Совдетство

Рядом с ружьями лежали трубки для дыхания под водой – за рубль четыре копейки – с оранжевыми загубниками. И маска тоже была на своем законном месте, но стоила она теперь пять рублей сорок копеек. Да, стекло больше, обзорнее, да, цвет не болотный, а бордовый, да, резиновая кромка, облегающая лицо, шире, а значит, герметичнее… Но почему же так дорого? Мы же не печатаем деньги на домашней машинке!

Я стоял у прилавка, смотрел на цену, и слезы сами собой катились по моим щекам. Продавщица с накрашенными, как у царевны Будур, глазами и прической в виде черного кокона проследила направление моего безутешного взгляда и покачала головой:

– Взрослый мальчик, а нюни распустил! Это же новая модель, улучшенная!

– А старой модели больше нет?

– Была. Кончилась утром. Но эта надежнее!

– Мне денег не хватает…

– Ах, вот оно что! Приходи завтра. Этих масок много завезли. Неужели родители рубль тебе не добавят? Ты же не двоечник? Такой модный ребенок!

– Я… я уезжаю… на море… завтра…

– Счастливый! – вздохнула она, – а у меня отпуск в феврале.

Счастливый?! Что вы понимаете?! Приехать без маски на море, это как без клюшки выйти на лед! Это как отправиться в кино без билета. Это как прийти в класс без дневника или сменной обуви! Это как охранять границу без собаки. Это как регулировать движение без полосатой палки. Это как лететь в космос без скафандра. Это как брать Рейхстаг без знамени… Это, одним словом, – позор! Унизительно – сидеть на берегу и ждать, когда кто-то из друзей, нанырявшись до счастливой одури, даст тебе свою маску на десять минут, да еще с таким видом, будто отрезает от себя кусок живого мяса. Вообразив эту горькую сцену, я громко всхлипнул и вспомнил, что носовой платок остался в старых техасах, а высморкаться, как говорит дядя Юра, по-суворовски – прямо на пол, – нельзя. По крайней мере в магазине…

Справа от меня над прилавком склонился мужичок в матерчатой кепке, видимо, страдающий тем же недугом, что и Лида, – нудной магазинной нерешительностью, которая может внезапно перейти в буйное мотовство. Перед ним на стекле лежали три резиновые шапочки для плавания – белая, бежевая и оранжевая…

– Мужчина, вы уж определяйтесь! – попросила Будур. – Мне смену сдавать.

– Но, девушка, это же девчачьи цвета! – тонким, почти женским голосом возразил нерешительный. – А у меня мальчик. Ну, почему не могут у нас нашлепать хотя бы еще синих или зеленых шапок? Жалко им, что ли?

– В стране трудно с красителями… – всхлипнул я.

– Правильно, мальчик! И потом, мужчина, вы это зря! Белый – нейтральный цвет. Плавки у вашего сынка какие?

– Черные.

– Ну, вот, получится шахматный вариант.

– Вы думаете? – В его голосе появилась надежда.

– И думать тут нечего, – отрезала Будур, снова повернувшись ко мне. – Мальчик, слезами горю не поможешь. Ну нет больше масок за четыре двадцать. Кончились. Зато куртка у тебя красивая! Я такую же племяннику взяла.

– Да, ветровочка хороша! – с явной издевкой согласился нерешительный, – А почему вы, девушка, говорите, что нет масок за четыре двадцать? Это неверная информация. Я полчаса назад видел такую внизу, справа от входа. «Все для летнего отдыха». Лежит – тебя, плакса, дожидается.

– Точно! Мы же несколько штук вниз, на выносную спустили! – обрадовалась Будур. – Ну вот – а ты рыдаешь!

– Спасибо! – выдохнул я и помчался вниз с такой скоростью, что встречный воздух мгновенно осушил слезы на моих щеках.

Маска и в самом деле меня дожидалась. Я несколько раз надевал и снимал ее, подтягивая ремешок и проверяя, хорошо ли присасывается резиновая кромка к лицу, ведь иногда встречается брак, воздух не держится, а на его место тут же просачивается вода, тогда ныряние превращается в муку-мученическую.

– Вам идет! – прыснула, тряхнув школьной челкой, девушка за прилавком, наверное, ученица продавца.

– Выпишите! – солидно кивнул я.

– А трубку вы не забыли?

– Трубка имеется.

Я выбил чек, разменяв синюю пятерку, пересчитал сдачу, как написано на стеклянной табличке, «не отходя от кассы», и спрятал в карман четыре двугривенника.

