Скандальный

Должно быть, в этот момент мое лицо исказила мучительная боль, потому что Эди прикусила нижнюю губу и прижала ладонь ко лбу.

– Боже, какую глупость я сказала. Прости.

– Не нужно извиняться. Ты права. Всем нужна мама. Даже моей дочери. Может быть, ей в особенности.

Но я сейчас хотел говорить не о Луне. Внезапно меня пронзило желание прикоснуться к Эди, и, сдвинув ладонь со своего бедра на ее колено, я легонько его сжал. Не для того, чтобы соблазнить ее, а чтобы утешить.

– Когда ты сказала, что не знаешь, стоит ли говорить ему… ты имела в виду не Джордана, Эди.

Она осторожно перевернула мою ладонь и переплела наши пальцы. Мы оба смотрели на руки, как на волшебство. Мои крупные, смуглые пальцы обвились вокруг ее крошечных белоснежных пальчиков. Свет за окном мерк, как и мои намерения сохранять наши отношения несерьезными.

Они не были несерьезными.

Никогда не были.

Это была сущая катастрофа, и я должен был положить ей конец, пока она не прикончила меня, но как я мог это сделать, когда мать Эди лежала в коме, а сама она держала меня за руку, будто я был ее другом, ее парнем, ее любовником.

Я поднял взгляд и увидел, что она перестала плакать. Ее лицо исказила ненависть, челюсти были плотно сжаты.

– Тео, – сказала она.

– Тео? – переспросил я.

Мне казалось, что я уже слышал это имя, но не был уверен, где и когда. Очевидно, что была чертова куча всяких Тео. Но какой-то мучительный зуд внутри настойчиво подсказывал мне, что я знал Тео, о котором она говорила. По крайней мере, знал о нем.

– Да. Он мой брат. Он родился, когда мне было шесть лет. Сейчас ему двенадцать. Но… во время родов возникли сложности. Маме дважды стимулировали роды. Пуповина обвилась вокруг его шеи, но к тому времени роды уже начались, и ей не могли сделать кесарево сечение. Он надолго… остался без кислорода.

Она прокашлялась, подняла взгляд и, нахмурившись, погрузилась в воспоминания.

– Я помню, как спрашивала у мамы, почему он так странно выглядит, задолго до того, как стало известно обо всех его проблемах. Отец распсиховался. Он был топ-менеджером в своей суперпрестижной фирме и усердно работал над имиджем. Он не хотел, чтобы произошедшее запятнало его драгоценную карьеру и идеальную семью. Ему предложили открыть филиал в Нидерландах, и он согласился, но главным образом ради того, чтобы спрятать Тео. У него аутизм, эпилепсия и церебральный паралич. Он другой. Совсем не такой, как все, – Эди издала смешок, но взгляд ее стал мягче. Будто разговоры о брате ее успокаивали. – Но еще он умный. И добрый. И невероятно храбрый. Он очень снисходительный и терпимый, и когда я навещаю его, всегда улыбается, будто я лучшее, что есть на свете. Он не жалуется, что мои родители никогда его не навещают. Не плачет, что ему выпала такая судьба, такая жизнь. Поэтому я поддерживаю его. Всегда поддерживаю.

Моя ладонь вспотела в ее руке, но я не хотел ее убирать. Я хотел узнать больше.

– А где Тео сейчас?

– В специализированном интернате в Сан-Диего. Честно говоря, это прекрасное учреждение, но пребывание в нем стоит уйму денег. Отец хотел отослать его подальше, куда-то на Восточное побережье, чтобы вообще не иметь дел с его присутствием. Сотрудники призывают членов семей постоянно навещать воспитанников и участвовать в их жизни, но Джордану это не нравится. Не думаю, что он хотя бы раз навещал его за последние годы. Мама приезжает каждый год на Рождество, чтобы поздороваться и подарить подарок. Но дабы Тео оставался там, мы с отцом договорились, что я буду оплачивать половину ежемесячной оплаты. Иначе он заберет его у меня.

Я презрительно хмыкнул.

– Наверняка это целая куча денег.

– Двенадцать тысяч долларов, – кивнула она.

– Но почему? У твоего отца достаточно денег, чтобы начать войну с Канадой. И, наверное, выиграть ее.

