Слуга Божий
Часть 35 из 48 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– А кто их любит?
В ведерке еще оставалась вода, поэтому я прополоскал рот, умыл лицо и смочил волосы.
– Может, приказать трактирщику приготовить ванну? – спросил. – Как ты? Большая бадья, полная горячей воды, щелочь и березовый веник, чтобы хорошенько тебя высечь…
– Особенно мне нравится про «высечь», – засмеялась она и взглянула на мою одежду. – А горячая вода пригодится после твоих приключений в канаве. У тебя есть я, а ты шляешься по девкам? – спросила, но я видел, что шутит.
– Любовь моя, рядом с тобой я даже думать не смею о другой женщине. И не из страха перед тобой, но с учетом разницы между выгодами и потерями.
– Хм? – заинтересовалась она.
– Разница между выгодами и потерями, – повторил я. – Выгода здесь – ты, а потери – время, которое я провел бы с любой другой женщиной…
– Матерь Божья Безжалостная, какой ты лгунишка!
Я хотел хлопнуть ее по ягодицам, но Энья так ловко увернулась, что я сумел лишь дотронуться кончиками пальцев до ее кожи.
– Гибкая девочка, – пробормотал и пошел к трактирщику.
Как можете догадаться, милые мои, владелец гостиницы не обрадовался внезапным моим пожеланиям, но я повертел перед его глазами серебряной двухкроновкой, и он сразу взбодрился. Погнал девку-служанку за горячей водой и приказал втащить наверх деревянную бадью из темно-коричневого, пропахшего щелочью дерева. Мне пришлось помогать, поскольку бадья была дьявольски тяжелой, а лестница – крутой и узкой. Но в результате мы уже через несколько молитв сидели в горячей воде, а девка-служанка летала туда-сюда с кувшином и доливала кипяток. Когда склонилась над бадьей, Энья придержала ее за пояс и потянулась к ее груди.
– Может, присоединишься, красавица? – спросила сладенько.
Девушка пискнула, зарумянилась и вырвалась.
– Я п-п-пойду п-п-по воду, – стремительно обернулась и выскочила за дверь.
Энья рассмеялась.
– Не хочешь, а, Мордимер? Как она тебе? Свеженькая. Сколько, интересно, ей лет? Четырнадцать?
– Девушек ты тоже любишь? – Я провел пальцами по ее гладкой коже.
– А почему нет? – ответила она вопросом на вопрос. – А ты любишь свою работу, Мордимер? Любишь убивать и пытать людей?
Я возмутился, но не рассердился. Уже привык, что люди думают именно так, а кроме того, она была очень вежлива. Настолько вежлива, что даже странно – при таком-то вопросе.
– Это примитивное понимание работы инквизитора, – сказал я негромко, поскольку не хотел, чтобы кто-нибудь случайно услышал наш разговор. – Я – не для того, чтобы пытать и убивать, девочка. Я – для того, чтобы дать грешникам шанс искупления и искреннего, радостного раскаяния. Лишь благодаря мне они могут надеяться на жизнь вечную с Христом. Впрочем, разговор не о моей работе. – Я плеснул в нее водой. – Зачем тебе забивать свою прекрасную головку такими проблемами?
– Да-а-а? – спросила она, выгибаясь. – Я красивая? Правда? Ты так думаешь?
Нагая, с мокрыми волосами и грудью, что покачивалась над водой, она выглядела весьма соблазнительно, и я сказал ей об этом. Потом притянул к себе, а когда служанка вошла с новым кувшином воды, Энья как раз объезжала меня, разбрызгивая вокруг воду и громко постанывая. Служанка выпустила из рук кувшин, но мы не обратили внимания, поскольку все равно планировали перебраться в постель.
* * *
Мауриций Моссель появился в гостинице около полудня. Был он в другом кафтане, теперь цвета чистой синевы, и в новой обувке, но тоже с изогнутыми носками. Я пригласил его во вторую комнату, но он успел глянуть в спальню и заметить нагое тело мирно спящей Эньи.
– Годриг, дружище, – сказал сердечно. – Вижу, что ты не теряешь времени даром.
– А то. Дела делами, но мужчине следует и развлечься.
– И я так думаю, – согласился он.
Мы уселись в креслах, и я налил вина в кубки. Чокнулись.
