Сказка на ночь

— Я помню каждый день.

Его губы безумно близко к моим, но Рустам меня не целует, только клеймит горячим дыханием, вынуждает мелко задрожать от одного лишь предвкушения.

— Ты недооцениваешь религиозных фанатиков, — вдруг выдает он.

— Прости?

— Ты — моя религия, Юля. Для кого-то предел мечтаний — меч. Для кого-то — крутая должность или пачка хрустящих купюр. Кто-то хочет занять хлебное место. Кто-то ждет солидный счет в оффшорном банке. Вариантов хватает.

— Смахивает на богохульство, — сглатываю. — Твое сравнение.

— Нет. Это просто чистая правда.

— Ну ты ведь верующий человек. Соблюдаешь пост, чтишь традиции. Я часто думаю, ты и от меня нечто похожее ждешь. Даешь время принять твой образ жизни, твою религию. Действуешь по-умному: приучаешь, приручаешь постепенно. Угадала?

— Мимо, — отрицательно мотает головой.

— Но разве согласно твоим традициям я могу исповедовать другую веру? Если судить по правилам, то учитывая твой высокий статус, я должна принять религию твоего рода. А в противном случае я не считаюсь твоей женой.

— Я немного изменил правила игры.

— Воля клана менее важна, чем твоя личная?

— Я учусь на чужом опыте, — усмехается Рустам. — Есть у меня друг, который круто огреб с этой темой. Не каждая женщина готова легко и просто поменять религию, даже если совсем не производит впечатление глубоко верующей.

— История закончилась плохо?

— Отлично. Только пришлось разгрести кучу дерьма. В итоге мой друг постарался довести свой статус вожака до такого уровня, чтобы оказаться над традиционными порядками.

— Ты тоже так сделал?

— Ну, — протягивает неопределенно. — Я устроил все с прицелом на то, чтобы разница официальной веры между мной и моей женой вообще перестала иметь значение. Никому нельзя поднимать эту тему. Моя супруга — мое личное дело. Но я обязан показывать пример другим. Соблюдать традиции: держать пост, совершать молитву, выполнять правила, установленные предками.

— Любопытно, что можно чтить одни порядки, а после игнорировать другие.

— Вот я и сказал, — усмешка гаснет, голос звучит абсолютно серьезно. — Ты — моя религия. Другим об этом знать необязательно, однако они и без дополнительных пояснений суть улавливают. Твое имя нельзя трепать. Даже просто смотреть на мою супругу никому не разрешается. Тебе никогда и ничего не придется менять.

— Это радует, — роняю тихо.

— Самые жестокие и кровопролитные войны происходили ради религии. Чего только стоили Крестовые походы. Разумеется, верхушка неизменно преследовала шкурный интерес. Но желания предводителей мало для эффективной борьбы солдат. Нужно еще уметь дать верную мотивацию. В те времена религия с этим хорошо справлялась. Люди готовы были порвать за веру. Человек иной религии считался злейшим врагом. А про нынешнюю толерантность никто и не догадывался. О терпимости слышать не желали. Выжигали зло огнем и мечом. Каждый — свое зло. Две стороны одной медали.

— Я прежде не размышляла об истории в таком ключе.

— Я любого порву на куски, — чеканит. — За тебя.

— Надеюсь, мы будем жить мирно, — судорожно выдыхаю. — Когда-нибудь. Но я плохо понимаю, как это воплотить теперь. Ты для всего мира стал преступником. Убийцей.

— Они увидели мое настоящее лицо, — скалится. — Маска упала на пару секунд. Однако подобный поворот ничего всерьез не поменяет.

— Постой, ты о чем? Как это? Разве подобное может пройти мимо?

— Если честно, — щурится. — Уже прошло. Именно это я и планировал тебе сегодня показать. Включим телевизор или предпочитаешь изучить свежую прессу?

— Давай все, — отвечаю медленно. — По очереди: и телевизор, и газеты.

Пытаюсь разгадать секрет с лихорадочной скоростью. Что такого особенного могут показать на экране или на печатных страницах? Сообщат, будто Рустам выжил и согласился на сотрудничество со следствием?

Я слабо представляю, как можно разрулить то, что мой супруг успел наворотить. Подвигов за ним значится много. Допустим, убийство Жаклин Верман удастся расследовать и доказать непричастность. Но с расправой над полицейскими, еще и осуществленной, когда они находились при исполнении служебных обязанностей, определенно ничего сделать не получится. Такое не вычеркнуть и не исправить. Обреченная на провал затея. Абсолютно бредовая.

