Снежить

Они были внимательны. Еще как! Да и что им оставалось в сложившейся ситуации? Только бы не опоздать!

– Приехали! – снова ожила рация. – Выходим, ребята!

Ребята, нахохлившись, взявшись за руки, сидели на заднем сиденье.

– Оставайтесь в машине, – велел Волков, не оборачиваясь.

Разумеется, его никто не услышал. Его даже не стали слушать. Ник вывалился в пургу первым, следом юркнула Алисия. Черт бы побрал эту молодежь! Никакого уважения к старшим!

Впереди зажглись огни фонарей. Волков проверил оружие, выбрался из внедорожника, склоняясь от ветра, увязая в снегу по колено, побрел вслед за огнями. Пока брел, из серой круговерти появлялись и тут же исчезали тени. То человеческие, то звериные, то призрачные. Ник, Алисия, Блэк, лютоволк. Волкову даже примерещилась полярная лиса. Или не примерещилась? Он уже перестал удивляться чему бы то ни было. Он смирился с тем, что эти звери – живые и мертвые, – это их звери, что они пойдут за своими хозяевами куда угодно, если потребуется, спустятся за ними в ад.

А ад уже разверзся прямо у их ног. Глубоченный, здоровенный, похожий на амфитеатр котлован. Там, в котловане, не было ни ветра, ни снега. Там было тихо, и как-то сразу стало понятно, что это затишье перед бурей, что самое важное, самое страшное начнется здесь и сейчас. Там, на ярком, словно подсвеченном изнутри льду плясали две тени. Волков не сразу понял, кто это. А когда понял, дышать стало тяжело. Чернов и огромный белый медведь двигались плавно, в самом деле словно в танце. Но плавность эта была обманчива, в любой момент танец мог превратиться в смертельную схватку. Он и превратится, а они не успеют.

Волков оценил расстояние и собственные силы. Он не сможет выстрелить так, чтобы наверняка. А стрелять наобум никак нельзя.

– Далеко… – Эрхан опустил свой карабин. – Не попадем.

Не сговариваясь, они все бросились вниз по ледяным ступеням. Волков бежал и за уханьем собственного сердца слышал сотни далеких голосов. А потом услышал один-единственный, который заставил замереть на мгновение…

Кричал Чернов. Не кричал даже, а рычал яростно и отчаянно. И картинка, которую раньше было не разглядеть, вдруг приблизилась, сделалась четкой, как негатив. Битва началась. Битва не на жизнь, а на смерть. И плевать, что точность стрельбы все еще под большим вопросом! Нужно стрелять… Как-то отвлечь от Чернова эту косматую тварь…

Волков обернулся. Блэк смотрел выжидающе. Блэк понимал его без слов, но он все-таки сказал, заорал во все горло:

– Блэк, взять!

Его призрачному псу не было нужды скакать по ледяным глыбам, его призрачный пес умел телепортироваться. В отличие от лютоволка. Вблизи зверь казался огромным, куда больше, куда сильнее обычного волка. Лютоволк смотрел в глаза Нику, неотрывно смотрел, а потом с тихим рыком ринулся вниз. И полярная лиса тоже ринулась, молча заскользила между ледяных глыб. А люди принялись стрелять. И вместе с эхом от выстрелов в голове билась одна-единственная мысль: «Только бы никто не попал в Чернова».

Они бежали, орали, стреляли, а внизу творилось невероятное… Ледовую арену словно кто-то взламывал изнутри, она шла трещинами, и из трещин этих, как кровь, проступала черная вода. Такая же древняя, как та тварь, что в эту самую секунду меняла мир вокруг Чернова и медведя.

Голоса в голове усилились, превратились в гул реактивных двигателей. Наверное, их слышал не только он один, потому что Ник замер, замотал головой, а Алисия окаменела с широко распахнутыми глазами. Что-то кричали Степан с Эрханом, крутилась волчком Тара. Крутился волчком мир…

Чернов пока держался. Звери помогали ему, как могли. Отлетел, ударился об ледяную глыбу лютоволк, белой молнией скакал между лапами разъяренного медведя песец. Блэк не мог причинить медведю физический вред, но мог отвлечь его от Чернова. Хоть на несколько мгновений. Еще на несколько чертовых мгновений…

За спиной Волкова закричала, срываясь на визг, Алисия. Алисия увидела это первой…

Из разрастающейся на глазах полыньи на лед выбиралась еще одна тварь. И хрен поймешь, что это было на самом деле! То ли волк-переросток, то ли сильно отощавший медведь, то ли еще какой северный мутант… У него была серая, с серебряным блеском шерсть, длинные голенастые лапы, острые, похожие на рога уши, клыки, как у саблезубого тигра, и красные глаза…

Тварь цеплялась передними лапами за лед, оставляя на нем глубокие борозды. Тварь рвалась к Чернову. Еще одна…

Волков вскинул карабин. Тварь к ним ближе всего. Он не промахнется. Он может выстрелить без риска попасть в Чернова.

