Следовать новым курсом
Часть 11 из 41 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Так что без вашей пушечки тут не обойтись, даже и пытаться нечего, – подвёл итог Панюшкин. – Людей положим, и только…
Серёжа осторожно выглянул из-за укрытия. И тут же в каком-то дюйме в камень ударила пуля, осыпав его лицо острым каменным крошевом. Он вытер лоб тыльной стороной кисти – рука была в крови.
– Выкатить орудие на прямую наводку нам не дадут, перестреляют расчёт как уток.
– Матросики их огнём прижмут, а вы тем временем управитесь, – неуверенно предложил мичман. – Пушка у вас скорострельная: как начнёте садить гранатами по брустверу – тут-то они и попрячутся. А уж тогда мы поближе подберёмся и ударим в штыки.
– И вас же осколками посечёт, пока будете подбираться, – осадил молокососа Серёжа. Он уже жалел, что согласился на то, чтобы Панюшкин возглавил десантную партию. – А стрелки за бруствером, наоборот, все целы останутся. Гранаты наши слабенькие, а там вон какие валуны! Нет, тут надо как-нибудь иначе исхитриться, умнее. Вот что, братцы…
Он жестом подозвал боцманмата.
– Давайте-ка затащите пушку во-он на тот бугорок, что позади нашей позиции. Оттуда до завала саженей с сотню?
– Все полторы сотни будет, вашбродь! – солидно ответил унтер-офицер. – А только оттуда их не видать! – возразил боцманмат. – Мы уж лазали туда, чтобы наблюдательный пункт устроить. Скала укрывает, вашбродь!
– То-то ж и оно, что укрывает! – кивнул лейтенант. – Смотрите, мичман: скальный козырёк нависает футах в двадцати над завалом. Если стрелять по нему гранатами – защитников осколками камня посечёт не хуже картечи!
Мичман нахмурился, оценивая предложение. Потом лицо его расцвело улыбкой – совершенно детской, машинально отметил Серёжа.
– А что, очень даже просто получится! Давайте, затаскивайте, а как начнёте стрелять – я матросиков в атаку и подниму!
– Только не торопитесь! – охладил его энтузиазм лейтенант. – Дайте мне хорошенько их обработать. А как перестану стрелять, выбирайтесь из-за укрытия и ползком да тишком вперёд. Если снова пальбу откроют – сразу назад, я им ещё всыплю…
После пяти гранат, выпущенных по козырьку, Серёжа велел прекратить огонь. И немедленно услышал то, чего более всего опасался – высокий, срывающийся крик: «Вперёд, ребята! В атаку! Покажем им!» – и беспорядочную ружейную стрельбу. Оскальзываясь на камнях, лейтенант кинулся к месту боя, на ходу выдёргивая из кобуры револьвер.
Оружие ему не понадобилось. Уцелевшие защитники маяка успели дать всего два-три выстрела и были переколоты ворвавшимися в укрепление матросами Панюшкина. Сам мичман не добежал всего десяток шагов – пуля ударила в лоб, точно под козырьком белого пробкового шлема. Юноша повалился на спину, да так и остался лежать, глядя в южное бездонно-синее небо удивлёнными – что это такое со мной сделали? – глазами гимназиста.
К ужасу Серёжи, среди защитников были сущие дети. Один из них, парнишка лет тринадцати, с животом, разорванным осколком, умирал на его глазах – долго, мучительно, не отводя от своих убийц взгляда, полного страдания и ярости, из последних сил стараясь дотянуться до винтовки с расщепленным ложем.
Маяк они взорвали. Полтора пуда динамита, заложенного в основание приземистой угловатой башни, превратили величественное сооружение в груду щебня. В руинах пристройки, где хранился запас китового масла для фонаря, занялся пожар, и пелена дыма низко потянулась в сторону моря, сигналя лучше всякого гелиографа о выполнении задания. Остатками взрывчатки Серёжа приказал обрушить тропу на самых крутых участках, стремясь по возможности усложнить задачу тем, кто придёт восстанавливать дело их рук.
