Скриба

– Да, – признал граф, явно довольный. – Это я приказал установить такой механизм. Самое трудное было заставить действовать пружину, но нашему кузнецу это удалось, – и он вернул кольца на место. – Однако оставим в покое собак и перейдем к Терезе. Думаю, сейчас это самый важный вопрос.

Алкуин повторил свой рассказ о видении, добавив еще кое-какие детали, и Уилфред глубоко задумался, но в конце концов признал, что чудо действительно имело место. Затем он еще раз предложил вина, и на сей раз Алкуин принял бокал, а, осушив его, спросил о пергаменте.

– Он почти готов, скоро я вам его представлю, – пообещал граф.

– Если не возражаете, мне бы хотелось увидеть его сейчас.

Уилфред кашлянул и повел из стороны в сторону головой.

– Пожалуйста, помогите мне.

Алкуин повез графа в указанном направлении и по его просьбе достал с высокого бюро шкатулку примерно в локоть длиной и пол-локтя шириной. Уилфред открыл ее, поднял дно, достал из потайного отделения документ и дрожащей рукой протянул Алкуину. Тот поднес его к пламени свечи.

– А остальное?

– Я ведь сказал, он не закончен.

– Я слышал, что вы сказали, но Карл Великий таким ответом не удовлетворится. Прошло уже несколько месяцев, почему он не доделан до конца?

– Нам не хватило пергамента, это ведь велень, ее делают из кожи еще не родившихся телят.

– Всем известно, что такое велень, – пробормотал Алкуин.

– Но эта – особого сорта, ее привезли из Византии. Ну ладно, первая копия погибла при пожаре, Горгиас начал вторую, но уже несколько недель, как он исчез.

– Я вас не понимаю.

– Примерно месяц назад мы с ним встречались здесь, в моих покоях, и он заверил меня, что через несколько дней документ будет готов, но в то же утро исчез, словно по волшебству.

– И что было дальше?

– Никто его больше не видел, – сокрушенно произнес Уилфред. – Последним, насколько я знаю, был Генсерик, который проводил его в скрипторий за необходимыми для работы принадлежностями.

Когда Алкуин предложил поговорить с Генсериком, граф молча допил вино и посмотрел на него невидящим взглядом.

– Боюсь, это невозможно. Генсерик умер на прошлой неделе. Его нашли в лесу заколотым железной палочкой для письма.

От неожиданности Алкуин поперхнулся, но каково же было его изумление, когда Уилфред сказал, что убийца его, судя по всему, и есть Горгиас!



Рано утром Алкуин явился на кухню, которая, как и в остальных крепостях, находилась в отдельном здании, чтобы в случае пожара другие постройки не пострадали. Войдя, он сразу обратил внимание на почерневшие стены – верный признак того, что пожары тут случались неоднократно. Распоряжался на кухне Бернардино – толстый монах высотой не больше винной бочки. Он поздоровался с Алкуином, продолжая с неожиданной для своих размеров ловкостью раскладывать и расставлять прибывшую на судне провизию, и лишь когда с этим было покончено, обратился к нему с должным вниманием.

– Простите за суету, но съестные припасы нужны нам, как дождь в мае, – он подвинул Алкуину кружку горячего молока. – Для меня большая честь познакомиться с вами, все только о вас и говорят.

Алкуин с удовольствием принял угощение. Со времени отъезда из Фульды он не пил ничего, кроме разбавленного вина. Сделав несколько глотков, он спросил о Генсерике, так как, по словам Уилфреда, именно Бернардино нашел труп коадъютора.

– Да, это так, – толстяк с трудом взгромоздился на стул. – Я нашел старика в лесу – он лежал на спине, на лице пена. Вероятно, умер он незадолго до этого, поскольку звери до него еще не добрались.

Бернардино сообщил, что глубоко в живот была воткнута железная палочка, какими пишут на вощеных табличках.

– Думаете, его убил Горгиас?

Коротышка пожал плечами.

– Палочка принадлежит Горгиасу, но я бы никогда на него не подумал, мы все знаем его как хорошего человека, – сказал он. – Правда, в последнее время происходят странные вещи: кроме Генсерика, еще нескольких молодых людей нашли заколотыми, и поговаривают, это дело рук писца.

Бернардино также рассказал, где похоронили коадъютора, а на вопрос об одежде убитого ответил, что обычно, если вещи умершего в хорошем состоянии, их стирают и продолжают носить.

– Но его одежда ужасно пахла мочой, поэтому ее зарыли вместе с телом.

Допив молоко, Алкуин спросил, были ли другие погибшие заколоты такими же палочками для письма.

– Да, и это очень странно…

Алкуин рассеянно кивнул, вытер губы и поблагодарил за рассказ. Затем он спросил, можно ли осмотреть место, где был найден Генсерик, и Бернардино пообещал сводить его туда после сексты. Алкуин попрощался и отправился к себе, по дороге решив попросить у графа разрешения эксгумировать труп коадъютора, так как кое-что в рассказе карлика показалось ему подозрительным.



В коридоре Алкуин столкнулся с заспанным и растрепанным Павлом Диаконом. Хотя встать ему полагалось уже давно, прелат вел себя так, будто ранние подъемы – не для него. Вообще, судя по его рыхлому телу и надушенной одежде, Павел был из тех священников, которые больше пекутся об удовлетворении своих желаний, чем о соблюдении заповедей. Однажды, в сильном подпитии, он даже признался, что в Риме проводил время в обществе юных девиц, и предлагал Алкуину последовать его примеру, но тот был верен целомудренному образу жизни. Церковь, естественно, осуждала внебрачные любовные связи, однако некоторые ее служители не отказывали себе в этом удовольствии, покупая женщин или принуждая их к сожительству под страхом вечного наказания.

