что бы то ни стало. Разумеется, это столкновение происходило не только между индивидуумами, но и в каждом мозгу, потому что все были врожденными охотниками и манипуляторами, но при этом все имели еще и привязанность к дичи, которую они подвергали мучениям. Неприятность усиливалась склонностью к откровенной жестокости, обнаружившейся даже среди мягкосердечных. Этот садизм в своей основе имел почти мистическое уважение к чувственному опыту. Физическая боль, будучи наиболее значительным из всех ощущаемых качеств, считалась наиболее уважаемой. Следовало бы ожидать, что это должно приводить скорее к самоистязанию, чем к жестокости. Иногда так и происходило. Но, как правило, те, кто не мог переносить боль в собственном теле, были тем не менее способны склонить себя к тому мнению, что, причиняя боль низшим животным, они создают жизненно устойчивую психическую реальность – и потому очень совершенную. Именно чрезмерно глубокая реалистичность боли, говорили они, и делает ее невыносимой для людей и животных. Лишь осознанная с беспристрастностью божественного ума, она являлась в своей истинной красоте. И потому человек, заявляли они, способен оценить ее совершенство даже когда ей случается возникать не у людей, а у животных.
Хотя Третьи Люди и были лишены интереса к систематическим размышлениям, их головы очень часто были заняты делами, лежавшими далеко в стороне от частной или общественной экономики. Они экспериментировали не только с эстетическими, но и с мистическими пристрастиями. И хотя они были лишены хотя бы отчасти правильного восприятия тех удивительно красивых сторон человеческой личности, которыми их предшественники восхищались как высшим достижением жизни на планете, Третьи Люди со своей стороны пытались создать наилучший тип человека – и тем самым, разумеется, наилучший тип животного. Они рассматривали его в двух аспектах. В первую очередь человек был самым превосходным из животных, одаренным уникальными способностями. Он был, как зачастую говорилось, самым удачным творением Бога. Но во вторую очередь, поскольку его особые качества заключались в проникновении в природу всего живого и в его способностях к управлению, он и сам был и рукой Божьей, и Божьим глазом. Эти соображения вновь и вновь выражались в религиях Третьих Людей, в изображениях божества как смешанного животного, с крыльями альбатроса, с челюстями большого волка, с ногами оленя и так далее. Человеческий же элемент был представлен в этом божестве руками, глазами и половыми органами человека. А между богоданных рук лежал мир со всем его разнообразным населением. Очень часто мир представлялся как продукт примитивного могущества Бога, но также, в процессе развития, радикально измененного и преобразованного, отчасти извращенно, в совершенство, но опять-таки при участии рук.
В большинстве культур, созданных Третьими Людьми, доминировало смутное поклонение Жизни как всеобъемлющему духу, выражавшему себя в мириадах самых разных индивидуумов. И в то же время интуитивная преданность всему живому и смутно осознаваемой жизненной силе зачастую соединялась с садизмом. Потому что изначально подразумевалось: то, что казалось высочайшим благом высшему существу, могло казаться нестерпимым для низших; и, как уже отмечалось, сама боль была признана высшим совершенством этого вида людей – это опять, уже в другом обличье, садизм выставлял себя. Поклонение Жизни как посреднику или объекту было объединено с поклонением окружающей среде, как объекту жизненного субъективизма, как тому, что остается чуждым самой жизни, мешая ее развитию, искажая ее, но тем не менее делая ее вообще возможной и, за счет ее собственного сопротивления, стимулируя высшие проявления. Боль, считалось, была наиболее ярким осознанием священной и всеобщей Цели.
Шкала времени 3
Масштаб в 100 раз превышает масштаб предыдущей шкалы.
Несомненно, весьма неточная.
Мысль представителей третьей генерации человеческих племен никогда не была систематической. Но точно таким же образом, как описано выше, она стремилась рационализировать свое мрачное ощущение красоты, которая включала одновременно и торжество, и крушение Жизни.
2. Дисгрессия Третьих Людей
Таковой была, при беглом описании, физическая и умственная природа третьего человеческого вида. Несмотря на многочисленные крушения, дух Третьих Людей снова и снова возвращался к следованию биологическим интересам на протяжении тысяч разнообразных культур. Вновь и вновь народ за народом выбирались из дикости и варварства в относительную просвещенность; и чаще всего, хотя и не всегда, основной «темой» этого состояния была некая особая склонность то ли к биологическому творчеству, то ли к садизму, то ли к тому и другому вместе. Для человека, рожденного в таком обществе, не существовало определенных доминирующих факторов. В этот период человек был подавлен скорее многосторонностью человеческой деятельности. Он обычно замечал богатство взаимного общения, социальной организации и промышленных новшеств, искусства и размышления – всего, что было изначально в этой общей матрице, и личной борьбы за самосохранение или самовыражение. Однако историк смог бы очень часто разглядеть в обществе, вдобавок к его разнообразному усложнению, некую единственную управляющую струну.
Вновь и вновь далее, с интервалами в несколько тысяч или несколько сотен тысяч лет, человеческое желание перемен производило сильные изменения во флоре и фауне Земли, и время от времени оно оказывалось направленным на задачу переделки и самого человека. Вновь и вновь, по множеству причин, эта попытка терпела крах, и племена вновь погружались в хаос. Иногда, конечно же, в развитии культуры возникал некий промежуточный эпизод, проходивший совершенно в ином ключе. Однажды, на заре истории вида и перед тем, как его природа обрела некоторую стабильность, возникла непромышленная цивилизация глубоко интеллектуального типа, почти напоминавшая ту, что была в Греции. Временами, но не очень часто, третьи племена устремлялись в совершенно нелепую мировую промышленную цивилизацию, по типу американизированных Первых Людей. В большинстве же случаев их интерес слишком сильно замыкался на других делах, чтобы быть связанным непосредственно с механическими устройствами. Но как минимум в трех случаях он не удержался. Из этих трех цивилизаций одна извлекала почти всю свою энергию из ветра и падающей воды, одна из приливов и отливов и одна из подземного тепла. Первая, избежавшая самых тяжелых последствий индустриализации за счет своих ограниченных энергетических возможностей, тлела несколько сотен тысячелетий в бесплодном равновесии, пока не была разрушена какими-то неизвестными бактериями. Вторая, к счастью, была более короткой; но ее пятидесяти тысяч лет неукротимого расточительства энергии приливов оказалось вполне достаточным, чтобы заметно исказить орбиту Луны. Созданный ею мировой порядок со временем рухнул после ряда промышленных войн. Третья продержалась четверть миллиона лет в качестве исключительно разумной и эффективной организации всего мира. В течение большей части ее существования наблюдалась почти полная социальная гармония, со столь же незаметными внутренними противоречиями, как это происходит в огромном улье. Но и эта цивилизация со временем пришла в упадок, на сей раз из-за неудачных попыток вывести особые человеческие типы для специальных промышленных целей.
Индустриализация, однако, была не более чем отклонением, чем-то затянувшимся гибельным и бесполезным в жизни этих племен. Но бывали и другие отклонения. Существовали, например, культуры, сохранявшиеся иногда несколько тысяч лет, которые были основаны на музыке. Такого бы не могло произойти среди Первых Людей, но, как уже говорилось, у третьей генерации человеческих племен были удивительны развит слух и эмоциональная чувствительность к звукам и ритмам. Соответственно, точно так же, как Первые Люди в пору расцвета были ввергнуты в дикость из-за иррациональной навязчивой идеи механического совершенствования и изобретательности, так и Третьи Люди сами подвергали себя многократному уничтожению из-за собственного интереса к управлению биологией, но время от времени именно музыкальный дар гипнотизировал их.
Из этих находящихся под влиянием музыки культур самой замечательной была одна, в которой музыка и религия соединились в форме тирании, не менее жестокой, чем при союзе науки и религии в далеком прошлом. Весьма уместным будет подробно остановиться на нескольких ее моментах.
Третьи Люди были весьма подвластны стремлению к личному бессмертию. Их жизнь была очень коротка, а любовь к жизни – весьма сильным чувством. Им казалось трагическим изъяном в природе существование того факта, что мелодия личной жизни должна или затихнуть, перейдя в мрачное одряхление, или быть грубо оборвана, никогда не повторяясь вновь. И вот теперь музыка обрела особое значение для этой расы. Их занятие ею было столь поглощающим, что они были готовы принять ее как своего рода скрытый смысл и реальность всего окружающего. В свободные часы, вырвавшись из трудной, а иногда и трагической жизни, группы крестьян обычно пытались отвлекаться, вызывая в собственном воображении с помощью пения, свирели или скрипки особый мир, более прекрасный, более реальный, чем их, полный повседневных забот и труда. Концентрируя свой чувствительный слух на неисчерпаемом разнообразии тона и ритма, они воображали, что охвачены живым присутствием музыки и, таким образом, переносятся в куда более очаровательный мир. Нет ничего удивительного, что они верили в то, что каждая мелодия была духом, ведущим свою собственную жизнь внутри музыкальной вселенной. И неудивительно, что они представляли себе, что, симфония или хор сами по себе единичные духи, принадлежащие всем их участникам. Неудивительно, что им казалось, что когда мужчины и женщины слушали глубокую музыку, рушились барьеры их индивидуальности, так что они становились одной душой благодаря единению с музыкой.
Пророк родился в горной деревушке, где прирожденное поклонение музыке было крайне сильным, хотя и совершенно неформализованным. Со временем он научил свою крестьянскую аудиторию подняться до самого крайнего наслаждения и самой восхитительной печали. Затем, в конце концов, он начал, после размышлений, излагать свои мысли уже по праву великого барда. А позже он очень легко убедил людей, что музыка – та же реальность, а все остальное всего лишь иллюзия, и что живым духом вселенной является чистая музыка, и что каждое отдельное животное и человек, хотя они и имели тело, которое должно умереть и навсегда исчезнуть, имели еще и душу, которая была музыкой и была вечной. Мелодия, говорил он, есть мимолетная скоротечность вещей. Она возникает, и она прекращается. Великая тишина пожирает ее и, по-видимому, растворяет. Течение – вот сущность ее бытия. Однако если для мелодии остановиться означает умереть насильственной смертью, то сама музыка, утверждал пророк, имеет при этом вечную жизнь. После тишины она может возникнуть вновь, со всей своей бодростью и живостью. Время не может состарить ее – потому что ее дом лежит в стране вне пределов времени. И эта страна, так со всей серьезностью проповедовал молодой музыкант, является родной также для каждого мужчины и женщины, и даже более того, для всего живого, что имеет хоть какой-то музыкальный дар. Те, кто искал бессмертия, должны стремиться разбудить свои сокрушенные души для мелодии и гармонии. И согласно степени их музыкальной самобытности и искусности будет определено их место в вечной жизни.
Учение и страстная мелодичность пророка разносились словно пламя. Инструментальная и вокальная музыка доносилась с каждого пастбища и участка поля. Правительство пыталось подавить это под предлогом влияния на продуктивность сельского хозяйства, но на самом деле из-за необыкновенной значимости этого факта, находившем отражение даже в сердцах изысканных дам и угрожавшем уничтожить многовековую благообразность. Более того, и сам общественный порядок начал давать трещины. Потому что многие начали открыто заявлять о том, что важным является не аристократическое рождение и даже не способность к освященным веками музыкальным формам (так высоко ценимыми бездельниками), а именно дар самопроизвольного эмоционального выражения в ритме и гармонии. Преследование же лишь усиливало новую веру величественной компании страдальцев, которые, как утверждалось, продолжали триумфальное пение даже в огне.
Однажды сам священный монарх, до сих пор строго придерживавшийся обычаев и традиций, заявил, отчасти искренне, отчасти из политических соображений, что и он фактически обращен в веру собственного народа. Бюрократия сменилась просвещенной диктатурой, монарх принял титул Высочайшей Мелодии, а весь общественный уклад был переделан большей частью в духе крестьянства. Ловкий государь, поддерживаемый стремлением к равноправию со стороны всего народа и воспользовавшийся быстрым и повсеместным распространением этой веры, завоевал весь мир и основал всеобщую Церковь Гармонии. Сам же пророк тем временем, испугавшийся собственного столь великого успеха, удалился в горы, чтобы совершенствовать свое искусство в условиях величайшей тишины или под музыку ветра, бури и водопада. Однако вскоре тишина была нарушена звуками воинских труб и хорами проповедников, которых, приветствуя его, послал император, чтобы препроводить того в столицу. С великим почестями, хотя и не обошлось без потасовки, он был доставлен и временно помещен в Высший Храм Музыки. Там он стал узником, получив титул Великого Божьего Гласа, и использовался правителями мира как нуждающийся в интерпретации оракул. В течение нескольких лет казенная музыка храма и встречи с делегациями со всех мест повергли его в буйное помешательство; в таком состоянии он был еще более полезен властям.
