Смерть Ахиллеса
Часть 22 из 42 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Эраст Петрович вышел на бульвар, немного прошелся в сторону бронзового Пушкина — и точно: навстречу неспешным шагом шла знакомая фигура в длинной кавалерийской шинели и надвинутом на лоб башлыке. Стоило коллежскому асессору рвануться навстречу генералу, как откуда ни возьмись, будто из самой земли, по бокам выросли две бесшумные тени, а за спиной обер-полицеймейстера возникли еще два столь же решительных силуэта. Эраст Петрович покачал головой: вот оно, иллюзорное одиночество государственного человека в эпоху политического терроризма. Ни шагу без охраны Боже, куда катится Россия…
А тени уж подхватили коллежского асессора под руки — мягко, но крепко.
— Эраст Петрович, легки на помине! — обрадовался Караченцев, а на агентов прикрикнул. — Брысь! Надо же, а я тут вышагиваю, о вас размышляю. Что, не усидели под арестом?
— Не усидел, ваше п-превосходительство. Евгений Осипович, идемте в дом, время не терпит.
Генерал вопросов задавать не стал, а сразу повернул к дому. Широко шагал, то и дело искоса поглядывая на спутника.
Прошли в просторный овальный кабинет, сели к длинному зеленого сукна столу напротив друг друга. Обер-полицеймейстер крикнул:
— Сверчинский, будьте за дверью! Можете понадобиться.
Когда обшитая кожей дверь беззвучно затворилась, Караченцев нетерпеливо спросил:
— Ну что? След?
— Лучше, — сообщил Фандорин. — Преступник. Собственной персоной. П-позволите закурить?
Попыхивая сигарой, коллежский асессор рассказал о результатах своих изысканий.
Караченцев все больше и больше хмурился. Дослушав, озабоченно почесал крутой лоб, отбросил непослушную рыжую прядь.
— И как вы трактуете всю эту головоломку?
Эраст Петрович стряхнул столбик пепла.
— Соболев затевал какой-то дерзкий демарш. Возможно, переворот в духе восемнадцатого столетия. В общем то, что немцы называют putsch. Сами знаете, как Михаил Дмитриевич был п-популярен в армии и народе. Авторитет же верховной власти сейчас пал так низко… Да что я вам буду толковать, на вас все жандармское управление работает, слухи собирает.
Обер-полицеймейстер кивнул..
— О заговоре мне, собственно, ничего не известно. То ли Соболев возомнил себя Бонапартом, то ли, что более вероятно, вознамерился посадить на трон кого-то из родственников государя. Не знаю и не хочу г-гадать. Да и для нашей с вами задачи это несущественно.
Караченцев на это только дернул головой и расстегнул шитый золотом воротник. Над переносицей у генерала выступили капельки пота.
— В общем, наш Ахиллес затевал что-то нешуточное, — как ни в чем не бывало продолжил коллежский асессор и пустил к потолку такую элегантную струйку дыма, что одно заглядение. — Однако были у Соболева некие т-тайные, могущественные противники, осведомленные о его планах. Клонов, он же Певцов — их человек. С его помощью антисоболевская партия решила устранить новоявленного Бонапарта, но без шума, изобразив естественную смерть. Что и было исполнено. Экзекутору помогал наш з-знакомец Хуртинский, имевший связи с антисоболевской партией и, судя по всему, представлявший в Москве ее интересы.
— Эраст Петрович, не так быстро, — взмолился обер-полицеймейстер. — У меня голова кругом. Что за партия? Где? У нас, в министерстве внутренних дел?
Фандорин пожал плечами:
— Очень возможно. Во всяком случае, без вашего шефа графа Толстова не обошлось. Вспомните письмо, оправдывающее Хуртинского, и депешу, покрывающую Певцова. Хуртинский оказался скверным исполнителем. Слишком уж надворный советник был жаден — польстился на соболевский м-миллион, решил совместить полезное с приятным. Но центральная фигура во всей этой истории несомненно — светлоглазый блондин.
Здесь коллежский асессор встрепенулся, осененный новой идеей.
— Постойте-ка… А может быть, все еще с-сложней! Ну конечно!
Он вскочил и быстро прошелся по кабинету из угла в угол — генерал только следовал взглядом за мечущимся Фандориным, боясь нарушить ход мысли многоумного чиновника.
— Не мог министр внутренних дел организовать убийство генерал-адъютанта Соболева, что бы тот ни затевал! Это нонсенс! — От волнения Эраст Петрович перестал заикаться. — Наш Клонов, скорее всего, — не тот капитан Певцов, о котором пишет граф. Вероятно, настоящего Певцова уже нет на свете. Тут пахнет очень хитрой интригой, задуманной таким образом, чтобы в случае провала все можно было свалить на ваше ведомство! — неудержимо фантазировал коллежский асессор. — Так, так, так.