– Есть за что выпить, – сказал Моссель. – Потому что у меня хорошие новости. Я нашел некоего человека, который задолжал мне услугу. К тому же он – капитан прекрасного корабля и прекрасно знает реку. Он возьмет тебя на юг, дружище!
– Прекрасная новость! – обрадовался я. – Я тебе благодарен по гроб жизни, любезный Мауриций!
– Но есть и некоторая проблема… – повысил он голос.
– Какая же? – встревожился я, но мысленно широко зевнул.
– Дело в том, что я должен этому капитану некую сумму. Небольшую, – сразу оговорился он, пренебрежительно взмахнув рукою. – Но все же значимую для меня, поскольку как раз теперь я вложился в некоторое дело и свободной наличности у меня нет…
– Это не проблема. – Я стукнул кубком в его кубок. – Буду рад оплатить твой долг. Сколько ты там должен?
Я заметил его колебание: видимо, жадность боролась в моем собеседнике с осторожностью.
– Сто крон, – сказал Моссель, понизив голос.
– Никаких проблем, – уверил я его, прекрасно зная, какими будут следующие слова.
– Плюс проценты, – добавил он, не подведя меня. – Двадцать крон.
– Нужно – значит, нужно. Раз уж этот человек не желает поверить тебе и повременить с получением долга. И сколько он хочет за наем корабля и команды?
– Э-э, договоришься с ним, – сказал Моссель пренебрежительным тоном. – Только не дай себя обмануть, потому как в Тириане полно плутов и мошенников. Торгуйся, дорогой Годриг, торгуйся изо всех сил.
– Не забуду, – покивал я серьезно. – Отдам капитану твой долг, но прежде всего нужно бы поглядеть на корабль. Достаточно ли он вместителен.
Он мог ожидать таких слов, поскольку не думал же, что даже Годриг Бемберг настолько идиот, чтобы дать кому-то денежки за красивые глаза.
– Конечно. Встречаемся завтра в полдень подле управы, и я проведу тебя на место. Когда будешь богатым человеком, Годриг, не забывай о друзьях!
– О да, Мауриций, поверь, что не забуду о тебе, – сказал я самым сердечным тоном, на какой меня хватило.
И была это, милые мои, наиправдивейшая правда. Я не собирался забывать об Мауриции Мосселе и верил, что ждет нас в будущем долгий и плодотворный разговор. Пока же проводил его к дверям, где мы сердечно попрощались. Как настоящие друзья.
Когда я вернулся в спальню, Энья уже не спала: сидела на кровати, обеспокоенная.
– Я слышала ваш разговор, Мордимер, – говорила она серьезно и встревоженно. – Они ведь убьют тебя в первую же ночь…
– Нет, – ответил я, а когда вознамерилась меня перебить, поднял руку, чтобы помолчала. – Не в первую, моя красавица. Разве что во вторую. Первая ночь – для того чтобы усыпить мою бдительность.
Я уселся рядом с нею и поцеловал в губы.
– Но очень мило, что беспокоишься, хотя тебе заплатят независимо от того, буду я жив или нет.
Энья вывернулась из моих рук.
– Ты не справишься с ними, Мордимер, – сказала, глядя мне прямо в глаза. – Капитан и человек пять-шесть матросов. Зарежут тебя во сне.
Я усмехнулся и приложил палец к ее губам.
– Не бойся. Обещаю, что вернусь и мы еще не раз хорошенько развлечемся. Может, это и не будет так легко, как я думаю, но ведь в Писании сказано: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его»[34]. И я верую, что Господь хорошо знает, зачем сечет меня розгами.
Она положила руку мне на щеку.
– Надеюсь, знаешь, что делать, – сказала печально. – Не дай себя убить, Мордимер.
– Не дам. Я, – добавил игриво, – истово верую, что день, когда милостивый Господь призовет Мордимера Маддердина ко Своей славе, еще не наступил.
Мы провели прекрасную ночь (какими, впрочем, были все ночи с Эньей), и когда вскоре после рассвета я проснулся, она все еще спала, свернувшись клубочком под стеной.
Я встал и тщательно оделся. Были при мне два кинжала; один – за голенищем высоких сапог, второй – спрятан под плащом. В карман я положил также мешочек с шерскеном.
