Сколько ты стоишь?

— Прости.

Она едва могла говорить, почему-то страшно смутившись. И внутри всё дрожало… но это был не страх. Что-то другое.

— Ещё, — попросила Варя шёпотом. Илья после её слов какое-то время молчал, будто озадаченно. Затем вновь погладил запястье… и поцеловал его. Только теперь крепче.

Поднялся выше и поцеловал ладонь. А потом — каждый палец. И снова запястье…

Губы у него были мягкие и тёплые. И совсем не страшные. И Варя почти растаяла, растеклась по сиденью машины, особенно когда Илья начал бережно осыпать поцелуями её запястье. И чуть выше… и выше…

По телу девушки прошла чувственная дрожь, и Варя, внезапно испугавшись, выдернула руку. Прижала ладонь к губам, сдерживая стон.

Что это? Как же это…

— Я напугал тебя? — в голосе Берестова слышалось сожаление. — Извини. Я просто подумал… а, неважно. Варя, честное слово, я не сделаю ничего против твоей воли. Обещаю.

Она по-прежнему не могла на него посмотреть. Но на этот раз по другой причине. Боялась, что Илья поймёт…

То, что Варя сама ещё не поняла.

— Я верю. Хорошего тебе вечера… Я пойду.

— До завтра, Варя.





28





* * *




Вообще-то Илья никогда не относил себя к мазохистам. Видимо, ошибался.

Оказалось, это колоссально сложно — сидеть рядом с Варей, прикасаться к ней, зная, что она просто… терпит.

Казалось бы, чего тут такого? Те шлюхи, которых он заказывал, тоже, в общем-то, терпят. Но то шлюхи, это их работа. И совсем другое дело — Варя.

Илье очень хотелось, чтобы она посмотрела на него, а не сидела, отвернувшись и слегка дрожа, как в лихорадке. И улыбнулась, и поцеловала его… сама.

Мечтай, дурак, мечтай. Хорошо, если Варю удастся от страха и неприязни излечить, а ты тут про «поцеловать сама» рассуждаешь. Психолог грёбаный. Нет, даже не так: психолох. От слова «лох».

Но если он всё-таки сможет «вылечить» Варю… И не сорвётся, не накинется на неё с объятиями и поцелуями… Тут не то что памятник — тут мемориал надо будет поставить.

И возможно, он даже вновь научится себя уважать.

.



На следующий день Варя была какой-то задумчивой. Даже Сергей Мишин, пришедший к их перегородке, чтобы посетовать на тяжёлую отцовскую судьбину, не смог её толком развеселить.

Варя молча сидела за баррикадой, с Берестовым не общалась, и поэтому Илья рискнул заговорить сам.

— У тебя сегодня опять голова болит?

Вздох.

— Нет. Просто настроение какое-то дурацкое. Ничего не хочется.

— Хочется в отпуск?

Она фыркнула.

— А как ты догадался?

— Обычное дело летом. Погода-то хорошая, а мы тут за компами чахнем. Ты сходи погуляй, Варь. Там в торговом центре кафешку открыли новую, я слышал, что мороженое у них вкусное. Зайди туда, поешь мороженого, легче станет.


Она задумчиво молчала, и Илья решил предложить другой вариант:

— Или, если хочешь, я схожу вниз, куплю рожок или эскимо. Что ты больше любишь?

Опять вздох.

— Рожок. И шоколадное мороженое.

— Ну, сходить?

Варя молчала, и Берестов начал подниматься с места.

— Стой! — она резко вскочила, чуть не повалив свою баррикаду. — Не надо! Ещё не хватало, чтобы ты мне за мороженым ходил со своей больной ногой! Я сама могу!

Илью словно ледяным душем окатило.

«Со своей больной ногой». Ну да, конечно. Он ведь ни на что не годный инвалид.

— Как скажешь.

Берестов сел обратно. Перед глазами потемнело от обиды и ярости.

Он давно научился не обращать внимания на подобные высказывания, понимая, что говорятся они не со зла. Но услышать такое от Вари оказалось почему-то вдвойне обидно.

Она тоже села и какое-то время просто пыхтела за баррикадой. Потом сказала:

— Извини, я… это было грубо.

Разговаривать Илье уже совсем не хотелось, поэтому он просто буркнул:

— Ничего, — и зло щёлкнул мышкой по экрану. Куда-то попал. Кажется, что-то случайно удалилось…

— Хочешь… сходим в кафе? Вместе.

Варя выдавила это явно с очень большим трудом, и Берестов разозлился ещё сильнее.

— Нет. Спасибо. Много работы.

Она озадаченно замолчала, зашуршала бумажками. И, слава богу, больше с ним не заговаривала. Илья не чувствовал в себе сил отвечать вежливо, но хамить тоже не хотелось. Лучше просто молчать, пока не схлынет…

Вот только не схлынуло даже до конца дня.





* * *




Варю вновь разрывало от совершенно противоречивых ощущений.

С одной стороны, было досадно за свою несдержанность: она ведь ясно видела, что Илья обиделся.

С другой — она не имела в виду ничего плохого, так почему ей досадно?

С третьей — с чего это она вдруг беспокоится о переживаниях Берестова? Он её вообще изнасиловал!

С четвёртой… а, так можно до бесконечности перечислять, столько всего смешалось в голове. Ей хотелось одновременно и извиниться, и запульнуть чем-нибудь в Илью. А потом расплакаться.

Варе вообще в тот день с самого утра хотелось плакать. Реветь во весь голос и швыряться предметами… Лучше колюще-режущими.

Но на работе нельзя ни плакать, ни швыряться. Поэтому Варя просто весь день молчала и дулась. Корпела над проектами, но постоянно слышала, как Илья копошится за баррикадой. И слушала, как он разговаривает с клиентами. Берестов вообще всегда вёл подобные разговоры жёстко, хоть и вежливо, но в этот день превзошёл сам себя. Ходил по краю, ещё бы чуть-чуть — и съехал на откровенные угрозы.

Разозлила она его, да.

Вот же блин… неженка какая. Прям слова ему не скажи. Что она такого сказала-то? Да ничего особенного!

Но и сама дура. Не надо Берестову напоминать про его ногу. Кажется, у него с этим большие комплексы связаны.

Хотя с чего вдруг Варя должна щадить его чувства?

Нет, ну нельзя же так…