Снежное колдовство
Часть 14 из 16 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Так что ты там говорила про мое поведение?
Она упирается ладонями мне в грудь и спрашивает слишком серьезно:
— Ты боишься причинить мне боль? Это твой самый главный страх?
— Да, — отвечаю, не задумываясь. Только с ней я готов всегда говорить откровенно: о своей тьме и о страхах. О том, что я чувствую к ней. Бесконечно. — Бесконечно.
— Бесконечно? — переспрашивает она.
— Бесконечно тебя люблю, — отвечаю я. — Только тебя.
Она вздыхает, а потом шепчет:
— Прости меня.
— За что?
— За то, что сказала такое…
— Ты сказала о своих чувствах. Надеюсь, что сколько бы ни прошло лет, между нами всегда будет откровенность, Шарлотта. Ты можешь сказать мне обо всем. Всегда.
— Ты тоже, — отвечает она. — Надеюсь, ты понимаешь, что твой страх причинить мне боль — это просто страх? Ты никогда этого не сделаешь, Эрик.
— Это не мешает мне жить с этим страхом.
— Но…
Я прикладываю палец к ее губам.
— Рядом с тобой я стал другим, Лотте. И рядом с тобой я каждый день понимаю, что готов справиться с сотнями страхов.
— С такой магией, как у тебя, ты можешь справиться со страхами всего мира.
— Магия тут ни при чем, — провожу пальцами по ее губам. — Эту силу даешь мне ты. Только ты.
В ее глазах мелькает что-то такое, что мешает дышать. Ровно до той минуты, когда я наклоняюсь и целую ее в губы. Мягкие, нежные, податливые, раскрывающиеся навстречу моим.
Я ей дышу, и, наверное, никогда не смогу надышаться.
Но главное — я дышу. Полной грудью. Ей.
Только ей одной.
Глава 14
Луиза
— Мамочка, но вы же не расстанетесь с папой, правда? — спрашивает Хлоя, и, хотя я уже раз десять за сегодняшний вечер повторила ей, что даже в мыслях такого не держала, она смотрит на меня большими глазами, как напуганный лисенок.
— Солнышко, что мне сделать, чтобы ты успокоилась?
— Поцелуй папу.
Я чуть не поперхнулась воздухом, особенно учитывая, что папа в этот момент зашел в комнату. Он оставался на мужской разговор с Дареном (подозреваю, что по тому же поводу, что и у меня с Хлоей), и вот сейчас заглянул к нам.
— Мне велено тебя поцеловать, — приблизившись, еле слышно говорю Винсенту и касаюсь губами его губ.
Легко, но в меня словно ударяет сотней тысяч искр, от которых по телу течет огонь. Так было всегда, и когда его рука ложится мне на талию, мне становится слишком тесно и слишком жарко в платье. Чтобы этого не показать (в первую очередь себе, и только потом — ему), я с улыбкой разворачиваюсь к дочке.
Она тоже улыбается, пока еще недоверчиво.
— Вы правда не расстанетесь? Правда-правда? — она заглядывает мне в глаза, и я невольно нахожу руку Винсента и сжимаю.
— С чего ты вообще такое взяла?
— Тетя Лавиния и дядя Майкл расстались.
Я чуть не поперхиваюсь второй раз за вечер, а Винсент чуть сильнее сжимает мою руку и ведет меня к кровати, где под одеялом устроилась Хлоя.
— Майкл Эрден был недостоин твоей тети, — произносит он.
— А ты достоин мамы?
Только дети могут спросить это так: без задней мысли.
— Разумеется, достоин, — отвечаю я. — Что за вопрос, Хлоя?
— Правда? Я рада!
Моя девочка улыбается, когда Винсент наклоняется, чтобы ее поцеловать, а следом ее целую я. Мы поправляем ей одеяло: я с одной стороны, он с другой.
— Спи, малыш, — произносит муж.
— Хорошо, папочка.
Хлоя уже и так полусонная. Все, что ее волновало — это не расстанемся ли мы, и теперь, когда вопрос решен, после всех волнений и тревог она почти сразу проваливается в сон. Поворачивается на другой бок и сладко сопит, и Винсенту даже не приходится прибегать к узорам армалов. Мы с ним договорились, что он поможет ей заснуть, но…
— Наша дочь очень сильная, — говорю я.
