Словно в раю
Часть 52 из 63 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Онория не нашла в себе сил возразить. Три младшие сестрёнки Сары были прелестны, каждая по отдельности. Однако, стоило им собраться вместе… Вот почему в доме Плейнсуортов вечно разворачивались целые трагедии.
Онория вздохнула:
– Полагаю, нам следует начать репетировать.
– Я должна вас предупредить, – вставила Анна. – Я играю весьма средне.
– Всё в порядке. Мы тоже не блещем мастерством.
– Это неправда! – запротестовала Дейзи.
Онория наклонилась так, чтобы остальные не слышали, и шепнула мисс Уинтер:
– На самом деле Айрис обладает талантом, и Сара играла прилично, а вот мы с Дейзи играем просто ужасно. Советую вам сохранять лицо и играть, не взирая ни на что.
Анна явно встревожилась. Онория в ответ пожала плечами. Мисс Уинтер скоро сама поймёт, что означает выступать со Смайт-Смитами.
А если нет, то утратит рассудок.
Этим вечером Маркус приехал рано, хотя не имел полной уверенности, где безопаснее сидеть – в переднем ряду или в последнем. Он привёз цветы, не тёмные гиацинты, таких ни у кого не оказалось, а две дюжины голландских тюльпанов.
Он раньше не дарил женщинам цветов. Что заставляло его задуматься о том, как он до этого дошёл.
Маркус хотел пропустить концерт. Онория так странно повела себя на балу у леди Бриджертон. Она явно сердится на него за что-то. Он понятия не имеет, по какой причине, но это неважно. И Онория показалась ему очень сдержанной во время его первого визита, когда он только вернулся в Лондон.
А потом они вместе танцевали…
Это было волшебно. Он мог бы поклясться, что Онория тоже чувствовала эту магию. Весь остальной мир просто исчез. Остались только они вдвоём в вихре цвета и звуков, и она даже ни разу не наступила ему на ногу.
Что само по себе является подвигом.
Возможно, это всё ему померещилось. Или чувства существуют только с одной стороны. Потому что после того, как музыка смолкла, Онория говорила мало и кратко, и, несмотря на плохое самочувствие, отказалась от его помощи.
Маркус никогда не понимал женщин. За исключением Онории, как он полагал, но очевидно это не так. Последние три дня он пытался понять почему.
Наконец, он осознал, что не может пропустить концерт. Как говорила Онория, это семейная традиция. Он посещал все концерты с тех пор, как смог сам приезжать в Лондон, и если он не появится на нём после того, как заявил во всеуслышание, что по этой самой причине он столь спешно вернулся в Лондон, Онория сочтёт его поступок пощёчиной.
Маркус не мог так поступить. Неважно, что Онория злится на него. Важно, что он сам сердится на неё, и считает себя вправе сердиться. Она вела себя весьма странно и враждебно, даже не намекнув на причину.
Онория его друг. Даже если она его не любит, она навсегда останется его другом. И он не может нанести ей такую обиду, Маркус готов скорее дать руку на отсечение.
Пусть он влюбился в неё лишь недавно, но они знакомы больше пятнадцати лет. Пятнадцать лет на то, чтобы узнать её. Он не собирался думать о ней иначе из-за одной странной ночи.
Маркус прошёл в музыкальную комнату, которая гудела словно улей, поскольку слуги готовились к предстоящему выступлению. Он просто хотел хоть мельком увидеть Онорию, сказать ей несколько слов поддержки перед концертом.
Чёрт, да ему самому нужна поддержка. Как больно будет сидеть здесь и смотреть, как она разыгрывает целый спектакль ради своей семьи.
Маркус стоял в углу зала, сожалея, что приехал так рано. Вначале это показалось ему хорошей идеей, но теперь он не представлял, что именно он себе думал. Онории нигде не было видно. Ему следовало это предвидеть. Она с кузинами, наверное, где-то настраивает инструменты. А слуги смотрели на него искоса, словно спрашивая, что ему здесь понадобилось.