Глянул на спящую Энью и подумал: существует ведь вероятность, что не вернусь из путешествия на юг. Не подумайте, милые мои, будто Мордимер Маддердин пессимистично настроен и невысокого мнения о собственных способностях. Но будущее стоит оценивать трезво. Я же, как никто другой, знал, сколь хрупка человеческая жизнь и что убить человека намного проще, чем кто-нибудь из вас может это представить. Достаточно оцарапать отравленным острием, перерезать аорту, столкнуть, словно при случайном падении, с высоты, заставить захлебнуться водой… Да все равно что. Мы сотворены из очень хрупкого вещества, но пока отдаем себе отчет в собственных слабостях, у нас остается шанс их победить.
Я не хотел, чтобы, случись со мной несчастье, Энья осталась одна и без средств к существованию. Конечно, ван Бохенвальд должен был ей все оплатить, но будет ли он настолько щедр и быстр с деньгами, когда не станет бедного Мордимера? Веры моей в человеческую добропорядочность не хватило бы, чтобы поставить на это хотя бы ломаный сентим. Поэтому я отсчитал двести крон и положил на стол двумя столбиками. Королевская плата за несколько ночей.
И поверьте мне, милые мои, не было в том ничего от слабости или милосердия. Просто вспомнились слова Писания, гласившие: «Трудящийся достоен награды своей»[35]. Энья же искренне, с охотой и желанием отработала свой гонорар. Заработала даже премию от меня. В случае чего будет вспоминать меня с добрыми чувствами, хотя и сам не пойму, отчего мне это было так важно…
Я вышел, хотя до оговоренного срока оставалось еще порядком времени. Не мог уже сидеть в гостинице, а глубоко внутри чувствовал странное беспокойство. Столь сильное, что я даже подумал было, не бросить ли все к черту и не вернуться ли в Хез. Однако Мордимер Маддердин не экзальтированная девица, чью жизнь определяют предчувствия, страхи и тревоги. Я знал, что должен завершить дело, по которому прибыл сюда, – независимо от того, к каким последствиям приведет это решение.
* * *
Мауриций Моссель, как и обещал, дожидался подле управы. День был холодным, солнце скрылось за темными тучами, что бежали на север, гонимые сильным ветром. Все указывало на то, что летний зной наконец отступил и, возможно, начнутся дожди. Мосселю и его соучастникам это было бы на руку. Ветер и дождь приглушат шаги убийц, темнота скроет их фигуры, а иссеченное стилетами тело бедного Годрига Бемберга канет в реку, словно огромная дождевая капля. Именно так все и должно было произойти.
– Что за пунктуальность, мой милый друг. – Мауриций Моссель сердечно потряс мою руку и ради еще большего выказывания чувств потрепал меня по плечу.
Как-то уж я это перетерпел и радостно усмехнулся в ответ. Мы быстро добрались до ладного на первый взгляд кораблика, и я начал долгий, яростный торг с капитаном. Моссель помогал изо всех сил. Вскрикивал, рвал на себе волосы, называл капитана лгуном и мошенником, два раза тянул меня к трапу, дескать, с нас довольно, за такую цену наймем себе несколько прекрасных ладей с экипажами, а не эту дырявую лохань, полную не знающих реки оборванцев. Словом, просто прекрасно играл свою роль, которая должна была убедить Годрига Бемберга в мысли, что тот вернется из торгового путешествия совершенно целым и невредимым.
Наконец мы условились о цене, вполне, кстати, приемлемой; половина платы после того, как доберемся до порта Надревель в верховьях реки, а вторая – после счастливого возвращения. Капитану, понятное дело, было совершенно все равно, ибо он полагал, что в любом случае заберет мое золото уже на следующую ночь. А мне было все равно, поскольку я знал, что именно той второй ночью капитан и его люди станут кормом для рыб. Но представление надлежало отыграть до конца: согласившись на предложенную цену слишком быстро, я мог бы вызвать подозрения. Правда, я не думал, что кто-то в здравом уме мог предполагать, будто купец из Хеза справится с капитаном речного судна и пятью его матросами, но береженого Господь бережет.
Все прошло согласно плану. Первую ночь мы провели в милейших беседах, капитан за вином и крепкой, но смачно смердящей сливовицей рассказывал мне об опасностях реки, о мелях, порогах, таинственных смертях и кровавых пиратских нападениях. Разговор получился настолько занимательным, что я пообещал себе в благодарность за прекрасно проведенное время постараться убить его без особых страданий. Понятное дело, при условии, что он захочет добровольно поделиться со мной всеми тайнами.
