Словно в раю
Часть 35 из 63 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Но когда она посмотрела на него. Её глаза, эти её удивительные глаза, блестящие от слёз, и губы – полные и дрожащие. У Маркуса перехватило дыхание. Он перестал думать. Некая сила овладела им, она возникла из глубин его существа, почуяв женщину у него в объятиях, и он пропал.
Он стал другим.
Он должен поцеловать её. Обязан. Это так же просто и изначально, как его дыхание, его кровь и сама его душа.
И когда он поцеловал Онорию…
Земля перестала крутиться.
Птицы умолкли.
Весь мир замер, всё, кроме него и Онории, кроме соединявшего их поцелуя, который был легче пёрышка.
В нём пробудились страсть и желание. Маркус понял, что если бы не его болезненная слабость и истощение, он пошёл бы до конца. Он просто не смог бы остановиться. Он прижал бы её тело к себе, обретя блаженство в её нежности и аромате.
Он целовал бы её крепко и прикасался бы к ней. Во всех местах.
Он умолял бы её. Умолял остаться, умолял ответить на его страсть и принять его в себя.
Он хочет её. И это ужаснуло его больше всего.
Это же Онория. Он клялся защищать её. А вместо этого…
Маркус оторвался от её губ, но отодвинуться от неё не смог. Прижавшись лбом к её лбу, наслаждаясь последним прикосновением, он пошептал:
– Прости меня.
А потом Онория ушла. Она не смогла быстро выйти из комнаты. Он видел, как она уходит, с трясущимися руками и дрожащими губами.
Он просто животное. Она спасла ему жизнь, и вот как он её отблагодарил?
– Онория, – прошептал Маркус. Он потрогал пальцем губы, словно мог почувствовать её там.
И он почувствовал. Что было чертовски скверно.
Он по-прежнему ощущал её губы и чувствовал трепет от лёгкого соприкосновения с её губами.
Она оставалась с ним.
И Маркус подозревал, что Онория останется с ним навсегда.
Глава 14
К счастью, Онории не довелось провести следующий день в агонии из-за её краткого поцелуя с Маркусом.
Вместо этого она уснула.
Путь из спальни Маркуса в её собственную комнату был недолгим, так что она сосредоточилась на сиюминутной задаче – переставлять одну ногу за другой и оставаться в вертикальном положении, пока не дойдёт к себе. И едва сделав это, девушка легла на кровать и проспала целые сутки.
Если ей что-то и снилось, то она ничего не запомнила.
Когда Онория окончательно проснулась, уже было утро, и на ней оставалось то самое платье, которое она надела в Лондоне. Как давно это было? Ей понадобились ванна, чистая одежда и, разумеется, завтрак, во время которого Онории удалось настоять на том, чтобы миссис Уэзерби присоединилась к ней. И Онория говорила обо всём на свете, не имевшем ни малейшего отношения к Маркусу Холройду.
Яичница оказалась просто потрясающей, как и бекон, а гортензии за окном совершенно невероятные.
Гортензии. Кто бы мог подумать?
В общем, Онория успешно избегала не только Маркуса, но и самых мыслей о нём до тех пор, пока миссис Уэзерби не спросила:
– Вы уже навестили сегодня его сиятельство?
Онория запнулась, поднося булочку ко рту.
– Э-э, ещё нет, – ответила она. Масло с булочки капнуло ей на руку. Она положила ее обратно и вытерла пальцы.
И тут миссис Уэзерби сказала:
– Я думаю, он был бы рад вас увидеть.
Это означало, что Онории придётся пойти к нему. После всех трудов и забот о Маркусе, когда он лежал в лихорадке, выглядело бы странным, если бы она вдруг махнула рукой и заявила: «О, я уверена, что с ним всё хорошо».
Путь от комнаты для завтрака до графской спальни занял приблизительно минуты три, что было ровно на три минуты дольше, чем Онории хотелось размышлять о трёхсекундном поцелуе.
Она поцеловала лучшего друга своего брата. Она поцеловала Маркуса… который, как она полагала, стал одним из её лучших друзей.
И эта мысль привела её в такое же оцепенение, как и поцелуй. Как же так случилось? Маркус всегда был другом Дэниела, а не её. Скорее, он был другом в первую очередь Дэниела, а потом уже – её. Что не говорит о…
Онория остановилась. Она запуталась.