– Вам завернуть или же так в ней и пойдете? – поинтересовалась смешливая ученица, накалывая блекло-фиолетовый чек на тонкий железный штырь, вбитый в квадратную деревянную подставку.

– Не надо… – буркнул я, не найдясь как отшутиться.

– Спасибо за покупку!

– Пожалуйста…

Это что-то новенькое! Впервые в жизни продавец благодарил меня, а не наоборот. Видимо, при коммунизме бесплатная торговля будет взаимно вежливой и готовиться к этому начинают уже сейчас! Загодя…

Я поместил маску в эластичную авоську, отчего она немного растянулась, и удалился, недовольный собой: сначала хныкал, как последний плакса, а потом не смог остроумно ответить этой пигалице с челкой:

«Спасибо за покупку!»

«Пожалуйста за продажу…»

Нет, сегодня с остроумием у меня совсем неважно.


Спускаясь на эскалаторе в главный зал, я заметил между колонн мороженицу в белом переднике: она толкала впереди себя тележку с прозрачной крышкой, сквозь нее виднелись шарики пломбира – белые, розовые и шоколадные. В обычном киоске тоже можно купить мороженое в вафельном стаканчике, но там оно двух видов: с кремовой розочкой – за девятнадцать копеек и без нее – за пятнадцать. Есть еще вафельные рожки, но они в продаже почему-то бывают редко. А вот такой пломбир, с высокой круглой головкой, можно купить только в «Детском мире» и ГУМе. Он фантастически вкусный, пахнет парным молоком, подсушенный вафельный стаканчик хрустит, рассыпаясь на зубах. Дядя Юра говорит, этот сорт делают специально для тех, кто работает в Кремле. Несъеденное отдают в ГУМ и «Детский мир». Сколько раз мы с Лидой вставали в очередь за кремлевским мороженым, и только два раза нам хватило. Обычно пломбир заканчивается очень быстро, и продавщица увозит пустую тележку, обещая вернуться через пять минут. Мы как-то караулили ее почти час – бесполезно. Думаю, она не виновата, наверное, сидит где-то и терпеливо ждет, когда из Кремля привезут остатки.

Тележка затормозила между колоннами, возле отдела детских железных дорог. У меня в глубоком детстве была такая дорога, но самая простенькая – без тоннелей, мостов, семафоров, стрелок и шлагбаумов, – мне ее подарил на день рождения дядя Коля Черугин. Смотреть, как электровоз, работающий на батарейке «Крона», мотает за собой по кругу два вагончика, было скучновато, а Петьке Коровякову вскоре купили точно такую же, и мы, когда не было взрослых, устраивали крушения: удлинив в два раза рельсы, пускали составы навстречу друг другу. Выигрывал тот, чей электровоз с вагонами не слетал с полотна. Впрочем, игрушки на такое использование рассчитаны явно не были и скоро сломались. Лида, как всегда, хотела писать в ОТК, но я отговорил, соврав, что случайно уронил локомотив на каменный пол.

– Кулема! – рассердилась она.

Петляя между покупателями, которых с каждой минутой, как и предвидели, становилось все больше, я метнулся к тележке. Но и другие ворон не считали, в результате я оказался в очереди девятым, а за мной выстроился длиннющий хвост. И хотя большинство понимали, что пломбира им точно не хватит, но все равно терпеливо стояли и ждали. Зачем? Как верно говорит дядя Юра: в одни руки много ума не дают. Озираясь от нечего делать по сторонам, я заметил в секции железных дорог знакомую колхозницу в плюшевом жакете, с двумя сумками через плечо. Получив от своего деревенского внука задание купить в Москве игрушечный паровозик с рельсами, она даже представить себе не могла, какой здесь выбор – на все вкусы и кошельки. Видимо, решившись, она полезла за пазуху, долго там шарила и достала наконец завязанный на несколько узлов носовой платок – с деньгами…

– Не спи, модник! – услышал я веселый окрик.

Это подошла моя очередь. Получив за двугривенный вафельный стаканчик с шоколадным полушарием, еще покрытым серебристой изморозью, я понес его к выходу. Не только дети, но и взрослые смотрели на меня с завистью, даже облизывались вслед, а я не спешил, всем видом показывая: может быть, для приезжих это и событие, а для меня, коренного москвича, «кремлевский пломбир» – обычная пища, даже слегка поднадоевшая.