Вот так была основана Священная Империя Музыки, которая установила везде единый порядок и предоставила человеческим племенам цель на целое тысячелетие. Песнопения проповедника, интерпретируемые рядом выдающихся властителей, стали основой величайшей системы законодательства, вытеснившей постепенно все местные кодексы благодаря эффективности самой своей божественной власти. Корнями ее было безумие, но окончательным выражением становилось замысловатое чувство общности, подкрашенное пышными, но безобидными цветами безрассудства. Индивидуум повсеместно пользовался хотя и безмолвным, но уважением как биологический организм, имеющий определенные потребности или права и определенные общественные обязанности, но язык, на котором разрабатывался и выражался этот принцип, был специфическим жаргоном, основанным на представлении, что каждое человеческое существо было мелодией, требовавшей завершения в единстве с куда более великой музыкальной темой общества.
Ближе к концу этого тысячелетия устойчивого порядка среди приверженцев веры произошел раскол. Новая и воинственно настроенная секта заявила о том, что истинный дух музыкальной религии был подавлен священнослужителями. Основатель религии проповедовал вечное блаженство посредством личного музыкального опыта, за счет эмоционального единения ее с Божественной Музыкой. Но мало-помалу, как говорили, церковь утратила эту главную истину и подменила ее пустым интересом к внешним формам и принципам мелодичности и полифонии. Вечное блаженство с официальной точки зрения не имело ничего общего с субъективным опытом, а достигалось лишь за счет соблюдения правил весьма сложной музыкальной техники. И что же представляла собой эта техника? Вместо того чтобы сделать социальный уклад жизни практическим выражением божественного закона музыки, священнослужители и государственные мужи неверно истолковывали эти божественные законы, чтобы удовлетворить лишь социальные выгоды, в то время как истинный дух музыки был утрачен. Тем временем, с другой стороны, имело место и противодействие его возрождению.
Такое эгоистичное и душеспасительное настроение бунтовщиков было осмеяно. Людям было предписано заботиться более о божественных и исключительно разрешенных формах музыки как таковой, чем о своем собственном эмоциональном состоянии.
Но именно благодаря протестующим случилось так, что биологический интерес расы, до сих пор придавленный субординацией, стал самим собой. Спаривание, по крайней мере среди большинства религиозно настроенных женщин, постепенно стало регулироваться желанием иметь детей, которые имели бы выдающиеся музыкальные способности. Биологические науки были весьма недоразвитыми, но общий принцип селективного отбора был уже известен. За целый век подобного подхода к улучшению породы ради музыки, или скрещивания «душ», это переросло от формы частного стиля в навязчивую идею всей расы и стало до такой степени успешным, что через некоторое время новый тип людей стал всеобщим и преуспевал и множился при одобрении и религиозном поклонении всех обычных индивидуумов. Эти новые существа, разумеется, были чрезвычайно чувствительны к музыке, настолько сильно, что пение жаворонка вызывало у них ужасные страдания своим примитивизмом, а реагируя на любую музыку человеческого существа – музыку, отвечающую их требованиям, – они неизменно впадали в транс. Под действием же музыки, не соответствующей их вкусам, они были готовы впасть в бешенство и убить исполнителей.
Нам нет необходимости специально рассматривать все стадии, по которым потерявшая рассудок раса постепенно подчиняла себя причудам этих созданий человеческого каприза, до того короткого периода, когда они стали правящей кастой тиранов, музыкальной теократией. Нет нам нужды рассматривать и то, как они принизили общество до полного хаоса и как на протяжении целого века беспорядков и убийств человечество вновь обрело рассудок, но при этом еще и столь горькое разочарование, что попытки переориентировать направление их усилий были лишены истиной решимости. Всеобщая цивилизация раскололась на куски и так и не была восстановлена, и после того раса несколько тысячелетий покоилась, будто земля под паром.
Вот так закончилось возможно самое бесперспективное заблуждение человеческой расы. Рожденное от настоящего и сильного эстетического опыта, оно до самого конца оставалось в некотором смысле в тисках безумного благородства.
Было у Третьих Людей много десятков других культур, разделенных зачастую долгими веками варварства, но их следует пропустить в этом коротком обзоре. Большинство их по своей сути были чисто биологическим. Так, в одной доминировал интерес к полетам и поэтому к птицам, другая обращала особое внимание на метаболизм, некоторые отличались интересом к сексуальным способностям и очень многие – к некоторым общим, но в большинстве случаев ненаучным методам евгеники. Все это мы должны пропустить, чтобы скорее перейти к рассмотрению величайшей из всех рас третьей генерации человеческих племен, с героическими усилиями преобразовавшей себя в новую форму.
3. Живое искусство
Как раз после необычно долгого периода упадка дух Третьих Людей и достиг своего наивысшего великолепия. У нас нет необходимости прослеживать все стадии того, как эта просвещенность была достигнута. Достаточно будет заметить, что результатом явилась очень удивительная цивилизация, если такое слово можно применить к укладу жизни, для которого понятие архитектуры была абсолютно неизвестно, одежда использовалась лишь тогда, когда была необходимость в тепле, а существовавшее промышленное производство было полностью подчинено сферам, не имеющим отношения к человеку.
На заре истории этой культуры потребности охоты и сельского хозяйства, а также стихийные устремления к управлению окружающей жизнью дали толчок к развитию примитивной, но полезной и крепкой системы биологического знания. Еще до того момента, как эта культура объединила всю планету, сама биология дала начало для развития химии и физики. В то же самое время вполне удачно управляемое производство, основанное прежде всего на энергии ветра и воды, а позже на подземном тепле, позволяло расе получать все желаемые материальные блага и массу времени, свободного от дел, требуемых для поддержания собственного существования. Не было бы другого, более сильного и преобладающего интереса, производство само по себе, вероятно, приковало бы к себе внимание расы, даже если у нее было бы множество интересов. Но у этой расы преобладающим был интерес к живым существам, который укрепился в ней еще до развития производства. Эготизм, или самомнение, среди Третьих Людей не мог быть удовлетворен ни экономической мощью, ни одним всего лишь показным бахвальством богатством. И нельзя сказать, что раса была защищена от эготизма. Напротив, она утратила почти весь тот спонтанный альтруизм, который был достигнут Вторыми Людьми. Но в большинстве периодов лишь одна разновидность личного хвастовства, столь притягательного для Третьих Людей, была связана непосредственно с примитивным интересом к «богатству». Единственным знаком респектабельности было обладание различными уникальными зверями, независимо от того, были ли они экономически продуктивны или нет. Чернь, разумеется, удовлетворялась одним лишь количеством или, самое большее, приличным качеством известных пород. Но более рафинированные индивидуумы пользовались и похвалялись более строгими принципами эстетического совершенства в своих методах управления живыми формами.
На самом деле, как только раса обрела способность к биологическим изменениям, она создала весьма удивительное новое искусство, которое мы могли бы назвать «изобразительное живое искусство». И это должно было стать главным средством выражения новой культуры. Им пользовались повсеместно и с религиозной страстью, потому что оно было очень близко связано с верой в божественность жизни. Каноны этого искусства и заповеди этой религии менялись из века в век, но в целом известные базовые принципы сохранялись. Или, правильнее сказать, хотя и было почти универсальное соглашение, что высшая цель практики «живого искусства» не должна осуществляться в духе прагматизма, имелись две группы конфликтующих принципов, которых придерживались противостоящие друг другу секты. Одно из направлений живого искусства подразумевало стремление пробуждать полную потенциальную возможность каждого естественного типа, как гармоничного и совершенного естества, или производить новые типы, в той же мере соответствующие гармонии. Другие гордились тем, что производили монстров: какая-нибудь единственная способность развивалась в ущерб гармоничному развитию и улучшению всего организма в целом. Так, была выведена птица, которая могла летать быстрее, чем всякая другая, но она не могла репродуцироваться и выкармливать потомство, и поэтому ее можно было воспроизводить только искусственно. Либо же, по-другому, определенные черты, несовместимые с природой, создавались в организме и развивались в опасном и уродующем дисбалансе. Для примера можно отметить, что одним из широко обсуждаемых проявлений мастерства было воспроизводство плотоядного млекопитающего, у которого передние конечности имели вид птичьих крыльев, покрытых перьями. Это существо не могло летать, потому что его тело имело для этого неподходящие пропорции. Единственным способом его передвижения было быстрое переставление ног с растопыреванием для частичной поддержки воздухом крыльев. Другими примерами уродства могли служить орел с двумя одинаковыми головами и олень, которому с удивительной изобретательностью художники развили хвост до функций головы – с мозгом, органами чувств и челюстями. В этом искусстве уродства интерес к живым объектам был заражен садизмом как попыткой предопределения судьбы посредством изменения внутренней сущности как бы с точки зрения божества, формирующего наши цели. В своей более сырой форме, разумеется, это было грубое проявление власти эгоистических страстей.
Эта «тема» монстров и самоутверждения была менее распространенной, чем другая, – «тема» гармонического совершенства, но в ней была более заметна подверженность влиянию подсознательного. Высшая цель возвышенного движения в поисках совершенства заключалась в том, чтобы украсить планету самой разнообразной фауной и флорой во главе с человеческой расой, одновременно в качестве и венца творенья, и инструмента для преобразования земной жизни. Каждый вид и каждое многообразие живых форм должны обрести свое место, выполнить свою роль в великом круговороте живых типов. Каждый из них должен обладать внутренним совершенством соответственно своему предназначению. Не должно остаться и следа от вредных реликтов, свойственных прошлому образу жизни; и возможности каждого вида должны находиться в действительном согласии друг с другом. Но, следует повторить, высшая цель включала не только создание отдельных типов, но и всей гармонии населяющих планету живых существ. Поэтому хотя и должны были быть существа любого вида, от простейших бактерий до человека, было против канонов ортодоксального священного искусства, чтобы какой-нибудь тип процветал за счет разрушения типа более высокого, чем он сам. В садистском ответвлении этого искусства, однако, утверждалось, что особенно изысканная трагическая красота отмечалась присущей тем ситуациям, когда низшие типы истребляли высших. В истории рас бывали случаи, когда секты устраивали кровавый конфликт из-за того, что садисты позволяют себе создавать паразитов для уничтожения величественных произведений ортодоксов.
Из тех, кто практически занимался живым искусством, и из всех, кто занимался им лишь отчасти, немногие, хотя они и сознательно отвергали принципы ортодоксов, приобретали известность и даже славу своими гротесками; в то время как другие, менее удачливые, были готовы принять остракизм и даже муки, проповедуя то, что их произведение – важный знак всеобщей трагедии живой природы. Огромное же большинство тем не менее следовало священным канонам. Поэтому им приходилось выбирать тот или иной из известных способов выражения. Например, они могли пытаться усилить некий сохранившийся тип организма, как совершенствуя его способности, так и уменьшая в нем все то, что было опасным или бесполезным. Или еще – более оригинальная и рискованная работа, которую они могли проводить, имела целью создание нового типа, чтобы заполнить им в окружающем мире все еще незанятую нишу. Для этого они обычно выводили подходящий примерно организм и искали способ переделать его в соответствии с новым планом, стараясь создать существо совершенно гармоничное и точно адаптированное к новому образу жизни. В отношении этого вида работ существовали различные строгие эстетические правила. Так, считалось недостойным искусства опустить высший тип до низшего или тем или иным способом принизить способности организма. Далее, поскольку истинной целью искусства было не производство отдельных типов, а воспроизводство широкого спектра систематики фауны и флоры, было совершенно недопустимым навредить, даже случайно, любому виду, более высокому, чем тот, который намеревались воспроизводить. Потому что практика ортодоксального живого искусства считалась делом всей расы. Идеальный художник, божьей милостью – это все человечество в целом; идеальное произведение искусства должно быть еще более нежным покровом из живых форм для украшения планеты и восторга для Верховного Мастера, по отношению к которому человек был как созданным Им существом, так и инструментом созидания.
Разумеется, достигнуто было немного, пока практические биологические науки не продвинулись далеко вперед, за отметку, ранее достигнутую Вторыми Людьми. И требовалось знать гораздо больше, чем грубые эмпирические принципы ранних селекционеров. Понадобились многие тысячи лет упорных исследований лучших представителей всех рас, чтобы открыть более тонкие принципы наследственности и разработать методику, посредством которой была возможна подлинная манипуляция наследственными факторами в самом зародыше. Именно это возрастающее проникновение в саму биологию открыло Третьим Людям глубочайшие области химии и физики. И позволило, чтобы историческая цепочка этих взаимосвязанных наук была постигнута на манер биологии, с электроном как основным организмом и космосом как органическим целым.
