Смерть Ахиллеса

— Расскажите мне про к-купца первой гильдии Клонова.

Ванда взяла у него мокрую куртку, положила на пол, нимало не заботясь о сохранности пушистого персидского ковра.

— Очень привлекательный, — мечтательным тоном произнесла она, и Эраст Петрович ощутил нечто вроде укола ревности, на которую, однако же, не имел никаких прав. — Спокойный, уверенный. Хороший человек, мужчина из лучших, такого редко встретишь. Мне, во всяком случае, такие почти не попадаются. На вас чем-то похож. — Она слегка улыбнулась, и Фандорину стало не по себе — околдовывает. — Но я не понимаю, почему вы им интересуетесь?

— Этот человек не тот, за кого себя выдает. Он никакой не к-купец.

Ванда полуотвернулась, взгляд стал отсутствующим.

— Это меня не удивляет. Но я привыкла к тому, что у всех свои тайны. В чужие дела стараюсь не вмешиваться.

— Вы проницательная женщина, мадемуазель, без этого вы вряд ли преуспели бы в вашей… профессии, — Эраст Петрович смутился, понимая, что не совсем удачно выразился. — Неужели вы никогда не чувствовали исходящую от этого ч-человека угрозу?

Певица быстро обернулась к нему:

— Да-да. Иногда. Но откуда вы это знаете?

— Я имею веские основания полагать, что Клонов — человек опаснейший. — И без малейшего перехода: — Скажите, это он свел вас с Соболевым?

— Нет, вовсе нет, — так же быстро ответила Ванда. Не слишком ли быстро?

Она, кажется, сама это почувствовала и сочла нужным поправиться:

— Во всяком случае, к смерти генерала он никоим образом непричастен, клянусь вам! Все произошло именно так, как я вам рассказывала.

Вот теперь она говорила правду — или верила, что говорит правду. Все признаки — модуляции голоса, жесты, движения лицевых мускулов — были именно такими, как следует. Впрочем, не исключено, что в госпоже Толле пропадала незаурядная актриса.

Эраст Петрович поменял тактику. Мастера сыскной психилогии учат: если есть подозрение, что допрашиваемый не искренен, а лишь играет в искренность, нужно обрушить на него град быстрых, неожиданных вопросов, требующих односложного ответа.

— Клонов знал про Кнабе?

— Да. Но какое…

— Он говорил о портфеле?

— О каком портфеле?

— Упоминал Хуртинского?

— Кто это?

— Он носит оружие?

— Кажется, да. Но разве закон это запре…

— Вы с ним еще встретитесь?

— Да. То есть…

Ванда побледнела, закусила губу. Эраст Петрович понял: сейчас станет врать, и скорей, пока не начала, заговорил по-иному — очень серьезно, доверительно, даже проникновенно:

— Вы должны сказать мне, где он. Если я ошибаюсь и он не тот, кем я его считаю, ему лучше снять с себя п-подозрение сейчас. Если же я не ошибаюсь, это страшный человек, совсем не такой, как вам представляется. Насколько я понимаю его логику, он не оставит вас в живых, это не в его правилах. Я поражен тем, что вы до сих пор еще не в покойницкой Тверской полицейской части. Ну же, как мне его найти, вашего Клонова?

Она молчала.

— Говорите. — Фандорин взял ее за руку. Рука была холодной, но пульс бился часто-часто. — Один раз я уже спас вас и намерен сделать это вновь. Клянусь вам, если он не убийца, я его не трону.

Ванда смотрела на молодого человека расширенными зрачками. В барышне происходила внутренняя борьба, и Фандорин не знал, чем склонить чашу весов на свою сторону. Пока он лихорадочно соображал, взгляд Ванды обрел твердость — перевесила какая-то мысль, оставшаяся Эрасту Петровичу неведомой.

— Я не знаю, где он, — окончательным тоном произнесла певица.

Фандорин немедленно встал и откланялся, более не сказав ни единого слова. К чему?

Главное, что она с Клоновым-Певцовым еще встретится. Чтобы выйти на цель, достаточно установить грамотную слежку. Коллежский асессор остановился посреди Петровки, не обращая внимания на дождь, который, правда, лил уже не так яростно, как прежде.

Какая к черту слежка! Он же под арестом и должен безвылазно сидеть в гостинице. Помощников не будет, а в одиночку толковое наблюдение не организуешь — тут нужно по меньшей мере пять-шесть опытных агентов.

Чтобы мысль свернула с заезженной колеи, Фандорин быстро и громко хлопнул в ладоши восемь раз. Спрятанные под зонтами прохожие шарахнулись от сумасшедшего, а на устах коллежского асессора появилась довольная улыбка. Ему пришла в голову оригинальная идея.

Войдя в просторный вестибюль «Дюссо», Эраст Петрович сразу повернул к стойке.

— Любезный, — начальственным голосом обратился он к портье, — соедини-ка меня с номерами «Англия», что на Петровке, а сам поди, у меня к-конфиденциальный разговор.


Портье, успевший привыкнуть к таинственному поведению важного чиновника из 20-го, поклонился, поводил пальцем по висевшему на стене листу телефонных абонентов, нашел нужный, снял рожок.

— «Англия», господин Фандорин, — сказал он, протягивая коллежскому асессору слуховую трубку.

Там пропищали:

— Кто телефонирует?

Эраст Петрович выжидательно посмотрел на портье, и тот деликатно удалился в самый дальний угол вестибюля.

