Смерть Гитлера

Советские представители согласятся передать эту секретную информацию англо-американским союзникам. Геббельс – важный трофей для Кремля. Трофей, который следует показать всему миру. Из-за нехватки качественного бензина и недостатка времени трупы супругов Геббельс были сожжены неполностью, так что они легко идентифицируются.

Советский Союз спешит распространить фотографии и кинопленку своего военного трофея. Трупы детей вынесли из комнаты, где они находились, и уложили в саду рейхсканцелярии рядом с останками их родителей. Так они и лежали рядом, пара обгоревших трупов, куски бесформенной плоти, а рядом тела хрупких детишек, одетых в белые пижамки. Казалось, они просто задремали. Эта жуткая мизансцена оказалась очень эффективной. Русские хотели потрясти мир, и им это удалось. Их послание миру было понятным: смотрите, на что способны главари нацистов! Посмотрите, на что способен чудовищный режим, который мы свергли!

Фотографии, кинопленка, всего хватает, чтобы доказать смерть Геббельса. Конечно, германский министр пропаганды сам по себе был олицетворением безумного тоталитарного нацистского режима, а его труп символизировал падение нацизма. Однако он был всего лишь несколько часов канцлером Третьего рейха после смерти Гитлера. Так почему же русские не показали подобные документальные кадры и не обнародовали подобные зримые свидетельства, касающиеся ключевой фигуры нацистского режима, – фюрера. До сих пор нет официальных визуальных свидетельств обугленных трупов ни Гитлера, ни его жены.

Можно ли предположить, что службы Красной армии не потрудились сфотографировать или снять на кинопленку останки своего самого главного врага? Если и не для прессы, то, по крайней мере, для Сталина? Тем более что после падения Берлина 2 мая 1945 года при малейшем подозрении на обнаружение тела Гитлера делались фото– и кинозаписи. На некоторых можно увидеть советских солдат, с гордостью демонстрирующих мертвеца со щегольскими усиками, отдаленно напоминающего немецкого диктатора.

Советский генштаб скрупулезно проверяет этих «псевдогитлеров». Для этого он приводит на их опознание взятых в плен нацистских офицеров. Для участия в опознании из Москвы в Берлин прислан советский дипломат, встречавшийся с фюрером при его жизни. Каждый раз результат оказывается отрицательным. Официально ни один из обнаруженных трупов не признан трупом Гитлера.

Между тем повсюду начинают распространяться самые невероятные слухи. Так все же диктатор действительно умер или все-таки сбежал? Упрямое молчание советских властей только усиливает слухи и толки. Так рождается тайна Гитлера.



Тайна, в которую мы надеемся проникнуть через архивы ФСБ спустя семь десятилетий после падения Берлина. При условии, что нам разрешат идентифицировать материалы, к которым мы получим доступ. В России доверие – условие предполагаемое, но вовсе не обязательное. Так что, как говорится, доверяя, проверяй.

Именно с таким намеренным настроем на осторожность мы продвигаемся к зданию ЦА ФСБ. В отличие от других тротуаров, окаймляющих Лубянскую площадь, тот, что идет вдоль фасада Лубянки, на удивление безлюден. Тут нет ни единого пешехода. Только два полицейских в форме с дубинками в руках. Наш приезд не остался незамеченным. Краем глаза они наблюдают за нами. Конечно, ничто не указывает на то, где находится вход в здание.

Наши задранные вверх головы и нерешительная походка делают нас похожими на заблудившихся туристов. Один из полицейских, здоровенный детина, направляется к нам с сердитым видом. «Фотографировать на этом тротуаре запрещено», – начинает он свое предупреждение. «Вы не можете тут задерживаться, особая зона, везде видеокамеры», – продолжает он, указывая своей дубинкой на многочисленные видеокамеры, установленные на окнах.

