Слуга трех господ

– Крушение корабля, на котором проходил службу Мятин…

– Проходил службу? Он же гражданский?

– Он был прикомандирован к кораблю и временно считался военнослужащим. Так вот, крушение произошло шестого числа вот в этом районе. Как вы видите, расстояние составляет больше девятисот миль, то есть средняя скорость плота…

– Порядка двух узлов, да.

– Я интересовался у специалистов. Спасательный плот не может развить такую скорость. У него снизу…

– Да, система плавучих якорей. Типа такого подводного парашюта. Только у того плота, с которого я снял Егора, был разодран нижний баллон, и якоря, похоже, не раскрылись. Просто телепались, как тряпка. Плюс довольно тощий парень был один на шестиместном плоту. Парусность большая, вес малый, ветер сильный. Ветры в то время самые сильные в году.

– Я записал. Что было дальше?

– Подошел орденский сторожевик. Они тоже искали плот.

– Не нашли?

– Нет. Я разрезал и утопил сам плот и спрятал Егора.

– Куда на яхте можно спрятать человека?

– У меня большая яхта.

– Почему вы это сделали?

– Пожалел паренька. Из его рассказов выходило, что он – последний свидетель уничтожения Орденом вашего разведывательного корабля. Логично предположить, что от него избавятся сразу, как только вытрясут все секреты, которые он, возможно, знал. Тут судить не берусь – не интересовался.

– Почему вы приняли столь деятельное участие в судьбе совершенно незнакомого человека? Вы же не могли не понимать, что создаете Ордену большую проблему и можете навлечь на себя большие неприятности?

Я вздохнул и посмотрел на краснорожую тушу напротив. Увы, Сверчков действительно считал свой вопрос важным и ждал ответа.

– А еще я сохранил от Ордена все ваши секреты, что знал Егор. Может, я медаль хотел получить? За защиту гостайны ПРА. Поспособствуете?

– Вы не ответили на мой вопрос.

– А смысл? Вы все равно не поймете. Если каждый чих оцениваете с точки зрения возможных выгод и рисков.

Сверчков помолчал, что-то почиркал на бумаге.

– Что было дальше?

– Тайно привез Егора на Остров Ордена. Вылечил. Дождался подходящей погоды и отправил его на самолете домой. Он, как оказалось, умеет худо-бедно пилотировать легкомоторные самолеты.

– Вот именно, худо-бедно. Где вы взяли самолет?

– На острове есть владения богатых людей. У некоторых есть самолеты. Один такой мы с Егором украли. Егор улетел, я остался.

– Где и у кого конкретно вы украли самолет?

– Без комментариев. Про Орден и орденские территории я ничего рассказывать не буду.

– Самолета не хватились?

– Хватились.

Не услышав продолжения, Сверчков снова уткнулся в бумаги. Помолчал.

– Расскажите, как и почему вы попали на Остров Ордена, тем более на орденскую службу?

– Это к делу не относится.

– Как вы оказались здесь? Почему покинули Остров? Связано ли это с вашей помощью Мятину?

– Это тоже к делу не относится.

Следователь опять зашуршал бумажками. Мне показалось, что он полностью утратил интерес к разговору. Он утратил, но я-то нет!

– Скажите, кап-три, а вы что, серьезно думаете, что Егора могли вербануть орденцы?

– Мы не думаем, мы отрабатываем все возможные варианты.

– А вы попробуйте подумать! Зачем орденцам отпускать живого свидетеля их преступления? Какая выгода? Все, что он знал по своей работе, он под современной химией рассказал бы легко и непринужденно и не помнил бы ничего потом. Здесь вы его наверняка под колпак посадите, так что ни шпионить, ни вредить он не сможет. Зачем? Орденцев можно во многом обвинять, но не в отсутствии же здравого смысла!


– Вы закончили?

– Мужик, а тебе чисто по-человечески не жалко молодого парня губить? Он, в отличие от тебя, крысы кабинетной, повоевать успел, и не один раз. И мозги у него светлые, мог бы изобретать и изобретать. Пользуйтесь, на благо родного анклава! Или вам, особистам, мораль и здравый смысл инструкции заменяют? Кожаная куртка, длинные руки… Что там еще полагается?

– Да как ты смеешь, пижон?

