Созданы для любви

– Я понял.

Он протянул свою полную банку к ее пустой, предлагая долить еще, но Хейзел пришлось отказаться. Предыдущая порция пошла не слишком хорошо. Как будто она проглотила маленькую ящерку с острыми когтями, которая теперь скреблась у нее в животе, пытаясь найти выход.

– А какой твой самый худший поступок в жизни? – спросила она. Ливер явно не был ценителем разговоров ни о чем, и Хейзел решила, что они могут сразу перейти к откровенничанью. – Я была замужем… и официально все еще замужем за по-настоящему кошмарным человеком. Так что ты меня не напугаешь. Дело вот в том, что все свои преступления он совершил, вроде как, дистанционно. С помощью технологий, интерфейсов и ученых. Он не встает из-за своего стола. Но твои руки! Мозолистые, грязные. Судя по твоему дому, ты убил много животных, а затем разделал на мясо и шкуры. Ты как будто весь состоишь из мышц, хотя очень худой. Ты наверняка хорошо умеешь драться.

Внезапно Хейзел пришло в голову, что Байрон услышит все, в чем бы Ливер ни сознался, и доложит куда нужно. Бедный Ливер выйдет из своей лачуги облегчиться и наткнется на отряд спецназа.

– На самом деле, забудь, – одернула себя Хейзел. – Со мной такая фишка: не говори мне ничего такого, о чем не хотел бы рассказать всему миру. Не потому, что лично я не умею хранить секреты. Это скорее мой мозг. Долгая история.

Некоторое время они сидели в тишине, свет в лачуге становился все тусклее, Ливер время от времени отрыгивал бутановые пары. Хейзел перебирала про себя разные причины, по которым люди занимаются сексом, причем не все они имели какое-либо отношение к физическому удовольствию. К примеру, продолжение рода, деньги, влияние, вина, месть. Она не чувствовала возбуждения, но ей правда хотелось переспать с Ливером. Во-первых, это разозлило бы Байрона, выбило бы его из колеи. Во-вторых, Ливер был ни капли не похож на Байрона, и ничто не казалось Хейзел более привлекательным, чем общество его противоположности. В-третьих, Хейзел надеялась, что сможет отчасти перенять его уверенность в себе. Если и был в мире человек, просто переспав с которым можно было прокачать умение рубить все вокруг топором, то он сидел рядом с ней.

– Думаю, я готова, – сказала она.

Секс был не ужасен, а по сравнению с последним их разом с Байроном – очень даже ничего (тогда он сказал: «Давай ты не будешь говорить мне, нравится тебе или нет, а я вместо этого буду мониторить твой уровень возбуждения с помощью цифровых датчиков»). В запахе Ливера смешалось многое, и все компоненты были какими-то механическими, поэтому, лежа под ним на спине, Хейзел вспомнила о плоских тележках, на которые ложатся механики, чтобы закатываться под машины, и секс даже стал забавным, как может быть забавно выкатываться из-под транспортного средства, а затем снова закатываться под него, и так по кругу. К текстуре его шрамов тоже было приятно прикасаться, как к различным особенностям суши на рельефном глобусе. Его тело было целым новым миром, и Хейзел могла быть там одна: никакие спутники не вращались вокруг его атмосферы, никакие волоконно-оптические кабели не проходили под землей. У нее не выходило из головы, что скоро Байрон увидит их вместе в своем хрустальном шаре данных, но в течение следующих нескольких часов то, что она совершила, было только ее тайной, и от этого нельзя было не кайфовать.