Наш ответ удивляет его. Мы тут не потому, что хотим сфотографировать, а потому, что хотим войти, просто войти. «Вы в этом уверены?» – настаивает полицейский даже с какой-то жалостью к нам. Затем он уходит, откинув воротник своей толстой форменной куртки на подкладке: «Вообще-то, входная дверь вон там». Входная дверь находится в центре здания, она обрамлена тяжелой гранитной глыбой, мрачная, серая, унылая, а сверху прикреплен герб бывшего Советского Союза. Если такой стиль входной двери выбран для того, чтобы произвести впечатление на посетителя, то цель достигнута.

Дмитрий уже ждет нас внутри. Между ним и нами встает военный в парадной форме. Его рост что-то около двух метров. Не говоря ни слова, он сухо протягивает руку в нашу сторону. «Паспорта!» – поясняет Дмитрий с улыбкой. В этот момент Лана еще не знает, получу ли я разрешение на проход через пропускной пункт. Иностранец в помещении ФСБ, к тому же журналист, это уж слишком для России в разгар международного дипломатического кризиса. А вот, кстати, разрешат ли российскому журналисту войти в помещение ГУВБ (Генерального управления внешней безопасности) в Париже? Не уверен.

По электронной почте и в телефонных переговорах Лана сумела найти нужные аргументы, чтобы убедить ФСБ. Но все может застопориться в последний момент. За несколько дней до этого в прямом эфире был застрелен российский посол в Турции, застрелен неким турком во имя джихада в Сирии. Дмитрий тогда чуть все не отменил. Кто знает, а вдруг сегодня утром Кремль передумал. Тогда наше расследование по делу Гитлера должно будет остановиться тут, на лестничной площадке штаб-квартиры ФСБ, всего в нескольких метрах от вожделенных засекреченных материалов.





Лубянка, Москва, декабрь 2016 года




Правила ясны. Ничего не трогать. Ничего не фотографировать без разрешения и ждать. Лана слушает, согласно кивает головой и переводит мне короткие инструкции, которые Дмитрий дает нам в лифте. Наш собеседник старается быть любезным. Это заметно. А вот мужчины, которые встречают нас на третьем этаже, любезностью не отличаются. Как и Дмитрий, одеты они строго: черный костюм, черный галстук, белая рубашка. В отличие от нашего спутника их лица непроницаемы. Не агрессивны, не недоверчивы, но никак не доброжелательны.

Дмитрий шагает в коридор, вдоль которого выстлана ковровая дорожка в поблекших тонах, она словно покрыта патиной времен и придает этому месту атмосферу «серп и молот». Их теперь трое, сопровождающих нас офицеров ФСБ. Они молчат. Слабое освещение не может охватить весь бесконечный коридор. С того места, где мы находимся, даже не видно его конца. Судя по всему, он тянется вдоль всего здания, то есть на несколько десятков метров. Через равные промежутки стены прерываются дверьми, обшитыми светлыми деревянными панелями. Ни одна из них не открыта. Никаких табличек с именами, только номера помещения, чтобы их различить. Только на этом этаже, на этом фасаде, их должно быть по двадцать дверей с каждой стороны. Но есть ли там кто-нибудь? Тишина полная. Подойдя ближе к одной из дверей, я замедляю шаги и напрягаю слух. Ничего. Ни звука. Слышны только звуки наших шагов, несмотря на толщину коврового покрытия.

«Сюда. Входите! Устраивайтесь поудобнее». Наша небольшая группа присоединяется к двум новым носителям «костюм – черный – галстук – черный – рубашка – белая». Мужчины ожидают нас молча перед одной из обшитых панелями дверей. В отличие от других она открыта. От приглашения устраиваться поудобнее не отказываются. Впрочем, здесь ни от чего не откажешься. И любой вопрос следует задавать, хорошенько обдумав его заранее.

Комната, где мы должны устроиться, – это кабинет размером в десяток квадратных метров. Окно наглухо закрыто шторами. Круглый стол, застекленный книжный шкаф и обшарпанные полки, несколько российских флагов, телевизор, диван из потертой кожи и даже маленькая синтетическая, нервно подмигивающая, елка: поистине интерьеры российских учреждений все похожи друг на друга. Вот только в этом заведении на стене гордо вывешен герб ФСБ. Меч, прикрытый щитом, чеканный двуглавый орел российского герба указывают на то, что мы находимся в некоем особенном учреждении Российской Федерации. Дмитрий исчез. Время идет медленно, но верно.