Вообразите планету, организованную в то время почти как обширную систему ботанических и зоологических садов или природных парков, перемежаемых сельскохозяйственными областями и промышленными предприятиями. В каждом большом центре общей связи происходили ежегодные и ежемесячные представления. Здесь демонстрировались самые новые созданные существа, оценивались жрецами живого искусства, отмечались их особенности и освящались религиозной церемонией. На этих представлениях обычно одни экспонаты бывали утилитарного свойства, другие – чисто эстетического. Можно было улучшать злаки, овощи, скот, создавать особую исключительно сообразительную или еще в чем-то сильную разновидность пастушеских собак или новых микроорганизмов с рядом особых функций в сельском хозяйстве или в процессах пищеварения человека. Но также представлялись самые последние достижения живого искусства. Огромные, с гладкими конечностями, безрогие скаковые олени; птицы или млекопитающие, адаптированные к некоторым до сих пор нереализованным ролям; медведи, предназначенные для того, чтобы далеко превзойти все существующие виды в борьбе за существование; муравьи с особыми органами и инстинктами; улучшения в отношениях паразитов и хозяев, с целью достижения истинного симбиоза, при котором хозяин получает выгоду от паразита, и так далее. И повсюду находились низкорослые неодетые румяные, напоминавшие фавнов существа, которые и создали эти чудеса. Этот осторожный лесной народ, гурки, спокойно стоял рядом со своими антилопами, грифами или новыми гигантскими хищными охотниками из отряда кошачьих. Спокойно бредущая молодая женщина могла вызвать суматоху, если ее сопровождали несколько крупных медведей. Вокруг нее могла бы собраться толпа, чтобы обследовать, пощупать зубы или конечности этих созданий, и она бы руганью отгоняла всех непрошеных наблюдателей от своего терпеливого стада. Ибо в то время нормальные отношения между человеком и зверем были самым совершенным согласием, развивавшимся иногда, в случае приручения животных, до утонченного, почти болезненного взаимного обожания. И даже дикие звери никогда не старались избегать человека и еще меньше – пытались напасть на него, за исключением особых обстоятельств охоты и священных гладиаторских представлений.
Вот эти последние требуют особого замечания. Способности к сражению у зверей почитались не менее остальных качеств. Мужчины и женщины в равной мере испытывали дикое наслаждение, почти экстаз, на представлениях смертельных схваток. Как следствие этого проводились официальные зрелищные состязания, когда различным видам зверей позволялось впадать во взаимную ярость и сражаться до смертельного исхода. Но более того – существовали еще и священные соревнования между зверем и человеком, между мужчинами, между женщинами и, что более всего удивит читателя этой книги, между женщиной и мужчиной. Потому что у этих племен женщина, в пору своего расцвета, не была физически слабее своего партнера.
4. Противоречивые стратегии
Почти с самых ранних пор живое искусство применялось, до некоторой степени, и к самому человеку, хотя и крайне осторожно. Были проведены некоторые весьма значительные улучшения, но только лишь такие, относительно которых не возникало разногласий. Множество болезней и отклонений, оставшихся от последних цивилизаций, были терпеливо устранены и исправлены; вылечены различные дефекты более древней природы. Например, зубы, пищеварительный тракт, система желез и система кровообращения подверглись значительным улучшениям. Идеальное здоровье и замечательная физическая красота стали обыденными. Деторождение стало безболезненным оздоровляющим процессом. Старость отступила довольно далеко. Значительно поднялся и средний уровень практического умственного развития. Все эти усовершенствования были возможны благодаря широким согласованным исследованиям и экспериментам, поддержанным мировым сообществом. Но достаточно плодотворной была и личная инициатива, потому что проблема отношений между полами стала еще более сложно решаемой, чем среди Первых Людей, из-за раздумий о потомстве. Каждый индивидуум знал свои наследственные характеристики и знал также и то, какие разновидности потомства можно ожидать от пересечения различных типов наследственности. Поэтому в пору ухаживания молодой человек старался убедить свою возлюбленную не только в том, что его рассудок, по совокупности своих особенностей, способен привести ее разум в состояние радостной цельности, но и что, кроме того, именно с его помощью она сможет родить необычно совершенных детей. Следовательно, постоянно происходил процесс селективного размножения в направлении условно идеального типа. В некотором отношении идеал оставался неизменным многие тысячи лет. Он включал в себя здоровье, кошачье проворство в жизни, высокую координацию движений, музыкальный слух, утонченное восприятие правомерности и ошибочности в сфере живого искусства и интуитивную практическую оценку всех сторон жизни. Долголетие и избавление от старости также было предметом изысканий и частично реализовано. Неожиданные волны моды время от времени направляли половой отбор в сторону достижения высоких качеств в боевых поединках или в особых типах внешнего облика или вокальных данных. Но подобные быстро исчезающие причуды играли незначительную роль. На самом деле только постоянно необходимые качества усиливались при заурядном селективном скрещивании.
Но со временем наступил период, когда начали учитываться куда более честолюбивые стремления. Теперь всемирное сообщество было высокоорганизованной теократической иерархией, строго, но великодушно управляемой высшим советом поклонявшихся жизненной энергии жрецов и биологов. Каждый индивидуум, вплоть до самого последнего работника сельского хозяйства, имел в этом обществе свое надлежащее место, отведенное ему высшим советом или его представителями, согласно его заранее известной наследственности и потребностям общества. Эта система, конечно, иногда приводила к злоупотреблениям, но большей частью работала без заметных трений. Точность биологических знаний была такова, что уровень умственного развития каждого индивидуума и его особые наклонности были известны без всяких сомнений, и возмущение против положения в обществе было в то же самое время и возмущением против собственной наследственности. Это факт был повсеместно известен и принимался без каких-либо сожалений. Человек имел достаточный диапазон для соперничества и победы среди равных себе, без всяких попыток изменить свою собственную природу, поднимаясь на более высокую иерархическую ступень. Такое положение дел было бы невозможно, не будь общей веры в религию жизни и правоту биологической науки. И это также было бы невозможно, не будь все обычные люди активными и практическими приверженцами священного живого искусства, как нельзя лучше подходившего к их способностям. Каждый взрослый индивидуум из относительно скудного населения мира считал себя творческой личностью, в какой бы сфере он ни трудился.
А главное, он или она так бывали восхищены своей работой, что были готовы оставить вопросы социальной организации и управления тем, кто подходил для этого. Более того, в глубине каждого сознания существовала концепция общества как организма специализированных элементов. Сильное стремление к организации человечества у этой расы было склонно подчинить внешним воздействиям даже и собственные приливы самовлюбленности, хотя и не без некоторого сопротивления.
И вот именно в таком обществе, почти невероятном для Первых Людей, теперь встал вопрос о полной переделке человеческой природы. К несчастью, на этот счет существовали противоположные взгляды. Ортодоксы желали только продолжить ту работу, что уже долгое время проводилась, хотя они предлагали при этом самую широкую инициативу и взаимодействие. Они намеревались совершенствовать тело человека, но только в существующем на сегодняшний день плане; они планировали усовершенствовать и его сознание, но только без попыток введения существенных новшеств. Психика, способность к восприятию, память, умственные способности и эмоциональная сфера должны быть улучшены почти до невероятного, но они должны, как было заявлено, оставаться по своей сути тем же самым, чем и были до этого момента.
Другая группа тем не менее в конечном счете победила мнение ортодоксов благодаря тому, что их положение было сильно в одном, очень важном отношении. Как уже отмечалось ранее, Третьи Люди время от времени имели озабоченность древней тягой индивидуумов к бессмертию. Это стремление иногда очень сильно проявлялось среди Первых Людей; и даже Вторые Люди, несмотря на их величайший дар беспристрастности, иногда позволяли себе восторгаться той человеческой личностью, что убеждала их, что души должны жить вечно. Недолго живущие и не склонные к теоретическому анализу Третьи Люди, с их страстью ко всем видам живого и со всем разнообразием форм жизненного поведения, представляли себе бессмертие самым различным образом. В период своей последней цивилизации они воображали, что, обретая смерть, все живые существа, которым благоволит Бог-Жизнь, переходят в другой мир, очень похожий на окружающий их знакомый мир, но только более счастливый. Они верили, что будут жить рядом с божеством, помогая ему в беспрепятственном созидании всевозможных новых видов.
Утвердилось убеждение, что между этими двумя мирами могла осуществляться связь и что высшим типом земной жизни является тот, что осуществляет такую связь наиболее эффективно, и более того, что именно сейчас и наступило время для более полного раскрытия жизни. Поэтому предполагалось вывести высокоразвитых «информаторов», чья обязанность должна была бы заключаться в том, чтобы управлять этим миром посредством советов из другого. Как и среди Первых Людей, все верили, что такая связь с невидимым миром имеет место в процессах спиритизма. Новое же предприятие заключалось в том, чтобы вывести чрезвычайно чувствительных медиумов и увеличить спиритические возможности у рядовых индивидуумов.
Существовала, однако, и вторая группа, чья цель была совсем другой. Человек, утверждали они, является совершенным организмом. И нам следует поступать с другими организмами таким образом, чтобы в каждом из них усилить его высшие свойства. Пришло время проделать то же самое и с человеком. Относительно человека утверждалось, что самыми главными его отличительными чертами являются мыслительная деятельность, мозг и рука. Теперь руку удалось превзойти благодаря современным механизмам, но мозг никогда превзойден не будет. Поэтому необходимо направить селекцию размножения строго с расчетом на мозг и на умственную координацию поведения. Все врожденные функции, которые могут быть выполнены машинным способом, должны быть переданы механизмам, чтобы вся жизненная сила организма могла быть направлена на развитие мозга и мозговой деятельности. Необходимо произвести организм, который будет не просто нагромождением пережитков, оставшихся от первобытных предков и кое-как управляемых слабыми проблесками сознания. Необходимо произвести человека, в котором нет ничего, кроме самого человека. И когда мы сделаем это, то сможем, если захотим, попросить его установить правду о бессмертии. И, кроме того, мы сможем без всякого риска передать ему решение всех человеческих проблем.
Правящая каста упорно возражала против такой концепции. Ее представители заявляли, что если такая цель будет достигнута, то появится всего лишь нарушающее общую гармонию существо, чья природа будет нарушать все принципы живой эстетики. Человек, утверждали они, по своей сути был животным, хотя и удивительно одаренным. Должна быть развита вся его общая природа, а не одна-единственная способность за счет всех остальных. Ведя такой спор, они, вероятно, находились и отчасти под влиянием страха потерять свою власть, но их аргументы были достаточно убедительны, и большинство сообщества было согласно с ними. Но, как бы то ни было, небольшая группа приближенных к власти и сама была намерена тайно провести такое предприятие.
Селекцию информаторов нужды скрывать не было. Всемирное государство поддерживало любую селективную политику и даже создавало институты для ее проведения.
Глава XI. Человек переделывает себя
1. Первый из великих мозгов
Те, кто пытался создать супермозг, начинали это великое предприятие по исследованиям и экспериментам в самой удаленной части планеты. Нет необходимости рассказывать во всех деталях, как проходила их работа. Работая первое время в полной тайне, позже они прилагали все усилия, чтобы убедить мир одобрить их план, но добились только того, что человечество разделилось на две части. Основа концепции тоже разделилась. Возникли религиозные войны. Но по прошествии нескольких веков перемежающихся кровопролитий эти две секты, те, кто пытался создать информаторов-связников, и те, кто пытался получить супермозг, устроились в разных регионах, чтобы в полной безопасности добиваться своих целей. Со временем каждая из них выродилась в определенный тип нации, объединенной религиозной верой и воинственным духом. И наблюдалось лишь очень слабое взаимное проникновение их культур.
Те, кто желал произвести супермозг, использовали четыре метода, а именно: селективное скрещивание, манипуляцию наследственными факторами в зародышевых клетках (специально выведенных в лаборатории), манипулирование оплодотворенным яйцом (специально выведенном в лаборатории) и манипулирование подрастающим телом. В самом начале у них было бесконечное число неудач. Нам нет нужды подробно рассматривать этот период. Но со временем, спустя несколько тысячелетий после начальных экспериментов, было произведено нечто, как казалось, сулящее успех. Была тщательно отобрана человеческая яйцеклетка, оплодотворена в лабораторных условиях и в значительной степени преобразована искусственными средствами. За счет блокирования роста тела эмбриона и низших систем самого мозга, при усиленном в то же время стимулировании роста полушарий мозга, бесстрашные экспериментаторы в конце концов добились успеха в создании организма, который имел мозг до двенадцати футов в поперечнике, и тело, большая часть которого была сокращена, представляя не более чем лишь признак его, слабый придаток к мозгу. Единственными частями тела, которым было позволено достичь естественных размеров, были руки. Эти жилистые органы манипуляции были искусственным стимулированием приспособлены к плечам в твердом каркасе, который был основой «гнезда» этого существа, поэтому у них была точка опоры при работе. Руки были нормальными шестипалыми руками Третьих Людей, значительно модифицированные и улучшенные. Этот причудливый организм был порожден и взращен в сооружении, созданном и как его дом, и как сложный механизм, необходимый для поддержания его в живом состоянии. Самостоятельно функционирующий насос, движимый электричеством, служил в качестве его сердца. Отдельный аппарат, небольшая химическая фабрика, вливал все необходимые вещества в его кровь и удалял отработанные продукты, заменяя таким образом органы пищеварения и обычную систему желез. Легкие его представляли собой большую комнату со множеством трубочек для насыщения кислородом, через которые непрерывно прогонялся воздух с помощью электрического вентилятора. Аналогичный вентилятор прогонял воздух через искусственные органы речи. Эти органы были сделаны таким образом, что естественные нервные волокна, выходящие из речевых центров мозга, могли стимулировать соответствующие электрические управляющие сигналы, чтобы производить звуки, идентичные тем, которые они обычно производили из живого горла и рта. Оборудование органов чувств этого, лишенного тела мозга было гибридом естественных и искусственных элементов. Зрительные нервы были стимулированием развиты настолько, что выросли в два гибких хобота длиной около пяти футов, каждый из которых на конце нес большой глаз. Но самым искусным изменением структуры глаза было то, что мышечным усилием естественные линзы могли быть отодвинуты в сторону, а сетчатка глаза могла быть присоединена к любому из огромного множества оптических приборов. Уши также могли выдвигаться на удлинителях и были сделаны таким образом, что подлинные нервные окончания могли быть приведены в контакт с различного рода искусственными резонаторами или могли слушать звуковые колебания микроскопической силы непосредственно от различных мелких организмов. Запах и вкус были созданы как химическое восприятие, которое могло различать почти все сочетания и отдельные элементы по их аромату. Давление, тепло и холод определялись только с помощью пальцев, но с удивительной точностью. Чувствительность к боли должна была быть напрочь устранена из организма – но эта цель так и не была достигнута.