Маркус поднял подбородок и оглядел помещение тем же образом, как он поступал на официальных приёмах. Он выглядел скучающим и гордым, но ни то, ни другое не было правдой.
Он подозревал, что никто из гостей не покажется ещё на протяжении получаса, по меньшей мере, и задумался над тем, чтобы подождать в гостиной, которая как раз должна была пустовать. Тут он заметил отблеск розового и узнал леди Уинстед, которая неслась по комнате в необычной спешке. Она торопливо подошла к нему.
– О, слава Богу, ты здесь, – произнесла она.
– Что-то случилось? – Он попытался понять, что означает эмоциональное выражение её лица.
– Сара заболела.
– Какая жалость, – вежливо ответил он. – В каком она состоянии?
– Понятия не имею, – ответила леди Уинстед достаточно резко, учитывая, что речь идёт о здоровье её племянницы. – Я не видела её. Мне только известно, что здесь её нет.
Маркус постарался угомонить радостное чувство в груди:
-Так значит, концерт придётся отменить?
– Почему все об этом спрашивают? О, неважно. Конечно же, мы ничего отменять не будем. Гувернантка Плейнсуортов немного играет на фортепиано, и она займёт место Сары.
– Значит, всё уладилось, – произнёс Маркус. Он кашлянул. – Не так ли?
Леди Уинстед посмотрела на него как на непонятливого ребёнка.
– Но мы же не знаем, как хорошоиграет эта гувернантка.
Маркус не понимал, как способности гувернантки могут повлиять на общее качество выступления злосчастного квартета, но он не стал высказываться вслух. Вместо этого он проговорил что-то вроде «ах, вот как». Или «ну, да». Что-то, послужившее цели издать звук, но ничего при этом не сказать.
Он полагал, это наилучший выход из ситуации.
– Ты знаешь, что сегодня наш восемнадцатый концерт? – спросила леди Уинстед.
Он не знал.
– Все они прошли с успехом, и тут такое.
– Возможно, гувернантка окажется по-настоящему талантливой, – попытался утешить её Маркус.
Леди Уинстед посмотрела него с раздражением:
– Талант мало что значит, если репетировать всего шесть часов.
Маркус испугался, что беседа пойдёт по кругу, поэтому он деликатно предложил свою помощь, ожидая услышать отказ, который позволил бы ему насладиться стаканом бренди в гостиной.
Но, к его полному изумлению и, честно говоря, ужасу, леди Уинстед лихорадочно сжала его руку и сказала:
– Да!
Маркус обомлел:
– Простите?
– Ты сможешь отнести девочкам немного лимонаду?
Она хочет, чтобы он…
– Что?
– Все заняты. Все. – Она развела руками, словно показывая, сколько работы. – Лакеи уже трижды переставляли стулья.
Маркус оглядел зал, недоумевая, что может быть сложного в двенадцати одинаковых рядах стульев.
– Вы хотите, чтобы я принёс им лимонад, – повторил он.
– Они умирают от жажды, – пояснила леди.
– Разве они ещё и поют?
Господи, какой ужас.
Она раздражённо поджала губы:
– Нет, конечно. Но они репетировали весь день. Это очень изматывающий труд. Ты играешь?
– На инструменте? Нет.
Отец не счёл это необходимым, когда он учился.
– Тогда тебе не понять, – трагически вымолвила леди Уинстед. – Бедные девочки совсем измучены.
– Лимонад, – повторил снова Маркус, гадая, хочет ли она, чтобы он подал его на подносе. – Хорошо.
Её брови поднялись, словно медлительность графа раздражала её.
– Полагаю, у тебя хватит сил донести кувшин?
Совокупность оскорблений уже перестала задевать его.
– Думаю, я справлюсь, – сухо ответил Маркус.
– Хорошо. Лимонад находится там, – она показала на стол. – А Онория за той дверью.
– Одна Онория?
Она прищурилась:
– Нет, конечно. Это же квартет.