Он несколько раз быстро хлопнул в ладоши — напряженно слушавший генерал от неожиданности чуть не подпрыгнул.
— Предположим, министр знает о заговоре Соболева и организует, за генералом тайную слежку. Это раз. Кто-то другой тоже знает о заговоре и хочет Соболева убить. Это два. В отличие от министра, этот человек, а вернее всего, эти люди, которых мы назовем контрзаговорщиками, законом не связаны и преследуют какие-то свои цели.
— Какие цели? — слабым голосом спросил вконец замороченный обер-полицеймейстер.
— Наверное, власть, — небрежно ответил Фандорин. — Какие же еще могут быть цели, когда интрига разворачивается на таком уровне? Контрзаговорщики имели в своем распоряжении необычайно изобретательного и предприимчивого исполнителя, который нам известен как Клонов. В том, что он никакой не купец, можно не сомневаться. Это человек незаурядный, невероятных способностей. Невидим, неуловим, неуязвим. Вездесущий, он повсюду появлялся раньше нас с вами, наносил удар первым. Хотя мы и сами действовали быстро, он постоянно оставлял нас с носом.
— А вдруг он все-таки жандармский капитан и действует по санкции министра? — спросил Караченцев. — Что если… — Он сглотнул. — Что если устранение Соболева санкционировано свыше? Извините, но мы с вами, Эраст Петрович, профессионалы и отлично знаем, что для защиты государственных интересов иногда приходится прибегать к нетрадиционным методам.
— Зачем тогда было выкрадывать портфель, да еще из жандармского управления? — пожал плечами Фандорин. — Ведь портфель и так уже попал в жандармское управление, и вы по инстанции переслали бы его в Петербург, тому же графу Толстову. Зачем было огород городить? Нет, министерство здесь не при чем. Да и убить всенародного героя — это вам не какого-нибудь генерала Пишегрю в тюрьме удавить. Поднять руку на Михаила Дмитриевича Соболева? Без суда и следствия? Нет. Евгений Осипович, при всех несовершенствах нашей власти это уж чересчур. Не поверю.
— Да, вы правы, — признал Караченцев.
— И потом легкость, с которой Клонов совершает убийства, что-то уж больно мало похожа на государеву службу.
Обер-полицеймейстер поднял ладонь:
— Погодите-погодите, не увлекайтесь. Какие, собственно, убийства? Мы ведь так и не знаем, был ли Соболев убит или все-таки умер своей смертью. По результатам вскрытия получается — умер.
— Нет, убит, — отрезал Эраст Петрович. — Хоть и непонятно, как удалось скрыть следы. Если б мы тогда знали то, что знаем сейчас, мы, возможно, проинструктировали бы профессора Веллинга провести исследование более дотошно. Он ведь заранее был уверен, что смерть произошла вследствие естественных причин, а изначальная установка определяет очень многое. И потом, — коллежский асессор остановился напротив генерала, — ведь смертью Соболева не ограничилось. Клонов обрубил все возможные концы. Я уверен, что таинственная смерть Кнабе — его рук дело. Посудите сами, разве стали бы немцы убивать своего офицера генштаба, даже с очень большого перепугу? Так в цивилизованных странах не делается. На худой конец принудили бы застрелиться, но мясницким ножом в бок? Невероятно! Клонову же это было бы очень кстати — мы с вами полностью уверились, что дело раскрыто. Если бы не всплыл портфель с миллионом, мы бы поставили в расследовании точку. Крайне подозрительна также внезапная смерть кельнера из «Метрополя». Этот злосчастный Тимофей Спиридонович, видимо, провинился только тем, что помог Клонову найти исполнительницу, Ванду. Ах, Евгений Осипович, мне все теперь кажется подозрительным! — воскликнул Фандорин. — Даже смерть Миши Маленького. Даже самоубийство Хуртинского!
— Ну уж это слишком, — скривился обер-полицеймейстер. — Ведь предсмертная записка.
— Скажите, положа руку на сердце, стал бы Петр Парменович накладывать на себя руки, оказавшись перед угрозой разоблачения? Что, такой уж он был человек чести?