Существо было успешно введено в жизнь и фактически поддерживалось живым в течение четырех лет. Вначале все шло хорошо, но на второй год жизни этот несчастный ребенок, если его можно так назвать, начал страдать от сильной боли и выказывать симптомы умственной дегенерации. Несмотря на все старания его нежно любящих «родителей», он постепенно стал становиться безумным, а затем умер. Причиной его смерти было то, что «родителям» не удалось гармонично поддерживать жизнедеятельность такого объемного мозга, а также некоторые ошибки в химической регуляции его крови.
Мы вполне можем пропустить следующие четыре столетия, в течение которых были проведены различные тщетные попытки повторить этот великий эксперимент с большим успехом. Лучше перейдем к описанию первого удачного индивидуума, представлявшего четвертый человеческий вид. Он был произведен таким же искусственным способом, как и его предшественники, и разработан по той же общей схеме. Однако обслуживающие его механические и химические аппараты были куда более совершенны, и его создатели ожидали, по причине очень тонкой настройки параметров развития и деградации организма, что он мог бы оказаться бессмертным. Общая схема была изменена лишь в одном очень важном отношении. Создатели построили просторную круглую «мозговую башню», которую разделили на множество отсеков, исходящих лучами из центрального пространства и имеющих многочисленные углублениями типа «голубиного гнезда». С помощью технологии, потребовавшей для своего развития нескольких веков, они стимулировали клетки растущего мозга эмбриона распространяться наружу не так, как происходит при скручивании обычных полусфер, а в направлении подготовленных для них гнезд. Таким образом, искусственный «череп» оказался просторной башней почти сорока футов в диаметре. Из внешнего мира в самый центр башни можно было попасть через дверь и специальный проход, а оттуда другие проходы расходились по радиусам между рядами многочисленных ниш для мозговой ткани. Бесчисленные трубки из стекла, металла и материала, напоминавшего эбонит, переносили кровь и химические вещества по всей системе. Электрические батареи поддерживали строго постоянную температуру в каждой нише и по всему множеству тщательно защищенных каналов нервных тканей. Термометры, циферблаты, измерители давления, различного типа индикаторы сообщали обслуживающему персоналу о каждом физическом изменении в этой удивительной, наполовину естественной, наполовину искусственной системе, в этой нелепой «фабрике разума».
Восемь лет спустя после своего «появления на свет» организм заполнил свою мозговую камеру и достиг умственного развития новорожденного младенца. Продвижение к зрелости казалось его «приемным родителям» ужасающе медленным. И почти до конца его пятого десятилетия нельзя было сказать, что он получил развитие умственного стандарта смышленого подростка. Но особых причин для разочарований не было. В течение следующего десятилетия этот пионер Четвертых Людей выучил все, чему могли научить его Третьи Люди, а также разобрался, что значительная часть их мудрости была просто глупостью. В способах манипуляции руками он уже мог соревноваться с самыми способными; но хотя манипуляция руками доставляла ему огромное наслаждение, свои руки он использовал почти только для удовлетворения собственного неутомимого любопытства. Фактически любопытство и должно было быть его главной чертой. Он являл собой гигантскую опухоль любознательности, снабженную самыми ловкими руками. Был даже создан особый государственный департамент для наблюдения за его воспитанием и обучением. Постоянно наготове держалась целая армия образованных персон, чтобы отвечать на его нетерпеливые вопросы и помогать ему в его собственных научных экспериментах. Ввиду того обстоятельства, что он наконец-то достиг зрелости, эти несчастные ученые мужи чувствовали себя безнадежно униженными и опущенными до положения клерков, уборщиц и мальчиков-посыльных. Сотни его почти пожизненных слуг были разосланы по всем концам планеты, чтобы собирать информацию и всевозможные сведения, и смысл их многочисленных заданий очень часто находился теперь за пределами их собственного понимания. Однако они проявляли осторожность, не позволяя себе проявлять на публике собственное невежество. Напротив, они преуспели в обретении серьезного престижа от самой загадочности их занятий.
Мозг-гигант был совсем лишен любых обычных инстинктивных реакций, за исключением любознательности и стремления к творчеству. Он не знал подсознательного страха, хотя, разумеется, и был способен к расчетливой осмотрительности в любых обстоятельствах, которые грозили нанести ему ущерб или препятствовали его страстным исследованиям. Не знаком ему был и гнев, а только лишь несокрушимое упорство при столкновении с препятствием. Он не ощущал обычного голода и жажды, а только приступы слабости – в те моменты, когда его кровь недостаточно снабжалась питательными веществами. В его менталитете начисто отсутствовал секс. Вероятно, ему были недоступны ни искренняя доброта, ни инстинктивное чувство общности, потому что он жил без чувства сострадания. Почти героическая преданность большинства его непосредственных слуг вызывала не благодарность, а лишь холодное одобрение.
Поначалу он интересовался лишь собой, а вовсе не делами общества, которое поддерживало его, исполняло каждую его причуду и просто обожало его. Но со временем он начал находить удовольствие в предложении блестящих решений по всем текущим вопросам организации общества. Его советов с нетерпением ждали и принимали для исполнения. Он стал автократом государства. Его великий интеллект и полная беспристрастность в сочетании с людским суеверным почитанием ставили его в более надежное положение, чем любого обычного тирана. Он совершенно не интересовался мелкими невзгодами своих людей, но зато был полон решимости тратить их силы ради гармонии, здоровья и силы расы. И в качестве передышки от серьезных занятий физикой и астрономией он, не без интереса, занимался изучением человеческой природы. Могло показаться странным, что существо, столь всецело неспособное на проявление человеческой симпатии, могло иметь достаточно здравый смысл, чтобы управлять расой столь эмоциональной, какими являлись Третьи Люди. Но он создал для себя очень точную психологию поведения; и как опытный хозяин животных безошибочно знал, чего он может ожидать от своих людей и как от них этого добиться, даже несмотря на то, что их эмоции были почти совершенно чужды для него. Поэтому, например, хотя и полностью презирая их восхищение животными и растениями и их религиозное поклонение жизни, он очень скоро научился не казаться враждебным этим наваждениям, а скорее использовать их для своих собственных целей. Сам же он интересовался животными лишь как материалом для экспериментов. И в этом отношении его люди с готовностью помогали ему, отчасти потому, что он уверил их, что его цель заключалась в дальнейшем улучшении всех видов, а частично потому, что были буквально очарованы его полным равнодушием, в его собственных экспериментах, общепринятыми методами предотвращения боли. Безудержность чужих страданий пробудила в его людях долго подавляемое стремление к жестокости, которое, несмотря на их подсознательное проникновение в природу животного, было все же сильным фактором у третьего человеческого вида.
Мозг-гигант постепенно исследовал совокупность материальных вещей и совокупность сознаний. Он овладел принципами биологической эволюции и создал для собственного удовольствия подробную историю жизни на Земле. Он изучил, благодаря удивительным методам археологии, историю ранних человеческих племен, историю марсианского эпизода и события, оставшиеся неизвестными для Третьих Людей. Он открыл принцип относительности, квантовую теорию и природу атома как сложной системы волновых колебаний. Он оценил размеры космоса и с помощью собственных сложных и точных приборов определил планетарные системы в ближайшей части вселенной. Он же попутно разрешил наконец-то, к своему собственному удовлетворению, древние проблемы добра и зла, духовного и материального, единства и множества, лжи и истины. Он создал множество новых отделений обслуживающего его департамента с целью записи его открытий на искусственном языке, который он изобрел специально для этой цели. Каждая служба состояла из множества университетов, включавших хорошо отобранных и обученных специалистов, которые могли хорошо, до определенного предела, понимать предмет своего направления, но общая координация и истинное понимание сущности каждого из направлений возлагались лишь на один мозг-гигант.
2. Трагедия Четвертых Людей
Когда прошло около трех тысячелетий с появления этого уникального индивидуума, он принял решение создать и других подобного ему вида. Не то чтобы он страдал от одиночества. Не то чтобы жаждал любви или хотя бы интеллектуального общения. Но исключительно для того, чтобы производить еще более глубокие исследования, он нуждался в сотрудничестве с существами, обладавшими подобным ему интеллектуальным уровнем. Поэтому он разработал и построил в различных регионах планеты «башни» и сопутствующее оборудование, подобное его собственному, хотя и значительно улучшенное. В каждую он отправил, через своих помощников, клетку своего рудиментарного, придаточного к мозгу тела и указал, каким образом она должна быть взращена, чтобы произвести новый индивидуум. В то же самое время он добился, чтобы над ним были выполнены весьма серьезные операции, так, чтобы он оказался перестроен по более сложной схеме. Из всех новых возможностей, которые он таким образом реализовал у себя и у своих потомков, наиболее значительной и важной была прямая чувствительность к излучению. Это достигалось внедрением в каждое мозговое окончание специально выведенного элемента марсианских паразитов. Они с этого времени должны были жить в среде мозга-гиганта как неотъемлемые члены каждой его клетки. Каждый мозг был также оборудован мощной системой радиопередающих устройств. Таким образом разбросанное по всей планете «сидячее население» должно устанавливать друг с другом «телепатический» контакт.
Это предприятие было успешно завершено. Несколько десятков тысяч этих новых индивидуумов, каждый специализированный для своего конкретного местоположения и службы, составляли теперь сообщество Четвертых Людей. На самых высоких вершинах располагались суперастрономы с обширными обсерваториями, чьи приборы были частично искусственными, частично естественными выростами их собственных мозгов. В самых недрах планеты другие, особо адаптированные к теплу, изучали подземные силы и находились в «телепатическом» единении с астрономами. В тропиках, в Арктике, в лесах, в пустынях и на дне океана, везде Четвертые Люди доставляли себе удовольствие удовлетворением собственного любопытства; и на «родине», возле прародителя расы, находилось несколько огромных зданий, включавших сотню индивидуумов. На службе у этого сильно размножившегося населения те самые расы Третьих Людей, которые первоначально объединили усилия, чтобы создать этот новый вид человека, теперь обрабатывали землю, разводили скот, производили огромное количество материальных предметов новой цивилизации и удовлетворяли свои духовные потребности в ставших стереотипными ритуалах своего живого искусства. Подобная духовная деградация целой расы происходила медленно и незаметно. Но результат был не менее утомительным и удручающим. Время от времени происходили вспышки мятежей, но они всегда терпели неудачу, когда пытались разжечь серьезные волнения, потому что репутация и убедительность, которыми обладали Четвертые Люди, были слишком сильны.
Однако спустя заметное время кризис все-таки случился. На протяжении почти трех тысяч лет Четвертые Люди осуществляли свои исследования с непрестанным успехом, но затем прогресс стал очень медленным. Стало все труднее и труднее придумывать новые направления исследований. Конечно, оставалась еще масса подробностей для выяснения, даже в системе знаний об их собственной планете и еще больше в их знаниях о звездах. Но не было никакой перспективы открыть какие-то совершенно новые области, которые могли бы пролить свет на природу вещей. Разумеется, это лишь убеждало их в том, что они едва прикоснулись к поверхность волн в океане загадок. Их знания казались им в совершенстве систематизированными, но абсолютно загадочными. И у них появилось нарастающее чувство, что хотя они и познали почти все, но на самом деле они не знают ничего.
Обычное разумное существо в случае интеллектуального кризиса может найти разрядку и восстановление сил в дружеских встречах, физических упражнениях или в искусстве. Но для Четвертых Людей такого выхода не существовало. Подобная деятельность была невозможна и бессмысленна для них. Мозги-гиганты были сконцентрированы исключительно на объективном мире, но только как широком поле удовлетворения интеллектуального интереса и никогда ради него самого. Они были увлечены лишь самим процессом познания и интерпретаций формул и принципов, которые этот мир предоставлял. Они заботились скорее не о мужчинах и женщинах, а о материалах в пробирках, и не о друг друге, а лишь об исследовательских ресурсах. Более того, о каждом из них можно было бы почти с уверенностью сказать, что он заботился о себе исключительно как об инструменте познания. Многие из представителей этого вида и на самом деле жертвовали своим рассудком, и даже во многих случаях своими жизнями, из-за навязчивой идеи познания.