Позже, укрытая телом Ливера, Хейзел вспомнила одно лето в колледже, когда она и ее подруга Бекка отправились на музыкальный фестиваль под открытым небом. Они не спали всю ночь, закинувшись экстази, а утро продрыхли в универсале ее родителей, припаркованном перед супермаркетом. Была суббота, торговая площадь кишела людьми, и иногда они ненадолго просыпались и видели, как маленькие дети заглядывают к ним в окна, стучат в стекло или сплющивают об него губы рыбкой, – им с Беккой по бессознанке было все равно. Они были сонными экспонатами в человеческом зоопарке: студентки, изредка употребляющие наркотики для развлечения. Они позволяли зевакам приходить и уходить, не обращая на них внимания. Какой-то мужчина постучал в стекло и громко спросил, все ли с ними в порядке и живы ли они там. «Эй, девчонки, я вас еще в начале моей смены приметил, восемь часов назад. Шевельните хоть пальчиком ради меня, а то мне всю ночь кошмары будут сниться о трупах, которые целый день пекутся в раскаленной машине». Но когда они обе открыли глаза, его улыбочка ясно дала понять, что он с ними заигрывает, так что ее подруга Бекка уперлась ногой в стекло, целясь прямо ему в лицо. У нее были впечатляюще большие ступни, и поскольку фестиваль проходил на открытом воздухе и ходили они босиком, ее пальцы были покрыты грязью, как у дикарки, так что, когда она убрала ногу, мужчина уже ушел.

Они были горячими и липкими, и все казалось нереальным. Они совсем заплутали, возвращаясь домой с фестиваля, и наткнулись на убогий зоопарк, где раз в час мужчина с голым торсом боролся в клетке с аллигатором. Они решили остаться и посмотреть, потому что из-за похмелья сюрреалистические вещи казались обычными, а обычные вещи, такие как движение машин и езда по шоссе, пугающими и непонятными.

У борца и рептилии сложилась своего рода близость. Когда дошло до того, что он лежал на аллигаторе, прижавшись к его спине животом и обхватив руками его челюсть, они заметили, что борец что-то ему нашептывает. В глубине души Хейзел даже захотелось быть тем бедным аллигатором, но немного в другой обстановке, хотя мужчина не казался ей привлекательным. Она хотела, чтобы ее обнимали и шептали что-нибудь на ухо и чтобы вес другого человека придавливал ее тело.

Секс с Ливером таким и был. Как будто ты оказываешься настолько близко к дикому зверю, как большинство людей никогда не бывает, и кажется, что опасность на мгновение уменьшается, потому что ты удерживаешь это существо. Не с помощью грубой силы, а выпивкой и сексом. На самом деле из-за всех этих шрамов кожа Ливера и правда делала его похожим на рептилию, из которой можно было бы сделать дизайнерскую сумочку. От левого соска у него почти ничего не осталось. Там было углубление, к которому пальцы Хейзел, естественно, потянулись и, скользнув внутрь, на несколько сантиметров приблизились к его бьющемуся сердцу.

– Есть ли в истории твоей жизни какая-то не противозаконная часть, которую ты мог бы рассказать? – прошептала Хейзел. – Что-то, что нельзя использовать против тебя в суде. Может, что-то из детства.

– Я разошелся с законом в самом раннем возрасте, – сказал Ливер.

– Твои родители еще живы?

– Не знаю, – сказал он. Конечно, поиск по идентификатору Гоголя мог бы сразу разгадать эту тайну.

– И не хочешь узнать? – уточнила Хейзел.

– Нет конечно.

Хейзел обняла его чуть крепче, но не из жалости, а из благодарности. Рядом с ней был человек, которому не нужны были байроновские данные.





11




Когда на следующее утро Хейзел проснулась, у нее в голове созрел план. Она понятия не имела, который час, да и Ливер тоже – оставалось надеяться, что еще не слишком поздно.

Ей нужно было вернуться домой до следующей полуденной загрузки.

– Не мог бы ты подбросить меня до дома и помочь кое-что перенести?

– Тело? – спросил Ливер. Он глянул на лопату в углу лачуги, явно прикидывая, какие инструменты пригодятся для работы.

Хейзел поняла, что вторжение Байрона добавило в ее ежедневное расписание один пункт, под который нужно будет подстраиваться всю оставшуюся жизнь. Осталось ли у нее несколько часов до того, как ее накроет очередным приступом загрузки, или только несколько минут или даже секунд?

– Если меня начнет трясти, а потом стошнит, или я потеряю сознание, или и то и другое, просто пережди, – сказала она Ливеру.

– Ладно, – ответил тот.