Ох, морока. Наверное, Маркус вообще не задумывается об этом поцелуе. Возможно, он тогда был в бреду. Может, он и не вспомнит ни о чём.
И разве это можно назвать поцелуем? Он был очень и очень коротким. Что означает такой поцелуй, если целующий (он) ощущает благодарность к тому, кого целует (к ней) и, возможно, даже чувствует себя в некотором роде обязанным ей, самым естественным образом?
Она ведь спасла ему жизнь. Нельзя сказать, что поцелуй был совершенно неуместен.
Кроме того, Маркус попросил прощения. Засчитывается ли поцелуй как таковой, если целующий принёс за него извинения?
По мнению Онории, нет.
И меньше всего на свете девушке хотелось обсуждать это с самим Маркусом, поэтому раз миссис Уэзерби сказала, что тот ещё спал, когда она заходила к нему, Онория решила срочно навестить больного до того, как он проснётся.
Дверь спальни оставалась неплотно закрытой, поэтому она приложила руку к тёмному дереву и очень медленно толкнула. Трудно вообразить, чтобы в доме, который содержался столь безукоризненно как Фенсмур, имелись скрипучие петли, но осторожность никогда не повредит. Когда образовалась достаточная щель, Онория заглянула в неё, просунула голову, чтобы посмотреть на Маркуса и …
Он повернулся и взглянул на неё.
– О, ты проснулся! – слова сорвались с её губ как стайка вспугнутых птичек.
Чёрт побери
.
Маркус сидел в кровати, до пояса закутанный в одеяла. Онория с облегчением заметила, что он, наконец, облачился в ночную рубашку.
В руках у него была книга.
– Я пытаюсь читать.
– Тогда не буду тебя отвлекать, – быстро ответила Онория, несмотря на то, что тон его явно относился к роду «я пытаюсь читать, но у меня ничего не выходит».
И затем она сделала реверанс.
Реверанс!
Какого дьявола она стала его делать? Она в жизни не приседала перед Маркусом. Она наклоняла голову и даже один раз слегка согнула колени, но, о святые небеса, он бы свалился от хохота, если бы она сделала ему реверанс. На самом деле, он, вполне возможно, смеётся прямо сейчас. Но ей этого не узнать, поскольку она убежала до того, как Маркус успел издать хоть звук.
Однако когда Онория появилась перед матерью и миссис Уэзерби в гостиной в тот же самый день, она могла с чистой совестью сказать, что она навещала Маркуса и считает, что его состояние значительно улучшилось.
– Он даже читает, – сообщила она самым обыденным образом. – Это очень хороший признак.
– А что он читает? – вежливо спросила мать, наливая ей чай.
– Э-э, – Онория заморгала, но, кроме тёмно-красного переплёта, ничего вспомнить не сумела. – Я, честно говоря, не заметила.
– Наверное, нужно принести ему больше книг на выбор, – сказала леди Уинстед, передавая дочери её чай.
– Горячий, – предупредила она. – Ужасно скучно быть прикованным к постели. Я говорю по собственному опыту. Я четыре месяца провела, не поднимаясь, когда ждала тебя, и три месяца с Шарлоттой.
– Я не знала.
Леди Уинстед отмахнулась:
– Ничего не поделаешь. У меня не было другого выбора. Но я могу сказать наверняка, что книги спасли меня от помешательства. Можно либо читать, либо вышивать, но я не представляю Маркуса с иглой и пяльцами в руках.
– О, да, – согласилась Онория, усмехнувшись самой мысли об этом.
Мать сделала ещё глоток чая.
– Ты должна обследовать его библиотеку и посмотреть, что можно для него подобрать. И он сможет взять мой роман, когда мы уедем. – Она поставила чашку на блюдце. – Я привезла роман Сары Горли. И почти дочитала его. Пока что он восхитителен.
– «Мисс Баттерсуорт и Безумный Барон»? – с сомнением переспросила Онория. Она тоже читала эту книгу и сочла её крайне занимательной, но роман был мелодраматичен без меры, и ей показалось, что Маркус вряд ли получит от него удовольствие. Если Онория верно запомнила, то там было немало падений с утёсов. И с деревьев. И с подоконников.
– Ты не думаешь, что он бы предпочёл что-то более серьёзное?
– Я уверена, что он думает, что предпочитает более серьёзные книги. Но этот мальчик и так слишком серьёзен. Ему недостаёт лёгкости в жизни.