Он уже целился, когда по стволу карабина ударили – отчаянно и яростно, едва не вышибая его из рук. Он обернулся, готовый ударить прикладом того, кто посмел ему помешать.

За его спиной стояла Вероника. Расхристанная, раскрасневшаяся, простоволосая. Успели, значит, догнали.

– Не стреляй! – Он, скорее, почувствовал, чем услышал ее голос. – Не смей в него стрелять!!!

Поздно… Из-за этой… дуры он упустил подходящий момент, остроухая тварь с невероятной, кошачьей какой-то ловкостью выбралось из полыньи и кинулась на Чернова.

Если бы Волков был девицей, он бы зажмурился. Но жизнь научила его смотреть смерти в глаза. И своей собственной, и… чужой.

Остроухая тварь в один огромный прыжок очутилась между упавшим на снег Черновым и медведем. Длинный хвост ее в ярости метался из стороны в сторону, а из пасти вырывался такой жуткий звук, что хотелось не только зажмуриться, но и зажать уши руками. Тварь подняла переднюю лапу, словно любуясь выдвигающимися когтями, как девчонки любуются новым маникюром, и ударила. Одним движением смяла медвежий череп и отшвырнула прочь уже мертвое, но все еще дергающееся в агонии тело. А потом тихо рыкнула, еще раз нервно дернула хвостом и направилась к Чернову.

Волков снова вскинул карабин. Эрхан и Степан тоже. А Вероника уже неслась по льду к Чернову и твари, закрывая обзор, мешая прицелиться.

– Не стреляйте! – Ее голос пойманной птицей метался по амфитеатру.

– Вероника! – Оскальзываясь и падая, за ней бежал Веселов. Он бежал, а за ним скользила едва различимая тень. Мертвый мишка не отставал от нового хозяина… – Вероника, стой!

– Не стреляйте! – Она замерла в каком-то метре от твари, раскинула в стороны руки. Тварь обернулась, зыркнула красным глазом, лязгнула челюстями.

Волков тоже лязгнул, прицеливаясь. Все, шутки кончились… Если стрелять между глаз, этих горящих адским огнем глаз, то, может быть…

По серебристой шкуре пошла волна то ли раздражения, то ли нетерпения, а потом в мощную шею вцепились руки… Чернов пытался встать и в качестве опоры использовал вот это… чудовище. Он цеплялся за длинную шерсть твари, а тварь подталкивала его головой, помогая. Черт побери, помогая!

– Не стреляйте!.. – Голос Чернова был сиплый и слабый, но они услышали. – Не стреляйте! Это мой… зверь.

Сил его хватило только на эту одновременно дикую и странную фразу, а потом он снова начал оседать на снег, и его… зверь мягко и бережно обхватил хозяина передними лапами, не позволяя упасть. А потом лизнул в щеку длинным черным языком, совершенно по-собачьи лизнул.

– Чернов! – позвала Вероника. – Чернов, не отключайся! – Она стояла близко, опасно близко. Сама стояла, а рвущегося к ней Веселова отталкивала, не пускала. – Чернов, скажи ему, что мы свои! Скажи, чтобы подпустил нас к тебе! Ты меня слышишь?!

– Да, слышу я! – Чернов снова ухватил свою… тварь за шею, шепнул что-то на ухо. По-свойски так шепнул. И тварь перестала скалиться и месить снег хвостом. Кажется, даже огонь в ее глазах стал не таким ярким.

– Охренеть, – прошептал рядом Гальяно. – А я, как назло, не взял с собой камеру!


Дальше, после этих дурацких, но таких приятно обыденных слов все завертелось. Ник бросился к своему лютоволку, бесстрашно и бездумно принялся тормошить, осматривая рану. К нему подбежала Алисия. Ее лисица вертелась поблизости, но на благоразумном расстоянии.