Лишь тогда Фандорин, приложив губы к самому переговорному отверстию, произнес:

— Извольте пригласить к аппарату госпожу Ванду. Скажите, срочно вызывает господин Клонов. Да-да, Клонов!

Сердце молодого человека билось учащенно. Пришедшая ему в голову идея была нова и до дерзости проста. Дело в том, что телефонная связь, столь стремительно завоевывавшая популярность у жителей Москвы, при всем своем удобстве технически была пока далека от совершенства. Смысл сказанного разобрать почти всегда удавалось, но тембр и нюансы голоса мембрана не передавала. В лучшем случае — и то не всегда — было слышно, мужской это голос или женский, но не более того. Газеты писали, что великий изобретатель мистер Белл разрабатывает новую модель, которая будет передавать звук гораздо лучше. Однако, как гласит китайская мудрость, своя прелесть есть и в несовершенствах. Эрасту Петровичу еще не приходилось слышать, чтобы кто-то пытался выдать себя в телефонном разговоре за другое лицо. Отчего же не попробовать?

В рожке зазвучал визгливый, прерываемый потрескиваниями голос, вовсе не похожий на вандино контральто:

— Коля, ты? Какое счастье, что ты догадался мне протелефонировать!

«Коля»? «Ты»? Хм!

А Ванда быстро, глотая слоги, кричала в трубку:

— Коля, тебе угрожает опасность! У меня только что был человек, который тебя ищет!

— Кто? — спросил Фандорин и замер — сейчас она его разоблачит.

Но Ванда ответила как ни в чем не бывало:

— Сыщик. Он очень умный и ловкий. Коля, он говорил про тебя страшные вещи!

— Чушь, — кратко отозвался Эраст Петрович, подумав, что роковая женщина, кажется, не на шутку влюблена в жандармского капитана первой гильдии.

— Правда? Я так и знала! Но все равно ужасно разволновалась! Коля, почему ты телефонируешь? Что-нибудь изменилось?

Он молчал, лихорадочно соображая, что сказать.

— Мы что, завтра не встретимся-етимся? — На линии возникло эхо, и Фандорин заткнул второе ухо, потому что разбирать быструю речь Ванды стало трудно. — Но ты обещал, что не уедешь, не попрощавшись-авшись! Ты не смеешь-еешь! Коля, что ты молчишь-чишь? Встреча отменяется-яется?

— Нет. — Собравшись с духом, он выдал фразу подлиннее. — Я только проверить, все ли ты правильно запомнила.

— Что? Что проверить?

Видно, Ванде тоже было слышно неважно, но это как раз было очень кстати.

— Все ли ты правильно запомнила! — крикнул Фандорин.

— Да-да, конечно-ечно! «Троицкое подворье», в шесть, седьмой нумер, со двора, постучать два раза, три и еще два-ва. Может быть, все-таки не в шесть, а позже-озже? Сто лет не вставала в такую рань-ань.

— Ладно, — сказал осмелевший коллежский асессор, мысленно повторив: шесть, седьмой, со двора, два-три-два. — В семь. Но никак не позже. Дела.

— Хорошо, в семь! — крикнула Ванда. Эхо и треск внезапно исчезли, ее голос раздался очень ясно и был, пожалуй, даже узнаваем. Он звучал так радостно, что Фандорину стало стыдно.

— Даю отбой, — сказал он.

— Откуда ты телефонируешь? Где ты?

Эраст Петрович воткнул рожок в гнездо и крутанул ручку. Оказывается, телефоническая мистификация необычайно легка. Надо учесть на будущее, чтобы самому не попасть впросак. Придумать для каждого собеседника свой пароль? Ну, не для каждого, конечно, а, допустим, для агентов или просто для конфиденциальных случаев.

Но думать сейчас об этом было некогда.

Про домашний арест можно забыть. Теперь есть, что предъявить начальству. Неуловимый, почти бесплотный Клонов-Певцов завтра в шесть утра будет на каком-то Троицком подворье. Черт его знает, где это, да и в любом случае без Караченцева не обойтись. Следует произвести арест обстоятельно, по всей форме. Чтоб не ушел — очень уж ловок.





* * *


Дом обер-полицеймейстера на Тверском считался одной из достопримечательностей первопрестольной. Выходя фасадом на респектабельный бульвар, где в погожие дни прогуливалось лучшее московское общество, двухэтажный дом казенного желтого цвета словно оберегал и в некотором роде даже благословлял приличную публику на изящное и безмятежное времяпрепровождение. Гуляйте, мол, просвещенные дамы и господа, по узкому европейскому променаду, вдыхайте аромат лип, и пусть вас не тревожит сопение огромного полуазиатского города, населенного по преимуществу людьми непросвещенными и невоспитанными — власть здесь, вот она, на страже цивилизации и порядка, власть никогда не спит.

В сем последнем утверждении Эраст Петрович получил возможность удостовериться, когда, перед самой полуночью, позвонил в дверь знаменитого особняка. Открыл не швейцар, а жандарм при шашке и револьвере, строго выслушал ночного посетителя, но ни слова ему не сказал и оставил дожидаться на пороге — лишь вызвал электрическим звонком дежурного адъютанта. К счастью, адъютант оказался знакомым — капитан Сверчинский. Он не без труда опознал в энглизированном господине оборванного нищего, вызвавшего утром в управлении такой переполох, и сразу стал сама любезность. Выяснилось, что Евгений Осипович, как обычно, перед сном прогуливается по бульвару. Любит ночной моцион и не пренебрегает им в любую погоду, хоть бы даже и в дождь.