— Да вообще-то вряд ли. — Теперь уже Караченцев вскочил и зашагал вдоль стены. — Скорее попробовал бы сбежать. Судя по найденным у него в сейфе бумагам, покойник имел счет в цюрихском банке. Не удалось бы сбежать — молил бы о пощаде, совал взятки судьям. Я эту породу хорошо знаю, исключительной живучести людишки. Да Хуртинский скорей на каторгу пошел бы, чем в петлю лезть. Однако записка начертана его рукой, это несомненно…
— Более всего меня пугает то, что во всех случаях подозрение об убийстве либо не возникает вовсе, либо, как в случае с Кнабе или Мишей Маленьким, оно со всей определенностью ложится на кого-то другого — в первом случае на германских агентов, во втором на Фиску. Это знак высшего профессионализма. — Эраст Петрович прищурился. — Я одного в толк не возьму — как он мог оставить в живых Ванду… Кстати, Евгений Осипович, надо немедленно выслать за ней наряд и убрать ее из «Англии». Вдруг ей протелефонирует настоящий Клонов? Или, того хуже, вздумает исправить свою непонятную оплошность?
— Сверчинский! — крикнул генерал и вышел в приемную распорядиться.
Когда вернулся, коллежский асессор стоял у висевшей на стене карты города и водил по ней пальцем.
— Где это — Троицкое подворье? — спросил он.
— «Троицкое подворье» — это номера на Покровке, недалеко от церкви Святой Троицы. Вот здесь, — показал генерал. — Хохловский переулок. Там когда-то и в самом деле было монастырское подворье, а сейчас — полутрущобный лабиринт из пристроек, флигельков, бараков. Обычно номера называют просто «Троица». Места неблагополучные, оттуда и до Хитровки рукой подать. Однако живет в «Троице» не совсем пропащая публика — актеришки, модистки, разорившиеся коммерсанты. Надолго там жильцы не задерживаются: либо выкарабкиваются обратно, в общество, либо проваливаются еще ниже, в хитрованские пучины.
Пространно отвечая на простой вопрос, обер-полицеймейстер думал о чем-то другом, и видно было, что решение дается ему с трудом. Когда генерал договорил, наступила пауза. Эраст Петрович понял, что разговор входит в главную фазу.
— Разумеется, это весьма рискованный шаг, Евгений Осипович, — тихо сказал коллежский асессор. — Ежели мои п-предположения ошибочны, вы можете погубить карьеру, а человек вы честолюбивый. Но я потому и пришел к вам, а не к Владимиру Андреевичу, что он-то наверняка рисковать не пожелал бы. Чересчур осторожен — сказывается возраст. С другой стороны, и положение его менее щекотливо, чем ваше. В любом случае министерство затеяло за вашей спиной интригу, в которой вам, извините за откровенность, отведена роль карточного б-болвана. Граф Толстов не счел возможным посвятить вас, начальника московской полиции, в дело Соболева, однако же доверился Хуртинскому, человеку низкому и, более того, преступному. Некто еще более хитрый, чем министр, провел свою собственную операцию. Вы были в стороне от всех этих событий, но ответственность в конечном итоге ляжет на вас. Боюсь, что платить за разбитые г-горшки придется вам. А самое обидное то, что вы так и не узнаете, кто их разбил и почему. Чтобы понять истинный смысл интриги, надо взять Клонова. Тогда у вас на руках появится козырь.
— А если он все же правительственный агент, то я с треском вылечу в отставку. В лучшем случае, — мрачно возразил Караченцев.
— Евгений Осипович, замять дело все равно вряд ли удастся, да и грех — не столько даже из-за Соболева, сколько из боязни: что же это за таинственная сила в-вертит судьбами России? По какому праву? И что эта сила удумает завтра?
— На масонов намекаете? — удивился генерал. — Граф Толстов, действительно, — член ложи, да и Вячеслав Константинович Плевако, директор департамента полиции. Чуть не половина влиятельных людей в Петербурге масоны. Только им политическое убийство ни к чему, они и так кого хочешь в бараний рог согнут, по закону.
— Какие там масоны, — досадливо сморщил гладкий лоб Фандорин. — Про них все знают. Тут же просматривается настоящий комплот, не опереточный. И в случае успеха, ваше превосходительство, вы можете получить ключик к т-такой пещере Аладдина, что дух захватывает.
Евгений Осипович взволнованно зашевелил рыжими бровями. Заманчиво, очень заманчиво. И иуде Вячеславу Константиновичу (товарищ, называется), и самому графу Толстову можно преотличный штырь вставить. А не шути с Караченцевым, не делай из него дурака. Заигрались, господа, допрыгались. Ну, тайная слежка за заговорщиком — это понятно, в таком деле деликатность нужна. Однако чтобы под носом у ваших агентов убили народного героя — это уже скандал. Прошляпили, умники петербургские. Теперь, поди, волосы рвете, трясетесь в своих креслах. А тут Евгений Осипович подносит голубчика на блюдце: вот он, злодей. Хм, а, может, его на блюдечке кому повыше поднести? Дело-то ого-го какое.
