Созданная из тени

Зачем Натаниель его… Боже мой! Он убил его. Безжалостно прикончил.

– Волосы, Ваше Величество, – просто объясняет Натаниель, касаясь капюшона, который соскользнул у меня с головы. – Спрячь их. Прошу.

В горле у меня словно застрял острый камешек.

– Все в порядке. Я справлюсь.

В подтверждение своих слов я крепче сжимаю зазубренный меч и озираюсь. А где жители деревни? Я различаю только треск огня… Он издевательским смехом доносится со всех сторон.

– Нам придется убить всех, кто тебя узнает, Ваше Величество, – спокойно предупреждает Натаниель, остужая голосом мой пыл. – Ты поняла?

Киваю. Натаниель прав. Если кто-то увидит меня и донесет Королю, что я снова здесь, за нами будут гоняться по всей Лиаскай.

– А где Лиам? Где… все?

Натаниель качает головой:

– Сейчас найдем.

Мы вместе идем в глубь деревни. Где-то в чаду бродят коровы. Мы чуть не врезаемся в ковыляющего осла, который обгорел до волдырей. Натаниель добивает его ударом по голове, а я, охваченная ужасом, за этим наблюдаю. Дым становится гуще, поэтому мы закрываем носы и лица платками. Пройдя еще немного, мы видим, откуда валит дым. Это полыхает амбар. От запаха жженого зерна к горлу подкатывает тошнота.

– Сгорели запасы на зиму, – шепчу я. – Что людям теперь есть?

Натаниель в замешательстве смотрит на меня.

– Майлин, здесь больше никто не живет.

Густой дым остается позади. Глаза по-прежнему слезятся, но хоть что-то разглядеть можно. И тут осеняет: вот о чем говорил Натаниель. Жители деревни… их больше нет. Их дома горят или уже рухнули под натиском пламени. Вокруг потерянно блуждает скот. Перед баней лежат два безжизненных тела. У аптеки, в которую выломали дверь, мы находим Элли – она здесь работала. Элли сжимает в руках какой-то прут, глаза у нее широко распахнуты. Ей перерезали горло.

– Они убили их, – бездумно шевелю губами я. – Они убили их всех. Они…

Посреди улицы валяются трупы солдат, и у каждого во лбу торчит болт. Больше Лиаму нечем стрелять. Однако у одного из солдат нет меча, значит, Лиам забрал его себе.

Обогнав Натаниеля, я мчусь со всех ног вперед. На развилке останавливаюсь. Пойду налево – и окажусь перед домом, где жили родители Лиама. Наверное, сам он отправился именно туда. А направо будет школа. Обычно в это время все мои друзья там. Недолго думая, я сворачиваю направо и бегу во весь дух, будто у меня еще есть шанс что-то спасти. Что-нибудь. Кого-нибудь. Завидев какого-то человека, я испытываю невероятное облегчение. Однако в руках он сжимает факел, которым поджигает дома, один за другим. Столярная мастерская, мыловарня, ателье, принадлежащее семье портного… Из всех дверей валит дым, языки пламени лижут ставни.

– Вы убили их, – чуть слышно произношу я.

И внутри у меня что-то рухнуло, а вся та сила, которую я тщательно сдерживала, вырвалась на свободу. Лиаскай словно погружается глубоко в темную бездну моей души, подпитываясь черной, сверкающей лихорадочным блеском яростью, и сама направляет меня. Мы с ней идем прямо к солдату с факелом. В одной руке я уверенно и крепко сжимаю меч, а другой собираюсь схватить солдата. Мыслей в голове не осталось, все вытеснила лютая ярость. Ярость, которая становится сильнее, когда я вижу на земле труп. Черные кудри, жилистое тело, спина, залитая кровью.

Они все погибли.

Я чувствую что-то странное, когда человек, заметив меня, широко распахивает глаза и хватается за меч, который висит у него на поясе. Он боится. Сжимает оружие дрожащими руками. Это короткий меч, а на самом солдате легкая броня. Мне становится не по себе, однако Лиаскай снова берет меня под контроль. Цуруги с певучим звоном рассекает дым, создавая иллюзию, в которой я могу дышать. Он встречается с мечом солдата, и во мне что-то хрустит. Однако на этот раз я начеку и поворачиваю клинок так, чтобы удар чужого меча пришелся на ребро, а не на лезвие. Я не перехватываю, а перенаправляю энергию противника.

Где-то на подкорке сознания слышу шепот Люсинды: «Вместе с противником, Майлин, а не против него».

Бой как тренировка в додзе, как танец. Атака, уклонение, защита, защита, быстрый выпад, снова атака. А вот и оно – словно приглашение, словно уважительное предложение. Незащищенное место. Вращаю клинком слишком легко. Задыхаясь, солдат падает на колени. Танец подходит к концу. Мечом я пронзаю шею противника. Вот и все.