Смотрителя маяка никто не тронул. Отставной одноногий моряк – и как он только карабкается на своей деревяшке по здешним кручам? – с почтительного расстояния наблюдал, как незваные гости рушат то, что до сего момента составляло всю его жизнь. Одной рукой он прижимал к себе растрёпанную простоволосую супругу, другой – двух мальчуганов, лет семи и пяти, с любопытством взиравших на происходящее. Один из матросов протянул старшему сухарь. Тот взял, разломил, отдал половинку брату. Но во взгляде, брошенном жалостливому чужаку, не было и тени приветливости.
Назад, к шлюпкам, шли в угрюмом молчании, неся на носилках, составленных из винтовок, бездыханные тела и раненых, включая двух защитников маяка – седого как лунь сержанта в истрёпанной красной форме королевской морской пехоты и семнадцатилетнего юнца в байковой фермерской куртке. Их сдали жителям селения, и женщины, застывшие на порогах хижин, молча глядели вслед пришельцам – Серёжа спиной ощущал ненавидящие взгляды, прожигающие его лопатки.
…Скорее прочь, на «Москву»!.. Что сделано – то сделано, Господь простит их и за обиды, и за невинно пролитую кровь. Не мы начали эту войну – и не нам отвечать за всё то зло, что она принесла – и ещё принесёт! – многим и многим людям…
Из дневника С. И. Казанкова
…Вечер выдался тёмен и студён – в Южном полушарии сентябрь, напомню, есть первый весенний месяц. Холодный ветер задувал с зюйд-веста, от ледяных берегов Антарктики, и командир, желая поберечь уголь, велел ставить паруса. Ветер крепчал, заходя к весту; к восьмой склянке мы шли под взятыми на два рифа марселями. В опасении свежей погоды спустили на ночь стеньги и, как стемнело, вынесли на палубу фонари. Команда выстроилась на шканцах. Снасти и блоки поскрипывали над головами под напором усиливающегося ветра, и я всякую минуту ждал, что капитан-лейтенант прервёт торжественную церемонию погребения командой «Все наверх рифы брать!» Начался дождь, и потоки воды со вздутого грот-марселя окатывали наши непокрытые головы.
Согласно традиции, принятой в Российском Императорском флоте, тела погибших, зашитые в парусину, с чушками практических ядер в ногах, водрузили на тщательно обструганные доски. Доски эти были пристроены на шканцах, на специально сооружённом по такому случаю помосте, который в ожидании церемонии прикрыли Андреевским флагом.
Всего досок было пять, по числу покойников. Три матроса, мичман Панюшкин и кондуктор Зуев, умерший уже на борту от ранения пулей в живот.
Цена выполненного адмиралтейского приказа, первые наши потери в этом плавании. Хотелось бы, чтоб последние – но ведь редко какое дальнее плавание обходится без покойников. К тому же не для того мы вышли в океан, не для того ждут своего часа на палубе «Москвы» орудия. Это война.
По сигналу старшего офицера кормовой флаг приспустили до половины. Корабельный батюшка отец Паскевий заученно отбарабанил чин отпевания – ему помогали служки из матросов. Под пение «Со святыми упокой» тела одно за другим подносили вместе с досками к борту и клали на планширь. Два матроса становились у изголовья и брались за углы флага. По звуку горна (особый напутственный сигнал умершему) доску приподнимали, и тело соскальзывало за борт из-под флага. Одновременно назначенный караул вскидывал карабины и производил троекратный залп.
В момент падения последнего тела (это был несчастный мичман) с правой раковины налетел шквал такой силы, что я не разобрал звука удара о воду. На мгновение мелькнула суеверная мысль: тело несчастного юноши не коснулось воды, а, подхваченное ветром, было унесено к месту вечного упокоения…
Церемония подошла к концу. Засвистали сигнальные дудки и под долгожданное «Все наверх, рифы брать», усиленное жестяным рупором в руках Лестовского, матросы разбежались по вантам. Сильно кренясь на левый борт, едва не чертя планширем по гребням волн, «Москва» покидала воды, омывающие мыс Доброй Надежды, оставив по себе недобрую память.