– Чтобы смотреть, как я изворачиваюсь. Смотреть, как у меня ничего не выходит. Список можно продолжать. С тех пор, как Джордан понял, что я не отказываюсь от брата, продолжаю каждую неделю видеться с ним и делаю его частью нашей семьи, он обозлился на меня. Он не может понять, почему я упорно остаюсь здесь и не уезжаю в какой-нибудь хороший колледж.

– А твоя мать?

– Она слишком слаба, чтобы справиться с Джорданом, и слишком ранима, чтобы разбираться с Тео и его потребностями. Впервые она попыталась лишить себя жизни… – Эди замолчала, уперлась локтями в колени и опустила голову между рук. – Сразу после того, как отец отправил его в интернат. Она хотела, чтобы он был рядом. Хотела заботиться о нем. Но все это очень сильно на ней сказывалось. Она хотела быть хорошей матерью, но не могла.

На миг я задумался, не было ли у Вал такой же проблемы. Возможно ли, что она хотела стать лучше ради Луны, но не смогла, и поэтому решила свалить. Я поднес наши руки к губам и оставил поцелуй на ее мягкой коже. Эди закрыла глаза и растворилась в моменте.

Я уже был сломлен, а с ней это только происходило. Но оттого было еще больнее.

– Поэтому ты преследуешь меня? Отец угрожает, что отошлет Тео прочь?

Эди вновь кивнула и убрала руку. Слезы опять выступили на ее глазах. Но она опять не позволила им пролиться. Меня это восхищало.

– Он сказал, что Тео отправят в Нью-Йорк, если я не достану флешку.

– Я могу отдать тебе свою флешку без той информации, которую он ищет, – предложил я, не думая.

На хрен мне беспокоиться о том, что Джордан приберет к рукам кучу договоров и контактных данных, к которым у него и так уже был доступ? Для меня не было никакой разницы. А на флешке в основном была как раз такая информация. Куча дерьма, которую можно найти на учетных записях компании, если провести общий поиск по нашим базам данных. На ней был лишь один файл, который вел к нескольким другим документам с информацией, которую он хотел заполучить…

– Он знает, Трент. Неважно, что ты задумал, он не глуп. Он уже понял: все, что ты накопал на него, хранится на флешке, и ожидает, что там оно и будет.

Хороший аргумент. В особенности притом, что мне было известно, как и зачем он узнал об этом. Я встал и принялся медленно расхаживать перед ней.

– Дело в том… что мне разрешают навещать Тео только по субботам. Поэтому субботы для меня неприкосновенны. Если я попытаюсь прийти завтра, меня не пустят. Мне кажется, отец платит кому-то взятки или вроде того.

– Вот почему ты так сильно ненавидишь богатых людей.

Я потер затылок рукой и уставился в пол, расхаживая вперед и назад. Если подумать, все было очень просто. Ее отец выбрал карьеру и деньги вместо семьи, потому она ненавидела и деньги и отца – то, что разрушило ее жизнь.


– Ага, – она опустила руки на бедра и понурила голову. – Люди делают глупости ради денег. Богатство пожирает нравственные качества и вынуждает терять из виду то, что действительно важно.

– Не всегда, – возразил я.

У меня не возникало такого чувства. Возможно, потому, что, родившись в небогатой семье, я всегда знал, что можно и нужно выжить и без денег. Но мне нравилась моя жизнь состоятельного мужчины. Просто не до такой степени, чтобы мог отказаться от всего, что поддерживало во мне жизнь. Моей дочери, родителей и друзей. Я бы, и глазом не моргнув, потратил каждый доллар, отдал бы все свои деньги, лишь бы Луна обрела голос. Эди подняла взгляд и ответила мне усталой улыбкой.

– Ты хороший человек, Трент.

В этом я сомневался, но мысль о том, что я должен быть хорошим, пусть даже только ради нее, крепко мной завладела.

Мы просидели там еще полчаса, а потом я вышел взять нам сэндвичей в ближайшей забегаловке. Мы поели, сидя на влажных, покрытых каплями скамейках возле больницы, а потом вернулись в приемную на четвертом этаже. Эди, словно ребенок, жевала ворот майки и смотрела в окно. С тех пор, как я приехал, она уже дважды пыталась дозвониться до отца. Он так и не взял трубку.