– Он уже давно не мальчик и …
– Для меня он всегда будет мальчиком, – леди Уинстед обратилась к миссис Уэзерби, которая сидела в молчании на протяжении всего разговора. – Разве не так?
Он стал другим.
Он должен поцеловать её. Обязан. Это так же просто и изначально, как его дыхание, его кровь и сама его душа.
И когда он поцеловал Онорию…
Земля перестала крутиться.
Птицы умолкли.
Весь мир замер, всё, кроме него и Онории, кроме соединявшего их поцелуя, который был легче пёрышка.
В нём пробудились страсть и желание. Маркус понял, что если бы не его болезненная слабость и истощение, он пошёл бы до конца. Он просто не смог бы остановиться. Он прижал бы её тело к себе, обретя блаженство в её нежности и аромате.
Он целовал бы её крепко и прикасался бы к ней. Во всех местах.
Он умолял бы её. Умолял остаться, умолял ответить на его страсть и принять его в себя.
Он хочет её. И это ужаснуло его больше всего.
Это же Онория. Он клялся защищать её. А вместо этого…
Маркус оторвался от её губ, но отодвинуться от неё не смог. Прижавшись лбом к её лбу, наслаждаясь последним прикосновением, он пошептал:
– Прости меня.
А потом Онория ушла. Она не смогла быстро выйти из комнаты. Он видел, как она уходит, с трясущимися руками и дрожащими губами.
Он просто животное. Она спасла ему жизнь, и вот как он её отблагодарил?
– Онория, – прошептал Маркус. Он потрогал пальцем губы, словно мог почувствовать её там.
И он почувствовал. Что было чертовски скверно.
Он по-прежнему ощущал её губы и чувствовал трепет от лёгкого соприкосновения с её губами.
Она оставалась с ним.
И Маркус подозревал, что Онория останется с ним навсегда.
Глава 14
К счастью, Онории не довелось провести следующий день в агонии из-за её краткого поцелуя с Маркусом.
Вместо этого она уснула.
Путь из спальни Маркуса в её собственную комнату был недолгим, так что она сосредоточилась на сиюминутной задаче – переставлять одну ногу за другой и оставаться в вертикальном положении, пока не дойдёт к себе. И едва сделав это, девушка легла на кровать и проспала целые сутки.
Если ей что-то и снилось, то она ничего не запомнила.
Когда Онория окончательно проснулась, уже было утро, и на ней оставалось то самое платье, которое она надела в Лондоне. Как давно это было? Ей понадобились ванна, чистая одежда и, разумеется, завтрак, во время которого Онории удалось настоять на том, чтобы миссис Уэзерби присоединилась к ней. И Онория говорила обо всём на свете, не имевшем ни малейшего отношения к Маркусу Холройду.
Яичница оказалась просто потрясающей, как и бекон, а гортензии за окном совершенно невероятные.
Гортензии. Кто бы мог подумать?
В общем, Онория успешно избегала не только Маркуса, но и самых мыслей о нём до тех пор, пока миссис Уэзерби не спросила:
– Вы уже навестили сегодня его сиятельство?
Онория запнулась, поднося булочку ко рту.
– Э-э, ещё нет, – ответила она. Масло с булочки капнуло ей на руку. Она положила ее обратно и вытерла пальцы.
И тут миссис Уэзерби сказала:
– Я думаю, он был бы рад вас увидеть.
Это означало, что Онории придётся пойти к нему. После всех трудов и забот о Маркусе, когда он лежал в лихорадке, выглядело бы странным, если бы она вдруг махнула рукой и заявила: «О, я уверена, что с ним всё хорошо».
Путь от комнаты для завтрака до графской спальни занял приблизительно минуты три, что было ровно на три минуты дольше, чем Онории хотелось размышлять о трёхсекундном поцелуе.
Она поцеловала лучшего друга своего брата. Она поцеловала Маркуса… который, как она полагала, стал одним из её лучших друзей.
И эта мысль привела её в такое же оцепенение, как и поцелуй. Как же так случилось? Маркус всегда был другом Дэниела, а не её. Скорее, он был другом в первую очередь Дэниела, а потом уже – её. Что не говорит о…
Онория остановилась. Она запуталась.
Ох, морока. Наверное, Маркус вообще не задумывается об этом поцелуе. Возможно, он тогда был в бреду. Может, он и не вспомнит ни о чём.