Но на второй вечер все пошло не так, как я думал. Ко мне явился хмурый капитан и, вздыхая, сказал:
В ведерке еще оставалась вода, поэтому я прополоскал рот, умыл лицо и смочил волосы.
– Может, приказать трактирщику приготовить ванну? – спросил. – Как ты? Большая бадья, полная горячей воды, щелочь и березовый веник, чтобы хорошенько тебя высечь…
– Особенно мне нравится про «высечь», – засмеялась она и взглянула на мою одежду. – А горячая вода пригодится после твоих приключений в канаве. У тебя есть я, а ты шляешься по девкам? – спросила, но я видел, что шутит.
– Любовь моя, рядом с тобой я даже думать не смею о другой женщине. И не из страха перед тобой, но с учетом разницы между выгодами и потерями.
– Хм? – заинтересовалась она.
– Разница между выгодами и потерями, – повторил я. – Выгода здесь – ты, а потери – время, которое я провел бы с любой другой женщиной…
– Матерь Божья Безжалостная, какой ты лгунишка!
Я хотел хлопнуть ее по ягодицам, но Энья так ловко увернулась, что я сумел лишь дотронуться кончиками пальцев до ее кожи.
– Гибкая девочка, – пробормотал и пошел к трактирщику.
Как можете догадаться, милые мои, владелец гостиницы не обрадовался внезапным моим пожеланиям, но я повертел перед его глазами серебряной двухкроновкой, и он сразу взбодрился. Погнал девку-служанку за горячей водой и приказал втащить наверх деревянную бадью из темно-коричневого, пропахшего щелочью дерева. Мне пришлось помогать, поскольку бадья была дьявольски тяжелой, а лестница – крутой и узкой. Но в результате мы уже через несколько молитв сидели в горячей воде, а девка-служанка летала туда-сюда с кувшином и доливала кипяток. Когда склонилась над бадьей, Энья придержала ее за пояс и потянулась к ее груди.
– Может, присоединишься, красавица? – спросила сладенько.
Девушка пискнула, зарумянилась и вырвалась.
– Я п-п-пойду п-п-по воду, – стремительно обернулась и выскочила за дверь.
Энья рассмеялась.
– Не хочешь, а, Мордимер? Как она тебе? Свеженькая. Сколько, интересно, ей лет? Четырнадцать?
– Девушек ты тоже любишь? – Я провел пальцами по ее гладкой коже.
– А почему нет? – ответила она вопросом на вопрос. – А ты любишь свою работу, Мордимер? Любишь убивать и пытать людей?
Я возмутился, но не рассердился. Уже привык, что люди думают именно так, а кроме того, она была очень вежлива. Настолько вежлива, что даже странно – при таком-то вопросе.
– Это примитивное понимание работы инквизитора, – сказал я негромко, поскольку не хотел, чтобы кто-нибудь случайно услышал наш разговор. – Я – не для того, чтобы пытать и убивать, девочка. Я – для того, чтобы дать грешникам шанс искупления и искреннего, радостного раскаяния. Лишь благодаря мне они могут надеяться на жизнь вечную с Христом. Впрочем, разговор не о моей работе. – Я плеснул в нее водой. – Зачем тебе забивать свою прекрасную головку такими проблемами?
– Да-а-а? – спросила она, выгибаясь. – Я красивая? Правда? Ты так думаешь?
Нагая, с мокрыми волосами и грудью, что покачивалась над водой, она выглядела весьма соблазнительно, и я сказал ей об этом. Потом притянул к себе, а когда служанка вошла с новым кувшином воды, Энья как раз объезжала меня, разбрызгивая вокруг воду и громко постанывая. Служанка выпустила из рук кувшин, но мы не обратили внимания, поскольку все равно планировали перебраться в постель.
* * *
Мауриций Моссель появился в гостинице около полудня. Был он в другом кафтане, теперь цвета чистой синевы, и в новой обувке, но тоже с изогнутыми носками. Я пригласил его во вторую комнату, но он успел глянуть в спальню и заметить нагое тело мирно спящей Эньи.
– Годриг, дружище, – сказал сердечно. – Вижу, что ты не теряешь времени даром.
– А то. Дела делами, но мужчине следует и развлечься.
– И я так думаю, – согласился он.
Мы уселись в креслах, и я налил вина в кубки. Чокнулись.
– Есть за что выпить, – сказал Моссель. – Потому что у меня хорошие новости. Я нашел некоего человека, который задолжал мне услугу. К тому же он – капитан прекрасного корабля и прекрасно знает реку. Он возьмет тебя на юг, дружище!