Но это всё в прошлом. Впереди нас, и людей, и корабль, ожидает Индийский океан…
V. Восток – дело тонкое
«New York Herald», САСШ
(экстренный утренний выпуск)
…сентября 1878 г.
Телеграммы из Каира:
…Несчастливое для англичан и их египетских союзников сражение при небольшом суданском селении Омдурман. Восставшие пустили в ход современные полевые орудия, огонь которых и решил исход дела. Немногие уцелевшие спасаются по реке; одна из канонерок совершенно разбита пушечной пальбой с берега. Фанатики аль-Махди отрезают головы попавшим в плен британцам, а захваченных египтян из вспомогательного отряда подвергают истязаниям…
«New York Herald», САСШ
(экстренный вечерний выпуск)
…сентября 1878 г.
…Резня в Египте. Ходят слухи, что хедив смещён и убит заговорщиками, причём во главе заговора стоят офицеры египетской армии. На столичных площадях бессудные расправы, сопровождаемые худшими проявлениями восточной жестокости и изуверства. В толпе раздаются призывы грабить и разбивать кварталы, населённые европейцами. Сторонние наблюдатели отмечают протурецкие настроения в толпе погромщиков…
На рейде Александрии,
корабль её величества «Инфлексибл»
Броненосец первого ранга «Инфлексибл» – недавнее совсем творение британских кораблестроителей. Он вовсе не похож на батарейные броненосные фрегаты или корветы, которые человек несведущий вполне мог перепутать с линейными кораблями времён Трафальгара и Абукира. А что? Тот же массивный, лишённый надстроек корпус (разве что выкрашенный в чёрный цвет), те же ряды пушечных портов. Правда, изысканно выгнутый гальюнный выступ заменяет таран – зато бушприт на месте и, как во времена марсофлотов, может нести полный комплект косых парусов: фор-стаксель, кливер, летучий кливер…
Нет, у «Инфлексибла» парусная оснастка тоже имеется, но это, скорее, дань традиции, следование архаичным требованиям адмиралтейства. Плоский, низкий корпус; узкие надстройки, баковая и ютовая, соединённые длинным, во всё протяжение корабля, мостиком, нависшим над броневыми крышками диагонально расположенных башен; кургузые пятнадцатидюймовки грозно пялятся из амбразур. Ответ британских кораблестроителей на итальянскую новинку, броненосец «Кайо Дуилио». Британия правит морями, джентльмены, а значит, Королевскому флоту всё самое лучшее, самое передовое!
Правда, творится сейчас на палубе этого великолепного корабля нечто уж вовсе несусветное…
– Это чудовищно! – возмущался, брызгая слюной, низенький господин, одетый в пропотевшую мятую полотняную пару и белый пробковый шлем, обычное платье большинства европейцев, живущих в Египте. – Мы едва смогли пробиться в порт! Если бы не шотландские стрелки из охраны посольства, нас попросту растерзали бы! Озверевшие толпы ловят чиновников и свершают над ними самосуд. А руководят ими – кто бы вы думали?
Командир броненосца, кептен Томас Летбридж, высокий сухощавый офицер со знаками различия коммодора Королевского флота, наклонил голову, демонстрируя неподдельный интерес к рассказу.
– Египетские офицеры! – торжествующе заявил господин в пробковом шлеме. – Не из личной охраны хедива, те уже перерезаны, – армейские! И среди них, как говорят, немало переодетых турок, которые и есть главные зачинщики и подстрекатели мятежа. Как вам это?
– Ужасно, сэр, просто ужасно, – бесстрастно отозвался Летбридж. – Вы, как консул её величества, несомненно, должны выступить по этому поводу с официальным заявлением.