Это управление всей биологией достигалось сначала за счет простых экспериментов по скрещиванию, но позднее и все чаще за счет предварительной физиологической обработки молодого животного, зародыша и (еще позднее) зародышевой плазмы. В результате возник бесконечный конфликт, часто вызывавший столкновения истинно религиозного негодования между мягкосердечными, кто сжимался при причинении боли, и страстно преданными манипулированию, кто хотел создавать новое во что бы то ни стало. Разумеется, это столкновение происходило не только между индивидуумами, но и в каждом мозгу, потому что все были врожденными охотниками и манипуляторами, но при этом все имели еще и привязанность к дичи, которую они подвергали мучениям. Неприятность усиливалась склонностью к откровенной жестокости, обнаружившейся даже среди мягкосердечных. Этот садизм в своей основе имел почти мистическое уважение к чувственному опыту. Физическая боль, будучи наиболее значительным из всех ощущаемых качеств, считалась наиболее уважаемой. Следовало бы ожидать, что это должно приводить скорее к самоистязанию, чем к жестокости. Иногда так и происходило. Но, как правило, те, кто не мог переносить боль в собственном теле, были тем не менее способны склонить себя к тому мнению, что, причиняя боль низшим животным, они создают жизненно устойчивую психическую реальность – и потому очень совершенную. Именно чрезмерно глубокая реалистичность боли, говорили они, и делает ее невыносимой для людей и животных. Лишь осознанная с беспристрастностью божественного ума, она являлась в своей истинной красоте. И потому человек, заявляли они, способен оценить ее совершенство даже когда ей случается возникать не у людей, а у животных.
Хотя Третьи Люди и были лишены интереса к систематическим размышлениям, их головы очень часто были заняты делами, лежавшими далеко в стороне от частной или общественной экономики. Они экспериментировали не только с эстетическими, но и с мистическими пристрастиями. И хотя они были лишены хотя бы отчасти правильного восприятия тех удивительно красивых сторон человеческой личности, которыми их предшественники восхищались как высшим достижением жизни на планете, Третьи Люди со своей стороны пытались создать наилучший тип человека – и тем самым, разумеется, наилучший тип животного. Они рассматривали его в двух аспектах. В первую очередь человек был самым превосходным из животных, одаренным уникальными способностями. Он был, как зачастую говорилось, самым удачным творением Бога. Но во вторую очередь, поскольку его особые качества заключались в проникновении в природу всего живого и в его способностях к управлению, он и сам был и рукой Божьей, и Божьим глазом. Эти соображения вновь и вновь выражались в религиях Третьих Людей, в изображениях божества как смешанного животного, с крыльями альбатроса, с челюстями большого волка, с ногами оленя и так далее. Человеческий же элемент был представлен в этом божестве руками, глазами и половыми органами человека. А между богоданных рук лежал мир со всем его разнообразным населением. Очень часто мир представлялся как продукт примитивного могущества Бога, но также, в процессе развития, радикально измененного и преобразованного, отчасти извращенно, в совершенство, но опять-таки при участии рук.
В большинстве культур, созданных Третьими Людьми, доминировало смутное поклонение Жизни как всеобъемлющему духу, выражавшему себя в мириадах самых разных индивидуумов. И в то же время интуитивная преданность всему живому и смутно осознаваемой жизненной силе зачастую соединялась с садизмом. Потому что изначально подразумевалось: то, что казалось высочайшим благом высшему существу, могло казаться нестерпимым для низших; и, как уже отмечалось, сама боль была признана высшим совершенством этого вида людей – это опять, уже в другом обличье, садизм выставлял себя. Поклонение Жизни как посреднику или объекту было объединено с поклонением окружающей среде, как объекту жизненного субъективизма, как тому, что остается чуждым самой жизни, мешая ее развитию, искажая ее, но тем не менее делая ее вообще возможной и, за счет ее собственного сопротивления, стимулируя высшие проявления. Боль, считалось, была наиболее ярким осознанием священной и всеобщей Цели.
Шкала времени 3
Масштаб в 100 раз превышает масштаб предыдущей шкалы.
Несомненно, весьма неточная.
Мысль представителей третьей генерации человеческих племен никогда не была систематической. Но точно таким же образом, как описано выше, она стремилась рационализировать свое мрачное ощущение красоты, которая включала одновременно и торжество, и крушение Жизни.
2. Дисгрессия Третьих Людей
Таковой была, при беглом описании, физическая и умственная природа третьего человеческого вида. Несмотря на многочисленные крушения, дух Третьих Людей снова и снова возвращался к следованию биологическим интересам на протяжении тысяч разнообразных культур. Вновь и вновь народ за народом выбирались из дикости и варварства в относительную просвещенность; и чаще всего, хотя и не всегда, основной «темой» этого состояния была некая особая склонность то ли к биологическому творчеству, то ли к садизму, то ли к тому и другому вместе. Для человека, рожденного в таком обществе, не существовало определенных доминирующих факторов. В этот период человек был подавлен скорее многосторонностью человеческой деятельности. Он обычно замечал богатство взаимного общения, социальной организации и промышленных новшеств, искусства и размышления – всего, что было изначально в этой общей матрице, и личной борьбы за самосохранение или самовыражение. Однако историк смог бы очень часто разглядеть в обществе, вдобавок к его разнообразному усложнению, некую единственную управляющую струну.
Вновь и вновь далее, с интервалами в несколько тысяч или несколько сотен тысяч лет, человеческое желание перемен производило сильные изменения во флоре и фауне Земли, и время от времени оно оказывалось направленным на задачу переделки и самого человека. Вновь и вновь, по множеству причин, эта попытка терпела крах, и племена вновь погружались в хаос. Иногда, конечно же, в развитии культуры возникал некий промежуточный эпизод, проходивший совершенно в ином ключе. Однажды, на заре истории вида и перед тем, как его природа обрела некоторую стабильность, возникла непромышленная цивилизация глубоко интеллектуального типа, почти напоминавшая ту, что была в Греции. Временами, но не очень часто, третьи племена устремлялись в совершенно нелепую мировую промышленную цивилизацию, по типу американизированных Первых Людей. В большинстве же случаев их интерес слишком сильно замыкался на других делах, чтобы быть связанным непосредственно с механическими устройствами. Но как минимум в трех случаях он не удержался. Из этих трех цивилизаций одна извлекала почти всю свою энергию из ветра и падающей воды, одна из приливов и отливов и одна из подземного тепла. Первая, избежавшая самых тяжелых последствий индустриализации за счет своих ограниченных энергетических возможностей, тлела несколько сотен тысячелетий в бесплодном равновесии, пока не была разрушена какими-то неизвестными бактериями. Вторая, к счастью, была более короткой; но ее пятидесяти тысяч лет неукротимого расточительства энергии приливов оказалось вполне достаточным, чтобы заметно исказить орбиту Луны. Созданный ею мировой порядок со временем рухнул после ряда промышленных войн. Третья продержалась четверть миллиона лет в качестве исключительно разумной и эффективной организации всего мира. В течение большей части ее существования наблюдалась почти полная социальная гармония, со столь же незаметными внутренними противоречиями, как это происходит в огромном улье. Но и эта цивилизация со временем пришла в упадок, на сей раз из-за неудачных попыток вывести особые человеческие типы для специальных промышленных целей.
Индустриализация, однако, была не более чем отклонением, чем-то затянувшимся гибельным и бесполезным в жизни этих племен. Но бывали и другие отклонения. Существовали, например, культуры, сохранявшиеся иногда несколько тысяч лет, которые были основаны на музыке. Такого бы не могло произойти среди Первых Людей, но, как уже говорилось, у третьей генерации человеческих племен были удивительны развит слух и эмоциональная чувствительность к звукам и ритмам. Соответственно, точно так же, как Первые Люди в пору расцвета были ввергнуты в дикость из-за иррациональной навязчивой идеи механического совершенствования и изобретательности, так и Третьи Люди сами подвергали себя многократному уничтожению из-за собственного интереса к управлению биологией, но время от времени именно музыкальный дар гипнотизировал их.
Из этих находящихся под влиянием музыки культур самой замечательной была одна, в которой музыка и религия соединились в форме тирании, не менее жестокой, чем при союзе науки и религии в далеком прошлом. Весьма уместным будет подробно остановиться на нескольких ее моментах.
Третьи Люди были весьма подвластны стремлению к личному бессмертию. Их жизнь была очень коротка, а любовь к жизни – весьма сильным чувством. Им казалось трагическим изъяном в природе существование того факта, что мелодия личной жизни должна или затихнуть, перейдя в мрачное одряхление, или быть грубо оборвана, никогда не повторяясь вновь. И вот теперь музыка обрела особое значение для этой расы. Их занятие ею было столь поглощающим, что они были готовы принять ее как своего рода скрытый смысл и реальность всего окружающего. В свободные часы, вырвавшись из трудной, а иногда и трагической жизни, группы крестьян обычно пытались отвлекаться, вызывая в собственном воображении с помощью пения, свирели или скрипки особый мир, более прекрасный, более реальный, чем их, полный повседневных забот и труда. Концентрируя свой чувствительный слух на неисчерпаемом разнообразии тона и ритма, они воображали, что охвачены живым присутствием музыки и, таким образом, переносятся в куда более очаровательный мир. Нет ничего удивительного, что они верили в то, что каждая мелодия была духом, ведущим свою собственную жизнь внутри музыкальной вселенной. И неудивительно, что они представляли себе, что, симфония или хор сами по себе единичные духи, принадлежащие всем их участникам. Неудивительно, что им казалось, что когда мужчины и женщины слушали глубокую музыку, рушились барьеры их индивидуальности, так что они становились одной душой благодаря единению с музыкой.
Пророк родился в горной деревушке, где прирожденное поклонение музыке было крайне сильным, хотя и совершенно неформализованным. Со временем он научил свою крестьянскую аудиторию подняться до самого крайнего наслаждения и самой восхитительной печали. Затем, в конце концов, он начал, после размышлений, излагать свои мысли уже по праву великого барда. А позже он очень легко убедил людей, что музыка – та же реальность, а все остальное всего лишь иллюзия, и что живым духом вселенной является чистая музыка, и что каждое отдельное животное и человек, хотя они и имели тело, которое должно умереть и навсегда исчезнуть, имели еще и душу, которая была музыкой и была вечной. Мелодия, говорил он, есть мимолетная скоротечность вещей. Она возникает, и она прекращается. Великая тишина пожирает ее и, по-видимому, растворяет. Течение – вот сущность ее бытия. Однако если для мелодии остановиться означает умереть насильственной смертью, то сама музыка, утверждал пророк, имеет при этом вечную жизнь. После тишины она может возникнуть вновь, со всей своей бодростью и живостью. Время не может состарить ее – потому что ее дом лежит в стране вне пределов времени. И эта страна, так со всей серьезностью проповедовал молодой музыкант, является родной также для каждого мужчины и женщины, и даже более того, для всего живого, что имеет хоть какой-то музыкальный дар. Те, кто искал бессмертия, должны стремиться разбудить свои сокрушенные души для мелодии и гармонии. И согласно степени их музыкальной самобытности и искусности будет определено их место в вечной жизни.
Учение и страстная мелодичность пророка разносились словно пламя. Инструментальная и вокальная музыка доносилась с каждого пастбища и участка поля. Правительство пыталось подавить это под предлогом влияния на продуктивность сельского хозяйства, но на самом деле из-за необыкновенной значимости этого факта, находившем отражение даже в сердцах изысканных дам и угрожавшем уничтожить многовековую благообразность. Более того, и сам общественный порядок начал давать трещины. Потому что многие начали открыто заявлять о том, что важным является не аристократическое рождение и даже не способность к освященным веками музыкальным формам (так высоко ценимыми бездельниками), а именно дар самопроизвольного эмоционального выражения в ритме и гармонии. Преследование же лишь усиливало новую веру величественной компании страдальцев, которые, как утверждалось, продолжали триумфальное пение даже в огне.
Однажды сам священный монарх, до сих пор строго придерживавшийся обычаев и традиций, заявил, отчасти искренне, отчасти из политических соображений, что и он фактически обращен в веру собственного народа. Бюрократия сменилась просвещенной диктатурой, монарх принял титул Высочайшей Мелодии, а весь общественный уклад был переделан большей частью в духе крестьянства. Ловкий государь, поддерживаемый стремлением к равноправию со стороны всего народа и воспользовавшийся быстрым и повсеместным распространением этой веры, завоевал весь мир и основал всеобщую Церковь Гармонии. Сам же пророк тем временем, испугавшийся собственного столь великого успеха, удалился в горы, чтобы совершенствовать свое искусство в условиях величайшей тишины или под музыку ветра, бури и водопада. Однако вскоре тишина была нарушена звуками воинских труб и хорами проповедников, которых, приветствуя его, послал император, чтобы препроводить того в столицу. С великим почестями, хотя и не обошлось без потасовки, он был доставлен и временно помещен в Высший Храм Музыки. Там он стал узником, получив титул Великого Божьего Гласа, и использовался правителями мира как нуждающийся в интерпретации оракул. В течение нескольких лет казенная музыка храма и встречи с делегациями со всех мест повергли его в буйное помешательство; в таком состоянии он был еще более полезен властям.