На самом же деле я просто ждал, когда мороженое чуть «поплывет», тогда его не надо грызть, отчего ломит зубы, а можно постепенно, слой за слоем, слизывать, пока не дойдет дело до стаканчика, и вот тут-то очень важно симметрично, по кругу, откусывать хрустящую кромку вместе с равными порциями пломбира. В конце концов в липкой руке остается лишь вафельное донышко с мягкими краями, и в нем, как в чашке, – молочная жидкость. Чтобы она не протекла на одежду, нужно побыстрей уместить объедок во рту и держать там до полного сладкого размягчения, а потом с сожалением проглотить, что я и сделал, выходя на улицу.

Там жарко пахло бензином и тополиной горечью. От дождя остались лишь крошечные лужицы в выбоинах асфальта, мокрые фантики под ногами и грязные разводы на стеклах витрин. Справа в сером мареве виднелись колеблющиеся в воздухе колоны Дома Союзов, куда я два раза ходил на елку. Подарки там дают очень хорошие: с шоколадными суфле и «трюфелями». Лучше, говорят, только в Кремле, где гостинцы спрятаны в пластмассовую красную звезду с крышкой посередке, но там я никогда не был. Один раз райком выделил на Маргариновый завод два билета в Кремль, но Лида как секретарь партбюро отдала их передовым работницам с детьми.

Напротив, на горке, возле магазина «Книжная находка» стоял на постаменте первопечатник Иван Федоров и разглядывал металлический листок. Марина Владимировна сказала: если бы не Иван Федоров, мы бы до сих пор переписывали учебники от руки и тогда берегли свои книги, а не рисовали бы на полях чертей, мусоля грязными пальцами страницы до лохмотьев.

Слева, посреди площади, запруженной гудящими машинами, торчал один-одинешенек Феликс Дзержинский. Он, наверное, совсем запарился в своей длиннополой шинели. Зато зимой у него на плечах и голове лежат сугробы. Однажды я видел, как специальная машина с подъемной стрелой для замены лампочек, висящих над мостовой, припарковалась у памятника, и рабочий, устроившись на выдвижной площадке, счищал шваброй с макушки Железного Феликса снег, похожий на высокую боярскую шапку из учебника истории.

– Молодой человек, купи цветочки! – попросила бабушка, притулившаяся у стеклянных дверей.

В ее корзинке плотно стояли связки васильков, туго обмотанные черными нитками. Издали букетики можно было принять за странные цветы с очень толстыми стеблями и большими синими розетками.

– По двадцать копеек отдаю!

Я пожал плечами и отошел к железному барьеру, отделявшему тротуар от проезжей части. Над мостовой нависал серебристый «скворечник», откуда время от времени высовывался орудовец и грозил полосатой палкой водителям. Если бы Шура была в Москве, я, возможно, и купил бы букетик, оставив себе на стрижку ровно сорок копеек, и положил бы цветы тайком на порог ее крыльца, а она, вернувшись, взяла бы васильки в руки, понюхала и задумалась: какой же тайный друг принес ей дары полей? Но Шура в отъезде…

Из «Детского мира», причитая, вырвались две одуревшие от духоты потные женщины с обувными коробками и свертками. Одна из них, зажав покупки под мышками, достала из сумки красную пачку, извлекла из нее длинную сигарету с золотым кончиком, жестом остановила прохожего мужчину и прикурила от его папиросы.

«Господи, сколько же курящих женщин в Москве!» – с испугом подумал я.

– Сумасшедший дом! – сказала она, выдыхая сизый дым.

– Ненавижу очереди! – отозвалась вторая и затянулась сигаретой подруги.

– Вер, ты посмотри, какой мальчик модный!

– Да уж, пижон…

– Убежал. Дикий, что ли? – засмеялись мне вслед они, не зная, что, во-первых, я ненавижу новую одежду, во-вторых, не желаю выглядеть пижоном или клоуном, а в-третьих, и это – главное: при виде курящих женщин у меня почему-то…

Весной я просмотрел в библиотеке все журналы «Здоровье», особенно раздел «Половое воспитание», – но ничего похожего на мое, видимо, очень опасное заболевание там не нашел…





20. Как я потерял друга




Огромную «Контору городских бань» я решил обойти на всякий случай стороной, хотя вдоль фасада путь к тете Вале, в Комсомольский переулок, короче. Но в таком наряде идти мимо КГБ себе дороже: могут заподозрить, что американцы уже засылают к нам в СССР малолетних шпионов. Да еще и эта маска в авоське. Недавно по телеку показывали фильм, где диверсанты пробирались в советский город под водой, прикидываясь ныряющими курортниками, и были, конечно, обезврежены нашими боевыми пловцами, вооруженными антиакульными ножами. У меня, разумеется, есть ценники, подтверждающие, что все, кроме сухумской авоськи, куплено в «Детском мире», а не за границей, но они еще могут спросить, откуда и куда я несу дефицитный желатин.