Вероника осторожными шагами приближалась к Чернову и его… красноглазой зверюшке. Веселов устало опустился на снег, привалился спиной к ледяной глыбе, закрыл глаза. Мертвый медведь маячил где-то на окраине арены, не решался присоединиться к веселью.

А Эрхан с Тарой склонились над вторым медведем, тоже мертвым, но не призрачным. Эрхан ощупывал свалявшуюся, слипшуюся от крови шерсть, а Тара просто стояла, просто смотрела. Во взгляде ее было… Волков сказал бы, что отчаяние. Сказал бы, если бы у него было время подумать. Но времени не осталось. Зато было ощущение, что нужно торопиться. Им всем нужно спешить, уносить ноги.

К красноглазой зверюшке он приближался не без опаски, но, увидев насмешливый взгляд Чернова, плюнул на чувство самосохранения, подошел так близко, что мог коснуться серебристой шерсти.

– Классный у тебя зверь, – сказал Волков, поднимая с земли и разглядывая цепь.

– Что, даже твоего переплюнул? – Чернов гладил зверюшку по морде, а Волкову все думалось, что она может перемолоть его руки в труху одним лишь легким движением саблезубых челюстей. Но не перемалывала… щурилась и урчала. Почти по-кошачьи урчала. Прав был Гальяно, охренеть! – Познакомьтесь, это Сущь. Мой… – Чернов запнулся. – Короче, наш с Ниной… домашний питомец.

– Питомец, значит… – Волков кивнул, снял с плеча карабин. – Мне нужно отстрелить цепь. Ты придержи его, чтобы не бросился.

Домашний питомец Сущь глянул на него красным глазом. Волков был готов поклясться, что глянул с насмешкой и укором. Таки переплюнул его Чернов, что есть, то есть!

Выстрел показался оглушительным. Эхо рвануло вверх, к небу, а потом ринулось вниз, сметая с ледяных склонов котлована волны снега, словно одним-единственным выстрелом он вызвал искусственную лавину. А может, и вызвал.

Сущь даже ухом не повел. Он наблюдал, как Вероника нахлобучивает на голову Чернова невесть откуда взявшуюся шапку, а Волков разъединяет звенья цепи.

– У тебя рана, – сказала Вероника, косясь на Сущь.

– И не одна. – Чернов попытался усмехнуться. – А еще обморожение. Но ничего страшного, если ты об этом.

– Уверен?

Наверное, у него не было сил отвечать, поэтому он просто кивнул и прикрыл глаза.

Надо выбираться! Надо выбираться из этой дыры всем табором! Вместе со всеми домашними питомцами, живыми и мертвыми. Разобраться, что к чему, можно и на поверхности.

Увы, разбираться придется здесь и сейчас. Он понял это по тому, как насторожился, навострил уши Сущь, как вскинулся и завыл лютоволк, как испуганно затявкала полярная лиса, как вздыбилась и заискрила шерсть на холке Блэка.

А потом твердь под их ногами содрогнулась и пошла трещинами, из которых на поверхность снова начала проступать вода. Они уже видели такое раньше. На заброшенной военной базе видели. Но тогда им было куда отступать, а сейчас… А сейчас придется поторопиться!

– Надо уходить! – сказал Волков, отшвыривая цепь. – Эй, ребята, валим!

Они еще медлили. Наверное, оглушение от пережитого и увиденного проходило слишком медленно. Или это просто он, Волков, вдруг ускорился, начал ощущать все острее и ярче? Снова начал чуять опасность.

Сейчас опасность исходила не от красноглазого зверя и не от дохлого медведя. И даже не от твари, которую Ник называл Снежитью. Сейчас опасность исходила от человека…

Он выпрямился, огляделся. В его ускорившемся мире такими же быстрыми оставались только два человека. Две женщины.

Тара больше не стояла над растерзанным медведем. Она стояла над Веселовым. Она стояла, склонившись, точно в поклоне, сложив руки на груди в молитвенном каком-то жесте. А Веселов сидел с закрытыми глазами и серым, неживым лицом. Спасая Чернова, они совсем забыли, что помощь нужна еще одному члену их команды. Они забыли, а Тара не забыла. И Вероника тоже…

Она подходила к Таре какой-то крадущейся, кошачьей походкой. И Волков некстати подумал, что если бы у нее тоже был свой домашний питомец, то это точно оказалась бы кошка, большая такая кошка в полосочку. Она подходила, в одной руке у нее был охотничий нож с костяной рукоятью. Всего пару минут назад Волков видел этот нож у Чернова. Одолжила? Усыпила бдительность и украла? И все бы ничего, даже с ритуальным ножом в дамской руке можно смириться. Но как смириться с тем, что второй рукой Вероника крепко сжимала полупрозрачный поводок?! Но как смириться с тем, что на том конце поводка был призрачный медведь, уже изрядно потрепанный, одноглазый, но все еще довольно мобильный?!