Дипломат покосился на офицера – уж не издевается ли? – и продолжил:
– Моя супруга лежит в каюте – кстати, передайте мою признательность офицеру, предоставившему её в наше распоряжение, – и не теряет чувств лишь благодаря нюхательной соли. Вы бы знали, каких ужасов она насмотрелась по дороге! На наших глазах какого-то несчастного – толпа вопила, что это один из дворцовых служителей хедива, – посадили на кол. Сорвали шаровары, растянули на мостовой, как лягушку на столике для препарирования, после чего полуголый скот в чалме засунул ему в задний проход тонкую заострённую жердь, смазанную жиром. Другой, не менее отвратный тип принялся колотить по тупому концу жерди огромным деревянным молотком, пронзая несчастного насквозь. Вы бы слышали, как он кричал! А когда кол вздели стоймя – он обломился, и несчастный рухнул на камни вместе с пронзившим его обломком! Сопровождавший нас офицер шотландских стрелков не выдержал и отдал приказ стрелять по толпе. А когда толпа отхлынула, оставив на земле не менее дюжины трупов, – избавил от страданий несчастного на колу, выстрелив ему в голову из револьвера.
– Сочувствую вашей супруге, виконт, – ответил Летбридж. – То, что вы рассказываете, достойно всяческого осуждения. Но, поверьте, этой ночью в Александрии многим белым женщинам пришлось хуже, чем ей. Гораздо, гораздо хуже! Видите эти суда?
Он показал на дымящие в кабельтове от броненосца пароходы.
– С утра на них свозят с берега беженцев, европейцев. Египтян велено не брать. Я видел, что там творится: женщины рыдают, бьются в истерике, срывают с себя драгоценности, умоляя взять хотя бы детей. Но – ничего нельзя сделать, места на пароходах не хватает. На улицах валяются растерзанные трупы, хотя надо отдать должное этим мерзавцам: европейцев они просто приканчивают, безо всяких восточных изысков.
– Но это же нельзя дальше терпеть! – консул только что не потрясал кулаками. – Вы обязаны высадить десант, как-то помешать…
Командир броненосца пожал плечами.
– Шотландцы и мои морские пехотинцы потеряли пятерых убитыми в попытках вывести в порт членов дипломатического корпуса. Над женой бельгийского посланника погромщики надругались прямо на пороге резиденции, на глазах супруга. После чего зарезали их обоих и трёх малолетних детей. А вы говорите – нюхательная соль…
Со стороны пароходов донеслись испуганные вопли. Коммодор поднял голову – от берега к судам двигались лодки, битком набитые погромщиками. Они потрясали оружием и время от времени стреляли, кто в воздух, а кто по палубам пароходов, где черно было от людей.
– Ну, это уже сущая наглость, – скривился моряк. – Стэнли, ступайте, распорядитесь, пусть двадцатифунтовки кормового плутонга угостят мерзавцев картечью. И без церемоний, никаких предупредительных выстрелов. Пусть наводят в самую гущу!
Не прошло и пяти минут, как орудия вспомогательного калибра слитно рявкнули. На дистанции полутора кабельтовых латунная картечь почти вся пошла в цель – мужчины на мостике злорадно наблюдали, как опрокидываются фелуки, как кровавыми брызгами разлетаются человеческие тела.
С берега глухо бухнуло. Над серой буханкой береговой батареи вырос снежно-белый султан дыма. Высоко над мостиком провыл снаряд – и упал перелётом, подняв высоченный столб мутной воды.
Консул присел от страха.
– Похоже, артиллеристы на стороне мятежников, – заметил Летбридж. Невозмутимо, словно речь шла о не слишком важном заезде королевских дерби. – Что ж, это меняет дело… Стэнли!
– Да, сэр?
– Башенные орудия к бою. Леера завалить, и проследите, чтобы пассажиров убрали с палубы. Не хватало ещё…
Лейтенант понятливо кивнул. Оказаться вблизи одной из шестнадцатидюймовок, составляющих главный калибр «Инфлексибла», в момент выстрела – испытание не для всякого. Так можно и здоровья лишиться…
– А вас, господин консул, прошу пройти за мной в рубку. Здесь сейчас будет несколько… неуютно.