Торопливо проскочив боковой переулок, идущий вдоль могучей стены КГБ, я очутился на маленькой площади. Слева, в глубине, торчал непонятный памятник: бородатый старичок на постаменте стоял, как-то нелепо присев и растопырив руки, будто его прихватил радикулит, как дядю Колю во время прошлогоднего субботника. И смех, и грех. А статуя должна вызывать уважение! Иначе зачем ее городить?

Справа углом выступал Сороковой гастроном, там, прямо у входа, в отделе «Соки-воды» готовят изумительный коктейль. Всего за десять копеек. В высокие алюминиевые стаканы наливают молоко, кладут четверть пачки мороженого и добавляют вишневого сиропа, а потом прищелкивают колбы к электросмесителю, который шумно крутит, будто сверла, специальные стержни с маленькими лопастями. Ждать надо минут пять, но зато потом ощущение такое, будто ты пьешь пенистое, воздушное, вишнево-сливочное мороженое. О, если бы не съеденный только что в «Детском мире» кремлевский пломбир!

Нащупав в кармане оставшиеся три монеты, я собрал силу воли в кулак и, стиснув зубы, огляделся. Если спуститься налево по Кузнецкому Мосту, можно за десять минут дойти до театра, где мы всем классом года два назад смотрели «Синюю птицу». Особенное впечатление на меня произвела удивительная сцена, когда белый яйцеголовый Сахар отламывает свои пальцы-леденцы и угощает ими детей. Как артист это делал, не понимаю! Наверное, он по совместительству еще и фокусник…

А если идти направо, то через пять минут я окажусь у Батуриных.

И тут мой взгляд наткнулся на вывеску «Зоотовары». «Вот голова садовая! Видимо, цыганская порча передается и детям. Совсем забыл купить рыбкам корм, а ведь в баночке осталось не больше, чем на неделю!»

Едва дождавшись, когда загорится зеленый свет, я бросился туда. Конечно, «Зоотовары» – это вам не Птичий рынок, но и здесь есть на что посмотреть. Правда, цены тут государственные, непоколебимые и торговаться нельзя.

В магазине пахло сушеным рыбьим кормом и подстилками, которые давно в клетках не меняли. Слева, занимая всю стену до потолка (как телевизоры в магазине, взорванном Фантомасом), стояли рядами аквариумы. В воде, освещенной трубками дневного света, плавали алые меченосцы, черные моллинезии, полосатые данио, плоские неторопливые скалярии, бело-голубые гурами, красные и синие петушки, барбусы, похожие на крошечных окуньков. Были даже неоновые рыбки, напоминающие беглые искорки холодного огня. Но больше всего в аквариумах набилось гуппи-вуалехвостов всевозможных цветов, имелись даже тигровые. Распустив наподобие вееров хвостики, самцы крутились, охмуряя сереньких невзрачных самок. Стоила парочка рубль пятьдесят, а на Птичке можно сторговаться вдвое дешевле.

Кстати, у нас, у людей, все наоборот: наряжаются, красят волосы и губы, рисуют себе глаза, носят туфли на гвоздиках, унизывают пальцы колечками, дырявят уши и вдевают в них серьги, вешают на шею янтарные бусы как раз исключительно женщины. Мужчины же выглядят гораздо скоромнее, как и полагается сильному полу. Когда дядя Юра купил себе четвертый костюм и десятый, «абстрактный», галстук, бабушка Маня сказала, что «зятек с глузду съехал». Впрочем, я и сам сейчас – в желтой куртке, зеленых техасах и оранжевых сандалиях – смахиваю на расфуфыренного гуппи-вуалехвоста.

За прилавком стоял мой друг продавец-консультант Василий. Я как-то забрел сюда днем, когда все еще на работе, а он скучал от безлюдья, и мы долго беседовали о том, каким должен быть идеальный аквариум и стоит ли держать дома змей, даже неядовитых. Василий был категорически против и рассказал историю про ужа, который любил подремать, свернувшись, как в расселине, в открытом рту спящего хозяина. Я же высказал другую точку зрения. Вот приходят к тебе гости, рассаживаются, начинают выпивать, закусывать, и тут из-под дивана выползает живая змея… Ха-ха! Всем весело!

– А если у кого-то слабое сердце? – возразил Василий.