– Прекрасная новость! – обрадовался я. – Я тебе благодарен по гроб жизни, любезный Мауриций!
– Но есть и некоторая проблема… – повысил он голос.
– Какая же? – встревожился я, но мысленно широко зевнул.
– Дело в том, что я должен этому капитану некую сумму. Небольшую, – сразу оговорился он, пренебрежительно взмахнув рукою. – Но все же значимую для меня, поскольку как раз теперь я вложился в некоторое дело и свободной наличности у меня нет…
– Это не проблема. – Я стукнул кубком в его кубок. – Буду рад оплатить твой долг. Сколько ты там должен?
Я заметил его колебание: видимо, жадность боролась в моем собеседнике с осторожностью.
– Сто крон, – сказал Моссель, понизив голос.
– Никаких проблем, – уверил я его, прекрасно зная, какими будут следующие слова.
– Плюс проценты, – добавил он, не подведя меня. – Двадцать крон.
– Нужно – значит, нужно. Раз уж этот человек не желает поверить тебе и повременить с получением долга. И сколько он хочет за наем корабля и команды?
– Э-э, договоришься с ним, – сказал Моссель пренебрежительным тоном. – Только не дай себя обмануть, потому как в Тириане полно плутов и мошенников. Торгуйся, дорогой Годриг, торгуйся изо всех сил.
– Не забуду, – покивал я серьезно. – Отдам капитану твой долг, но прежде всего нужно бы поглядеть на корабль. Достаточно ли он вместителен.
Он мог ожидать таких слов, поскольку не думал же, что даже Годриг Бемберг настолько идиот, чтобы дать кому-то денежки за красивые глаза.
– Конечно. Встречаемся завтра в полдень подле управы, и я проведу тебя на место. Когда будешь богатым человеком, Годриг, не забывай о друзьях!
– О да, Мауриций, поверь, что не забуду о тебе, – сказал я самым сердечным тоном, на какой меня хватило.
И была это, милые мои, наиправдивейшая правда. Я не собирался забывать об Мауриции Мосселе и верил, что ждет нас в будущем долгий и плодотворный разговор. Пока же проводил его к дверям, где мы сердечно попрощались. Как настоящие друзья.
Когда я вернулся в спальню, Энья уже не спала: сидела на кровати, обеспокоенная.
– Я слышала ваш разговор, Мордимер, – говорила она серьезно и встревоженно. – Они ведь убьют тебя в первую же ночь…
– Нет, – ответил я, а когда вознамерилась меня перебить, поднял руку, чтобы помолчала. – Не в первую, моя красавица. Разве что во вторую. Первая ночь – для того чтобы усыпить мою бдительность.
Я уселся рядом с нею и поцеловал в губы.
– Но очень мило, что беспокоишься, хотя тебе заплатят независимо от того, буду я жив или нет.
Энья вывернулась из моих рук.
– Ты не справишься с ними, Мордимер, – сказала, глядя мне прямо в глаза. – Капитан и человек пять-шесть матросов. Зарежут тебя во сне.
Я усмехнулся и приложил палец к ее губам.
– Не бойся. Обещаю, что вернусь и мы еще не раз хорошенько развлечемся. Может, это и не будет так легко, как я думаю, но ведь в Писании сказано: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его»[34]. И я верую, что Господь хорошо знает, зачем сечет меня розгами.
Она положила руку мне на щеку.
– Надеюсь, знаешь, что делать, – сказала печально. – Не дай себя убить, Мордимер.
– Не дам. Я, – добавил игриво, – истово верую, что день, когда милостивый Господь призовет Мордимера Маддердина ко Своей славе, еще не наступил.
Мы провели прекрасную ночь (какими, впрочем, были все ночи с Эньей), и когда вскоре после рассвета я проснулся, она все еще спала, свернувшись клубочком под стеной.
Я встал и тщательно оделся. Были при мне два кинжала; один – за голенищем высоких сапог, второй – спрятан под плащом. В карман я положил также мешочек с шерскеном.