– Смею! Человека угробить – много мозгов не надо. Спасти – гораздо сложнее! Он к вам, уродам, сюда спешил, старался. И что в результате? Молодого талантливого ученого и изобретателя закатали в каталажку. С такими, как вы, никаких врагов не нужно – сами страну изнутри подгрызете и сами все разрушите. Вот только не знаю пока – по собственной тупости вы вредите или по злому умыслу? Ты, дядя, не шпион случайно?

Вот теперь Сверчкова проняло всерьез. Лицо приняло цвет выдержанного бордо. Он вскочил, пару раз открыл-закрыл рот и вдруг повалился на стол. В углах бесцветных глаз с огромными черными зрачками налилась ярко-красная сеточка лопнувших капилляров.

Сколько там от клинической смерти до настоящей? Я честно выждал четыре минуты, потом открыл дверь и проорал в коридор:

– Эй, кто-нибудь! Тут… особисту плохо!

Минут через десять подошел врач. Отогнал толпившихся у двери офицеров, потрогал Сверчкову пульс, посветил в глаза и сделал знак санитарам.

– По внешним признакам – инсульт. Точнее скажу после вскрытия.

В комнату просочился один из лейтенантов с фотоаппаратом, несколько раз, с разных ракурсов, бахнул вспышкой. Потом санитары погрузили тело на носилки и унесли.

– Товарищи офицеры! По рабочим местам – марш!

Подполковник Петров оглядел опустевший коридор, повернулся ко мне:

– Пошли поговорим.

И устремился вперед, на улицу. Я молча последовал за ним. За углом в глубине двора оказалась классическая курилка – лавочки вокруг вкопанной в землю бочки под легкой крышей. Петров сел, выбил из пачки сигарету, глубоко затянулся.

– Рассказывай, что у вас произошло.

– Да ничего особенного. Поорали друг на друга, но у меня оралка толще оказалась. Тварь этот ваш Сверчков. Зато помер на боевом посту практически. На допросе. Памятник впору ставить.

– Тварь. Согласен. Но писанины сейчас из-за него будет… И проблем.

– Вам?

– А то кому? Тебе, что ли? Ты здесь посторонний человек.

– Предупредили бы…

– И что бы изменилось? У тебя талант с людьми конфликтовать. Что ты такого Авдееву на днях наговорил, что он слышать про тебя не хочет?

– Поспорили о вопросах мироздания…

Подбежал солдатик, который меня обычно звал к Петрову. Наклонился к подполковнику, что-то доложил вполголоса и убежал. Петров бросил сигарету в бочку.

– Ну хоть что-то! Я как знал – приказал камеру в допросной поставить и включить. И там четко видно, что ты к Сверчкову не подходил и даже со стула не вставал. И руки все время на столе держал.

– Вроде бы доктор сразу установил инсульт?

– Как бы тебе сказать… Даже я знаю четыре… нет, пять способов имитировать такой диагноз у покойника. В том числе – голыми руками, без химии и инструментов. Так что… хорошо, что запись есть.

– А еще хорошо, что этот товарищ ласты склеил в процессе общения именно со мной. У вас здесь, как я понял, его не любили, и умельцев инсульт организовать хватает…

Подполковник посмотрел на меня, помолчал.

– Слушай, когда вся эта возня кончится – иди ко мне в аналитики, а?

– Безопаснее меня под присмотром иметь? Отправьте скорее за ленточку, и не придется мучиться.

Петров сплюнул, матюгнулся и достал из пачки новую сигарету. А я продолжил:

– Кстати, об аналитике. Вы в курсе, о чем меня этот допрашивал?

– Про какого-то паренька с утопшего разведывательного парохода, который единственный выжил и вернулся домой. И выдает сказки увлекательнее, чем книжки Бушкова.

– Так вот, мальчик правду говорит. Пароход взорвали орденцы, и он единственный уцелевший свидетель. А я его спас и помог вернуться.

– Про это Сверчков не рассказывал.

– Он много чего не рассказывал, судя по всему. Например, про то, что этот мальчик – вполне уже взошедшая звезда здешнего беспилотникостроения. И без него это направление если не загнется, то здорово забуксует…

– Это ты к чему клонишь?

– К тому, что аналитика – это обычно копание в баночках с разными вонючими субстанциями. Кому выгодно этого вашего Егора в тюрьме сгноить? Кому угодно, кроме ПРА. Про скоропостижную смерть Сверчкова пока никто не знает. Если пошарить у него – что-нибудь может и найтись, пока сообщники не зачистили следы…