В голове полная неразбериха. Я оборачиваю Лиаскай вокруг себя, словно пальто, и вытаскиваю меч из шеи солдата. Он падает, а я чувствую, как из него вытекает жизнь. Она сочится на землю, проникает глубоко в почву и, подхваченная ветром, растворяется в воздухе. Улетает прочь вместе с дымом факела, который горит рядом с солдатом. Быть может, эта жизнь начнется заново где-нибудь в другом месте.

Оглядываюсь по сторонам, держа меч наготове: я готова к бою с другими противниками. Но вокруг ни души. Я одна. Лишь дым и пламя осмеливаются подобраться ко мне ближе. Они глазеют на меня, насмехаются. Я медленно бреду к женскому телу, распростертому на земле, и, выронив цуруги, падаю на колени. Девушка лежит на животе, а под ней – ее собственный меч. Впечатляющий двуручный меч, для меня он был бы слишком тяжел, а ей в самый раз. На клинке запеклась кровь. Я знаю: она билась до последнего. И пала от руки подлого труса, который ударил ее в спину. Сердце обливается кровью. Я хочу найти этого подонка и заставить его заплатить за содеянное. Но огонь уже рядом, а я не могу бросить Зару здесь совсем одну. Вдруг она просто потеряла сознание?

Пытаюсь бережно перевернуть ее на спину, но для этого требуются силы, а мои уже на исходе. И давно я задыхаюсь? Неужели дыхание жгло мне горло все время, просто я этого не замечала?

Осторожничать я больше не могу, поэтому рывком переворачиваю Зару. Теперь ее голова лежит у меня на коленях. Зара смотрит в пустоту. А глаза у нее все такие же бирюзовые, цвета морской волны… Только вот море замерзло. В глазах Зары нет жизни. Мои слезы капают ей на лицо, оставляя светлые дорожки на грязных щеках.

– Зара, проснись.

Я нежно закрываю веки Зары и, наклонившись, шепчу ей на ухо:

– Давай обе проснемся. Это все неправда, просто дурной сон. Давай проснемся, ладно?

Пламя потрескивает совсем близко. Нас обдает жаром, и я прижимаюсь к Заре, чтобы защититься от огня.

– Я ведь обещала, что мы потанцуем, – сквозь душащие рыдания лепечу я. – Придет весна, и мы потанцуем. Ждать осталось недолго. Весна почти здесь. Но нам надо уходить. Огонь рядом. Давай проснемся. Мы должны…

Остаться бы здесь, ожидая пробуждения… Какая заманчивая мысль! Однако это будет ошибкой. Неужели я смирилась, сдалась? Нет! Глубоко вдохнув дым, я кашляю, жадно ловлю ртом воздух. Мы не проснемся вместе. Зара мертва. Я – жива.

Из глаз текут слезы, и я моргаю, чтобы хоть что-то разглядеть. Вижу все, как сквозь серую пелену. Она окутывает меня погребальным саваном.

Нужно уходить. Но не бросать же Зару здесь!

– Помогите, – сиплю я.


Кручу головой по сторонам, высматриваю, что может мне помочь. Вдруг кто-нибудь придет? Или что-нибудь натолкнет меня на мысль, как поступить.

– Помогите… – хочу закричать я, но из горла вырывается жалкий хрип.

Обхватываю Зару руками и одновременно пытаюсь подняться, но ничего не выходит. С трудом встаю на колени и отползаю, таща Зару за собой. Но она слишком тяжелая. С Зарой я двигаюсь очень медленно, а огонь быстр и проворен. Он напоминает мне стаю волков, окруживших раненое животное. На мгновение прижав платок к лицу, я делаю глубокий вдох. Затем кричу:

– Помогите! Ау!

Здесь точно кто-то есть. Не погибли же все. Нет. У Лиама есть меч. И он вместе с Натаниелем. Они точно живы.

Я вскрикиваю, когда из дыма выходит какой-то человек. Слезы слепят глаза, я на ощупь ищу меч и вытаскиваю его из ножен.

– Майлин.

Не понимаю, кому принадлежит этот глухой голос. Однако сердце у меня забилось спокойнее, и я опускаю цуруги.

Рухнув на колени передо мной, Лиам касается моего лица. И тут замечает Зару.

«Сейчас он потеряет сознание, и нам обоим конец», – думаю я, когда Лиам вдруг закрывает глаза. Без него я с места не сдвинусь, даже если на нас обрушится все пламя Лиаскай.

– Надо уходить.

Не знаю, кто это сказал. Лиам? Я? Мы смотрим друг на друга. В глазах Лиама лишь безысходность. Ни мужества, ни надежды. И я понимаю, что он почти сдался.

– Пойдем уже!

Стиснув зубы, я встаю на ноги и заставляю Лиама сделать то же самое. Он еще раз опускается на колени, чтобы поднять Зару. Руки у Лиама теперь заняты, поэтому его меч беру я. Он так тяжел, что я волоку его по земле.