– Тебе, наверное, пора идти. Уже очень поздно, и Луна будет волноваться. К тому же непохоже, что я смогу уйти в ближайшее время, так что…

– Я останусь, – я отмел ее волнения.

Не потому, что поступить так было человечно, ведь к черту эту человечность, а потому, что она была здесь одна, и я, как эгоист, хотел, чтобы она была со мной. Неважно как. Даже в таких обстоятельствах.

– Тебе правда не следует этого делать.

Она отпустила намокший ворот майки и прикусила губу. Мы встретились взглядом.

– Я знаю.

Эди опустила голову мне на плечо и разрыдалась. И я дал ей выплакаться.

Даже когда она заснула у меня на руках, я не мог пошевелиться, а дождался, пока ее тихое сопение коснется моих ушей.

Потом я тихонько отнес ее в палату матери и уложил на диван рядом с больничной койкой. Свет все еще горел. Они обе были слишком измотаны, чтобы обращать на него внимание. Я перевел взгляд с одной на другую. Они были очень похожи, и все же совершенно разные.

Той ночью я слишком долго смотрел на Эди.

Той ночью я изменился.

Той ночью я ничего не взял у Эди Ван Дер Зи. А впервые за многие годы отдал какую-то часть себя. И что хуже всего – мне никогда не вернуть ее назад.

Она принадлежала ей.

Навсегда.





Глава 25

Эди




У группы A Great Big World есть песня «Say Something». По идее она была о любви, но для меня она всегда будет песней, под которую я плакала, когда села в автобус от Сан-Диего до Тодос-Сантоса, вставив наушники поглубже в уши, чтобы заглушить весь окружающий мир после того, как Тео меня ударил.

Он сделал это не специально. Я это знала. Должно быть, ужасно оказаться в заточении его головы. Все, что давалось мне легко, для него было чуждо и незнакомо. Но о том, чтобы отказаться от него лишь потому, что он не мог озвучить свои чувства, не могло быть и речи.

И я не могла сдаться сейчас.

Воскресенье прошло не так, как мы с Трентом планировали.

Пока я металась в палате матери, Трент всю ночь спал в приемной. Потом он поехал домой, чтобы принять душ, забрать Луну у Камилы и отвезти ее к своим родителям, которые вернулись в город из Вегаса.

Я воспользовалась возможностью заехать домой, чтобы помыться и перекусить. Посреди ночи мама пришла в себя. Она была в сознании, но едва понимала, что происходит. Мы поговорили, пока Трент ждал снаружи. Она рассказала, как в субботу поздно вечером отец пришел домой и озвучил ей новость так, будто зачитывал некролог дальнему родственнику. Сказала, что ему было наплевать, когда документы о разводе, которые он положил перед ней на стол, так намокли от ее слез, что невозможно было прочесть ни строчки.

Я приняла долгий, обжигающий душ, надела свободное летнее платье желтого цвета, а потом в тишине и одиночестве съела завтрак за кухонным столом. Гранола, йогурт и кокосовая вода.

Мой дом находился в охраняемом жилом комплексе, расположенном в элитном районе Тодос-Сантоса под названием Ла Виста. Чтобы попасть на его территорию, нужно было знать код или кого-то из полусонных охранников у ворот. По этой причине я сначала не обратила внимания на то, что возле моего дома кто-то сигналил. Предположила, что это был друг молодого парнишки, жившего через дорогу, и мысленно отругала их за громкий шум воскресным утром.

Бип. Бип. Би-и-и-ип.

Я терпеть не могла подростков. Меня даже не волновало, что теоретически я и сама была одной из них. Я бросила в раковину миску из-под йогурта, не имея никакого желания ее мыть, но передумала. Можно было оставить ее домработнице, но это было не в моей натуре. И неважно, что мои родители многое принимали как должное. Я принялась мыть миску, чувствуя, будто несу на плечах тяжесть всего мира.

Бип, би-и-и-п, би-и-и-и-и-ип.

Где черти носили Эдриана, парня, который жил напротив? Обычно он чуть ли не прыгал из окна второго этажа, чтобы поскорее пойти гулять с друзьями. Я молча сердилась и, вытерев миску и стакан, из которого пила, направилась к двери.