Совдетство

Я был вынужден согласиться. Сошлись мы на привлекательности крыс, но только исключительно белых, а не серых, которые бегают у нас по двору, питаясь объедками из столовой. Эти опасны и могут цапнуть, а укус у них ядовитый, как у хорошей гадюки. Замучаешься потом уколы от бешенства делать…

Когда я вошел, мой друг, отрастивший элегантные усики, был занят – он мастерски обрабатывал «гуппешников». Так продавцы называют бедных родителей, которых затащил в магазин капризный ребенок, требуя, чтобы ему немедленно купили какую-то живность. Когда выясняется, что кошечек и собачек тут в помине нет (их на улице, бездомных, полным-полно шастает), капризник начинает вымогать сначала говорящего попугая, потом кролика, затем – морскую свинку, наконец хомячка или канарейку. Откуда я это все знаю? От верблюда! Сам таким же был еще недавно. Родители в ужасе от цен и детской истерики и уже готовы взять в дом любого хомяка, а грызуну подавай клетку и мешок пшена.

И тогда опытный продавец-консультант мягко предлагает взглянуть на аквариумы. Конечно, юный вымогатель тут же требует себе здоровенную золотую львиноголовку, тянущую граммов на сто пятьдесят, стоящую двадцать рублей и нуждающуюся в десятиведерном домашнем водоеме с компрессором. Родители близки к истерике, и тут самое время переключить внимание семейного тирана на крайний аквариум, набитый обыкновенными, а не вуалевыми, гуппи, у них самец отличается от самки только меньшим размером и розовыми пятнами на куцем хвостике. Зато и стоят они – всего-то двадцать копеек за пару. В глазах родителей затепливается надежда…

Именно это и происходило, когда я вошел.

– Берите, не пожалеете! – убеждал Василий. – Гуппи – живородящие, неприхотливые, аквариум им не нужен, достаточно трехлитровой банки.

– Берем! – воскликнули, чумея от радости, оба предка.

– В чем будете транспортировать?

– А какие есть варианты? – спросил отец, похожий на инженера.

– Первый вариант – садок. Точнее, мини-аквариум. Полтора литра. Плексигласовый. На силиконовом клею.

– Герметичен?

– Абсолютно, но кусается.

– В каком смысле?

– В финансовом.

– И сколько же стоит эта посудина? – сморщилась мамаша.

– Четыре восемьдесят.

– Отпадает.

– А-а-а-а… – забился в истерике малолетний злодей.

– Альтернатива? – нахмурился папаша и дал ему подзатыльник.

– Не смей! – взвизгнула мать и погладила сына по кудрявым волосам

– Альтернатива есть, – доверительно произнес Василий. – Выходите на улицу. Вторая дверь справа – магазин «Молоко». Там на столике у окна всегда есть майонезные банки, которые не приняли из-за скола или щербинки. Их можно взять даром. Они ничьи. Только смотрите, чтобы жир на стенках не остался. Выбираете, несете мне – и будет вам счастье!

Подхватив всхлипывающего истерика, родители вылетели на улицу. Пока Василий охмурял покупателей, я со знанием дела обошел магазин – все на месте: в железном колесе крутилась, перебирая лапками, белка с облезлым хвостом. В детском саду у нас была такая, я дал ей орешек – и она до крови прокусила мой палец, сначала мне хотели сделать сто уколов от бешенства, но потом ограничились йодом, так как в беличьем роду сумасшедших не оказалось. В большой клетке с покатым верхом сидел, нахохлившись и вцепившись когтями в кольцо, зеленый попугай Ара величиной с ворону.

– Сколько я семей спас! – глядя вслед умчавшимся «гуппешникам», молвил Василий. – Ну а вы, сэр, за чем пожаловали?

– Корм нужен.

– Вам повезло, мой юный друг! Имеется свежий трубочник. – Продавец подошел к холодильнику «Саратов» и вынул алюминиевый лоток.

На первый взгляд могло показаться, что в нем на дне лежит круглый, вроде антрекота, кусок постной говядины, но если присмотреться, видна по краю «антрекота» шевелящаяся в воде бахрома – тонкие, как нитки, живые червячки. Лида их страшно боится и запрещает держать в холодильнике, поэтому больше пятидесяти граммов я никогда не беру – портятся. Вот откуда моя идея консервированного рыбьего корма. Василию я ее уже как-то излагал, и он заметил, что на Западе, запатентовав такое изобретение, я разбогател бы, как Пончик из книжки «Незнайка на Луне».

– Отличный трубочник! – согласился я.

– Сколько тебе?

– Я бы взял, но завтра уезжаю.

– Судя по экипировке, на Бермуды?

– В Новый Афон.

– Ого! Маску прикупил, счастливец!

– Да. Последнюю взял. А маман жутко боится этого трубочника. Без меня не справится.

– Бывает. Одна тут по ошибке изжарила и съела. Ничего, даже не вырвало. Сказала, котлеты по шесть копеек напоминает. Мотыль, конечно, на вид поприятней, но кончился. Остается сухой корм. Сколько насыпать, сэр?

– На пятнадцать копеек, – солидно сказал я, хотя поначалу собирался купить на гривенник, но в таком случае какой же я сэр?