И мысленному взору обер-полицеймейстера открылись перспективы до такой степени заоблачные, что захватило дух. Но одновременно и засосало под ложечкой. От страха.
— Ну хорошо, — осторожно произнес Караченцев. — Допустим, арестовали мы Клонова. А он — рот на замок и молчит. В расчете на своих покровителей. Что тогда будем делать?
— Совершенно резонная постановка вопроса, — кивнул коллежский асессор, не показывая виду, что рад переходу беседы из теоретической стадии в практическую. — Я тоже об этом думаю. Взять Клонова будет очень непросто, а заставить г-говорить — во сто крат трудней. Поэтому имею предложение.
Евгений Осипович навострил уши, зная по опыту, что шустрый молодой человек глупости не предложит и самое трудное возьмет на себя.
— Ваши люди обложат «Троицу» со всех сторон, чтобы таракан не прошмыгнул. — Фандорин азартно припал к карте. — Вот здесь кордончик, здесь и здесь. Проходные д-дворы перекрыть по всей округе, благо раннее утро — многие еще будут спать. Вокруг самой «Троицы» — несколько лучших агентов, человека три-четыре, не больше. Они должны действовать исключительно аккуратно, хорошо маскируясь, чтоб не дай бог не спугнуть. Их дело — ждать моего сигнала. Я же п-пойду в нумер к Клонову один и заведу с ним игру в откровенность. Сразу он меня не убьет — захочет выяснить, много ли я знаю, да откуда взялся, да в чем мой интерес. И мы с ним исполним изящный па-де-де: я ему немножко завесу приоткрою — он со мной слегка пооткровенничает; п-потом снова я — снова он. Уверенный, что может убрать меня в любой момент, Клонов будет разговорчивей, чем в случае ареста. Другого способа я не вижу.
— Так ведь риск какой, — сказал Караченцев. — Если вы правы и он настолько виртуозен по части убийств, то, не ровен час…
Эраст Петрович легкомысленно пожал плечами:
— Как сказал Конфуций, благородный муж должен сам нести ответственность за свои ошибки.
— Что ж, с Богом. Большое дело. Или грудь в крестах, или голова в кустах. — Голос обер-полицеймейстера прочувствованно дрогнул. Он крепко пожал Фандорину руку. — Идите, Эраст Петрович, к себе в гостиницу и как следует выспитесь. Ни о чем не тревожьтесь, я лично подготовлю операцию. Все сделаю наилучшим образом. Утром пойдете в «Троицу» — сами посмотрите, хорошо ли замаскировались мои молодцы.
— Вы прямо как Василиса Премудрая, ваше превосходительство, — белозубо рассмеялся коллежский асессор. — Спи, Иванушка, утро вечера мудренее? Что ж, я и в самом деле немного устал, а завтра дело нешуточное. Ровно в шесть буду в «Троице». Условный сигнал, по которому ваши идут ко мне на помощь — свисток. До свистка пусть ни в коем случае не суются… Ну а если что — не дайте ему уйти. Это уж, Евгений Осипович, личная п-просьба.
— Не беспокойтесь, — серьезно сказал генерал, все еще держа молодого человека за руку. — Ювелирно исполним. Самых золотых агентов отряжу и в количестве более чем достаточном. Только уж вы, отчаянная голова, того, поосторожней.
* * *
Эраст Петрович давно уже приучил себя просыпаться во столько, во сколько определит накануне. Ровно в пять утра он открыл глаза и улыбнулся, потому что из-за подоконника как раз выглянул самый краешек солнца и было похоже, что кто-то лысый и круглоголовый подглядывает в окошко.
Насвистывая арию из «Любовного напитка», Фандорин побрился, не без удовольствия полюбовался в зеркало на свое замечательно красивое лицо. Завтракать перед сражением самураю не положено, поэтому вместо утреннего кофея коллежский асессор немного поработал с гирями и обстоятельно, не спеша занялся экипировкой. Вооружился по самой что ни на есть полной программе, ибо противник представлялся серьезным.
Маса помогал хозяину снаряжаться, проявляя все более заметное беспокойство. Наконец не выдержал:
— Господин, такое лицо у вас бывает, когда смерть очень близко.
— Ты же знаешь, настоящий самурай должен каждое утро просыпаться в полной готовности умереть, — пошутил Эраст Петрович, надевая светлый чесучовый пиджак.
— В Японии вы всегда брали меня с собой, — пожаловался слуга. — Знаю, я подвел вас уже дважды, но это больше не повторится. Клянусь — чтоб мне в следующей жизни родиться медузой! Возьмите меня, господин. Очень прошу.