И разве это можно назвать поцелуем? Он был очень и очень коротким. Что означает такой поцелуй, если целующий (он) ощущает благодарность к тому, кого целует (к ней) и, возможно, даже чувствует себя в некотором роде обязанным ей, самым естественным образом?
Она ведь спасла ему жизнь. Нельзя сказать, что поцелуй был совершенно неуместен.
Кроме того, Маркус попросил прощения. Засчитывается ли поцелуй как таковой, если целующий принёс за него извинения?
По мнению Онории, нет.
И меньше всего на свете девушке хотелось обсуждать это с самим Маркусом, поэтому раз миссис Уэзерби сказала, что тот ещё спал, когда она заходила к нему, Онория решила срочно навестить больного до того, как он проснётся.
Дверь спальни оставалась неплотно закрытой, поэтому она приложила руку к тёмному дереву и очень медленно толкнула. Трудно вообразить, чтобы в доме, который содержался столь безукоризненно как Фенсмур, имелись скрипучие петли, но осторожность никогда не повредит. Когда образовалась достаточная щель, Онория заглянула в неё, просунула голову, чтобы посмотреть на Маркуса и …
Он повернулся и взглянул на неё.
– О, ты проснулся! – слова сорвались с её губ как стайка вспугнутых птичек.
Чёрт побери
.
Маркус сидел в кровати, до пояса закутанный в одеяла. Онория с облегчением заметила, что он, наконец, облачился в ночную рубашку.
В руках у него была книга.
– Я пытаюсь читать.
– Тогда не буду тебя отвлекать, – быстро ответила Онория, несмотря на то, что тон его явно относился к роду «я пытаюсь читать, но у меня ничего не выходит».
И затем она сделала реверанс.
Реверанс!
Какого дьявола она стала его делать? Она в жизни не приседала перед Маркусом. Она наклоняла голову и даже один раз слегка согнула колени, но, о святые небеса, он бы свалился от хохота, если бы она сделала ему реверанс. На самом деле, он, вполне возможно, смеётся прямо сейчас. Но ей этого не узнать, поскольку она убежала до того, как Маркус успел издать хоть звук.
Однако когда Онория появилась перед матерью и миссис Уэзерби в гостиной в тот же самый день, она могла с чистой совестью сказать, что она навещала Маркуса и считает, что его состояние значительно улучшилось.
– Он даже читает, – сообщила она самым обыденным образом. – Это очень хороший признак.
– А что он читает? – вежливо спросила мать, наливая ей чай.
– Э-э, – Онория заморгала, но, кроме тёмно-красного переплёта, ничего вспомнить не сумела. – Я, честно говоря, не заметила.
– Наверное, нужно принести ему больше книг на выбор, – сказала леди Уинстед, передавая дочери её чай.
– Горячий, – предупредила она. – Ужасно скучно быть прикованным к постели. Я говорю по собственному опыту. Я четыре месяца провела, не поднимаясь, когда ждала тебя, и три месяца с Шарлоттой.
– Я не знала.
Леди Уинстед отмахнулась:
– Ничего не поделаешь. У меня не было другого выбора. Но я могу сказать наверняка, что книги спасли меня от помешательства. Можно либо читать, либо вышивать, но я не представляю Маркуса с иглой и пяльцами в руках.
– О, да, – согласилась Онория, усмехнувшись самой мысли об этом.
Мать сделала ещё глоток чая.
– Ты должна обследовать его библиотеку и посмотреть, что можно для него подобрать. И он сможет взять мой роман, когда мы уедем. – Она поставила чашку на блюдце. – Я привезла роман Сары Горли. И почти дочитала его. Пока что он восхитителен.
– «Мисс Баттерсуорт и Безумный Барон»? – с сомнением переспросила Онория. Она тоже читала эту книгу и сочла её крайне занимательной, но роман был мелодраматичен без меры, и ей показалось, что Маркус вряд ли получит от него удовольствие. Если Онория верно запомнила, то там было немало падений с утёсов. И с деревьев. И с подоконников.
– Ты не думаешь, что он бы предпочёл что-то более серьёзное?
– Я уверена, что он думает, что предпочитает более серьёзные книги. Но этот мальчик и так слишком серьёзен. Ему недостаёт лёгкости в жизни.
– Он уже давно не мальчик и …
– Для меня он всегда будет мальчиком, – леди Уинстед обратилась к миссис Уэзерби, которая сидела в молчании на протяжении всего разговора. – Разве не так?