Серёжа осторожно выглянул из-за укрытия. И тут же в каком-то дюйме в камень ударила пуля, осыпав его лицо острым каменным крошевом. Он вытер лоб тыльной стороной кисти – рука была в крови.
– Выкатить орудие на прямую наводку нам не дадут, перестреляют расчёт как уток.
– Матросики их огнём прижмут, а вы тем временем управитесь, – неуверенно предложил мичман. – Пушка у вас скорострельная: как начнёте садить гранатами по брустверу – тут-то они и попрячутся. А уж тогда мы поближе подберёмся и ударим в штыки.
– И вас же осколками посечёт, пока будете подбираться, – осадил молокососа Серёжа. Он уже жалел, что согласился на то, чтобы Панюшкин возглавил десантную партию. – А стрелки за бруствером, наоборот, все целы останутся. Гранаты наши слабенькие, а там вон какие валуны! Нет, тут надо как-нибудь иначе исхитриться, умнее. Вот что, братцы…
Он жестом подозвал боцманмата.
– Давайте-ка затащите пушку во-он на тот бугорок, что позади нашей позиции. Оттуда до завала саженей с сотню?
– Все полторы сотни будет, вашбродь! – солидно ответил унтер-офицер. – А только оттуда их не видать! – возразил боцманмат. – Мы уж лазали туда, чтобы наблюдательный пункт устроить. Скала укрывает, вашбродь!
– То-то ж и оно, что укрывает! – кивнул лейтенант. – Смотрите, мичман: скальный козырёк нависает футах в двадцати над завалом. Если стрелять по нему гранатами – защитников осколками камня посечёт не хуже картечи!
Мичман нахмурился, оценивая предложение. Потом лицо его расцвело улыбкой – совершенно детской, машинально отметил Серёжа.
– А что, очень даже просто получится! Давайте, затаскивайте, а как начнёте стрелять – я матросиков в атаку и подниму!
– Только не торопитесь! – охладил его энтузиазм лейтенант. – Дайте мне хорошенько их обработать. А как перестану стрелять, выбирайтесь из-за укрытия и ползком да тишком вперёд. Если снова пальбу откроют – сразу назад, я им ещё всыплю…
После пяти гранат, выпущенных по козырьку, Серёжа велел прекратить огонь. И немедленно услышал то, чего более всего опасался – высокий, срывающийся крик: «Вперёд, ребята! В атаку! Покажем им!» – и беспорядочную ружейную стрельбу. Оскальзываясь на камнях, лейтенант кинулся к месту боя, на ходу выдёргивая из кобуры револьвер.
Оружие ему не понадобилось. Уцелевшие защитники маяка успели дать всего два-три выстрела и были переколоты ворвавшимися в укрепление матросами Панюшкина. Сам мичман не добежал всего десяток шагов – пуля ударила в лоб, точно под козырьком белого пробкового шлема. Юноша повалился на спину, да так и остался лежать, глядя в южное бездонно-синее небо удивлёнными – что это такое со мной сделали? – глазами гимназиста.
К ужасу Серёжи, среди защитников были сущие дети. Один из них, парнишка лет тринадцати, с животом, разорванным осколком, умирал на его глазах – долго, мучительно, не отводя от своих убийц взгляда, полного страдания и ярости, из последних сил стараясь дотянуться до винтовки с расщепленным ложем.
Маяк они взорвали. Полтора пуда динамита, заложенного в основание приземистой угловатой башни, превратили величественное сооружение в груду щебня. В руинах пристройки, где хранился запас китового масла для фонаря, занялся пожар, и пелена дыма низко потянулась в сторону моря, сигналя лучше всякого гелиографа о выполнении задания. Остатками взрывчатки Серёжа приказал обрушить тропу на самых крутых участках, стремясь по возможности усложнить задачу тем, кто придёт восстанавливать дело их рук.