Фандорин ласково щелкнул его по маленькому носу:
— На сей раз ты мне ничем не сможешь помочь. Я должен быть один. Да и не один я вовсе, со мной целая армия полицейских. Это мой противник совсем один.
— Опасный?
А тени уж подхватили коллежского асессора под руки — мягко, но крепко.
— Эраст Петрович, легки на помине! — обрадовался Караченцев, а на агентов прикрикнул. — Брысь! Надо же, а я тут вышагиваю, о вас размышляю. Что, не усидели под арестом?
— Не усидел, ваше п-превосходительство. Евгений Осипович, идемте в дом, время не терпит.
Генерал вопросов задавать не стал, а сразу повернул к дому. Широко шагал, то и дело искоса поглядывая на спутника.
Прошли в просторный овальный кабинет, сели к длинному зеленого сукна столу напротив друг друга. Обер-полицеймейстер крикнул:
— Сверчинский, будьте за дверью! Можете понадобиться.
Когда обшитая кожей дверь беззвучно затворилась, Караченцев нетерпеливо спросил:
— Ну что? След?
— Лучше, — сообщил Фандорин. — Преступник. Собственной персоной. П-позволите закурить?
Попыхивая сигарой, коллежский асессор рассказал о результатах своих изысканий.
Караченцев все больше и больше хмурился. Дослушав, озабоченно почесал крутой лоб, отбросил непослушную рыжую прядь.
— И как вы трактуете всю эту головоломку?
Эраст Петрович стряхнул столбик пепла.
— Соболев затевал какой-то дерзкий демарш. Возможно, переворот в духе восемнадцатого столетия. В общем то, что немцы называют putsch. Сами знаете, как Михаил Дмитриевич был п-популярен в армии и народе. Авторитет же верховной власти сейчас пал так низко… Да что я вам буду толковать, на вас все жандармское управление работает, слухи собирает.
Обер-полицеймейстер кивнул..
— О заговоре мне, собственно, ничего не известно. То ли Соболев возомнил себя Бонапартом, то ли, что более вероятно, вознамерился посадить на трон кого-то из родственников государя. Не знаю и не хочу г-гадать. Да и для нашей с вами задачи это несущественно.
Караченцев на это только дернул головой и расстегнул шитый золотом воротник. Над переносицей у генерала выступили капельки пота.
— В общем, наш Ахиллес затевал что-то нешуточное, — как ни в чем не бывало продолжил коллежский асессор и пустил к потолку такую элегантную струйку дыма, что одно заглядение. — Однако были у Соболева некие т-тайные, могущественные противники, осведомленные о его планах. Клонов, он же Певцов — их человек. С его помощью антисоболевская партия решила устранить новоявленного Бонапарта, но без шума, изобразив естественную смерть. Что и было исполнено. Экзекутору помогал наш з-знакомец Хуртинский, имевший связи с антисоболевской партией и, судя по всему, представлявший в Москве ее интересы.
— Эраст Петрович, не так быстро, — взмолился обер-полицеймейстер. — У меня голова кругом. Что за партия? Где? У нас, в министерстве внутренних дел?
Фандорин пожал плечами:
— Очень возможно. Во всяком случае, без вашего шефа графа Толстова не обошлось. Вспомните письмо, оправдывающее Хуртинского, и депешу, покрывающую Певцова. Хуртинский оказался скверным исполнителем. Слишком уж надворный советник был жаден — польстился на соболевский м-миллион, решил совместить полезное с приятным. Но центральная фигура во всей этой истории несомненно — светлоглазый блондин.
Здесь коллежский асессор встрепенулся, осененный новой идеей.
— Постойте-ка… А может быть, все еще с-сложней! Ну конечно!
Он вскочил и быстро прошелся по кабинету из угла в угол — генерал только следовал взглядом за мечущимся Фандориным, боясь нарушить ход мысли многоумного чиновника.
— Не мог министр внутренних дел организовать убийство генерал-адъютанта Соболева, что бы тот ни затевал! Это нонсенс! — От волнения Эраст Петрович перестал заикаться. — Наш Клонов, скорее всего, — не тот капитан Певцов, о котором пишет граф. Вероятно, настоящего Певцова уже нет на свете. Тут пахнет очень хитрой интригой, задуманной таким образом, чтобы в случае провала все можно было свалить на ваше ведомство! — неудержимо фантазировал коллежский асессор. — Так, так, так.
Он несколько раз быстро хлопнул в ладоши — напряженно слушавший генерал от неожиданности чуть не подпрыгнул.