И как – черт побери! – смириться с тем, что Тара тоже стоит над Веселовым не с пустыми руками. В узловатых и по-мужски крепких пальцах она сжимает тынзян. Тот самый тынзян с костяными фигурками, ушедший под лед на заброшенной базе. А от тынзяна тоже вьется призрачный поводок. От Тары вьется к Димоновой шее… И Димон дергается и сипит, и лицом уже не сереет, а синеет, потому что поводок захлестнулся мертвой петлей вокруг его шеи, потому что Тара тянет за свой конец. Тянет и улыбается совершенно безумной улыбкой.

– Стой! – Голос Вероники звучит очень тихо, но ощущается костями, резонирует в черепной коробке, усиливается многократно. – Не делай этого!

– Я бы отвела вас ей всех… – Голос Тары тоже резонирует, а узловатые пальцы натягивают призрачный тынзян чуть сильнее. – Всех поодиночке! Как ту девочку-лису. Тем из вас, у кого нет тотема, я бы нашла подходящего зверя. Я знаю, я чувствую эту связь. Ты ведь тоже чувствуешь, да? – Она не оборачивается, смотрит только на Веселова. И Волкову, который уже начинает понимать, но еще не готов принять, хочется выстрелить. – Ты сильнее всех. Почти такая же сильная, как я. Мы могли бы стать подругами в ее мире…

– Не тяни, – голос Вероники ласковый, умоляющий. – Не тяни, не убивай его до того, как мы поговорим с тобой, Тара.

– О чем? – Натяжение призрачного тынзяна ослабло. Лишь самую малость, но все же. – О том, что вот он, – она ткнула скрюченным пальцем в сторону Волкова, – убил моего зверя? Мою вторую душу убил?! А он! – Удавка снова натянулась. – А он забрал то, что ему не принадлежало! Украл и зверя, и силу?!

– Отпусти… – Рука Вероники тоже дернулась. Легонько, самую малость, но призрачный медведь рухнул на снег. Волкову показалось, с беспомощным рычанием рухнул. Или не показалось? Потому что Тара стремительно обернулась! На ее лице застыл ужас. – Отпусти, – Вероника потянула за свой тынзян, и медведь заскулил. – Я тоже умею делать больно.

– Не смей трогать моего Бихиги! – Голос Тары сорвался на крик, а потом упал до ласкового шепота. – Бихиги, мой друг, я здесь. Вот я…

Призрачный медведь по кличке Бихиги завертел головой, слепо заскреб лапами.

– Ваша связь оборвана. – Вероника больше не тянула поводок. – Но ее еще можно вернуть.

– Зачем мне полуслепой медведь? – Тара разглядывала своего зверя, в голосе ее была горечь, пальцы подрагивали. – Снежная мать дала мне силы. Когда я была маленькой и беспомощной девочкой, заблудившейся в тайге, она прислала за мной Бихиги, не позволила умереть… И присматривала за мной всю мою жизнь, приходила во снах, рассказывала сказки. Уже в детстве я знала, кем мне суждено стать. Я понимала животных, чувствовала их боль и их голод. Я чувствовала ее боль и ее голод. Я ждала! Я должна была возглавить ее воинство. Знаешь, что означает «Бихиги»? Это означает «мы»! Нам надлежало возглавить ее воинство. А вы, глупые человечки с крупицами силы, должны были всего лишь подчиниться! Принять ее волю! – Тара взмахнула рукой, и невидимая сила потянула Веселова вверх. Как висельника.

На лице Вероники не дрогнул ни один мускул. Иногда женщины могут быть куда сильнее мужчин.

– Хорошо, – сказала она шепотом. – Ты убиваешь того, кто мне дорог. Значит, я убью того, кто дорог тебе. Твой Бихиги был хорошим другом, он заслужил покой.

– Нет!!! – Вопль Тары обрушил со склонов котлована еще одну лавину. – Не обижай его!

Иногда страшные женщины могут быть поразительно сентиментальными.