Мы вслепую бредем по улицам, которые изменились до неузнаваемости. Лиам несет Зару, я тащу наши мечи, готовая в любой миг принять бой. Мы натыкаемся на мертвецов и даже сквозь дым различаем знакомые лица. Их придется бросить. Мы в ловушке: улица завалена горящими обломками. Нам в лицо пышет невыносимым жаром, который будто выжигает дыхательные пути. Но мы продвигаемся вперед, шаг за шагом, метр за метром.

Вдруг откуда ни возьмись появляется Натаниель. Он кричит что-то Лиаму на ухо, но из-за рева огня я не разбираю слов. С лица Лиама будто исчезает боль, и он ускоряет шаг.

Наконец пожар остается позади, а мы добираемся до ручья. Идем вдоль него к горам.

Все, не могу больше. Воздух стал чище, и я то и дело захожусь в приступе кашля. Голова кружится, мечи валятся из рук. В очередной раз уронив меч Лиама, я собираюсь его поднять, но пальцами хватаю пустоту рядом с рукоятью. Перед глазами все плывет.

Натаниель призывает Лиама подождать, почти просит. Наконец хватает его за руку, заставляя остановиться.

Потеряв равновесие, Лиам чуть не падает. Он все еще прижимает к себе тело Зары. Натаниель не дает ему вырваться. На мгновение меня охватывает страх, что сейчас произойдет что-то ужасное. В глазах Лиама плещется одна холодная ярость. Натаниель же спокоен. Он аккуратно, но настойчиво забирает у Лиама Зару и что-то произносит, указывая на меня.

Лиам судорожно кивает. Он идет ко мне, и я делаю рывок ему навстречу. Ноги подкашиваются, и мне очень нужна его поддержка. Но в последний миг Лиам передумал. Избегая моего взгляда, он сжимает кулаки и проходит мимо. Все, что мне остается, – это смотреть, как он уходит. Лиам весь напряжен, лицо у него искажено какой-то гримасой. Он хватается за голову, словно защищаясь от невидимых ударов.

Лиам прижимает к губам кулак, пытаясь сдержать рвущиеся из горла страшные хриплые звуки.

Я почти чувствую давление, распирающее его голову, грудь, сердце. Острая боль, которая грозит разорвать его изнутри.

– Лучше оставь его в покое, – советует Натаниель.

Только сейчас я понимаю, что собиралась пойти за Лиамом. Расстелив свой плащ на земле, Натаниель опускает на него Зару так осторожно, будто она спит.

Натаниель прав, но я все равно бегу к Лиаму.

– Не надо, – слабо шепчет он.

Однако я игнорирую эти слова и беспомощно хватаю его за сведенную судорогой руку. Не знаю, чего я ожидала. Или на что надеялась. Лиам так сильно меня толкает, что я опрокидываюсь на спину. Лежу, затаив дыхание. Лиам почти рычит. Задыхаясь, он что-то бормочет: обрывки слов, невнятные проклятия. И будто этого мало, он вдруг бьет кулаками по какому-то дереву, снова и снова. Тоненькие ветки дерева дрожат. Поднявшись на ноги, я жду, пока его крики затихнут, а удары потеряют силу.

Лиам прижимается лбом к дереву, содрогаясь от сдерживаемых рыданий. Он позволит приблизиться к себе? Может, он ничего не замечает? Лиам дрожит всем телом. Я отчаянно пытаюсь подобрать правильные слова, чтобы его утешить. Но в голову ничего не приходит. Ничего.

Я робко дотрагиваюсь до спины Лиама. Все в порядке? Или он меня просто не чувствует? Протиснувшись между ним и деревом, я прижимаюсь к его груди. Лиам что-то шепчет, но я не сразу разбираю слова.

– Прости, – шелестит он, разбивая мне сердце.

Встряхнуть бы его хорошенько и надавать пощечин, но он и так весь в ранах и синяках.

У меня внутри пропасть, из которой доносится манящий шепот. Я не спускаюсь в нее, но беру из этой пустоты ровно столько, сколько смогу выдержать. Как и Лиам, я дрожу, но не от отчаяния, горя или беспомощности.

Меня охватывает гнев, глубокий, как пропасть.

– Мы отомстим им, – тихо обещаю я. – Мы уничтожим урода, который мнит себя Королем. Клянусь тебе, Лиам, мы заставим его заплатить за все. И не важно, чего это будет стоить.

Лиам смотрит на меня: глаза у него такие светлые, будто он их выплакал. Кажется, он видит во мне что-то. И это вселяет в него страх. Такой сильный страх, что на мгновение все его личины рухнули.

В моей голове Лиаскай поет тихую песню сочувствия, а я больше всего на свете жалею о своих последних словах. Потому что мне не безразлично, чего будет стоить месть.