— Предположим, министр знает о заговоре Соболева и организует, за генералом тайную слежку. Это раз. Кто-то другой тоже знает о заговоре и хочет Соболева убить. Это два. В отличие от министра, этот человек, а вернее всего, эти люди, которых мы назовем контрзаговорщиками, законом не связаны и преследуют какие-то свои цели.
— Какие цели? — слабым голосом спросил вконец замороченный обер-полицеймейстер.
— Наверное, власть, — небрежно ответил Фандорин. — Какие же еще могут быть цели, когда интрига разворачивается на таком уровне? Контрзаговорщики имели в своем распоряжении необычайно изобретательного и предприимчивого исполнителя, который нам известен как Клонов. В том, что он никакой не купец, можно не сомневаться. Это человек незаурядный, невероятных способностей. Невидим, неуловим, неуязвим. Вездесущий, он повсюду появлялся раньше нас с вами, наносил удар первым. Хотя мы и сами действовали быстро, он постоянно оставлял нас с носом.
— А вдруг он все-таки жандармский капитан и действует по санкции министра? — спросил Караченцев. — Что если… — Он сглотнул. — Что если устранение Соболева санкционировано свыше? Извините, но мы с вами, Эраст Петрович, профессионалы и отлично знаем, что для защиты государственных интересов иногда приходится прибегать к нетрадиционным методам.
— Зачем тогда было выкрадывать портфель, да еще из жандармского управления? — пожал плечами Фандорин. — Ведь портфель и так уже попал в жандармское управление, и вы по инстанции переслали бы его в Петербург, тому же графу Толстову. Зачем было огород городить? Нет, министерство здесь не при чем. Да и убить всенародного героя — это вам не какого-нибудь генерала Пишегрю в тюрьме удавить. Поднять руку на Михаила Дмитриевича Соболева? Без суда и следствия? Нет. Евгений Осипович, при всех несовершенствах нашей власти это уж чересчур. Не поверю.
— Да, вы правы, — признал Караченцев.
— И потом легкость, с которой Клонов совершает убийства, что-то уж больно мало похожа на государеву службу.
Обер-полицеймейстер поднял ладонь:
— Погодите-погодите, не увлекайтесь. Какие, собственно, убийства? Мы ведь так и не знаем, был ли Соболев убит или все-таки умер своей смертью. По результатам вскрытия получается — умер.
— Нет, убит, — отрезал Эраст Петрович. — Хоть и непонятно, как удалось скрыть следы. Если б мы тогда знали то, что знаем сейчас, мы, возможно, проинструктировали бы профессора Веллинга провести исследование более дотошно. Он ведь заранее был уверен, что смерть произошла вследствие естественных причин, а изначальная установка определяет очень многое. И потом, — коллежский асессор остановился напротив генерала, — ведь смертью Соболева не ограничилось. Клонов обрубил все возможные концы. Я уверен, что таинственная смерть Кнабе — его рук дело. Посудите сами, разве стали бы немцы убивать своего офицера генштаба, даже с очень большого перепугу? Так в цивилизованных странах не делается. На худой конец принудили бы застрелиться, но мясницким ножом в бок? Невероятно! Клонову же это было бы очень кстати — мы с вами полностью уверились, что дело раскрыто. Если бы не всплыл портфель с миллионом, мы бы поставили в расследовании точку. Крайне подозрительна также внезапная смерть кельнера из «Метрополя». Этот злосчастный Тимофей Спиридонович, видимо, провинился только тем, что помог Клонову найти исполнительницу, Ванду. Ах, Евгений Осипович, мне все теперь кажется подозрительным! — воскликнул Фандорин. — Даже смерть Миши Маленького. Даже самоубийство Хуртинского!
— Ну уж это слишком, — скривился обер-полицеймейстер. — Ведь предсмертная записка.
— Скажите, положа руку на сердце, стал бы Петр Парменович накладывать на себя руки, оказавшись перед угрозой разоблачения? Что, такой уж он был человек чести?
— Да вообще-то вряд ли. — Теперь уже Караченцев вскочил и зашагал вдоль стены. — Скорее попробовал бы сбежать. Судя по найденным у него в сейфе бумагам, покойник имел счет в цюрихском банке. Не удалось бы сбежать — молил бы о пощаде, совал взятки судьям. Я эту породу хорошо знаю, исключительной живучести людишки. Да Хуртинский скорей на каторгу пошел бы, чем в петлю лезть. Однако записка начертана его рукой, это несомненно…
— Более всего меня пугает то, что во всех случаях подозрение об убийстве либо не возникает вовсе, либо, как в случае с Кнабе или Мишей Маленьким, оно со всей определенностью ложится на кого-то другого — в первом случае на германских агентов, во втором на Фиску. Это знак высшего профессионализма. — Эраст Петрович прищурился. — Я одного в толк не возьму — как он мог оставить в живых Ванду… Кстати, Евгений Осипович, надо немедленно выслать за ней наряд и убрать ее из «Англии». Вдруг ей протелефонирует настоящий Клонов? Или, того хуже, вздумает исправить свою непонятную оплошность?