Вот так была основана Священная Империя Музыки, которая установила везде единый порядок и предоставила человеческим племенам цель на целое тысячелетие. Песнопения проповедника, интерпретируемые рядом выдающихся властителей, стали основой величайшей системы законодательства, вытеснившей постепенно все местные кодексы благодаря эффективности самой своей божественной власти. Корнями ее было безумие, но окончательным выражением становилось замысловатое чувство общности, подкрашенное пышными, но безобидными цветами безрассудства. Индивидуум повсеместно пользовался хотя и безмолвным, но уважением как биологический организм, имеющий определенные потребности или права и определенные общественные обязанности, но язык, на котором разрабатывался и выражался этот принцип, был специфическим жаргоном, основанным на представлении, что каждое человеческое существо было мелодией, требовавшей завершения в единстве с куда более великой музыкальной темой общества.
Ближе к концу этого тысячелетия устойчивого порядка среди приверженцев веры произошел раскол. Новая и воинственно настроенная секта заявила о том, что истинный дух музыкальной религии был подавлен священнослужителями. Основатель религии проповедовал вечное блаженство посредством личного музыкального опыта, за счет эмоционального единения ее с Божественной Музыкой. Но мало-помалу, как говорили, церковь утратила эту главную истину и подменила ее пустым интересом к внешним формам и принципам мелодичности и полифонии. Вечное блаженство с официальной точки зрения не имело ничего общего с субъективным опытом, а достигалось лишь за счет соблюдения правил весьма сложной музыкальной техники. И что же представляла собой эта техника? Вместо того чтобы сделать социальный уклад жизни практическим выражением божественного закона музыки, священнослужители и государственные мужи неверно истолковывали эти божественные законы, чтобы удовлетворить лишь социальные выгоды, в то время как истинный дух музыки был утрачен. Тем временем, с другой стороны, имело место и противодействие его возрождению.
Такое эгоистичное и душеспасительное настроение бунтовщиков было осмеяно. Людям было предписано заботиться более о божественных и исключительно разрешенных формах музыки как таковой, чем о своем собственном эмоциональном состоянии.
Но именно благодаря протестующим случилось так, что биологический интерес расы, до сих пор придавленный субординацией, стал самим собой. Спаривание, по крайней мере среди большинства религиозно настроенных женщин, постепенно стало регулироваться желанием иметь детей, которые имели бы выдающиеся музыкальные способности. Биологические науки были весьма недоразвитыми, но общий принцип селективного отбора был уже известен. За целый век подобного подхода к улучшению породы ради музыки, или скрещивания «душ», это переросло от формы частного стиля в навязчивую идею всей расы и стало до такой степени успешным, что через некоторое время новый тип людей стал всеобщим и преуспевал и множился при одобрении и религиозном поклонении всех обычных индивидуумов. Эти новые существа, разумеется, были чрезвычайно чувствительны к музыке, настолько сильно, что пение жаворонка вызывало у них ужасные страдания своим примитивизмом, а реагируя на любую музыку человеческого существа – музыку, отвечающую их требованиям, – они неизменно впадали в транс. Под действием же музыки, не соответствующей их вкусам, они были готовы впасть в бешенство и убить исполнителей.
Нам нет необходимости специально рассматривать все стадии, по которым потерявшая рассудок раса постепенно подчиняла себя причудам этих созданий человеческого каприза, до того короткого периода, когда они стали правящей кастой тиранов, музыкальной теократией. Нет нам нужды рассматривать и то, как они принизили общество до полного хаоса и как на протяжении целого века беспорядков и убийств человечество вновь обрело рассудок, но при этом еще и столь горькое разочарование, что попытки переориентировать направление их усилий были лишены истиной решимости. Всеобщая цивилизация раскололась на куски и так и не была восстановлена, и после того раса несколько тысячелетий покоилась, будто земля под паром.
Вот так закончилось возможно самое бесперспективное заблуждение человеческой расы. Рожденное от настоящего и сильного эстетического опыта, оно до самого конца оставалось в некотором смысле в тисках безумного благородства.
Было у Третьих Людей много десятков других культур, разделенных зачастую долгими веками варварства, но их следует пропустить в этом коротком обзоре. Большинство их по своей сути были чисто биологическим. Так, в одной доминировал интерес к полетам и поэтому к птицам, другая обращала особое внимание на метаболизм, некоторые отличались интересом к сексуальным способностям и очень многие – к некоторым общим, но в большинстве случаев ненаучным методам евгеники. Все это мы должны пропустить, чтобы скорее перейти к рассмотрению величайшей из всех рас третьей генерации человеческих племен, с героическими усилиями преобразовавшей себя в новую форму.
3. Живое искусство
Как раз после необычно долгого периода упадка дух Третьих Людей и достиг своего наивысшего великолепия. У нас нет необходимости прослеживать все стадии того, как эта просвещенность была достигнута. Достаточно будет заметить, что результатом явилась очень удивительная цивилизация, если такое слово можно применить к укладу жизни, для которого понятие архитектуры была абсолютно неизвестно, одежда использовалась лишь тогда, когда была необходимость в тепле, а существовавшее промышленное производство было полностью подчинено сферам, не имеющим отношения к человеку.
На заре истории этой культуры потребности охоты и сельского хозяйства, а также стихийные устремления к управлению окружающей жизнью дали толчок к развитию примитивной, но полезной и крепкой системы биологического знания. Еще до того момента, как эта культура объединила всю планету, сама биология дала начало для развития химии и физики. В то же самое время вполне удачно управляемое производство, основанное прежде всего на энергии ветра и воды, а позже на подземном тепле, позволяло расе получать все желаемые материальные блага и массу времени, свободного от дел, требуемых для поддержания собственного существования. Не было бы другого, более сильного и преобладающего интереса, производство само по себе, вероятно, приковало бы к себе внимание расы, даже если у нее было бы множество интересов. Но у этой расы преобладающим был интерес к живым существам, который укрепился в ней еще до развития производства. Эготизм, или самомнение, среди Третьих Людей не мог быть удовлетворен ни экономической мощью, ни одним всего лишь показным бахвальством богатством. И нельзя сказать, что раса была защищена от эготизма. Напротив, она утратила почти весь тот спонтанный альтруизм, который был достигнут Вторыми Людьми. Но в большинстве периодов лишь одна разновидность личного хвастовства, столь притягательного для Третьих Людей, была связана непосредственно с примитивным интересом к «богатству». Единственным знаком респектабельности было обладание различными уникальными зверями, независимо от того, были ли они экономически продуктивны или нет. Чернь, разумеется, удовлетворялась одним лишь количеством или, самое большее, приличным качеством известных пород. Но более рафинированные индивидуумы пользовались и похвалялись более строгими принципами эстетического совершенства в своих методах управления живыми формами.
На самом деле, как только раса обрела способность к биологическим изменениям, она создала весьма удивительное новое искусство, которое мы могли бы назвать «изобразительное живое искусство». И это должно было стать главным средством выражения новой культуры. Им пользовались повсеместно и с религиозной страстью, потому что оно было очень близко связано с верой в божественность жизни. Каноны этого искусства и заповеди этой религии менялись из века в век, но в целом известные базовые принципы сохранялись. Или, правильнее сказать, хотя и было почти универсальное соглашение, что высшая цель практики «живого искусства» не должна осуществляться в духе прагматизма, имелись две группы конфликтующих принципов, которых придерживались противостоящие друг другу секты. Одно из направлений живого искусства подразумевало стремление пробуждать полную потенциальную возможность каждого естественного типа, как гармоничного и совершенного естества, или производить новые типы, в той же мере соответствующие гармонии. Другие гордились тем, что производили монстров: какая-нибудь единственная способность развивалась в ущерб гармоничному развитию и улучшению всего организма в целом. Так, была выведена птица, которая могла летать быстрее, чем всякая другая, но она не могла репродуцироваться и выкармливать потомство, и поэтому ее можно было воспроизводить только искусственно. Либо же, по-другому, определенные черты, несовместимые с природой, создавались в организме и развивались в опасном и уродующем дисбалансе. Для примера можно отметить, что одним из широко обсуждаемых проявлений мастерства было воспроизводство плотоядного млекопитающего, у которого передние конечности имели вид птичьих крыльев, покрытых перьями. Это существо не могло летать, потому что его тело имело для этого неподходящие пропорции. Единственным способом его передвижения было быстрое переставление ног с растопыреванием для частичной поддержки воздухом крыльев. Другими примерами уродства могли служить орел с двумя одинаковыми головами и олень, которому с удивительной изобретательностью художники развили хвост до функций головы – с мозгом, органами чувств и челюстями. В этом искусстве уродства интерес к живым объектам был заражен садизмом как попыткой предопределения судьбы посредством изменения внутренней сущности как бы с точки зрения божества, формирующего наши цели. В своей более сырой форме, разумеется, это было грубое проявление власти эгоистических страстей.
Эта «тема» монстров и самоутверждения была менее распространенной, чем другая, – «тема» гармонического совершенства, но в ней была более заметна подверженность влиянию подсознательного. Высшая цель возвышенного движения в поисках совершенства заключалась в том, чтобы украсить планету самой разнообразной фауной и флорой во главе с человеческой расой, одновременно в качестве и венца творенья, и инструмента для преобразования земной жизни. Каждый вид и каждое многообразие живых форм должны обрести свое место, выполнить свою роль в великом круговороте живых типов. Каждый из них должен обладать внутренним совершенством соответственно своему предназначению. Не должно остаться и следа от вредных реликтов, свойственных прошлому образу жизни; и возможности каждого вида должны находиться в действительном согласии друг с другом. Но, следует повторить, высшая цель включала не только создание отдельных типов, но и всей гармонии населяющих планету живых существ. Поэтому хотя и должны были быть существа любого вида, от простейших бактерий до человека, было против канонов ортодоксального священного искусства, чтобы какой-нибудь тип процветал за счет разрушения типа более высокого, чем он сам. В садистском ответвлении этого искусства, однако, утверждалось, что особенно изысканная трагическая красота отмечалась присущей тем ситуациям, когда низшие типы истребляли высших. В истории рас бывали случаи, когда секты устраивали кровавый конфликт из-за того, что садисты позволяют себе создавать паразитов для уничтожения величественных произведений ортодоксов.
Из тех, кто практически занимался живым искусством, и из всех, кто занимался им лишь отчасти, немногие, хотя они и сознательно отвергали принципы ортодоксов, приобретали известность и даже славу своими гротесками; в то время как другие, менее удачливые, были готовы принять остракизм и даже муки, проповедуя то, что их произведение – важный знак всеобщей трагедии живой природы. Огромное же большинство тем не менее следовало священным канонам. Поэтому им приходилось выбирать тот или иной из известных способов выражения. Например, они могли пытаться усилить некий сохранившийся тип организма, как совершенствуя его способности, так и уменьшая в нем все то, что было опасным или бесполезным. Или еще – более оригинальная и рискованная работа, которую они могли проводить, имела целью создание нового типа, чтобы заполнить им в окружающем мире все еще незанятую нишу. Для этого они обычно выводили подходящий примерно организм и искали способ переделать его в соответствии с новым планом, стараясь создать существо совершенно гармоничное и точно адаптированное к новому образу жизни. В отношении этого вида работ существовали различные строгие эстетические правила. Так, считалось недостойным искусства опустить высший тип до низшего или тем или иным способом принизить способности организма. Далее, поскольку истинной целью искусства было не производство отдельных типов, а воспроизводство широкого спектра систематики фауны и флоры, было совершенно недопустимым навредить, даже случайно, любому виду, более высокому, чем тот, который намеревались воспроизводить. Потому что практика ортодоксального живого искусства считалась делом всей расы. Идеальный художник, божьей милостью – это все человечество в целом; идеальное произведение искусства должно быть еще более нежным покровом из живых форм для украшения планеты и восторга для Верховного Мастера, по отношению к которому человек был как созданным Им существом, так и инструментом созидания.
Разумеется, достигнуто было немного, пока практические биологические науки не продвинулись далеко вперед, за отметку, ранее достигнутую Вторыми Людьми. И требовалось знать гораздо больше, чем грубые эмпирические принципы ранних селекционеров. Понадобились многие тысячи лет упорных исследований лучших представителей всех рас, чтобы открыть более тонкие принципы наследственности и разработать методику, посредством которой была возможна подлинная манипуляция наследственными факторами в самом зародыше. Именно это возрастающее проникновение в саму биологию открыло Третьим Людям глубочайшие области химии и физики. И позволило, чтобы историческая цепочка этих взаимосвязанных наук была постигнута на манер биологии, с электроном как основным организмом и космосом как органическим целым.