В его пикапе рабочих часов не нашлось, но они проехали аптеку, на рекламном щитке которой как раз высвечивалось время – 11:32 – вместе с рекламой каких-то людоедских витаминок с подписью «Жевательные резинки: волосы, кожа, ногти» по сниженной цене. Если повезет, они доедут до папиного дома как раз вовремя.

– Долго объяснять, – сказала Хейзел, когда они свернули на подъездную дорожку, – но со мной должно кое-что произойти, и я собираюсь это предотвратить. Для этого мне нужно одно устройство с заднего двора. Ты можешь встретить моего папу на электрическом кресле, и еще с ним или без него может быть что-то похожее на женский манекен. Не обращай внимания. Мне нужно от тебя одно: чтобы ты взял в гостиной здоровый деревянный ящик, который похож на гроб, и вынес на крыльцо.

Ливер достал фляжку из-под сидения грузовика и встряхнул ее, чтобы убедиться, что она полная.

– Хорошо, – сказал он. – Все необходимое у меня с собой.

Дома папа с Дианой играли в карты за кухонным столом.

– Привет, пап, я буду занята некоторое время, – крикнула она ему. – Сейчас зайдет мой приятель, он вынесет на крыльцо Дианин ящик. Не суди его по внешности. Он совершенно безопасен.


Затем она выскочила на улицу и вытащила шлем для сна, который Байрон положил в сейф. На самом деле, он вряд ли бы оставил ей шлем, если бы с его помощью можно было сорвать загрузку, но попробовать стоило. В конце концов, почему двенадцать дня, а не двенадцать ночи? Может быть, во сне извлекать ее воспоминания было не так удобно. Она решила вставлять Байрону палки в колеса всеми возможными способами.

– Да как так-то?! – услышала Хейзел папин голос. – Ты снова выиграла!

Ей не хотелось оставаться одной, когда начнется загрузка, но и чтобы Ливер ее увидел, она не хотела тоже. Когда он вытащил ящик, она сказала:

– Мне нужно надеть этот шлем и залезть в ящик на несколько минут. Я не совсем уверена, что произойдет. Возможно, тебе будет лучше переждать в другой комнате.

Ливер сделал глубокую затяжку.

– Ты будешь закрывать крышку?

Она явно была не первой женщиной, которой он помогал залезть в деревянный ящик.

– Да. Можешь мне помочь?

Хейзел надела шлем, забралась внутрь и легла на спину.

– Давай я проделаю пару отверстий для воздуха, – услышала она голос Ливера. – Чтобы плохо не стало.

Шлем перекрывал свет, но она услышала серию страшных ударов, нанесенных с механической размеренностью, а после все стихло. Хейзел нажала кнопку активации, чтобы запустить последовательность бета-волн. Ощущение было приятным, ее разум прояснился с настораживающей легкостью. Она знала, что картинка, которая всегда приходила ей в голову во время индукции шлема, другим людям не показалась бы такой уж безмятежной: она представила, как смотритель зоопарка чистит цементный пол клетки, проходясь большой метлой по мыльной поверхности, и шорох полимерных щетинок смещается все дальше и дальше от центра комнаты к периферии. Он сметал все ее тревоги. Пузырящийся блеск промышленного дезинфицирующего средства стал ее сознанием, текучим и тонким. Все больше истончаясь. Растягиваясь в ничто.

Когда появились изображения Байрона, ей показалось, что они бьют ее промеж глаз из пейнтбольного пистолета. Одно за другим: Байрон получает награду. Байрон произносит речь. Байрон стоит среди группы детей в глухой африканской деревеньке. Картинки проносились мимо с невероятной скоростью, как будто ее швыряло на рекламные щиты. Голова раскалывалась даже после того, как изображения исчезли.

Хейзел потребовалась пара секунд, чтобы осознать причину: все это время она была внутри ящика в шлеме и пыталась сесть, а крышка была закрыта.

Загрузку сорвать не удалось. Хейзел нажала на защелку визора, и стекло шлема стало прозрачным, затем надавила на крышку гроба и выбралась наружу. Она дрожала, но рвоты рядом с ней не было. Опершись на ящик, она встала и, пошатываясь, вошла в гостиную.