— Сверчинский! — крикнул генерал и вышел в приемную распорядиться.
Когда вернулся, коллежский асессор стоял у висевшей на стене карты города и водил по ней пальцем.
— Где это — Троицкое подворье? — спросил он.
— «Троицкое подворье» — это номера на Покровке, недалеко от церкви Святой Троицы. Вот здесь, — показал генерал. — Хохловский переулок. Там когда-то и в самом деле было монастырское подворье, а сейчас — полутрущобный лабиринт из пристроек, флигельков, бараков. Обычно номера называют просто «Троица». Места неблагополучные, оттуда и до Хитровки рукой подать. Однако живет в «Троице» не совсем пропащая публика — актеришки, модистки, разорившиеся коммерсанты. Надолго там жильцы не задерживаются: либо выкарабкиваются обратно, в общество, либо проваливаются еще ниже, в хитрованские пучины.
Пространно отвечая на простой вопрос, обер-полицеймейстер думал о чем-то другом, и видно было, что решение дается ему с трудом. Когда генерал договорил, наступила пауза. Эраст Петрович понял, что разговор входит в главную фазу.
— Разумеется, это весьма рискованный шаг, Евгений Осипович, — тихо сказал коллежский асессор. — Ежели мои п-предположения ошибочны, вы можете погубить карьеру, а человек вы честолюбивый. Но я потому и пришел к вам, а не к Владимиру Андреевичу, что он-то наверняка рисковать не пожелал бы. Чересчур осторожен — сказывается возраст. С другой стороны, и положение его менее щекотливо, чем ваше. В любом случае министерство затеяло за вашей спиной интригу, в которой вам, извините за откровенность, отведена роль карточного б-болвана. Граф Толстов не счел возможным посвятить вас, начальника московской полиции, в дело Соболева, однако же доверился Хуртинскому, человеку низкому и, более того, преступному. Некто еще более хитрый, чем министр, провел свою собственную операцию. Вы были в стороне от всех этих событий, но ответственность в конечном итоге ляжет на вас. Боюсь, что платить за разбитые г-горшки придется вам. А самое обидное то, что вы так и не узнаете, кто их разбил и почему. Чтобы понять истинный смысл интриги, надо взять Клонова. Тогда у вас на руках появится козырь.
— А если он все же правительственный агент, то я с треском вылечу в отставку. В лучшем случае, — мрачно возразил Караченцев.
— Евгений Осипович, замять дело все равно вряд ли удастся, да и грех — не столько даже из-за Соболева, сколько из боязни: что же это за таинственная сила в-вертит судьбами России? По какому праву? И что эта сила удумает завтра?
— На масонов намекаете? — удивился генерал. — Граф Толстов, действительно, — член ложи, да и Вячеслав Константинович Плевако, директор департамента полиции. Чуть не половина влиятельных людей в Петербурге масоны. Только им политическое убийство ни к чему, они и так кого хочешь в бараний рог согнут, по закону.
— Какие там масоны, — досадливо сморщил гладкий лоб Фандорин. — Про них все знают. Тут же просматривается настоящий комплот, не опереточный. И в случае успеха, ваше превосходительство, вы можете получить ключик к т-такой пещере Аладдина, что дух захватывает.
Евгений Осипович взволнованно зашевелил рыжими бровями. Заманчиво, очень заманчиво. И иуде Вячеславу Константиновичу (товарищ, называется), и самому графу Толстову можно преотличный штырь вставить. А не шути с Караченцевым, не делай из него дурака. Заигрались, господа, допрыгались. Ну, тайная слежка за заговорщиком — это понятно, в таком деле деликатность нужна. Однако чтобы под носом у ваших агентов убили народного героя — это уже скандал. Прошляпили, умники петербургские. Теперь, поди, волосы рвете, трясетесь в своих креслах. А тут Евгений Осипович подносит голубчика на блюдце: вот он, злодей. Хм, а, может, его на блюдечке кому повыше поднести? Дело-то ого-го какое.
И мысленному взору обер-полицеймейстера открылись перспективы до такой степени заоблачные, что захватило дух. Но одновременно и засосало под ложечкой. От страха.