В кабинет входит и присоединяется к нам невысокий коренастый мужчина. Он не говорит, не отвечает на вопросы Ланы. Он смотрит на нас, откровенно следит за нами, не притворяясь и не скрывая этого. Снаружи группа людей, с которыми мы пересеклись в коридоре, что-то бурно обсуждает. Голоса то громче, то тише. Особенно выделяется женский голос. Женщина только что подошла и, похоже, не слишком нам рада. Что они собираются показать нам? Какие приказы они получили? Чтобы успокоиться, я решил взглянуть на этих людей ближе. Едва я сделал вид, что направляюсь к двери, как наш надзиратель преграждает мне путь. Я импровизирую: «Пипи! Туалет?»

Мой невинный вид не вызывает сочувствия у цербера. Я повторяю свою просьбу: «Туалет? WC?» Я вижу, что он меня понимает. Мужчина колеблется, делает мне знак подождать, а затем выходит. Через мгновение появляется Дмитрий и делает жест следовать за ним. Вот я снова в коридоре. Прохожу мимо группы, горячие споры которой мы только что слышали. Их как минимум семь мужчин и одна женщина. Когда я проходил мимо, они все замолчали. Женщина в строгом темном платье. Ее светлые волосы, коротко стриженные на затылке, привносят немного разнообразия в этот одноцветный мир. Выше многих своих коллег, но такая же широкая в плечах, она всем своим видом дает мне понять, что наше присутствие в этих стенах наносит оскорбление ее принципам. Даже спиной я чувствую, как ее взгляд пронизывает меня. Еще одна дверь, никак не обозначенная. Дмитрий открывает ее. Это и есть туалет.

«С минуты на минуту принесут материалы». Мое возвращение в кабинет встречает торжествующая Лана. Во время моего отсутствия ей подтвердили, что нам представят секретные документы. Тем лучше, ибо у меня есть всего полтора часа перед тем, как отправиться в аэропорт. Внезапно вся группа из тех, кто был в коридоре, входит в кабинет. Женщина идет первой. Она несет в руках перед собой несколько папок, как если бы это были священные реликвии. А еще большую коробку из-под обуви. Позади нее двое мужчин приносят и осторожно ставят портновский манекен, накрытый чехлом.

Теперь все идет очень быстро. Женщина раскладывает папки и коробку на столе, двое мужчин заканчивают установку манекена слева от нас, остальные наблюдают. Одни сидя на стульях, другие стоя. Их так много, что они с трудом помещаются в тесном кабинете. Мы созерцаем сцену, не смея открыть рот, боясь, что все внезапно закончится.

«Правила таковы…» Голосом, не терпящим возражений, светловолосая женщина излагает одно за другим условия, которые будут сопровождать ознакомление с материалами. Лана слушает сосредоточенно, сцепив руки за спиной, стоя, как ученица перед учителем. Она шепотом переводит мне фразу за фразой. «Фотографировать можно, но только документы. Полностью ЗАПРЕЩЕНО фотографировать кого-либо из присутствующих здесь сотрудников ФСБ». Слово «запрещено» сотрудница секретной службы произносит так четко и с таким нажимом, что я понимаю его даже по-русски. «Впрочем, мы будем строго следить за тем, что вы фотографируете. Вам будет доступно только то, что подобрали для вас наши службы. Вы легко поймете это по закладкам, вложенным в папки». Быстро брошенный взгляд позволяет мне оценить количество этих закладок, а значит, и количество выделенных нам документов. Должно быть, их добрая дюжина.