Смотрителя маяка никто не тронул. Отставной одноногий моряк – и как он только карабкается на своей деревяшке по здешним кручам? – с почтительного расстояния наблюдал, как незваные гости рушат то, что до сего момента составляло всю его жизнь. Одной рукой он прижимал к себе растрёпанную простоволосую супругу, другой – двух мальчуганов, лет семи и пяти, с любопытством взиравших на происходящее. Один из матросов протянул старшему сухарь. Тот взял, разломил, отдал половинку брату. Но во взгляде, брошенном жалостливому чужаку, не было и тени приветливости.
Назад, к шлюпкам, шли в угрюмом молчании, неся на носилках, составленных из винтовок, бездыханные тела и раненых, включая двух защитников маяка – седого как лунь сержанта в истрёпанной красной форме королевской морской пехоты и семнадцатилетнего юнца в байковой фермерской куртке. Их сдали жителям селения, и женщины, застывшие на порогах хижин, молча глядели вслед пришельцам – Серёжа спиной ощущал ненавидящие взгляды, прожигающие его лопатки.
…Скорее прочь, на «Москву»!.. Что сделано – то сделано, Господь простит их и за обиды, и за невинно пролитую кровь. Не мы начали эту войну – и не нам отвечать за всё то зло, что она принесла – и ещё принесёт! – многим и многим людям…
Из дневника С. И. Казанкова
…Вечер выдался тёмен и студён – в Южном полушарии сентябрь, напомню, есть первый весенний месяц. Холодный ветер задувал с зюйд-веста, от ледяных берегов Антарктики, и командир, желая поберечь уголь, велел ставить паруса. Ветер крепчал, заходя к весту; к восьмой склянке мы шли под взятыми на два рифа марселями. В опасении свежей погоды спустили на ночь стеньги и, как стемнело, вынесли на палубу фонари. Команда выстроилась на шканцах. Снасти и блоки поскрипывали над головами под напором усиливающегося ветра, и я всякую минуту ждал, что капитан-лейтенант прервёт торжественную церемонию погребения командой «Все наверх рифы брать!» Начался дождь, и потоки воды со вздутого грот-марселя окатывали наши непокрытые головы.
Согласно традиции, принятой в Российском Императорском флоте, тела погибших, зашитые в парусину, с чушками практических ядер в ногах, водрузили на тщательно обструганные доски. Доски эти были пристроены на шканцах, на специально сооружённом по такому случаю помосте, который в ожидании церемонии прикрыли Андреевским флагом.
Всего досок было пять, по числу покойников. Три матроса, мичман Панюшкин и кондуктор Зуев, умерший уже на борту от ранения пулей в живот.
Цена выполненного адмиралтейского приказа, первые наши потери в этом плавании. Хотелось бы, чтоб последние – но ведь редко какое дальнее плавание обходится без покойников. К тому же не для того мы вышли в океан, не для того ждут своего часа на палубе «Москвы» орудия. Это война.
По сигналу старшего офицера кормовой флаг приспустили до половины. Корабельный батюшка отец Паскевий заученно отбарабанил чин отпевания – ему помогали служки из матросов. Под пение «Со святыми упокой» тела одно за другим подносили вместе с досками к борту и клали на планширь. Два матроса становились у изголовья и брались за углы флага. По звуку горна (особый напутственный сигнал умершему) доску приподнимали, и тело соскальзывало за борт из-под флага. Одновременно назначенный караул вскидывал карабины и производил троекратный залп.
В момент падения последнего тела (это был несчастный мичман) с правой раковины налетел шквал такой силы, что я не разобрал звука удара о воду. На мгновение мелькнула суеверная мысль: тело несчастного юноши не коснулось воды, а, подхваченное ветром, было унесено к месту вечного упокоения…
Церемония подошла к концу. Засвистали сигнальные дудки и под долгожданное «Все наверх, рифы брать», усиленное жестяным рупором в руках Лестовского, матросы разбежались по вантам. Сильно кренясь на левый борт, едва не чертя планширем по гребням волн, «Москва» покидала воды, омывающие мыс Доброй Надежды, оставив по себе недобрую память.