Глянул на спящую Энью и подумал: существует ведь вероятность, что не вернусь из путешествия на юг. Не подумайте, милые мои, будто Мордимер Маддердин пессимистично настроен и невысокого мнения о собственных способностях. Но будущее стоит оценивать трезво. Я же, как никто другой, знал, сколь хрупка человеческая жизнь и что убить человека намного проще, чем кто-нибудь из вас может это представить. Достаточно оцарапать отравленным острием, перерезать аорту, столкнуть, словно при случайном падении, с высоты, заставить захлебнуться водой… Да все равно что. Мы сотворены из очень хрупкого вещества, но пока отдаем себе отчет в собственных слабостях, у нас остается шанс их победить.
Я не хотел, чтобы, случись со мной несчастье, Энья осталась одна и без средств к существованию. Конечно, ван Бохенвальд должен был ей все оплатить, но будет ли он настолько щедр и быстр с деньгами, когда не станет бедного Мордимера? Веры моей в человеческую добропорядочность не хватило бы, чтобы поставить на это хотя бы ломаный сентим. Поэтому я отсчитал двести крон и положил на стол двумя столбиками. Королевская плата за несколько ночей.
И поверьте мне, милые мои, не было в том ничего от слабости или милосердия. Просто вспомнились слова Писания, гласившие: «Трудящийся достоен награды своей»[35]. Энья же искренне, с охотой и желанием отработала свой гонорар. Заработала даже премию от меня. В случае чего будет вспоминать меня с добрыми чувствами, хотя и сам не пойму, отчего мне это было так важно…
Я вышел, хотя до оговоренного срока оставалось еще порядком времени. Не мог уже сидеть в гостинице, а глубоко внутри чувствовал странное беспокойство. Столь сильное, что я даже подумал было, не бросить ли все к черту и не вернуться ли в Хез. Однако Мордимер Маддердин не экзальтированная девица, чью жизнь определяют предчувствия, страхи и тревоги. Я знал, что должен завершить дело, по которому прибыл сюда, – независимо от того, к каким последствиям приведет это решение.
* * *
Мауриций Моссель, как и обещал, дожидался подле управы. День был холодным, солнце скрылось за темными тучами, что бежали на север, гонимые сильным ветром. Все указывало на то, что летний зной наконец отступил и, возможно, начнутся дожди. Мосселю и его соучастникам это было бы на руку. Ветер и дождь приглушат шаги убийц, темнота скроет их фигуры, а иссеченное стилетами тело бедного Годрига Бемберга канет в реку, словно огромная дождевая капля. Именно так все и должно было произойти.
– Что за пунктуальность, мой милый друг. – Мауриций Моссель сердечно потряс мою руку и ради еще большего выказывания чувств потрепал меня по плечу.
Как-то уж я это перетерпел и радостно усмехнулся в ответ. Мы быстро добрались до ладного на первый взгляд кораблика, и я начал долгий, яростный торг с капитаном. Моссель помогал изо всех сил. Вскрикивал, рвал на себе волосы, называл капитана лгуном и мошенником, два раза тянул меня к трапу, дескать, с нас довольно, за такую цену наймем себе несколько прекрасных ладей с экипажами, а не эту дырявую лохань, полную не знающих реки оборванцев. Словом, просто прекрасно играл свою роль, которая должна была убедить Годрига Бемберга в мысли, что тот вернется из торгового путешествия совершенно целым и невредимым.
Наконец мы условились о цене, вполне, кстати, приемлемой; половина платы после того, как доберемся до порта Надревель в верховьях реки, а вторая – после счастливого возвращения. Капитану, понятное дело, было совершенно все равно, ибо он полагал, что в любом случае заберет мое золото уже на следующую ночь. А мне было все равно, поскольку я знал, что именно той второй ночью капитан и его люди станут кормом для рыб. Но представление надлежало отыграть до конца: согласившись на предложенную цену слишком быстро, я мог бы вызвать подозрения. Правда, я не думал, что кто-то в здравом уме мог предполагать, будто купец из Хеза справится с капитаном речного судна и пятью его матросами, но береженого Господь бережет.
Все прошло согласно плану. Первую ночь мы провели в милейших беседах, капитан за вином и крепкой, но смачно смердящей сливовицей рассказывал мне об опасностях реки, о мелях, порогах, таинственных смертях и кровавых пиратских нападениях. Разговор получился настолько занимательным, что я пообещал себе в благодарность за прекрасно проведенное время постараться убить его без особых страданий. Понятное дело, при условии, что он захочет добровольно поделиться со мной всеми тайнами.
Но на второй вечер все пошло не так, как я думал. Ко мне явился хмурый капитан и, вздыхая, сказал: