Скриба

– Да, я имею в виду Борова, которого вы собирались казнить, зная о его невиновности и заставив его отвечать за преступление, совершенное другим человеком – рыжим Ротхартом, работником Коля, но вашим соучастником.

– О Боже! Вы сошли с ума, – прорычал Лотарий.

– Именно он навел меня на вас, – сказал Алкуин, тоже повышая голос, однако после нескольких глубоких вздохов успокоился. – Девушку зарезали, и сначала я, должен признаться, тоже обвинял дурачка: страшное лицо, низкий лоб, свиные глазки… Но когда я увидел его изуродованные с рождения руки, то понял, что он не сможет даже удержать серп или нож, не важно.

– Да откуда вы знаете!

– Я знаю, что дочь Коля убили ударом в шею, точнее, в ее левую часть, разрезав сверху вниз. Удар, несомненно, нанес левша. Служанка, нашедшая тело, очень подробно все описала, вплоть до того, что у жертвы был отрезан кусочек уха.

– Но это еще не основание для обвинения Ротхарта… – заметил Карл Великий.

– Этот миляга Ротхарт был левшой и по вечерам в таверне очень ловко орудовал ножом, зарабатывая кучу денег. В тот день, когда я с ним познакомился, он задирал своего дружка Гуса, который вскоре после его смерти охотно рассказал, как на следующий день после убийства Ротхарт демонстрировал ему царапины на лице.

– Что опять же не доказывает, будто убийца – он, – сказал монарх.

– Повторяю: убийца – левша, прекрасно владеющий ножом. Ротхарт хорошо знал свою жертву. В ночь убийства он был на мельнице. По словам жены Коля, ее дочь проснулась от боли в животе, вышла облегчить желудок и не вернулась. Итак, с одной стороны, Боров, не способный удержать никакой инструмент, с другой – левша Ротхарт со своим ножом…

– Но что вынудило рыжего убить ее?

– Естественно, страх перед Лотарием, – не моргнув глазом ответил Алкуин.

– Объясните, – приказал Карл Великий.

– Ротхарт много пил, бочонок с вином был для него все равно что грудь для младенца. В ту ночь он должен был перетащить зараженную пшеницу из амбара на мельницу, но явился пьяный и столкнулся во дворе с дочерью Коля, которая, наверное, удивилась, почему он работает в столь неурочное время. Будь Ротхарт трезв, он придумал бы тысячи объяснений, но от aqua ardens52 рассудок его помутился, и он поступил так, как привык поступать в таверне: вытащил нож и зарезал ее.

– Не знал, что вы такой мастер рассказывать сказки, – с издевкой произнес епископ. – Или у вас только сейчас открылись эти способности?

Алкуин ответил вопросом на вопрос:

– Скажите, Лотарий, часто ли Ротхарт посещал вас в ваших покоях? Например, для обсуждения дел на мельнице…

– Я встречаюсь со столькими людьми, что если буду держать их всех в голове, в ней не останется места ни для чего другого.

– А вот ваш служка хорошо его помнит. Он-то мне и рассказал, что вы подолгу беседовали с Ротхартом о деньгах.

Лотарий бросил на служку гневный взгляд и опять повернулся к Алкуину:

– Даже если беседовали, что из того? У епископата одна мельница, Ротхарт трудился на другой. Иногда они нам мололи зерно, иногда мы им.

– Но логичнее было бы обсуждать эти дела с хозяином мельницы, а не с его работником.

– И на основании всего этого вы приписываете ему убийство? Послушайте, Алкуин, бросьте нести чепуху. Что бы там Ротхарт ни сотворил, зерно продавал именно Коль, согласитесь.

– Если вы не против, я все-таки продолжу со своей чепухой… – Алкуин снова заглянул в записи. – Как я уже говорил, у рыжего Ротхарта было много денег: он носил роскошную одежду, башмаки из тонкой кожи и золотые украшения, которых хватило бы на покупку земли вместе с крестьянами, что несколько странно для помощника мельника. Очевидно, у него были и другие источники обогащения, например те делишки, которые они с Гусом обделывали по воскресеньям.

– Что вы имеете в виду? – спросил монарх.

– Я беседовал с Гусом после смерти Ротхарта. Пара кувшинов пива, и он признался, что очень сожалеет о потере дружка. Оказывается, Ротхарт где-то доставал пшеницу и по воскресеньям, пока Коль ходил на мессу, пользовался его мельницей. Муку перевозили в потайной амбар, смешивали с ржаной и продавали.

– И он все это вот так взял да и рассказал? – удивился Карл Великий.