— Вся в тебя. — Винсент внимательно на меня смотрит. — Спасибо за то, что не стала ничего говорить при ней.
— Не стала говорить — что?
Вместо ответа муж увлекает меня в сторону дальних дверей: наши с Винсентом спальни соединены гостиной. В последнее время в Мортенхэйме мы опять спали вместе, но в Ларне не взяли с собой няню, поэтому я делила комнату с Хлоей. Мы оставляем двери чуточку приоткрытыми, чтобы видеть спящую дочь, и муж набрасывает полог безмолвия.
— Что ты хочешь от меня уйти, — говорит он.
Винсент
Луиза молчит, а я не знаю, как продолжать разговор. В кои-то веки — не знаю. Просто не представляю, как заговорить о том, о чем должен. Когда я пришел в себя — там, в коридоре, после бесконечных снов, в которых Луизы больше рядом со мной не было, первым делом бросился к ней. Мне казалось, что я умру, если она меня оттолкнет, но она не оттолкнула. Я держал ее на руках, и она смотрела мне в глаза. А после, когда на лестнице раздались крики и голоса, зовущие нас, приняла мою руку, чтобы подняться.
Все произошло настолько быстро, что мы почти не успели опомниться — и хорошо. Потому что когда мы окончательно пришли в себя, к нам уже подбежали Жером и Дарен, который сообщил, что с Хлоей все в порядке. Правда, уложить ее мы не могли долго, она отказывалась оставаться даже с братом на время, пока мы спустимся со всеми в столовую. Только когда Луиза сказала, что «маме с папой очень нужно поговорить», согласилась.
Она вообще прирожденный дипломат, моя Луиза.
— Хлоя боялась, что мы расстанемся, — произношу я и сразу же добавляю: — И Дарен тоже.
Я все-таки говорю, но совсем не то, что хотел сказать на самом деле.
— Мы… перекинулись с ним парой слов. Перед тем как он ушел к себе.
Луиза пожимает плечами.
— Нет ничего удивительного в том, что у наших детей одинаковые страхи.
— Есть что-то удивительное в том, что с нами всегда происходит то, чего мы больше всего боимся.
— Не всегда. Мы в любой момент можем это остановить и все прекратить. Пока мы управляем своими страхами, они не имеют возможности управлять нами.
— Иногда мне кажется, — с усмешкой говорю я, — что в парламенте стоит сидеть тебе, а не мне.
— Иногда тебе не кажется, — насмешливо отвечает Луиза. — Винсент, ты так и будешь ходить вокруг да около, или все-таки скажешь, что собирался?
Что я не готов ее отпустить? И никогда не буду готов?
Как мне об этом сказать? Особенно после всего, что случилось. Но с чего-то начинать надо.
— Луиза, — произношу я, все-таки шагая к жене, — я так боялся тебя потерять, что окончательно обезумел. Когда-то мне казалось, что этот страх — страх, что ты снова уйдешь, что снова захочешь окунуться в ту жизнь, которой жила до меня, остался в прошлом. Увы, он оказался гораздо сильнее, и стал еще сильнее после нашей ссоры. Когда ты начала от меня отдаляться, я понял, что ты близка к этому, как никогда. Что ты остаешься рядом только из-за наших детей…
— Что?!
— Разве это не так? В последнее время…
— Знаешь, Винсент, — сказала она, складывая руки на груди. — В последнее время у тебя, похоже, отшибло мозги. Тебе в голову не приходило, что до тебя у меня жизни не было? Что вся моя жизнь, все эти годы без тебя, в Лигенбурге, вся эта блистательная жизнь на сцене были всего лишь… подменой? Что я не могла тебя забыть? Что я ни на минуту тебя не забываю, даже когда ты уезжаешь в свой парламент? Я все время думаю о тебе. Только о тебе и о том, что я для тебя — слишком свободная. Слишком непохожая на твою мать и сестер, на женщин, к которым ты привык. Да, именно так и я думаю, что тебе нужна была женщина, которая просто будет рядом и будет думать так же, как думаешь ты. И это полная чушь!