Но это всё в прошлом. Впереди нас, и людей, и корабль, ожидает Индийский океан…
V. Восток – дело тонкое
«New York Herald», САСШ
(экстренный утренний выпуск)
…сентября 1878 г.
Телеграммы из Каира:
…Несчастливое для англичан и их египетских союзников сражение при небольшом суданском селении Омдурман. Восставшие пустили в ход современные полевые орудия, огонь которых и решил исход дела. Немногие уцелевшие спасаются по реке; одна из канонерок совершенно разбита пушечной пальбой с берега. Фанатики аль-Махди отрезают головы попавшим в плен британцам, а захваченных египтян из вспомогательного отряда подвергают истязаниям…
«New York Herald», САСШ
(экстренный вечерний выпуск)
…сентября 1878 г.
…Резня в Египте. Ходят слухи, что хедив смещён и убит заговорщиками, причём во главе заговора стоят офицеры египетской армии. На столичных площадях бессудные расправы, сопровождаемые худшими проявлениями восточной жестокости и изуверства. В толпе раздаются призывы грабить и разбивать кварталы, населённые европейцами. Сторонние наблюдатели отмечают протурецкие настроения в толпе погромщиков…
На рейде Александрии,
корабль её величества «Инфлексибл»
Броненосец первого ранга «Инфлексибл» – недавнее совсем творение британских кораблестроителей. Он вовсе не похож на батарейные броненосные фрегаты или корветы, которые человек несведущий вполне мог перепутать с линейными кораблями времён Трафальгара и Абукира. А что? Тот же массивный, лишённый надстроек корпус (разве что выкрашенный в чёрный цвет), те же ряды пушечных портов. Правда, изысканно выгнутый гальюнный выступ заменяет таран – зато бушприт на месте и, как во времена марсофлотов, может нести полный комплект косых парусов: фор-стаксель, кливер, летучий кливер…
Нет, у «Инфлексибла» парусная оснастка тоже имеется, но это, скорее, дань традиции, следование архаичным требованиям адмиралтейства. Плоский, низкий корпус; узкие надстройки, баковая и ютовая, соединённые длинным, во всё протяжение корабля, мостиком, нависшим над броневыми крышками диагонально расположенных башен; кургузые пятнадцатидюймовки грозно пялятся из амбразур. Ответ британских кораблестроителей на итальянскую новинку, броненосец «Кайо Дуилио». Британия правит морями, джентльмены, а значит, Королевскому флоту всё самое лучшее, самое передовое!
Правда, творится сейчас на палубе этого великолепного корабля нечто уж вовсе несусветное…
– Это чудовищно! – возмущался, брызгая слюной, низенький господин, одетый в пропотевшую мятую полотняную пару и белый пробковый шлем, обычное платье большинства европейцев, живущих в Египте. – Мы едва смогли пробиться в порт! Если бы не шотландские стрелки из охраны посольства, нас попросту растерзали бы! Озверевшие толпы ловят чиновников и свершают над ними самосуд. А руководят ими – кто бы вы думали?
Командир броненосца, кептен Томас Летбридж, высокий сухощавый офицер со знаками различия коммодора Королевского флота, наклонил голову, демонстрируя неподдельный интерес к рассказу.
– Египетские офицеры! – торжествующе заявил господин в пробковом шлеме. – Не из личной охраны хедива, те уже перерезаны, – армейские! И среди них, как говорят, немало переодетых турок, которые и есть главные зачинщики и подстрекатели мятежа. Как вам это?
– Ужасно, сэр, просто ужасно, – бесстрастно отозвался Летбридж. – Вы, как консул её величества, несомненно, должны выступить по этому поводу с официальным заявлением.