– Во-первых, я убедил его, что мне уже известны их махинации, а во-вторых, неожиданная смерть Ротхарта, которую я, естественно, расценил как кару Господню, плюс немалое количество пива, и он признался в содеянном, хотя и не считал свое поведение греховным. Гуса просто-напросто обманули, он ведь работал за вино и четыре медяка, да и те не всегда платили.

– Пьяница Гус и убийца Ротхарт… Ну что ж, возможно, всё так и есть, но при чем тут я? – с возмущением спросил Лотарий.

– Потерпите немного… я уже заканчиваю. Как я говорил, я решил, что причину нужно искать в зерне, поскольку симптомы болезни, поразившей Фульду, а несколько лет назад, во время голода, – мой родной Йорк, очень похожи. Я попросил у Лотария полиптихи епископата, чтобы поискать там какие-нибудь сведения о зараженном зерне. К нашему удивлению, ни Тереза, ни я ничего подобного не нашли, зато обнаружили на одном листе счищенный текст, по которому позже сделали другую запись, однако нам удалось восстановить первоначальный. В нем-то и скрыта тайна этого дела. Там указывается, что из аббатства в Магдебург был отправлен груз зерна, как теперь известно, зараженного смертельным недугом. По моему мнению, когда голод в Магдебурге кончился, оставшееся зерно было приобретено прежним аббатом по очень низкой цене, и груз вернулся в Фульду.

– Так о чем же речь? Ступайте на кладбище и предъявите обвинение покоящемуся там аббату.

– Я бы так и поступил, если бы не подозревал живых, особенно когда узнал, что вы, Лотарий, в январе приказали распахать невозделанные земли. С каких это пор пшеницу сеют зимой?

– Какая чушь! Это мои земли, и я могу делать с ними все, что мне заблагорассудится. Скажу больше. Я по горло сыт вашими необоснованными обвинениями и вашим хваленым всезнайством. Вы городите ерунду, не приводя ни единого доказательства: обвиняете Ротхарта, но он мертв; защищаете Борова, а он не только туп, но и нем; вспоминаете прежнего аббата, но его тело уже несколько лет покоится на кладбище; и, наконец, ссылаетесь на полиптих, чьи секреты вам удалось раскрыть не иначе как с помощью колдовства, но упомянутый вами лист никто не видел и тем более не изучал. Есть у вас этот полиптих? Так покажите его или заберите свои слова назад.

Алкуин прикусил губу. Он рассчитывал своими доводами положить Лотария на обе лопатки, а вышло едва ли не наоборот. Теперь без весомых доказательств Карл Великий вряд ли встанет на его сторону. Алкуин взглянул на монарха, и тот, будто в подтверждение его опасений, отрицательно покачал головой.

Тем не менее Алкуин собирался ответить, как вдруг Тереза встала и направилась к королю.

– У меня есть доказательства, – твердо заявила она.

Все молчали.

Девушка достала из мешка измятый пергамент и развернула его перед Карлом Великим. Алкуин с изумлением взирал на него – это был лист из полиптиха, который Тереза успела вырвать спустя несколько секунд после прихода Лотария в скрипторий и за несколько секунд до того, как епископ бросил толстый том в огонь. Король взял лист, внимательно рассмотрел и показал Лотарию, который не верил своим глазам.


– Проклятая дьяволица! Откуда он у тебя?

Карл Великий забрал пергамент, пока епископ не завладел им, и передал Алкуину, который повторил всю процедуру прочтения отпечатавшегося на следующем листе текста. Когда буквы стали видны, сам король вслух прочитал его.

Однако Лотарий не сдавался.

– А почему вы считаете, что я в этом замешан? Текст был написан два года назад прежним аббатом, который ведал всеми полиптихами, можете кого угодно спросить.

Несколько монахов подтвердили слова Лотария.

– Да, текст, прочитанный с помощью золы, действительно был написан аббатом, но соскребли его и сделали новую запись вы, своей рукой, надеясь скрыть единственное доказательство того, что причину болезни нужно искать в пшенице, – заявила Тереза.

– Но я никогда не делал этой записи! – гневно вскричал епископ.

– Нет, делали! – Тереза была настроена решительно. – Я сравнила ее с вашими письмами. «In nomine Pater».

– Какими еще письмами, мерзкая лгунья? – Звонкая пощечина, которой он наградил девушку, эхом разнеслась по всей церкви. – Нет никаких писем и вообще никаких документов.

Тереза в отчаянии взглянула на Алкуина, понимая, что у Лотария было время для уничтожения всех записей, которые могли бы уличить его. Но тут поднялся Карл Великий.