— Ну хорошо, — осторожно произнес Караченцев. — Допустим, арестовали мы Клонова. А он — рот на замок и молчит. В расчете на своих покровителей. Что тогда будем делать?
— Совершенно резонная постановка вопроса, — кивнул коллежский асессор, не показывая виду, что рад переходу беседы из теоретической стадии в практическую. — Я тоже об этом думаю. Взять Клонова будет очень непросто, а заставить г-говорить — во сто крат трудней. Поэтому имею предложение.
Евгений Осипович навострил уши, зная по опыту, что шустрый молодой человек глупости не предложит и самое трудное возьмет на себя.
— Ваши люди обложат «Троицу» со всех сторон, чтобы таракан не прошмыгнул. — Фандорин азартно припал к карте. — Вот здесь кордончик, здесь и здесь. Проходные д-дворы перекрыть по всей округе, благо раннее утро — многие еще будут спать. Вокруг самой «Троицы» — несколько лучших агентов, человека три-четыре, не больше. Они должны действовать исключительно аккуратно, хорошо маскируясь, чтоб не дай бог не спугнуть. Их дело — ждать моего сигнала. Я же п-пойду в нумер к Клонову один и заведу с ним игру в откровенность. Сразу он меня не убьет — захочет выяснить, много ли я знаю, да откуда взялся, да в чем мой интерес. И мы с ним исполним изящный па-де-де: я ему немножко завесу приоткрою — он со мной слегка пооткровенничает; п-потом снова я — снова он. Уверенный, что может убрать меня в любой момент, Клонов будет разговорчивей, чем в случае ареста. Другого способа я не вижу.
— Так ведь риск какой, — сказал Караченцев. — Если вы правы и он настолько виртуозен по части убийств, то, не ровен час…
Эраст Петрович легкомысленно пожал плечами:
— Как сказал Конфуций, благородный муж должен сам нести ответственность за свои ошибки.
— Что ж, с Богом. Большое дело. Или грудь в крестах, или голова в кустах. — Голос обер-полицеймейстера прочувствованно дрогнул. Он крепко пожал Фандорину руку. — Идите, Эраст Петрович, к себе в гостиницу и как следует выспитесь. Ни о чем не тревожьтесь, я лично подготовлю операцию. Все сделаю наилучшим образом. Утром пойдете в «Троицу» — сами посмотрите, хорошо ли замаскировались мои молодцы.
— Вы прямо как Василиса Премудрая, ваше превосходительство, — белозубо рассмеялся коллежский асессор. — Спи, Иванушка, утро вечера мудренее? Что ж, я и в самом деле немного устал, а завтра дело нешуточное. Ровно в шесть буду в «Троице». Условный сигнал, по которому ваши идут ко мне на помощь — свисток. До свистка пусть ни в коем случае не суются… Ну а если что — не дайте ему уйти. Это уж, Евгений Осипович, личная п-просьба.
— Не беспокойтесь, — серьезно сказал генерал, все еще держа молодого человека за руку. — Ювелирно исполним. Самых золотых агентов отряжу и в количестве более чем достаточном. Только уж вы, отчаянная голова, того, поосторожней.
* * *
Эраст Петрович давно уже приучил себя просыпаться во столько, во сколько определит накануне. Ровно в пять утра он открыл глаза и улыбнулся, потому что из-за подоконника как раз выглянул самый краешек солнца и было похоже, что кто-то лысый и круглоголовый подглядывает в окошко.
Насвистывая арию из «Любовного напитка», Фандорин побрился, не без удовольствия полюбовался в зеркало на свое замечательно красивое лицо. Завтракать перед сражением самураю не положено, поэтому вместо утреннего кофея коллежский асессор немного поработал с гирями и обстоятельно, не спеша занялся экипировкой. Вооружился по самой что ни на есть полной программе, ибо противник представлялся серьезным.
Маса помогал хозяину снаряжаться, проявляя все более заметное беспокойство. Наконец не выдержал:
— Господин, такое лицо у вас бывает, когда смерть очень близко.
— Ты же знаешь, настоящий самурай должен каждое утро просыпаться в полной готовности умереть, — пошутил Эраст Петрович, надевая светлый чесучовый пиджак.
— В Японии вы всегда брали меня с собой, — пожаловался слуга. — Знаю, я подвел вас уже дважды, но это больше не повторится. Клянусь — чтоб мне в следующей жизни родиться медузой! Возьмите меня, господин. Очень прошу.
Фандорин ласково щелкнул его по маленькому носу:
— На сей раз ты мне ничем не сможешь помочь. Я должен быть один. Да и не один я вовсе, со мной целая армия полицейских. Это мой противник совсем один.
— Опасный?