— Идеальный момент, — говорит Рустам, глядя на часы. — Сейчас как раз будет повтор моей любимой передачи. Ее транслируют по всей Европе. В Штатах тоже показывают.

— А у нас?

— А на Родине и без того все знают обо мне то, что им положено знать, — произносит супруг и жмет на кнопку пульта.

Еще никогда прежде час моей жизни не пробегал с такой скоростью. Вообще далеко не сразу замечаю сколько времени уходит на просмотр. Ловлю каждую секунду, каждый кадр.

В начале создается впечатление, будто я схожу с ума. Слишком безумно и невероятно выглядит поведанная на экране история. Но это ощущение быстро проходит. Диктор повествует о фактах с такой нерушимой уверенностью, что если бы я понятия не имела насчет реального положения вещей, точно бы поверила настолько серьезному мужчине, который облачен в элегантный костюм. Помимо весьма убедительной манеры подавать информацию отмечаю наличие огромного количества доказательств. Тут и съемки скрытой камерой, и прежде засекреченные фотографии, и фрагменты бесед с разными свидетелями и участниками событий. От громких имен голова идет кругом. Я плохо разбираюсь в политике, но персонажи до такой степени известны, что любой человек слышал о них. Не обходится и без глав крупных корпораций. Затронуто огромное число объектов. Чем дальше, тем больше подробностей сообщается. Происходящее растет, точно снежный ком. Набирает серьезные обороты. Превращается в настоящую лавину. Подробности секретной спецоперации способны поразить самое смелое воображение.

Проклятье. Разбудите меня. Неужели это действительно происходит?

Дьявол. Не верится. Разумеется, я в курсе талантов своего супруга. Он из любой ситуации выкрутится. Однако улизнуть из подобной ловушки — сказка. Фантастика. Даже сжимаю кулаки, вонзаю ногти в ладони, пробуя сбросить дурман после всего увиденного.


Когда репортаж завершается и наступает черед рекламной паузы, Рустам подает мне несколько газет и журналов. На некоторых красуется исключительно его лицо, на некоторых группа мужчин собрана — коллаж из нескольких снимков. Некоторые ограничиваются громадными заголовками на черном или красном фоне.

«Преступный синдикат». «Афера века». «Волки в овечьей шкуре — как политики и бизнесмены спонсируют терроризм».

Я просматриваю статьи, которые в чуть более сжатой форме подтверждают ту информацию, которая транслировалась по телевизору.

— Как ты умудрился такое провернуть? — выдаю наконец.

— Я действовал не один, — отвечает Рустам с таким видом, будто это все сразу объясняет. — Пришлось напрячься. Изначально на финальную стадию отводился длительный период. Примерно полгода. Но форс-мажор нас подогнал.

— Что изменилось?

— Облава началась быстрее, чем я ждал. Меня закрыли очень оперативно, даже не дали шанса красиво завершить подготовку. Ну а в целом я не хотел пропустить свои похороны. Да и долгую разлуку с тобой не представлял. Скоро родится наш ребенок. Скрываться станет проблематично. И что будет за жизнь, если придется таиться по углам? Пусть другие жмутся в подворотнях, боясь выйти на свет. Это прерогатива крыс.

Я опять листаю материал. Пальцы нервно подрагивают. Картина формируется все четче, собирается по фрагментам.

Официальная версия следствия оказывает эффект разорвавшейся бомбы. Подозреваю, реальная история вызвала бы куда больший резонанс, но мир и так гудит на полную.

Рустам предстает практически шпионом. Двойным агентом. Рассказывается о том, что еще несколько месяцев назад спецслужбы обратились к нему и предложили оказать содействие в расследовании, которое ведется против «верхушки». Благородный предприниматель согласился рискнуть собственной жизнью ради торжества общей справедливости. Он буквально резвился в бассейне с кровожадными акулами бизнеса, вел опасные игры со скользкими политиками, четко исполнял роль, отведенную секретными службами, что стоят на стражи безопасности всех стран Европы.

Большинство подробностей сохраняется в тайне. Расследование в разгаре. Однако множество арестов требуют пояснения для общественности. И вот оно. Перед нами разворачивается сюжет достойны экранизации. Боевик. Шпионское кино. Все щедро перемешано.

Рустам — не единственный, кто пошел на сотрудничество со спецслужбами. Называют еще несколько имен. Озвучивают не всех, лишь тех, кого скрыть нереально. Например, Жаклин Верман. Девушку хотел убить собственный отец. Она жива и рыдает на камеру. Едва сдерживает истерику, чтобы произнести:

— Мой папа чудовище.