Папа с Ливером пили пиво.

– Ты бывший военный? – спросил папа. Он смотрел на Ливера, прищурившись – пытался его разгадать.

– Я не в ладах с правительством, – ответил Ливер. Ее отец оглянулся и увидел ее – визор она подняла, но шлем снять забыла.

– Что, ребята, собираетесь на картинг? – спросил он.

Хейзел пошла на кухню за мусорным мешком. Чтобы найти работу, нужно время, поэтому она решила, что проще для начала продать электронику, которую Байрон ей оставил. Вместе с сейфом. Хейзел бросила шлем в пакет и перекинула его через плечо.

– Лично я собираюсь сходить раздобыть немного денег тебе на аренду. А у тебя какие планы, Ливер?

Он встал.

– Мне нужно ненадолго съездить на кладбище.

С этими словами он протянул руку, взял Хейзел за запястье и повернул к свету, разглядывая. На мгновение она испугалась, что он вот-вот вытащит охотничий нож из-под подкладки жилета и одним движением отсечет ей кисть – может, он по ошибке решил, что она стащила лотерейный билет из его лачуги, хотя на самом деле его вплел в паутину один из гигантских пауков.

Вместо этого его рука скользнула ниже и сжала ее пальцы, а Ливер подмигнул, что она списала бы на нервный тик, если бы подмигивание не совпало со сжатием ладони.

– А позже пойду в бар, – добавил он, и, на мгновение задержав на ней взгляд, вышел.

Ее папа негромко кашлянул.

– У вас с ним что, романчик? Почему он был без рубашки?

– У тебя есть тележка, тачка или что-нибудь, на чем можно довезти пару девайсов до ларька с гоголевской бэушкой?

Ее отец въехал на кухню и пересел за стол рядом с Дианой.

– Можешь взять «Раскл». Поворачивай плавнее и не езди в горку.

Хейзел собрала в пакет всю электронику и положила себе на колени, а потом поместила сейф в корзинку кресла перед собой. «Раскл» из-за веса шел совсем медленно, но она рассудила, что спешить ей не за чем.

В нескольких кварталах от магазина мобильник зазвонил. Первые несколько звонков она сбросила, но, так как телефон не унимался, в голове у нее забрезжила очень призрачная надежда. Вдруг Байрону стало так брезгливо от ее физического контакта с Ливером, что теперь он готов отпустить ее на все четыре стороны. Было бы здорово услышать, как дрожит от отвращения его голос.

– Да, Байрон?

– Нам нужно поговорить. У меня есть неприятная новость.

Двое мальчишек на велосипедах пронеслись мимо, указывая на большой мешок для мусора у нее на коленях и хохоча. Один швырнул в ее сторону свой шоколадно-молочный коктейль; пластиковая крышка отлетела и на поверхности кресла остался подозрительный след коричневых брызг. Хейзел занервничала, что посторонние могут принять разводы за испражнения. Она посигналила в знак неодобрения, но это, казалось, только сильнее их развеселило.

– Что ж, мне даже интересно – сказала Хейзел. – Ты вставил мне в мозг чип, который ежедневно отправляет тебе отчет обо всех моих мыслях и действиях. Пока идет загрузка, я валяюсь в бессознанке от шока и паралича, что довольно неудобно. И тот и другой факт сильно меня беспокоят, но телефонного звонка они не удостоились.

– Дело в твоем папе, – сказал Байрон. – Он тебя обманывает.

Хейзел остановила кресло. Ладно, видимо, ее отец очень и очень хочет, чтобы она убралась из его дома. История с арендатором действительно не тянула на правду, ведь он только недавно заявлял, как ему важно личное пространство. Был ли у него какой-то унизительный план по ее выселению, о котором прознал Байрон? Планировал ли ее отец пригласить в дом звонаря, одного из своих тихоуголочных приятелей, который стал бы жарить отвратительную вонючую рыбу и расхаживать в здоровенных семейниках, извергая женоненавистнические комментарии, пока Хейзел не решила бы съехать сама – так папе не пришлось бы ее выгонять и рисковать прослыть бессердечным?