С этими словами она отошла, раздавая указания лакеям, следя за горничными и надзирая за процессом, который, по мнению Маркуса, не нуждался во вмешательстве.
Онория вздохнула:
– Полагаю, нам следует начать репетировать.
– Я должна вас предупредить, – вставила Анна. – Я играю весьма средне.
– Всё в порядке. Мы тоже не блещем мастерством.
– Это неправда! – запротестовала Дейзи.
Онория наклонилась так, чтобы остальные не слышали, и шепнула мисс Уинтер:
– На самом деле Айрис обладает талантом, и Сара играла прилично, а вот мы с Дейзи играем просто ужасно. Советую вам сохранять лицо и играть, не взирая ни на что.
Анна явно встревожилась. Онория в ответ пожала плечами. Мисс Уинтер скоро сама поймёт, что означает выступать со Смайт-Смитами.
А если нет, то утратит рассудок.
Этим вечером Маркус приехал рано, хотя не имел полной уверенности, где безопаснее сидеть – в переднем ряду или в последнем. Он привёз цветы, не тёмные гиацинты, таких ни у кого не оказалось, а две дюжины голландских тюльпанов.
Он раньше не дарил женщинам цветов. Что заставляло его задуматься о том, как он до этого дошёл.
Маркус хотел пропустить концерт. Онория так странно повела себя на балу у леди Бриджертон. Она явно сердится на него за что-то. Он понятия не имеет, по какой причине, но это неважно. И Онория показалась ему очень сдержанной во время его первого визита, когда он только вернулся в Лондон.
А потом они вместе танцевали…
Это было волшебно. Он мог бы поклясться, что Онория тоже чувствовала эту магию. Весь остальной мир просто исчез. Остались только они вдвоём в вихре цвета и звуков, и она даже ни разу не наступила ему на ногу.
Что само по себе является подвигом.
Возможно, это всё ему померещилось. Или чувства существуют только с одной стороны. Потому что после того, как музыка смолкла, Онория говорила мало и кратко, и, несмотря на плохое самочувствие, отказалась от его помощи.
Маркус никогда не понимал женщин. За исключением Онории, как он полагал, но очевидно это не так. Последние три дня он пытался понять почему.
Наконец, он осознал, что не может пропустить концерт. Как говорила Онория, это семейная традиция. Он посещал все концерты с тех пор, как смог сам приезжать в Лондон, и если он не появится на нём после того, как заявил во всеуслышание, что по этой самой причине он столь спешно вернулся в Лондон, Онория сочтёт его поступок пощёчиной.
Маркус не мог так поступить. Неважно, что Онория злится на него. Важно, что он сам сердится на неё, и считает себя вправе сердиться. Она вела себя весьма странно и враждебно, даже не намекнув на причину.
Онория его друг. Даже если она его не любит, она навсегда останется его другом. И он не может нанести ей такую обиду, Маркус готов скорее дать руку на отсечение.
Пусть он влюбился в неё лишь недавно, но они знакомы больше пятнадцати лет. Пятнадцать лет на то, чтобы узнать её. Он не собирался думать о ней иначе из-за одной странной ночи.
Маркус прошёл в музыкальную комнату, которая гудела словно улей, поскольку слуги готовились к предстоящему выступлению. Он просто хотел хоть мельком увидеть Онорию, сказать ей несколько слов поддержки перед концертом.
Чёрт, да ему самому нужна поддержка. Как больно будет сидеть здесь и смотреть, как она разыгрывает целый спектакль ради своей семьи.
Маркус стоял в углу зала, сожалея, что приехал так рано. Вначале это показалось ему хорошей идеей, но теперь он не представлял, что именно он себе думал. Онории нигде не было видно. Ему следовало это предвидеть. Она с кузинами, наверное, где-то настраивает инструменты. А слуги смотрели на него искоса, словно спрашивая, что ему здесь понадобилось.
Маркус поднял подбородок и оглядел помещение тем же образом, как он поступал на официальных приёмах. Он выглядел скучающим и гордым, но ни то, ни другое не было правдой.