Алкуин и Павел обменялись приветствиями и вместе отправились завтракать. Не ему судить прелата, хотя, как указывал святой Августин в Civitas Dei63, у некоторых предоставленная им с рождения свобода выбора ограничивается тем, чтобы выбрать между грешной и очень грешной жизнью.




Во время завтрака собравшиеся обсуждали произошедшее с Терезой чудо, только Исам молчал.

Некоторые предлагали воздвигнуть на пепелище алтарь, а кто-то – даже построить часовню. Уилфред был не против, но все-таки прислушался к мнению Алкуина о том, что следует подождать решения по этому поводу вселенского собора.

Все интересовались девушкой и ее местонахождением, и граф сообщил, что она ночевала в крепостном амбаре, а накануне Ценон пользовал ее настойкой из белой ивы и мелиссы. Рутгарда неотлучно находилась при падчерице, ожидая, пока та проснется. Сама бедная женщина почти не спала, то занимаясь Терезой, то плача, то умоляя Господа вслед за чудесным возвращением Терезы вернуть ей мужа.

Завтрак еще не закончился, когда в зал ворвались маленькие дочери Уилфреда. Девчушки хохотали, приставали к кормилице и, не слушая ее увещеваний, резвились под ногами у приглашенных. В конце концов они повалили ее на пол, и та пригрозила им поркой, но малышки показали ей язык и спрятались за сутанами Павла и Алкуина.

Граф с притворной строгостью отшлепал расшалившихся дочек, но тут же обнял их и целовал до тех пор, пока совсем не растрепал им волосы. Малышки смеялись, сверкая глазенками, и извивались, когда отец щекотал их пухлые животики. Уилфред тоже смеялся от души – два ангелочка со спутанными волосами и раскрасневшимися щечками наполняли его радостью. Наконец, напоследок расцеловав их и наказав вести себя как подобает воспитанным девочкам, граф вернул их смущенной кормилице.

– Настоящие бесенята, все в мать, – улыбнулся он, взял забытую у него на коленях тряпичную куклу и положил ее на стол.

Большинство присутствующих знали, что жена Уилфреда в прошлом году умерла от жестокой лихорадки. Кое-кто советовал ему жениться снова, но граф не был большим любителем женщин и лишь иногда позволял себе развлечься.

– Освежите-ка мою память, – заговорил Павел. – Юная Тереза погибла во время пожара, да?

– Именно так, – ответил Уилфред. – Похоже, она на что-то разгневалась и подожгла мастерскую, в которой работала. Кроме нее, погибли еще несколько человек.

– И тем не менее вчера вы говорили, что эта девушка неспособна совершить зло.

– Да, говорил, – подтвердил граф. – Один из пострадавших признал, что это Корне толкнул девушку, из-за чего и возник пожар. Однако тот же человек отзывался о ее отце Горгиасе как честном и благородном человеке, а теперь его разыскивают за убийство.





*****


После завтрака Алкуин отправился на конюшню, где его ждал Бернардино верхом на осле. Карлик предложил занять его место, однако Алкуин предпочел пойти пешком. По дороге он попросил поподробнее рассказать о внешнем виде убитого, и Бернардино повторил, что Генсерик лежал на спине, с открытыми глазами и пеной на лице.

– Вы имеете в виду – на губах?

– Да почем я знаю! Он ведь был уже стылый, как все покойники.

До места они добрались по проторенной тропинке, петлявшей среди дубов. Солнце уже пригревало, и в снегу появились прогалины. Алкуин обратил внимание на оставшиеся на тропинке следы.

– Вот тут, – сказал Бернардино, останавливая осла.

Карлик легко соскочил на землю и, словно мальчишка, побежал к каменистым холмам, за которыми и оказалось нужное место.

– Вы помните, в какой день вы его нашли?

– Конечно. Я пошел за орехами для пирога, для дочек Уилфреда. Там внизу есть орешник, и, когда я проходил здесь, осел остановился, и…

– Это было?..

– Ах да, извините… Это было в прошлую пятницу, аккурат в день святого Бенедикта.

Алкуин склонился над указанным местом – там, где лежало тело, трава была примята. Затем он внимательно осмотрел окрестности.

– Что вы сделали с покойником? Я имею в виду… Вы его тащили или погрузили на осла?

– Я-то понимаю, что вы имеете в виду, – рассмеялся Бернардино. – Думаете, если я карлик, то не мог поднять его.

– Вы угадали.

Бернардино ударил осла палкой, и тот, недовольно закричав, лег на землю. Коротышка ловко вскочил на него, уцепился за загривок, стукнул еще раз, а когда осел поднялся, победно рассмеялся, показывая желтые зубы.



Возвратившись, Алкуин зашел проведать Терезу. Рутгарда рассыпалась перед ним в благодарностях, поскольку уже знала от девушки, как он был добр к ней. Алкуин умерил ее пыл и попросил разрешения поговорить с Терезой.

– Если можно, наедине.

Рутгарда и Хоос, также находившийся в амбаре, покинули их. Алкуин подошел к Терезе:

– Здесь холодно. Как ты себя чувствуешь?

– Плохо, – ответила девушка. – Никто не знает, где мой отец. – Глаза ее наполнились слезами.

Алкуин молчал. Что бы он ни сказал, вряд ли ему удастся ее успокоить.

Интересно, знает ли Тереза, что ее отца обвиняют в убийстве, подумал он.