Вообразите планету, организованную в то время почти как обширную систему ботанических и зоологических садов или природных парков, перемежаемых сельскохозяйственными областями и промышленными предприятиями. В каждом большом центре общей связи происходили ежегодные и ежемесячные представления. Здесь демонстрировались самые новые созданные существа, оценивались жрецами живого искусства, отмечались их особенности и освящались религиозной церемонией. На этих представлениях обычно одни экспонаты бывали утилитарного свойства, другие – чисто эстетического. Можно было улучшать злаки, овощи, скот, создавать особую исключительно сообразительную или еще в чем-то сильную разновидность пастушеских собак или новых микроорганизмов с рядом особых функций в сельском хозяйстве или в процессах пищеварения человека. Но также представлялись самые последние достижения живого искусства. Огромные, с гладкими конечностями, безрогие скаковые олени; птицы или млекопитающие, адаптированные к некоторым до сих пор нереализованным ролям; медведи, предназначенные для того, чтобы далеко превзойти все существующие виды в борьбе за существование; муравьи с особыми органами и инстинктами; улучшения в отношениях паразитов и хозяев, с целью достижения истинного симбиоза, при котором хозяин получает выгоду от паразита, и так далее. И повсюду находились низкорослые неодетые румяные, напоминавшие фавнов существа, которые и создали эти чудеса. Этот осторожный лесной народ, гурки, спокойно стоял рядом со своими антилопами, грифами или новыми гигантскими хищными охотниками из отряда кошачьих. Спокойно бредущая молодая женщина могла вызвать суматоху, если ее сопровождали несколько крупных медведей. Вокруг нее могла бы собраться толпа, чтобы обследовать, пощупать зубы или конечности этих созданий, и она бы руганью отгоняла всех непрошеных наблюдателей от своего терпеливого стада. Ибо в то время нормальные отношения между человеком и зверем были самым совершенным согласием, развивавшимся иногда, в случае приручения животных, до утонченного, почти болезненного взаимного обожания. И даже дикие звери никогда не старались избегать человека и еще меньше – пытались напасть на него, за исключением особых обстоятельств охоты и священных гладиаторских представлений.
Вот эти последние требуют особого замечания. Способности к сражению у зверей почитались не менее остальных качеств. Мужчины и женщины в равной мере испытывали дикое наслаждение, почти экстаз, на представлениях смертельных схваток. Как следствие этого проводились официальные зрелищные состязания, когда различным видам зверей позволялось впадать во взаимную ярость и сражаться до смертельного исхода. Но более того – существовали еще и священные соревнования между зверем и человеком, между мужчинами, между женщинами и, что более всего удивит читателя этой книги, между женщиной и мужчиной. Потому что у этих племен женщина, в пору своего расцвета, не была физически слабее своего партнера.
4. Противоречивые стратегии
Почти с самых ранних пор живое искусство применялось, до некоторой степени, и к самому человеку, хотя и крайне осторожно. Были проведены некоторые весьма значительные улучшения, но только лишь такие, относительно которых не возникало разногласий. Множество болезней и отклонений, оставшихся от последних цивилизаций, были терпеливо устранены и исправлены; вылечены различные дефекты более древней природы. Например, зубы, пищеварительный тракт, система желез и система кровообращения подверглись значительным улучшениям. Идеальное здоровье и замечательная физическая красота стали обыденными. Деторождение стало безболезненным оздоровляющим процессом. Старость отступила довольно далеко. Значительно поднялся и средний уровень практического умственного развития. Все эти усовершенствования были возможны благодаря широким согласованным исследованиям и экспериментам, поддержанным мировым сообществом. Но достаточно плодотворной была и личная инициатива, потому что проблема отношений между полами стала еще более сложно решаемой, чем среди Первых Людей, из-за раздумий о потомстве. Каждый индивидуум знал свои наследственные характеристики и знал также и то, какие разновидности потомства можно ожидать от пересечения различных типов наследственности. Поэтому в пору ухаживания молодой человек старался убедить свою возлюбленную не только в том, что его рассудок, по совокупности своих особенностей, способен привести ее разум в состояние радостной цельности, но и что, кроме того, именно с его помощью она сможет родить необычно совершенных детей. Следовательно, постоянно происходил процесс селективного размножения в направлении условно идеального типа. В некотором отношении идеал оставался неизменным многие тысячи лет. Он включал в себя здоровье, кошачье проворство в жизни, высокую координацию движений, музыкальный слух, утонченное восприятие правомерности и ошибочности в сфере живого искусства и интуитивную практическую оценку всех сторон жизни. Долголетие и избавление от старости также было предметом изысканий и частично реализовано. Неожиданные волны моды время от времени направляли половой отбор в сторону достижения высоких качеств в боевых поединках или в особых типах внешнего облика или вокальных данных. Но подобные быстро исчезающие причуды играли незначительную роль. На самом деле только постоянно необходимые качества усиливались при заурядном селективном скрещивании.
Но со временем наступил период, когда начали учитываться куда более честолюбивые стремления. Теперь всемирное сообщество было высокоорганизованной теократической иерархией, строго, но великодушно управляемой высшим советом поклонявшихся жизненной энергии жрецов и биологов. Каждый индивидуум, вплоть до самого последнего работника сельского хозяйства, имел в этом обществе свое надлежащее место, отведенное ему высшим советом или его представителями, согласно его заранее известной наследственности и потребностям общества. Эта система, конечно, иногда приводила к злоупотреблениям, но большей частью работала без заметных трений. Точность биологических знаний была такова, что уровень умственного развития каждого индивидуума и его особые наклонности были известны без всяких сомнений, и возмущение против положения в обществе было в то же самое время и возмущением против собственной наследственности. Это факт был повсеместно известен и принимался без каких-либо сожалений. Человек имел достаточный диапазон для соперничества и победы среди равных себе, без всяких попыток изменить свою собственную природу, поднимаясь на более высокую иерархическую ступень. Такое положение дел было бы невозможно, не будь общей веры в религию жизни и правоту биологической науки. И это также было бы невозможно, не будь все обычные люди активными и практическими приверженцами священного живого искусства, как нельзя лучше подходившего к их способностям. Каждый взрослый индивидуум из относительно скудного населения мира считал себя творческой личностью, в какой бы сфере он ни трудился.
А главное, он или она так бывали восхищены своей работой, что были готовы оставить вопросы социальной организации и управления тем, кто подходил для этого. Более того, в глубине каждого сознания существовала концепция общества как организма специализированных элементов. Сильное стремление к организации человечества у этой расы было склонно подчинить внешним воздействиям даже и собственные приливы самовлюбленности, хотя и не без некоторого сопротивления.
И вот именно в таком обществе, почти невероятном для Первых Людей, теперь встал вопрос о полной переделке человеческой природы. К несчастью, на этот счет существовали противоположные взгляды. Ортодоксы желали только продолжить ту работу, что уже долгое время проводилась, хотя они предлагали при этом самую широкую инициативу и взаимодействие. Они намеревались совершенствовать тело человека, но только в существующем на сегодняшний день плане; они планировали усовершенствовать и его сознание, но только без попыток введения существенных новшеств. Психика, способность к восприятию, память, умственные способности и эмоциональная сфера должны быть улучшены почти до невероятного, но они должны, как было заявлено, оставаться по своей сути тем же самым, чем и были до этого момента.
Другая группа тем не менее в конечном счете победила мнение ортодоксов благодаря тому, что их положение было сильно в одном, очень важном отношении. Как уже отмечалось ранее, Третьи Люди время от времени имели озабоченность древней тягой индивидуумов к бессмертию. Это стремление иногда очень сильно проявлялось среди Первых Людей; и даже Вторые Люди, несмотря на их величайший дар беспристрастности, иногда позволяли себе восторгаться той человеческой личностью, что убеждала их, что души должны жить вечно. Недолго живущие и не склонные к теоретическому анализу Третьи Люди, с их страстью ко всем видам живого и со всем разнообразием форм жизненного поведения, представляли себе бессмертие самым различным образом. В период своей последней цивилизации они воображали, что, обретая смерть, все живые существа, которым благоволит Бог-Жизнь, переходят в другой мир, очень похожий на окружающий их знакомый мир, но только более счастливый. Они верили, что будут жить рядом с божеством, помогая ему в беспрепятственном созидании всевозможных новых видов.
Утвердилось убеждение, что между этими двумя мирами могла осуществляться связь и что высшим типом земной жизни является тот, что осуществляет такую связь наиболее эффективно, и более того, что именно сейчас и наступило время для более полного раскрытия жизни. Поэтому предполагалось вывести высокоразвитых «информаторов», чья обязанность должна была бы заключаться в том, чтобы управлять этим миром посредством советов из другого. Как и среди Первых Людей, все верили, что такая связь с невидимым миром имеет место в процессах спиритизма. Новое же предприятие заключалось в том, чтобы вывести чрезвычайно чувствительных медиумов и увеличить спиритические возможности у рядовых индивидуумов.
Существовала, однако, и вторая группа, чья цель была совсем другой. Человек, утверждали они, является совершенным организмом. И нам следует поступать с другими организмами таким образом, чтобы в каждом из них усилить его высшие свойства. Пришло время проделать то же самое и с человеком. Относительно человека утверждалось, что самыми главными его отличительными чертами являются мыслительная деятельность, мозг и рука. Теперь руку удалось превзойти благодаря современным механизмам, но мозг никогда превзойден не будет. Поэтому необходимо направить селекцию размножения строго с расчетом на мозг и на умственную координацию поведения. Все врожденные функции, которые могут быть выполнены машинным способом, должны быть переданы механизмам, чтобы вся жизненная сила организма могла быть направлена на развитие мозга и мозговой деятельности. Необходимо произвести организм, который будет не просто нагромождением пережитков, оставшихся от первобытных предков и кое-как управляемых слабыми проблесками сознания. Необходимо произвести человека, в котором нет ничего, кроме самого человека. И когда мы сделаем это, то сможем, если захотим, попросить его установить правду о бессмертии. И, кроме того, мы сможем без всякого риска передать ему решение всех человеческих проблем.
Правящая каста упорно возражала против такой концепции. Ее представители заявляли, что если такая цель будет достигнута, то появится всего лишь нарушающее общую гармонию существо, чья природа будет нарушать все принципы живой эстетики. Человек, утверждали они, по своей сути был животным, хотя и удивительно одаренным. Должна быть развита вся его общая природа, а не одна-единственная способность за счет всех остальных. Ведя такой спор, они, вероятно, находились и отчасти под влиянием страха потерять свою власть, но их аргументы были достаточно убедительны, и большинство сообщества было согласно с ними. Но, как бы то ни было, небольшая группа приближенных к власти и сама была намерена тайно провести такое предприятие.
Селекцию информаторов нужды скрывать не было. Всемирное государство поддерживало любую селективную политику и даже создавало институты для ее проведения.
Глава XI. Человек переделывает себя
1. Первый из великих мозгов
Те, кто пытался создать супермозг, начинали это великое предприятие по исследованиям и экспериментам в самой удаленной части планеты. Нет необходимости рассказывать во всех деталях, как проходила их работа. Работая первое время в полной тайне, позже они прилагали все усилия, чтобы убедить мир одобрить их план, но добились только того, что человечество разделилось на две части. Основа концепции тоже разделилась. Возникли религиозные войны. Но по прошествии нескольких веков перемежающихся кровопролитий эти две секты, те, кто пытался создать информаторов-связников, и те, кто пытался получить супермозг, устроились в разных регионах, чтобы в полной безопасности добиваться своих целей. Со временем каждая из них выродилась в определенный тип нации, объединенной религиозной верой и воинственным духом. И наблюдалось лишь очень слабое взаимное проникновение их культур.
Те, кто желал произвести супермозг, использовали четыре метода, а именно: селективное скрещивание, манипуляцию наследственными факторами в зародышевых клетках (специально выведенных в лаборатории), манипулирование оплодотворенным яйцом (специально выведенном в лаборатории) и манипулирование подрастающим телом. В самом начале у них было бесконечное число неудач. Нам нет нужды подробно рассматривать этот период. Но со временем, спустя несколько тысячелетий после начальных экспериментов, было произведено нечто, как казалось, сулящее успех. Была тщательно отобрана человеческая яйцеклетка, оплодотворена в лабораторных условиях и в значительной степени преобразована искусственными средствами. За счет блокирования роста тела эмбриона и низших систем самого мозга, при усиленном в то же время стимулировании роста полушарий мозга, бесстрашные экспериментаторы в конце концов добились успеха в создании организма, который имел мозг до двенадцати футов в поперечнике, и тело, большая часть которого была сокращена, представляя не более чем лишь признак его, слабый придаток к мозгу. Единственными частями тела, которым было позволено достичь естественных размеров, были руки. Эти жилистые органы манипуляции были искусственным стимулированием приспособлены к плечам в твердом каркасе, который был основой «гнезда» этого существа, поэтому у них была точка опоры при работе. Руки были нормальными шестипалыми руками Третьих Людей, значительно модифицированные и улучшенные. Этот причудливый организм был порожден и взращен в сооружении, созданном и как его дом, и как сложный механизм, необходимый для поддержания его в живом состоянии. Самостоятельно функционирующий насос, движимый электричеством, служил в качестве его сердца. Отдельный аппарат, небольшая химическая фабрика, вливал все необходимые вещества в его кровь и удалял отработанные продукты, заменяя таким образом органы пищеварения и обычную систему желез. Легкие его представляли собой большую комнату со множеством трубочек для насыщения кислородом, через которые непрерывно прогонялся воздух с помощью электрического вентилятора. Аналогичный вентилятор прогонял воздух через искусственные органы речи. Эти органы были сделаны таким образом, что естественные нервные волокна, выходящие из речевых центров мозга, могли стимулировать соответствующие электрические управляющие сигналы, чтобы производить звуки, идентичные тем, которые они обычно производили из живого горла и рта. Оборудование органов чувств этого, лишенного тела мозга было гибридом естественных и искусственных элементов. Зрительные нервы были стимулированием развиты настолько, что выросли в два гибких хобота длиной около пяти футов, каждый из которых на конце нес большой глаз. Но самым искусным изменением структуры глаза было то, что мышечным усилием естественные линзы могли быть отодвинуты в сторону, а сетчатка глаза могла быть присоединена к любому из огромного множества оптических приборов. Уши также могли выдвигаться на удлинителях и были сделаны таким образом, что подлинные нервные окончания могли быть приведены в контакт с различного рода искусственными резонаторами или могли слушать звуковые колебания микроскопической силы непосредственно от различных мелких организмов. Запах и вкус были созданы как химическое восприятие, которое могло различать почти все сочетания и отдельные элементы по их аромату. Давление, тепло и холод определялись только с помощью пальцев, но с удивительной точностью. Чувствительность к боли должна была быть напрочь устранена из организма – но эта цель так и не была достигнута.