Последнее она чуть ли не выкрикивает мне в лицо.
Она упирается ладонями мне в грудь и спрашивает слишком серьезно:
— Ты боишься причинить мне боль? Это твой самый главный страх?
— Да, — отвечаю, не задумываясь. Только с ней я готов всегда говорить откровенно: о своей тьме и о страхах. О том, что я чувствую к ней. Бесконечно. — Бесконечно.
— Бесконечно? — переспрашивает она.
— Бесконечно тебя люблю, — отвечаю я. — Только тебя.
Она вздыхает, а потом шепчет:
— Прости меня.
— За что?
— За то, что сказала такое…
— Ты сказала о своих чувствах. Надеюсь, что сколько бы ни прошло лет, между нами всегда будет откровенность, Шарлотта. Ты можешь сказать мне обо всем. Всегда.
— Ты тоже, — отвечает она. — Надеюсь, ты понимаешь, что твой страх причинить мне боль — это просто страх? Ты никогда этого не сделаешь, Эрик.
— Это не мешает мне жить с этим страхом.
— Но…
Я прикладываю палец к ее губам.
— Рядом с тобой я стал другим, Лотте. И рядом с тобой я каждый день понимаю, что готов справиться с сотнями страхов.
— С такой магией, как у тебя, ты можешь справиться со страхами всего мира.
— Магия тут ни при чем, — провожу пальцами по ее губам. — Эту силу даешь мне ты. Только ты.
В ее глазах мелькает что-то такое, что мешает дышать. Ровно до той минуты, когда я наклоняюсь и целую ее в губы. Мягкие, нежные, податливые, раскрывающиеся навстречу моим.
Я ей дышу, и, наверное, никогда не смогу надышаться.
Но главное — я дышу. Полной грудью. Ей.
Только ей одной.
Глава 14
Луиза
— Мамочка, но вы же не расстанетесь с папой, правда? — спрашивает Хлоя, и, хотя я уже раз десять за сегодняшний вечер повторила ей, что даже в мыслях такого не держала, она смотрит на меня большими глазами, как напуганный лисенок.
— Солнышко, что мне сделать, чтобы ты успокоилась?
— Поцелуй папу.
Я чуть не поперхнулась воздухом, особенно учитывая, что папа в этот момент зашел в комнату. Он оставался на мужской разговор с Дареном (подозреваю, что по тому же поводу, что и у меня с Хлоей), и вот сейчас заглянул к нам.
— Мне велено тебя поцеловать, — приблизившись, еле слышно говорю Винсенту и касаюсь губами его губ.
Легко, но в меня словно ударяет сотней тысяч искр, от которых по телу течет огонь. Так было всегда, и когда его рука ложится мне на талию, мне становится слишком тесно и слишком жарко в платье. Чтобы этого не показать (в первую очередь себе, и только потом — ему), я с улыбкой разворачиваюсь к дочке.
Она тоже улыбается, пока еще недоверчиво.
— Вы правда не расстанетесь? Правда-правда? — она заглядывает мне в глаза, и я невольно нахожу руку Винсента и сжимаю.
— С чего ты вообще такое взяла?
— Тетя Лавиния и дядя Майкл расстались.
Я чуть не поперхиваюсь второй раз за вечер, а Винсент чуть сильнее сжимает мою руку и ведет меня к кровати, где под одеялом устроилась Хлоя.
— Майкл Эрден был недостоин твоей тети, — произносит он.
— А ты достоин мамы?
Только дети могут спросить это так: без задней мысли.
— Разумеется, достоин, — отвечаю я. — Что за вопрос, Хлоя?
— Правда? Я рада!
Моя девочка улыбается, когда Винсент наклоняется, чтобы ее поцеловать, а следом ее целую я. Мы поправляем ей одеяло: я с одной стороны, он с другой.
— Спи, малыш, — произносит муж.
— Хорошо, папочка.
Хлоя уже и так полусонная. Все, что ее волновало — это не расстанемся ли мы, и теперь, когда вопрос решен, после всех волнений и тревог она почти сразу проваливается в сон. Поворачивается на другой бок и сладко сопит, и Винсенту даже не приходится прибегать к узорам армалов. Мы с ним договорились, что он поможет ей заснуть, но…
— Наша дочь очень сильная, — говорю я.