– Давайте-ка проверим, – сказал он, достал из запазухи запечатанный сургучом свиток и осторожно развернул его. – Помните эту эпистолу, Лотарий? Вы прислали мне ее вчера, предварительно разослав такую же всем епископам. Вероятно, в надежде на более высокую должность, вам хотелось убедить меня, какой вы верный и добрый христианин.

Карл Великий сосредоточился на упомянутых Терезой словах – «In nomine Pater». В обоих текстах почерк совпадал до мельчайших деталей.

– Хотите что-нибудь сказать? – обратился к Лотарию король.

Епископ онемел от ярости. Вдруг он повернулся к Терезе и попытался по-настоящему ударить ее, но Алкуин преградил ему дорогу. Лотарий рванулся еще раз, и сам получил удар кулаком, сваливший его на пол.

– Давно я мечтал это сделать… – пробормотал монах, потирая ушибленную руку.



Четыре дня спустя Алкуин рассказал Терезе, что Лотария арестовали и заключили под стражу в келью, где он и пробудет до суда. Алкуин так и не выяснил, когда же епископ узнал, что пшеница является причиной болезни, но, даже узнав это, продолжал торговать ею как ни в чем не бывало. Коля освободили, поскольку он не имел к этим темным делам никакого отношения. Освободили и Борова, но, к сожалению, он окончательно повредился умом и напоминал побитую испуганную собаку.

– А епископа не казнят? – спросила Тереза, разбирая манускрипты.

– Честно говоря, не думаю. Учитывая, что Лотарий – родственник короля и по-прежнему является епископом, скорее всего он вообще избежит наказания.

Тереза продолжала складывать кодексы. После разоблачения Лотария сегодня она впервые пришла в скрипторий.

– Это несправедливо, – наконец произнесла она.

– Иногда и божественное правосудие понять трудно, что уж говорить о земном.

– Но погибло столько народу…

– Смерть нельзя оплачивать смертью. В мире, где жизнь может оборваться по прихоти болезней, голода, войны, жестокой природы, казнь одного человека, даже преступника, ничего не даст. Нередко за жизнь убитого назначается определенный штраф, и чем его состояние больше, тем штраф выше.

– Но ведь многие умершие были далеко не богачами…

– Например, убийство молодой женщины, способной рожать детей, карается штрафом в шестьсот сольдо, равно как и убийство мальчика моложе двенадцати лет, а если такая же участь постигла девочку, штраф составит всего двести сольдо.

– И как это понимать?

– Перед Господом мужчина и женщина равны, а перед людьми – нет: мужчина приносит деньги и прочие блага, женщина – детей и всякие неприятности.

– Детей, которые своим трудом тоже принесут богатство. К тому же, если Господь создал мужчину по своему образу и подобию, почему он не смотрит на все так, как его Создатель?

Алкуин задумался, стараясь поточнее ответить.

– Я уже говорил, что иногда убийство карается штрафом, а преступление, приведшее к большим потерям, например пожар или разбой – казнью.

– Выходит, убийцу штрафуют, а вора убивают.

– Примерно так, закон есть закон.

Тереза вновь занялась Евангелием, с которым возилась с раннего утра. Она окунула перо в чернильницу и начала новый стих, чтобы как можно быстрее закончить свой ежедневный урок – одну страницу. На каждой было тридцать шесть строк, над которыми она трудилась примерно шесть часов – вдвое меньше, чем любой опытный писец. Алкуин научил ее новому минускульному письму – с более мелкими буквами, чем в маюскульном, более понятному для чтеца и простому и быстрому для переписчика, – которое значительно облегчало копирование священного текста. Тереза успешно им пользовалась, и Алкуин гордился тем, как быстро она работает.

Каждый день, когда обязательная страница была готова, Алкуин обучал девушку разным наукам, обращая особое внимание на Ars Dictaminis – искусство составления эпистол.

– Ты должна уметь не только копировать, но и писать сама, – говорил он.



Кроме Библии, Тереза читала Liber glossarum53 – увлекательное и единственное в своем роде собрание всех накопленных познаний. По словам Алкуина, эта рукопись была скопирована в аббатстве Корби с вестготского оригинала, в основе которого лежал труд святого Исидора «Этимологии». Правда, монах неоднократно предостерегал ее насчет параграфов, где между строк угадывались языческие мысли Вергилия, Эросия, Цицерона или Этропия, однако Тереза приводила ему переводы этих авторов, сделанные Иеронимом, Амброзием, Августином и Григорием Великим, и Алкуин разрешал ей читать дальше. Чудесная книга была окном в неизвестный мир знаний, более обширных, чем религия.