Существо было успешно введено в жизнь и фактически поддерживалось живым в течение четырех лет. Вначале все шло хорошо, но на второй год жизни этот несчастный ребенок, если его можно так назвать, начал страдать от сильной боли и выказывать симптомы умственной дегенерации. Несмотря на все старания его нежно любящих «родителей», он постепенно стал становиться безумным, а затем умер. Причиной его смерти было то, что «родителям» не удалось гармонично поддерживать жизнедеятельность такого объемного мозга, а также некоторые ошибки в химической регуляции его крови.
Мы вполне можем пропустить следующие четыре столетия, в течение которых были проведены различные тщетные попытки повторить этот великий эксперимент с большим успехом. Лучше перейдем к описанию первого удачного индивидуума, представлявшего четвертый человеческий вид. Он был произведен таким же искусственным способом, как и его предшественники, и разработан по той же общей схеме. Однако обслуживающие его механические и химические аппараты были куда более совершенны, и его создатели ожидали, по причине очень тонкой настройки параметров развития и деградации организма, что он мог бы оказаться бессмертным. Общая схема была изменена лишь в одном очень важном отношении. Создатели построили просторную круглую «мозговую башню», которую разделили на множество отсеков, исходящих лучами из центрального пространства и имеющих многочисленные углублениями типа «голубиного гнезда». С помощью технологии, потребовавшей для своего развития нескольких веков, они стимулировали клетки растущего мозга эмбриона распространяться наружу не так, как происходит при скручивании обычных полусфер, а в направлении подготовленных для них гнезд. Таким образом, искусственный «череп» оказался просторной башней почти сорока футов в диаметре. Из внешнего мира в самый центр башни можно было попасть через дверь и специальный проход, а оттуда другие проходы расходились по радиусам между рядами многочисленных ниш для мозговой ткани. Бесчисленные трубки из стекла, металла и материала, напоминавшего эбонит, переносили кровь и химические вещества по всей системе. Электрические батареи поддерживали строго постоянную температуру в каждой нише и по всему множеству тщательно защищенных каналов нервных тканей. Термометры, циферблаты, измерители давления, различного типа индикаторы сообщали обслуживающему персоналу о каждом физическом изменении в этой удивительной, наполовину естественной, наполовину искусственной системе, в этой нелепой «фабрике разума».
Восемь лет спустя после своего «появления на свет» организм заполнил свою мозговую камеру и достиг умственного развития новорожденного младенца. Продвижение к зрелости казалось его «приемным родителям» ужасающе медленным. И почти до конца его пятого десятилетия нельзя было сказать, что он получил развитие умственного стандарта смышленого подростка. Но особых причин для разочарований не было. В течение следующего десятилетия этот пионер Четвертых Людей выучил все, чему могли научить его Третьи Люди, а также разобрался, что значительная часть их мудрости была просто глупостью. В способах манипуляции руками он уже мог соревноваться с самыми способными; но хотя манипуляция руками доставляла ему огромное наслаждение, свои руки он использовал почти только для удовлетворения собственного неутомимого любопытства. Фактически любопытство и должно было быть его главной чертой. Он являл собой гигантскую опухоль любознательности, снабженную самыми ловкими руками. Был даже создан особый государственный департамент для наблюдения за его воспитанием и обучением. Постоянно наготове держалась целая армия образованных персон, чтобы отвечать на его нетерпеливые вопросы и помогать ему в его собственных научных экспериментах. Ввиду того обстоятельства, что он наконец-то достиг зрелости, эти несчастные ученые мужи чувствовали себя безнадежно униженными и опущенными до положения клерков, уборщиц и мальчиков-посыльных. Сотни его почти пожизненных слуг были разосланы по всем концам планеты, чтобы собирать информацию и всевозможные сведения, и смысл их многочисленных заданий очень часто находился теперь за пределами их собственного понимания. Однако они проявляли осторожность, не позволяя себе проявлять на публике собственное невежество. Напротив, они преуспели в обретении серьезного престижа от самой загадочности их занятий.
Мозг-гигант был совсем лишен любых обычных инстинктивных реакций, за исключением любознательности и стремления к творчеству. Он не знал подсознательного страха, хотя, разумеется, и был способен к расчетливой осмотрительности в любых обстоятельствах, которые грозили нанести ему ущерб или препятствовали его страстным исследованиям. Не знаком ему был и гнев, а только лишь несокрушимое упорство при столкновении с препятствием. Он не ощущал обычного голода и жажды, а только приступы слабости – в те моменты, когда его кровь недостаточно снабжалась питательными веществами. В его менталитете начисто отсутствовал секс. Вероятно, ему были недоступны ни искренняя доброта, ни инстинктивное чувство общности, потому что он жил без чувства сострадания. Почти героическая преданность большинства его непосредственных слуг вызывала не благодарность, а лишь холодное одобрение.
Поначалу он интересовался лишь собой, а вовсе не делами общества, которое поддерживало его, исполняло каждую его причуду и просто обожало его. Но со временем он начал находить удовольствие в предложении блестящих решений по всем текущим вопросам организации общества. Его советов с нетерпением ждали и принимали для исполнения. Он стал автократом государства. Его великий интеллект и полная беспристрастность в сочетании с людским суеверным почитанием ставили его в более надежное положение, чем любого обычного тирана. Он совершенно не интересовался мелкими невзгодами своих людей, но зато был полон решимости тратить их силы ради гармонии, здоровья и силы расы. И в качестве передышки от серьезных занятий физикой и астрономией он, не без интереса, занимался изучением человеческой природы. Могло показаться странным, что существо, столь всецело неспособное на проявление человеческой симпатии, могло иметь достаточно здравый смысл, чтобы управлять расой столь эмоциональной, какими являлись Третьи Люди. Но он создал для себя очень точную психологию поведения; и как опытный хозяин животных безошибочно знал, чего он может ожидать от своих людей и как от них этого добиться, даже несмотря на то, что их эмоции были почти совершенно чужды для него. Поэтому, например, хотя и полностью презирая их восхищение животными и растениями и их религиозное поклонение жизни, он очень скоро научился не казаться враждебным этим наваждениям, а скорее использовать их для своих собственных целей. Сам же он интересовался животными лишь как материалом для экспериментов. И в этом отношении его люди с готовностью помогали ему, отчасти потому, что он уверил их, что его цель заключалась в дальнейшем улучшении всех видов, а частично потому, что были буквально очарованы его полным равнодушием, в его собственных экспериментах, общепринятыми методами предотвращения боли. Безудержность чужих страданий пробудила в его людях долго подавляемое стремление к жестокости, которое, несмотря на их подсознательное проникновение в природу животного, было все же сильным фактором у третьего человеческого вида.
Мозг-гигант постепенно исследовал совокупность материальных вещей и совокупность сознаний. Он овладел принципами биологической эволюции и создал для собственного удовольствия подробную историю жизни на Земле. Он изучил, благодаря удивительным методам археологии, историю ранних человеческих племен, историю марсианского эпизода и события, оставшиеся неизвестными для Третьих Людей. Он открыл принцип относительности, квантовую теорию и природу атома как сложной системы волновых колебаний. Он оценил размеры космоса и с помощью собственных сложных и точных приборов определил планетарные системы в ближайшей части вселенной. Он же попутно разрешил наконец-то, к своему собственному удовлетворению, древние проблемы добра и зла, духовного и материального, единства и множества, лжи и истины. Он создал множество новых отделений обслуживающего его департамента с целью записи его открытий на искусственном языке, который он изобрел специально для этой цели. Каждая служба состояла из множества университетов, включавших хорошо отобранных и обученных специалистов, которые могли хорошо, до определенного предела, понимать предмет своего направления, но общая координация и истинное понимание сущности каждого из направлений возлагались лишь на один мозг-гигант.
2. Трагедия Четвертых Людей
Когда прошло около трех тысячелетий с появления этого уникального индивидуума, он принял решение создать и других подобного ему вида. Не то чтобы он страдал от одиночества. Не то чтобы жаждал любви или хотя бы интеллектуального общения. Но исключительно для того, чтобы производить еще более глубокие исследования, он нуждался в сотрудничестве с существами, обладавшими подобным ему интеллектуальным уровнем. Поэтому он разработал и построил в различных регионах планеты «башни» и сопутствующее оборудование, подобное его собственному, хотя и значительно улучшенное. В каждую он отправил, через своих помощников, клетку своего рудиментарного, придаточного к мозгу тела и указал, каким образом она должна быть взращена, чтобы произвести новый индивидуум. В то же самое время он добился, чтобы над ним были выполнены весьма серьезные операции, так, чтобы он оказался перестроен по более сложной схеме. Из всех новых возможностей, которые он таким образом реализовал у себя и у своих потомков, наиболее значительной и важной была прямая чувствительность к излучению. Это достигалось внедрением в каждое мозговое окончание специально выведенного элемента марсианских паразитов. Они с этого времени должны были жить в среде мозга-гиганта как неотъемлемые члены каждой его клетки. Каждый мозг был также оборудован мощной системой радиопередающих устройств. Таким образом разбросанное по всей планете «сидячее население» должно устанавливать друг с другом «телепатический» контакт.
Это предприятие было успешно завершено. Несколько десятков тысяч этих новых индивидуумов, каждый специализированный для своего конкретного местоположения и службы, составляли теперь сообщество Четвертых Людей. На самых высоких вершинах располагались суперастрономы с обширными обсерваториями, чьи приборы были частично искусственными, частично естественными выростами их собственных мозгов. В самых недрах планеты другие, особо адаптированные к теплу, изучали подземные силы и находились в «телепатическом» единении с астрономами. В тропиках, в Арктике, в лесах, в пустынях и на дне океана, везде Четвертые Люди доставляли себе удовольствие удовлетворением собственного любопытства; и на «родине», возле прародителя расы, находилось несколько огромных зданий, включавших сотню индивидуумов. На службе у этого сильно размножившегося населения те самые расы Третьих Людей, которые первоначально объединили усилия, чтобы создать этот новый вид человека, теперь обрабатывали землю, разводили скот, производили огромное количество материальных предметов новой цивилизации и удовлетворяли свои духовные потребности в ставших стереотипными ритуалах своего живого искусства. Подобная духовная деградация целой расы происходила медленно и незаметно. Но результат был не менее утомительным и удручающим. Время от времени происходили вспышки мятежей, но они всегда терпели неудачу, когда пытались разжечь серьезные волнения, потому что репутация и убедительность, которыми обладали Четвертые Люди, были слишком сильны.
Однако спустя заметное время кризис все-таки случился. На протяжении почти трех тысяч лет Четвертые Люди осуществляли свои исследования с непрестанным успехом, но затем прогресс стал очень медленным. Стало все труднее и труднее придумывать новые направления исследований. Конечно, оставалась еще масса подробностей для выяснения, даже в системе знаний об их собственной планете и еще больше в их знаниях о звездах. Но не было никакой перспективы открыть какие-то совершенно новые области, которые могли бы пролить свет на природу вещей. Разумеется, это лишь убеждало их в том, что они едва прикоснулись к поверхность волн в океане загадок. Их знания казались им в совершенстве систематизированными, но абсолютно загадочными. И у них появилось нарастающее чувство, что хотя они и познали почти все, но на самом деле они не знают ничего.
Обычное разумное существо в случае интеллектуального кризиса может найти разрядку и восстановление сил в дружеских встречах, физических упражнениях или в искусстве. Но для Четвертых Людей такого выхода не существовало. Подобная деятельность была невозможна и бессмысленна для них. Мозги-гиганты были сконцентрированы исключительно на объективном мире, но только как широком поле удовлетворения интеллектуального интереса и никогда ради него самого. Они были увлечены лишь самим процессом познания и интерпретаций формул и принципов, которые этот мир предоставлял. Они заботились скорее не о мужчинах и женщинах, а о материалах в пробирках, и не о друг друге, а лишь об исследовательских ресурсах. Более того, о каждом из них можно было бы почти с уверенностью сказать, что он заботился о себе исключительно как об инструменте познания. Многие из представителей этого вида и на самом деле жертвовали своим рассудком, и даже во многих случаях своими жизнями, из-за навязчивой идеи познания.