Василия разочаровывать нельзя, он очень серьезный человек, сегодня возле весов лежит толстая книга «Моммзен. История Рима», заложенная билетиком книжной лотереи. В прошлый раз он читал «Критику эк… экзис… экзистен… экзистенциализма». Уф-ф… Спросить у него, что это такое, я постеснялся…

Продавец тем временем ловко свернул из заранее нарезанной газеты аккуратный фунтик и железным совком, каким в продуктовых магазинах сыплют в пакеты муку и сахарный песок, подхватил из мешка на кончик сухой корм, похожий на мелкую гречку, метнул его в кулек и кинул на весы – стрелка едва отлипла от края шкалы. Он добавил до нормы, а потом от щедрот бросил лишнюю щепотку, как постоянному клиенту. И тут я заметил на его пальце то, чего прежде, как и усов, не было: массивный перстень с печаткой.

– Золото?

– Ага, самоварное! Э-э-эх! – и он привычно замял края кулька так, что ни одна дафния теперь не вывалится. – Взял колечко по случаю. Друга выручил… Ваш пятачок, сэр!


– А что попугай – никто не покупает? – с сочувствием спросил я, пряча монету.

– Какой же идиот его за триста целковых возьмет?

– А уценить нельзя?

– Предлагали. Хозяин никак не соглашается.

– Какой хозяин? Попугай разве не государственный?

– Скажешь тоже! Птица комиссионная. Или ты думаешь, я его сам в Африке ловил? Мореман один из рейса себе привез, помучился и нам сдал. Орет попка очень уж громко, соседей будит. Сандалии у тебя тоже классные!

«Как можно говорящих птиц сдавать на комиссию? Они же почти люди!» – горько подумал я и поинтересовался:

– А что из товара лучше всего идет?

– Гуппи с хомяками. Дешево и сердито! И куртка у тебя – отличная! Такое впечатление, что ты с витрины сбежал! – засмеялся продавец-консультант.

– Маман заставила… – вздохнул я, злясь, что позволил вырядить себя, как полного дурака.

– Жестокая женщина! – согласился Василий. – Пытка новизной.

– И не говори, – вздохнул я совсем как бабушка Аня.

Но тут вернулись радостные родители со своим извергом.

– Ну, пока, звездный мальчик! Счастливо понырять! Заходи, когда вернешься!

– Пока… – Я деликатно отошел от прилавка.

– Из-под хрена подойдет? С крышкой! – ликуя, спросил папаша.

– Верх желаний! Давайте сюда вашу баночку! – Василий вздохнул, вооружился сачком на длинной ручке и встал на табурет: – Самца подберу вам почти вуалевого.

– Вот спасибо! – кивнул отец-инженер.

– А самочку икряную или отметавшую?

– Только икряную! – воскликнула мамаша, собираясь, верно, немедленно выпотрошить крошечную рыбку и намазать бутерброд.

– Поищем…

Положив невесомый кулек с кормом в авоську, я пошел к дверям, чтобы не мешать продавцу-консультанту в работе, но у входа сдуру задержался возле клетки с попугаем и тихо попросил:

– Скажи: попка – дурак!

Пока родители, затаив дыхание, следили за тем, как Василий для виду гоняет сачком по аквариуму икряную самочку, плохиш отошел посмотреть белочку.

– Белку хочу! – снова захныкал зануда.

– Продана, сэр! – нашелся Василий.

– Скажите, товарищ, – подавшись вперед и понизив голос, спросил отец-инженер. – Они долго, эти гуппи, живут?

– У вас, полагаю, неделю протянут.

– Не больше?

– Не больше, – заверил консультант, печально разглядывая на свет пойманных рыбок. – А вот вам и питание на первое время, – он бросил в бумажку щепоть сухого корма.

Несчастные рыбки метались по баночке, еще не поимая, какая беда с ними приключилась. Сегодня же малолетний психопат высыплет туда весь корм, через два-три дня вода завоняет, пойдет гнилыми пузырями и гуппи всплывут брюшками вверх.

– Какие живчики хорошенькие! – залюбовалась мамаша, подняв баночку на свет.

И тут ара, до которого, видимо, дошла, наконец, моя просьба, открыл круглый и наглый глаз, повел крылами, напружился и голосом охрипшего Левитана заорал на все помещение:

– Заткни-ись, придурок!

– Он говорящий! – громче безумной птицы завизжал маленький тиран. – Не нужны мне ваши рыбки! Попуга-а-а-а-я хочу-ч-у-чу-у-у-у! – и повалился на пол, суча в истерике ногами.

Василий глянул на меня с обидой, мол, думал, ты человек, а ты пижон в апельсиновых тапках! Я стремглав выскочил на улицу, понимая, что испортил ему всю торговлю. Простит ли? Огорчившись, что, кажется, потерял друга, я побрел налево, в сторону улицы Кирова.

Да, в детстве я тоже бывал плохишом и мог похныкать из-за не купленной игрушки, но кататься, вопя, по полу в общественном месте – такое мне даже в голову не приходило! А если бы и взбрело, Тимофеич одним движением, точно Котовский – саблю, выдернул бы из брюк ремень и выпорол меня, как сидорову козу. Детей, конечно, бить нельзя, но иногда необходимо…