Это хорошее начало, – про себя сказал я, чтобы приободриться. «Мы также принесли вещественные доказательства того, что труп Гитлера попал в руки наших военных». Не успела Лана перевести эту фразу, как, подобно паре фокусников из кабаре, двое мужчин, стоявших возле портновского манекена, срывают с него чехол. Эффект неожиданности гарантирован. Сначала появляется горчично-желтый китель. Он кажется старым, но прекрасно сохранился. На одном из внешних карманов, на высоте груди, слева прикреплены три награды: медальон в виде ромба с красно-белыми концами и черной свастикой в центре, военная медаль и последний знак в темных тонах, изображающий военный шлем на двух скрещенных мечах. «Это китель Гитлера», – объясняет наша собеседница из ФСБ. Три знака полностью идентифицированы: медальон – это не что иное, как официальный знак нацистской партии, военная медаль, Железный крест первой степени и последняя награда – знак за ранение в Первой мировой войне. Точно такие, что носил Гитлер.

«Где был найден этот китель?» Наш вопрос возмутил молодую женщину. Смеем ли мы сомневаться в подлинности кителя? Ведь это означает ни больше ни меньше как назвать их лжецами. Тут вмешался Дмитрий: «Советские войска обнаружили его в районе рейхсканцелярии». А он на самом деле принадлежал Гитлеру? Или это просто инсценировка, правда, вполне правдоподобная, но которую невозможно проверить? В конце концов, это не так важно. Мы здесь не для того, чтобы изучать состояние ткани, но чтобы получить неопровержимые доказательства смерти Гитлера 30 апреля 1945 года, и особенно подробности обстоятельств обнаружения его трупа советскими военными.

Ни Лана, ни я не испытываем никакого интереса к этим нацистским артефактам. Совсем наоборот. Отсутствие нашего интереса к кителю и наградам заставляет Дмитрия придать ускорение программе. Он делает знак своей коллеге продолжать демонстрацию. С нарочитым вздохом та просит нас подойти к круглому столу. Папки лежат прямо перед нами. Коробка, которая напоминает, если присмотреться, старую коробку из-под обуви, немного в том же стиле, что и коробка в ГА РФ с фрагментом черепа, отставлена дальше, вне досягаемости наших рук. «Это Вы потом увидите!» Мой взгляд, устремленный на коробку, не остался незамеченным. «Вот документы, конфиденциальные документы, касающиеся трупа Гитлера». Открыть, посмотреть, сфотографировать, как можно быстрее. У меня всего несколько минут до ухода отсюда. Могу ли я присесть, чтобы просмотреть их? Я задаю вопрос. Лана не может перевести, она занята разговором с Дмитрием. Я пробую говорить по-английски со светловолосой женщиной. Очевидно, она меня понимает. «Да, да», – говорит она в ответ. Открываю первую папку, соблюдая порядок закладок. Осторожно, чтобы не допустить ни малейшей ошибки.



Это отчет, напечатанный на машинке. Бумага плохонькая, с шероховатостями. Сгибы указывают на то, что листки были сложены вчетверо. Края потрепаны и слегка оборваны, как это бывает, когда листки носят в маленьком кармане. Некоторые буквы не пропечатаны с самого начала, вероятно, чернильная лента у пишущей машинки истерлась. Так много деталей, которые позволяют предположить, что этот текст печатался не в кабинете в обычных условиях. Возможно, это было на развалинах порушенного бомбежками Берлина?

Я сразу же смотрю на дату. Даже если я не понимаю по-русски, это уж я могу прочитать. «Год 1945, месяц май, число 5-ое». В отчете говорится об обнаружении двух трупов. Информация краткая, четкая, без всяких толкований. В том числе о принадлежности тел.

Мной, гвардии старшим лейтенантом Панасовым Алексеем Александровичем, и рядовыми Чураковым Иваном Дмитриевичем, Олейником Евгением Степановичем и Сероухом Ильей Ефремовичем, в г. Берлине в районе рейхсканцелярии Гитлера, вблизи места обнаружения трупов Геббельса и его жены, около личного бомбоубежища Гитлера были обнаружены и изъяты два сожженных трупа, один – женский, второй – мужской.