И заливается слезами.

Ее смерть разыграна, чтобы запустить схему. Сперва имитируют убийство, после изображают арест. Побег из тюрьмы. Убийство охранников. Гибель преступника.

Каждый пункт помогает достичь определенной цели, приводит ближе и ближе к выявлению преступной цепочки. Виновных арестовывают. Грядет судебное разбирательство.

Впечатление, словно перед нами сериал. Нет — реалити-шоу. Безумно дорогое, настоящее, пробирающее до костей.

Ситуация выглядит гладко. Если не задумываться. Но кто станет задумываться, если по телевизору сообщили, будто это и есть единственная существующая правда? И конечно, все детали никто не станет раскрывать. Необходимо соблюдать интересы следствия.

Вот выжившая Жаклин дает показания против отца. Вот улыбающиеся охранники махают руками в камеру — все совершенно здоровы и полны сил. Вот Рустам, который никого в жизни не убил. Наоборот. Спас огромное количество людей от жутких махинаций тех оборзевших преступников, помог засадить корыстных и беспринципных гадов на скамью подсудимых. Рисковал. Ходил по лезвию ножа. Герой среди нас. А мог ведь испугаться, отказаться от всякого сотрудничества.

Красивая создается картина. Эффектная. Тут и коррупция, и заказные убийства, и спонсирование реальных террористических группировок. Полный комплект. Даже проблематично представить, какое дело способно затмить такое расследование.

— Это что, настоящие члены ордена? — спрашиваю. — Ты умудрился отправить под следствие весь их высший круг?

— Нет, конечно, — усмехается. — Точнее — их за жабры взяли, но фото не покажут на экране, в газетах не напечатают. Даже имена не всплывут. Слишком серьезные ребята. Элита. На публике протащили подставных кукол. Марионеток показали. А так арестов гораздо больше. И не только арестов.

— А чего еще?

— До суда не все доживут, — отвечает Рустам. — Жалеть их не нужно. Никто даже не может озвучить полный список мерзостей, которые эти уроды творили каждый день.

— Почему? — напрягаюсь. — Разве люди не должны узнать правду?

— Да в такую правду никто не поверит, — хмыкает. — Коррупцией никого не удивить. Хотя для Европы размах крутой вышел. Здесь и подобное нехило поражает. Убийства тоже мало кого впечатлят. Пусть и кровавый след тянется по всему миру. Но к таким новостям общественность прежде привыкла. Финансирование терроризма звучит куда любопытнее. Многие начинают сомневаться, что до такой низости можно в принципе дойти. А самые сочные факты глупо озвучивать. Сатанизм с реальными жертвами под нож палачей. Торговля живым товаром. Сафари на людей. Про многое ты уже знаешь. Нам самим довелось стать подопытными для ордена. Всю дрянь открывать не намерен. Ты беременна. Не лучший момент, чтобы выслушивать такие подробности. Да и не будь ты в положении, я бы все равно ничего не сказал. Не хочу, чтобы тебя тошнило до конца дней.

Киваю, откладываю пачку газет и журналов. Вдруг замираю, случайно заметив неприметный заголовок. Просто знакомая фамилия привлекает внимание.

Во рту резко пересыхает.

— Что это такое? — хватаю газету, нахожу статью по номеру страницы, пробегаю взглядом.

Совсем короткая заметка.

Известный дизайнер пропал без вести. Мишель Моро исчез после показа. Даже не вышел, чтобы произнести речь на закрытии недели моды. Никому не известно, куда подевался мужчина. Полиция разыскивает его, друзья и коллеги пребывают в панике.

— Рустам, — сглатываю. — Что ты сделал с Моро?

— Я спас ему жизнь, — заключает невозмутимо. — После вашего расставания он вколол себе ударную дозу наркоты. Чуть не подох прямо на твоей кровати. Но ничего, не стоит волноваться. Его откачали и доставили в надежное место.

— Рустам…

— Я позабочусь о том, чтобы он жил долго, — обещает сладко. — Очень, очень долго.

— Прошу, отпусти его, — закусываю губу. — Он просто… странный.

— Согласен, — заключает ровно. — Выражается этот парень своеобразно. Меня сильно впечатлило то, как он предлагал извлечь из тебя нашего ребенка.

— Он больной, — выпаливаю. — Психически. Стоп. А откуда ты знаешь про тот разговор? Ты следил за мной?