— Вся в тебя. — Винсент внимательно на меня смотрит. — Спасибо за то, что не стала ничего говорить при ней.
— Не стала говорить — что?
Вместо ответа муж увлекает меня в сторону дальних дверей: наши с Винсентом спальни соединены гостиной. В последнее время в Мортенхэйме мы опять спали вместе, но в Ларне не взяли с собой няню, поэтому я делила комнату с Хлоей. Мы оставляем двери чуточку приоткрытыми, чтобы видеть спящую дочь, и муж набрасывает полог безмолвия.
— Что ты хочешь от меня уйти, — говорит он.
Винсент
Луиза молчит, а я не знаю, как продолжать разговор. В кои-то веки — не знаю. Просто не представляю, как заговорить о том, о чем должен. Когда я пришел в себя — там, в коридоре, после бесконечных снов, в которых Луизы больше рядом со мной не было, первым делом бросился к ней. Мне казалось, что я умру, если она меня оттолкнет, но она не оттолкнула. Я держал ее на руках, и она смотрела мне в глаза. А после, когда на лестнице раздались крики и голоса, зовущие нас, приняла мою руку, чтобы подняться.
Все произошло настолько быстро, что мы почти не успели опомниться — и хорошо. Потому что когда мы окончательно пришли в себя, к нам уже подбежали Жером и Дарен, который сообщил, что с Хлоей все в порядке. Правда, уложить ее мы не могли долго, она отказывалась оставаться даже с братом на время, пока мы спустимся со всеми в столовую. Только когда Луиза сказала, что «маме с папой очень нужно поговорить», согласилась.
Она вообще прирожденный дипломат, моя Луиза.
— Хлоя боялась, что мы расстанемся, — произношу я и сразу же добавляю: — И Дарен тоже.
Я все-таки говорю, но совсем не то, что хотел сказать на самом деле.
— Мы… перекинулись с ним парой слов. Перед тем как он ушел к себе.
Луиза пожимает плечами.
— Нет ничего удивительного в том, что у наших детей одинаковые страхи.
— Есть что-то удивительное в том, что с нами всегда происходит то, чего мы больше всего боимся.
— Не всегда. Мы в любой момент можем это остановить и все прекратить. Пока мы управляем своими страхами, они не имеют возможности управлять нами.
— Иногда мне кажется, — с усмешкой говорю я, — что в парламенте стоит сидеть тебе, а не мне.
— Иногда тебе не кажется, — насмешливо отвечает Луиза. — Винсент, ты так и будешь ходить вокруг да около, или все-таки скажешь, что собирался?
Что я не готов ее отпустить? И никогда не буду готов?
Как мне об этом сказать? Особенно после всего, что случилось. Но с чего-то начинать надо.
— Луиза, — произношу я, все-таки шагая к жене, — я так боялся тебя потерять, что окончательно обезумел. Когда-то мне казалось, что этот страх — страх, что ты снова уйдешь, что снова захочешь окунуться в ту жизнь, которой жила до меня, остался в прошлом. Увы, он оказался гораздо сильнее, и стал еще сильнее после нашей ссоры. Когда ты начала от меня отдаляться, я понял, что ты близка к этому, как никогда. Что ты остаешься рядом только из-за наших детей…
— Что?!
— Разве это не так? В последнее время…
— Знаешь, Винсент, — сказала она, складывая руки на груди. — В последнее время у тебя, похоже, отшибло мозги. Тебе в голову не приходило, что до тебя у меня жизни не было? Что вся моя жизнь, все эти годы без тебя, в Лигенбурге, вся эта блистательная жизнь на сцене были всего лишь… подменой? Что я не могла тебя забыть? Что я ни на минуту тебя не забываю, даже когда ты уезжаешь в свой парламент? Я все время думаю о тебе. Только о тебе и о том, что я для тебя — слишком свободная. Слишком непохожая на твою мать и сестер, на женщин, к которым ты привык. Да, именно так и я думаю, что тебе нужна была женщина, которая просто будет рядом и будет думать так же, как думаешь ты. И это полная чушь!
Последнее она чуть ли не выкрикивает мне в лицо.