Дипломат покосился на офицера – уж не издевается ли? – и продолжил:
– Моя супруга лежит в каюте – кстати, передайте мою признательность офицеру, предоставившему её в наше распоряжение, – и не теряет чувств лишь благодаря нюхательной соли. Вы бы знали, каких ужасов она насмотрелась по дороге! На наших глазах какого-то несчастного – толпа вопила, что это один из дворцовых служителей хедива, – посадили на кол. Сорвали шаровары, растянули на мостовой, как лягушку на столике для препарирования, после чего полуголый скот в чалме засунул ему в задний проход тонкую заострённую жердь, смазанную жиром. Другой, не менее отвратный тип принялся колотить по тупому концу жерди огромным деревянным молотком, пронзая несчастного насквозь. Вы бы слышали, как он кричал! А когда кол вздели стоймя – он обломился, и несчастный рухнул на камни вместе с пронзившим его обломком! Сопровождавший нас офицер шотландских стрелков не выдержал и отдал приказ стрелять по толпе. А когда толпа отхлынула, оставив на земле не менее дюжины трупов, – избавил от страданий несчастного на колу, выстрелив ему в голову из револьвера.
– Сочувствую вашей супруге, виконт, – ответил Летбридж. – То, что вы рассказываете, достойно всяческого осуждения. Но, поверьте, этой ночью в Александрии многим белым женщинам пришлось хуже, чем ей. Гораздо, гораздо хуже! Видите эти суда?
Он показал на дымящие в кабельтове от броненосца пароходы.
– С утра на них свозят с берега беженцев, европейцев. Египтян велено не брать. Я видел, что там творится: женщины рыдают, бьются в истерике, срывают с себя драгоценности, умоляя взять хотя бы детей. Но – ничего нельзя сделать, места на пароходах не хватает. На улицах валяются растерзанные трупы, хотя надо отдать должное этим мерзавцам: европейцев они просто приканчивают, безо всяких восточных изысков.
– Но это же нельзя дальше терпеть! – консул только что не потрясал кулаками. – Вы обязаны высадить десант, как-то помешать…
Командир броненосца пожал плечами.
– Шотландцы и мои морские пехотинцы потеряли пятерых убитыми в попытках вывести в порт членов дипломатического корпуса. Над женой бельгийского посланника погромщики надругались прямо на пороге резиденции, на глазах супруга. После чего зарезали их обоих и трёх малолетних детей. А вы говорите – нюхательная соль…
Со стороны пароходов донеслись испуганные вопли. Коммодор поднял голову – от берега к судам двигались лодки, битком набитые погромщиками. Они потрясали оружием и время от времени стреляли, кто в воздух, а кто по палубам пароходов, где черно было от людей.
– Ну, это уже сущая наглость, – скривился моряк. – Стэнли, ступайте, распорядитесь, пусть двадцатифунтовки кормового плутонга угостят мерзавцев картечью. И без церемоний, никаких предупредительных выстрелов. Пусть наводят в самую гущу!
Не прошло и пяти минут, как орудия вспомогательного калибра слитно рявкнули. На дистанции полутора кабельтовых латунная картечь почти вся пошла в цель – мужчины на мостике злорадно наблюдали, как опрокидываются фелуки, как кровавыми брызгами разлетаются человеческие тела.
С берега глухо бухнуло. Над серой буханкой береговой батареи вырос снежно-белый султан дыма. Высоко над мостиком провыл снаряд – и упал перелётом, подняв высоченный столб мутной воды.
Консул присел от страха.
– Похоже, артиллеристы на стороне мятежников, – заметил Летбридж. Невозмутимо, словно речь шла о не слишком важном заезде королевских дерби. – Что ж, это меняет дело… Стэнли!
– Да, сэр?
– Башенные орудия к бою. Леера завалить, и проследите, чтобы пассажиров убрали с палубы. Не хватало ещё…
Лейтенант понятливо кивнул. Оказаться вблизи одной из шестнадцатидюймовок, составляющих главный калибр «Инфлексибла», в момент выстрела – испытание не для всякого. Так можно и здоровья лишиться…
– А вас, господин консул, прошу пройти за мной в рубку. Здесь сейчас будет несколько… неуютно.