Трупы сильно обгорели, и без каких-либо дополнительных данных опознать невозможно.

Трупы находились в воронке от бомбы, в 3-х метрах от входа в гитлеровское бомбоубежище, и засыпаны слоем земли.

Трупы хранятся при отделе контрразведки «Смерш» 79-го стрелкового корпуса.




Текст заканчивается

четырьмя рукописными подписями,

поставленными четырьмя военными,

сделавшими эту находку.



→





Оригинал акта советских секретных служб об обнаружении 5 мая 1945 года двух трупов перед бункером Гитлера. В настоящее время документ хранится в архивах ФСБ.





План обнаружения предполагаемых трупов Гитлера, Евы Браун и супругов Геббельсов перед запасным входом в фюрербункер в Берлине. Этот план составлен 13 мая 1945 года советскими следователями. (ЦА ФСБ).



Следующий документ представляет собой тщательно прорисованный рукой и раскрашенный план. Бумага такого же плохого качества, как и у предыдущего документа, но только она не была сложена и потрепана. В самом верху крупными буквами написано: «План». Потом ниже: «Место обнаружения трупов Гитлера и его жены». Это рисунок сада новой рейхсканцелярии, выполненный с крайней тщательностью и соблюдением пропорций. По плану разбросаны маленькие пронумерованные точки. Они точно указывают места, где были сожжены трупы супругов Геббельсов, а также предполагаемые трупы Гитлера и его жены. Ямы от разрывов снарядов военные называют «воронка», вот там и были закопаны трупы фюрера и Евы Браун. Документ подписан гвардии майором Габелоком 13 мая 1945 года.

Что произошло между первым документом, подписанным 5 мая, в котором ничто не указывает на то, что обнаруженные трупы принадлежат Гитлеру и Еве Браун, и 13 мая, когда их идентификация кажется установленной? Всего восемь дней разделяют эти два отчета. Лана едва заканчивает мне их переводить, как я вслух, по-французски, высказываю свои сомнения и формулирую вопросы. Как советские военные смогли так точно идентифицировать обугленные трупы? Я поворачиваюсь к окружающим нас сотрудникам ФСБ.

Как можно дипломатичнее, вместе с Ланой мы стараемся узнать больше. Прежде всего, мы выражаем им свою признательность. Ведь благодаря им у нас есть доказательства того, что советские власти считали, что нашли Гитлера уже 5 мая 1945 года. Но этого недостаточно для нашего расследования. В кабинете нарастает напряжение. Возможно, наши собеседники не ожидали такой реакции. «В каком ты лагере? – сурово бросает молодая женщина Лане. – Ты русская или американка?» Лана старается сохранить улыбку на лице. С тех пор как она выиграла по жребию в 1997 году «зеленую карту» резидента США, после чего получила американский паспорт, она привыкла к таким замечаниям.

«Вам что, недостаточно этих документов?» – продолжает сотрудница ФСБ. «Вы здесь, как все эти американские журналисты, отказываетесь верить, что мы первыми обнаружили Гитлера. Вы ищете сенсацию». Наша беседа принимает нежелательный оборот. Позади нас голоса становятся громче, тон разговора повышается. Лысый мужчина резко поднимается со стула и выходит из кабинета. Это что, знак того, что пора заканчивать? Но нам нужно еще столько материалов просмотреть, к тому же эта коробка в конце стола, словно насмешливый вызов нам.

Я предоставляю Лане попытаться уговорить ту, которая выступает явно против нашего присутствия, и обращаюсь к Дмитрию. Я уверен, что он говорит по-английски или по-французски. «У нас проблема?» Вместо ответа он делает мне знак подождать. Проходят томительные минуты – и вот передо мной лысый мужчина, который протягивает мне большой конверт из крафт-бумаги. «Open, open!» Открывайте. Я подчиняюсь, а Лана в это время во все более резких тонах объясняется со своей соотечественницей.

