Сокровище государя

* * *


– Обыскать! – мельком глянув на пленника, приказал рыжий стрелецкий сотник, одетый в красивый зеленый кафтан, обшитый затейливой желтою бахромой. На поясе его висела польская сабля в простых, без всяких украшений, ножнах. Такие сабли, с рукоятью в виде орлиной головы и позолоченным перекрестьем (назывались они «карабелы») обычно очень любили крылатые польские гусары и жители Литвы. Так что либо сотник был литвин, либо сабля – трофейная.

Казаки дружно принялись обыскивать задержанного, облапали, стянули рубаху…

– Господи-святы! Да это ж девка!

– Где девка? Кто? А-а-а!

Глаза сотника потемнели и налились кровью:

– Ишь ты, корвища, в мужском платье ходишь! Отчегось? Видать, хоронишься от кого-то? Соглядатай, ага! А ну-ка, робята, тащи ее во-он к тем дубкам… Там и погутарим спокойненько. Никто-о не помешает.

У берега, на излучине реки, виднелось множество стругов, видно, приткнувшихся на ужин и близившийся ночлег. На берегу горели костры, где-то уже пахло ушицею, кто-то купался, кто-то стирал, повсюду слышался молодецкий смех, какие-то шутки-прибаутки… а вот где-то вдалеке затянули вдруг протяжную казацкую песню.

Сотник, к которому и доставил пленницу разъезд, как видно, был облечен немаленькой властью. Ни с кем не советуясь, никому не доложив, самолично принял решение:

– Пытать ведьму!

Интересно, с чего он взял, что пленница – ведьма? Только потому, что та в платье мужском?

Сдернув остатки одежки, девицу привязали к старой осине, кто-то из казаков раскрутил кнут… Марта тут же закричала:

– Не надо! Не бейте, эй… Сначала б лучше спросили…

– И впрямь спросим, – хозяйственно хлопнув девчонку по ягодицам, сотник кивнул и подмигнул казачине. – А ну, Игнат, покажи, на что ты способен. А то она, верно, думает, мы тут шутки решили пошутковать.

– Х-хэк! – крякнув, казак взмахнул кнутом… Словно яростный клинок кнутовище впилось в кору совсем рядом с белым плечиком пленницы. Впилось глубоко, едва вытащили…

– Ну? – довольно промолвил рыжий. – Смекаешь, что к чему?

– Я знаю, что хороший палач может одним ударом рассечь кожу до мяса. Может так же переломать кости или убить. Если захочет.

Волнуясь, Марта говорила с акцентом… и этот акцент тут же заметили.

– Ишь ты! А по-нашему-то едва-едва лепечет. Ты откудова, чудо?

– Говорю же – из Риги! – Девушка дернулась, пытаясь повернуть голову так, чтобы окинуть главного гневным пылающим взором. Не получилось, увы. И голову слишком уж не повернуть, и гневного взгляда не вышло… какой уж там гневный, скорей уж растерянный… хотя и без особого испуга, да. Мало ли приходилось Марте бывать в переделках? Да боже упаси.

– Вы должны немедля доставить меня к думному дьяку Орд-дын-Настчекину… – сложную фамилию Афанасия Лаврентьевича девчонка выговорила с большим трудом… что вызвало самый бешеный хохот!

– От нерусь чертова! Смотри-ко, дьяк ей понадобился. Не знает, как и зовут. Ой, Евграф Егорыч, дай-ка, я ей все ж таки врежу! Уж вдругорядь заречется врать-то.

Евграф Егорыч… значит, так зовут рыжего сотника…

Ну, наконец-то получилось! Извернулась, ожгла взглядом…

Между прочим – зря!

– А ты глазищами-то на меня не сверкай, чертовка ливонская! А то… живо…

– Я слово тайное к дьяку имею! И послание тайное…

– И впрямь послание! – один из казаков протянул Евграфу только что найденный свиток. – В башмаке прятала. У-у-у, змеища! Верно, какой-нибудь наговор.

– Посмотрим, – развернув свиток, сотник прищурил глаза. – Ну, и что это за тарабарская грамота?

– Не тарабарская, а литорея, – нагло ответствовала Марта. – Шифр такой, понимать надо.

– А вот ты мне сейчас его и объяснишь… чтоб я понял…

Положив руку на голое девичье плечико, стрелец наклонился к пленнице близко-близко, обдавая стойким запахом чеснока и убойного «переварного» перегара. Конечно, если бы пили «зелье», так не такое бы зверское похмелье было, но «перевар»… Ну, не стоялые же меды стрельцам пити? Только переваренные, для стоялых рылом не вышли. Да уж, не рассчитали вчера в прибрежной корчме, вот теперь и маялись.