Он подозревал, что никто из гостей не покажется ещё на протяжении получаса, по меньшей мере, и задумался над тем, чтобы подождать в гостиной, которая как раз должна была пустовать. Тут он заметил отблеск розового и узнал леди Уинстед, которая неслась по комнате в необычной спешке. Она торопливо подошла к нему.
– О, слава Богу, ты здесь, – произнесла она.
– Что-то случилось? – Он попытался понять, что означает эмоциональное выражение её лица.
– Сара заболела.
– Какая жалость, – вежливо ответил он. – В каком она состоянии?
– Понятия не имею, – ответила леди Уинстед достаточно резко, учитывая, что речь идёт о здоровье её племянницы. – Я не видела её. Мне только известно, что здесь её нет.
Маркус постарался угомонить радостное чувство в груди:
-Так значит, концерт придётся отменить?
– Почему все об этом спрашивают? О, неважно. Конечно же, мы ничего отменять не будем. Гувернантка Плейнсуортов немного играет на фортепиано, и она займёт место Сары.
– Значит, всё уладилось, – произнёс Маркус. Он кашлянул. – Не так ли?
Леди Уинстед посмотрела на него как на непонятливого ребёнка.
– Но мы же не знаем, как хорошоиграет эта гувернантка.
Маркус не понимал, как способности гувернантки могут повлиять на общее качество выступления злосчастного квартета, но он не стал высказываться вслух. Вместо этого он проговорил что-то вроде «ах, вот как». Или «ну, да». Что-то, послужившее цели издать звук, но ничего при этом не сказать.
Он полагал, это наилучший выход из ситуации.
– Ты знаешь, что сегодня наш восемнадцатый концерт? – спросила леди Уинстед.
Он не знал.
– Все они прошли с успехом, и тут такое.
– Возможно, гувернантка окажется по-настоящему талантливой, – попытался утешить её Маркус.
Леди Уинстед посмотрела него с раздражением:
– Талант мало что значит, если репетировать всего шесть часов.
Маркус испугался, что беседа пойдёт по кругу, поэтому он деликатно предложил свою помощь, ожидая услышать отказ, который позволил бы ему насладиться стаканом бренди в гостиной.
Но, к его полному изумлению и, честно говоря, ужасу, леди Уинстед лихорадочно сжала его руку и сказала:
– Да!
Маркус обомлел:
– Простите?
– Ты сможешь отнести девочкам немного лимонаду?
Она хочет, чтобы он…
– Что?
– Все заняты. Все. – Она развела руками, словно показывая, сколько работы. – Лакеи уже трижды переставляли стулья.
Маркус оглядел зал, недоумевая, что может быть сложного в двенадцати одинаковых рядах стульев.
– Вы хотите, чтобы я принёс им лимонад, – повторил он.
– Они умирают от жажды, – пояснила леди.
– Разве они ещё и поют?
Господи, какой ужас.
Она раздражённо поджала губы:
– Нет, конечно. Но они репетировали весь день. Это очень изматывающий труд. Ты играешь?
– На инструменте? Нет.
Отец не счёл это необходимым, когда он учился.
– Тогда тебе не понять, – трагически вымолвила леди Уинстед. – Бедные девочки совсем измучены.
– Лимонад, – повторил снова Маркус, гадая, хочет ли она, чтобы он подал его на подносе. – Хорошо.
Её брови поднялись, словно медлительность графа раздражала её.
– Полагаю, у тебя хватит сил донести кувшин?
Совокупность оскорблений уже перестала задевать его.
– Думаю, я справлюсь, – сухо ответил Маркус.
– Хорошо. Лимонад находится там, – она показала на стол. – А Онория за той дверью.
– Одна Онория?
Она прищурилась:
– Нет, конечно. Это же квартет.
С этими словами она отошла, раздавая указания лакеям, следя за горничными и надзирая за процессом, который, по мнению Маркуса, не нуждался во вмешательстве.