Фотографии, не столько удостоверяющие личность, а скорее, антропометрические, черно-белые, пожелтевшие от времени. Это увеличенные копии. На одной изображен довольно молодой человек, волосы, зачесанные назад, гладко приглаженные. Его имя указано заглавными буквами на кириллице: Эхтман Ф., а затем дата: 1913.





Антропометрические фотографии Фрица Эхтманна, зубного техника-протезиста Гитлера, сделанные советскими следователями (ЦА ФСБ).



На другой – женщина также в расцвете лет, с блузкой из легкой клетчатой ткани. Ее имя, написанное по-русски, передается как Хойзерман К., рядом другая дата: 1909.





Антропометрические фотографии Кетте Хойзерманн, ассистентки личного дантиста Гитлера, сделанные советскими следователями (ЦА ФСБ).



На самом деле речь идет о Фрице Эхтманне (с двумя «н») и о Кетте Хойзерманн, двух немцах, которые участвовали в стоматологической идентификации найденных перед бункером трупов. Фриц Эхтманн в качестве зубного техника работал с Хуго Блашке, личным стоматологом Гитлера; Кетте Хойзерманн была ассистенткой Блашке. К фотографиям приложены две биографические справки. Из них мы узнаем, что в 1951 году в Советском Союзе они оба были приговорены к десяти годам трудовых лагерей усиленного режима. Один за то, что «был зубным протезистом Гитлера и членом его близкого окружения», другая – за то, что «служила Гитлеру, Гиммлеру и другим фашистским чиновникам». При этом ничего о выводах их экспертизы, нет фотографии зубов, о которых идет речь.

Лысый человек, который вручил мне крафт-конверт, не без некоторого удовольствия замечает мое огромное разочарование. Неужели это все, что они могут нам предоставить? Отпущенное нам время неумолимо близится к концу. У нас остается всего полчаса. Моя виза истекает сегодня вечером, и они знают, что мой рейс отправляется в Париж в начале второй половины дня.

И в тот момент, когда мы чуть не впадаем в отчаяние из-за невозможности получить конкретную информацию, формальные доказательства, наша суровая и молчаливая «подруга» достает из кармана своей юбки латексные перчатки. Такие, какими пользуются хирурги. Не говоря ни слова, она придвигает, наконец, «обувную коробку», ставит ее в самом центре стола и открывает крышку. Словно притянутые магнитом, мы с Ланой тут же склоняемся над ее содержимым. Не успели мы понять, с чем имеем дело, как молодая женщина уже безжалостно расправляется с предметами, которые там находятся. Я невольно вскрикиваю «Стоп!» и не понимаю, кто больше, я или она, удивлен моей дерзостью. Тем не менее она повинуется и ставит все на свое место.

Мне нужно время, чтобы узнать и понять, что находится перед нашими глазами. Тем хуже, если не успею на самолет. Незаметно я делаю знак Лане, чтобы она разыграла номер, который мы задумали с ней вместе. Принцип прост: Лана говорит, говорит без умолку. Она должна отвлечь наших собеседников и дать мне возможность рассмотреть, сделать фотографии, столько, сколько считаю нужным. Это просто и, благодаря необычной способности Ланы говорить часами без остановки, чертовски эффективно. Не заставляя себя упрашивать, она приступает к монологу перед присутствующими.

Коробка заполнена полосками плотной белой ваты, наложенными друг на друга. Сверху расположены три предмета, занимающие все пространство. Самый большой состоит из широкого металлического стержня, изогнутого и соединенного с кожаной мембраной по размеру икроножной мышцы. Сразу вспоминаю об ортопедическом аппарате, который носил Геббельс из-за деформации стопы. Так это его? Аппарат почернел и сильно поврежден, словно его обожгло коротким, но сильным пламенем.





Шкатулка, содержащая, по данным архива ФСБ, протез Йозефа Геббельса, а также золотой портсигар Магды Геббельс, подаренный ей Гитлером. Видна также маленькая коробочка с зубами, предположительно принадлежавшими Гитлеру.