– Ежели не передашь, войско свое предашь, – зыркнула девушка. – И самого государя.

Сотник ударил ее хлестко и быстро – ладонью по щеке.

– Государя языком своим мерзопакостным не погань! Игнате…

– Евграф Егорыч…


Подойдя ближе, казачина опустил кнут и начал что-то шептать прямо на ухо сотнику, и тот внимал вполне благосклонно, все более проясняясь взором. Почувствовав во всем этом какую-то непотребную каверзу, Марта прислушалась, насколько смогла… Ну да! Так и есть. Чего ж еще от мужиков ждать-то?

– А ведьмочка-то красна, а, Евграфе? Пошто ей зря пропадать? Ежели посейчас побью – все в крови измажемся… А так – чистенькая! Да что сказать, вдруг в письмеце впрямь что-то для нас? А мы ее кнутом. Нехорошо-то, недобро. А коли в толоки возьмем – от нее не убудет, чай, не дева уже.

– Не дева? – Евграф вскинул глаза.

– Не дева, не дева, – осклабился казачина. – Наши проверили уж… руками…

– Проверили? От охальники… Ну, что? Давай тогда на луг ее…

– Слыхали, робяты? Потащили!



Уж конечно же первым Марту взял Евграф Егорович. Тряхнул рыжей челкою, приспустил штаны и вошел без всяких предварительных ласк – сильно и грубо. Пленница закусила губу, но не вскрикнула, терпела… Слава Пресвятой Деве, стрелец закончил свое дело быстро, едва только начав. Видать, давно у него не было женщины… Как и у всех прочих… Опростались по первому разу быстро да довольненько уселись рядом в траву, глумливо поглядывая на распростертую средь ромашек и клевера нагую красавицу-деву. Это теперь их законная добыча, никуда не денется… сейчас вот чуть отдохнуть и…

– А ничо така! – хлопнув девчонку по животу, выразил общее мнение кто-то из молодых казаков.

Все радостно засмеялись, а здоровущий Игнат вытащил из-за пазухи плетеную фляжку…

– Угощайтеся!

– Что там у тебя, перевар?

– Не-е! Зелье. Немцы его шнапсом зовут, из яблок курят.

– А-а-а… Хорош!

– Мне глотнуть дайте, – придя в себя, попросила Марта. – Ну, хоть чуть-чуть…

Сотник скосил глаза, на этот раз – без всякого гнева:

– Ну, на, пей…

Сев среди трав, пленница сделала пару глотков и, протянув фляжку, оплела стрельца руками, зашептала, быстро и страстно:

– Слышишь, ты, Евграф… Меня одной ведь вам на всех мало. А вот тебе… и еще кому-то… на двоих – в самый раз. А на десяток… ну, что там? Ты бы отправил их куда… а я бы с вами… со всем бы удовольствием… я ведь в плотской любви искусна, не думай… многое покажу, чего ты и не видал…

Сотник прищурился, усмехнулся:

– Я много чего видал!

Однако парней все же прогнал:

– Ну, что встали? Что, караул кончился? А ну, в поле все живо! Я сказал – в поле… Ты останься, Игнат. Все же кнутом поработать надо…

Не пригодился кнут. Завистливо озираясь, отправились казаки в разъезд. А что? С сотником не поспоришь. Какой ни есть, а начальство. Да и, похоже, забавы-то кончились. Один Игнат только остался… ну, понятно, зачем.

Ох, напрасно так думали парни! Настоящие-то забавы еще только начинались. Только главная теперь была – дева. Она и командовала, ненавязчиво, мягко… иногда – одними только глазами… этак оком жемчужным поведет!

– Игнате, ты вот так ляг… А ты, Евграф – сзади… Ну, не бойся же, глупый! Я помогу… во-от… Двигайся, двигайся… да… А теперь вот эдак…

По-разному пробовали. И не один раз. Всяко!

– Ох, дева… Как же ты рот-то свой не боишься поганить? – уже под конец прошептал Евграф.

Марта едва спрятала презрительную усмешку. Томно облизав губы, шепнула:

– Тебе было плохо?

– Мне-то? Как раз хорошо… Только… ласки-то уж больно бусурманские…

– Так больше не хочешь?

– Я-то?

– Так давай… ложись… Игнат! – растянувшись в траве, Марта повернула голову. – А ты что стоишь без дела? Давай-ка… подойди… Ох, мужики, мужики, черти сиволапые! Всему-то вас учить приходится! Даже – любовным делам.





* * *