Скандальный

Я бы истекла кровью, но не обернулась и не стала смотреть ему в лицо. Я знала, что он чувствовал.

Победу.





Глава 7

Трент




«Веселый Феликс» оказался балаганом.

По правде говоря, это утверждение было не совсем справедливым по отношению к человеку, который был одет в костюм медведя, похожего на кошку или хрен знает кого еще, и стоя в кругу вопящих детей, танцевал перед ними, как дрессированная обезьяна.

Наверное, всем, кто не входил в мое ближайшее окружение, праздник показался нормальным. Например, родителям, которые с широкими улыбками держались за руки. Даже чертовы разведенные пары ради детей вели себя прилично и наблюдали, как плоды их чресл идут раскрашивать лица и кружат в танце с толпой клоунов, также известных как Маленькие Помощники Феликса. Выглядело жутковато, но если хорошенько подумать, то дети обожали многое из того, что взрослым казалось пугающим. К тому же дети, в отличие от родителей, смотрели на мир сквозь линзу, не замутненную предрассудками и нетерпимостью.

Дети не расисты.

Дети не осуждают.

Детям наплевать, что твоя машина стоит, как две годовых зарплаты среднестатистического американца.

Дети забавные.

Дети чистые.

А я нет.

Я был представителем двух рас в мире белых, и точно знал, что чувствовала Луна. Как и она, я не выделялся внешне, даже в изобилующем белыми протестантами Тодос-Сантосе. Я даже не был темнокожим. Моя мать была родом из Германии, отец афроамериканцем. Цвет моей кожи был смягчен, будто разбавлен. Но все же отцовские корни были заметны. В моем росте, мягких губах и вьющихся волосах (если я позволял им отрасти, чего никогда не случалось). Заметно, когда люди отпускали шутки про большой член и баскетбол. Даже когда пытался взять подработку, пока обеспечивал себя во время учебы в колледже. Все это было заметно, хотя окружающие делали вид, будто это не так.

Было что-то печальное в том, чтобы быть представителем двух рас. Общество имело нас во все дыры и под любым углом. Я был слишком черным, чтобы меня принимали в городе белых богачей, где я ходил в старшую школу (та самая футбольная стипендия), и слишком белым, чтобы меня принимало чернокожее население Сан-Диего, где я вырос.

Нельзя сказать, что у меня не было друзей, ведь их у меня было много. Мне не хватало самоопределения. Своей общины. Мозаики, частью которой я мог быть.

Луна в этом смысле была похожа на меня и вместе с тем отличалась.

Она была красива и обладала экзотической внешностью. Редкий бриллиант, который, скорее всего, будет меньше страдать от предрассудков, потому что времена изменились. Она притягивала к себе людей и, черт возьми, казалась совершенно нормальной, пока не открывала рот, не произнося при этом ни звука.

Пока одна, ничего не подозревающая мать не спросила, как ее зовут, и моя дочь не отвернулась от нее со слезами на глазах, потому что с ней заговорила незнакомка.

Пока ребенок этой мамаши не назвал Луну чудилой.

– Мам, она не говорит по-английски. И по-испански не говорит. Эта чудила вообще не разговаривает.

Ну что я говорил? Балаган.

Мама тотчас сжала мое плечо, одним взглядом умоляя не кидать этого ребенка на землю и не заставлять его жрать грязь, тыча в нее лицом. Праздник решили провести не где-нибудь, а на пляже, и от жуткого зноя постепенно начинали плавиться кексы, краска на лицах и мои нервы.

– Да что за долбанутый ребенок такое говорит? Им по четыре года.

Я провел ладонью по голове.

Луна сидела с Соней под деревом в нескольких метрах от нас и пыталась успокоиться после неприятного случая. Они ели одно яблоко на двоих. Раз уж мисс Занята-по-Субботам оказалась слишком важной особой, чтобы пойти со мной и Луной на праздник, я решил позвать несколько человек для компании и моральной поддержки. К нам присоединились мои родители – Дарий с Триш, а еще Соня смогла заскочить в последний момент, хотя должна была присутствовать на соревнованиях сына, даже не помню, в каком виде спорта.

– Им по четыре года, а еще они грубияны из привилегированных семей. Ты вырос с самыми мерзкими детьми в стране. Ума не приложу, почему тебя до сих пор удивляет подобное поведение.

Мама ладонью разгладила мою рубашку.

С тех пор, как я сорвал корпоративный джекпот, Триш, некогда работавшая в полсмены в «Волмарт», сильно изменилась. Теперь она без стеснения носила дизайнерские вещи и выглядела, как одна из тех женщин, которых в те времена даже не имела чести обслуживать, потому что они не ступали на порог того магазина. Мне нравилось, что теперь мы были частью сообщества, которое никогда нас по-настоящему не принимало. Ирония в духе Граучо Маркса[16].

Мой отец был единственным темнокожим членом Загородного клуба Тодос-Сантоса.

Луна училась в одной школе с дочерью Тоби Роланда – того самого ублюдка, который сломал мне лодыжку в старшей школе, чтобы увести титул капитана футбольной команды.

Мы смешивались с окружением, объединялись и без спроса брали то, что не было нам предложено добровольно.

Я в этом чертовски преуспел.

– Пора завязывать с этой хренью. У меня кончилось терпение.


Я покачал головой и вздохнул, когда Луна отказалась вылезать из-под дерева и танцевать с другими детьми, даже когда Соня подбодрила ее, пообещав не отходить от нее ни на шаг.

На общественных мероприятиях Луна особенно напрягалась. Первый год после исчезновения ее матери я просидел с ней дома, пока наконец не прогнулся под жизнью. Я хотел поделиться с ней миром. Она была моей. Моя кровь, моя ДНК, мои клетки, мое чертово естество. И все же мне хотелось, чтобы она больше принимала окружающий мир, а мир больше принимал ее.

Мои родители нахмурились и встревоженно переглянулись. Они оказывали колоссальную помощь в воспитании Луны с тех пор, как я вернулся в Тодос-Сантос из Чикаго, где управлял подразделением «ЧБХ». Для этого мне пришлось продать Джордану Ван Дер Зи существенную часть своих акций и между делом еще часть своей души.

– Может, уедешь первым и немного отдохнешь? – Мама погладила меня по щеке, выдавив улыбку. – Мы с папой заберем Луну к себе с ночевкой. Она уже несколько недель мечтает помочь Дару построить тот космический корабль.

Космический корабль.

Мой отец был мечтателем. Выдумщиком. Строил хрень, которая никогда не работала. Понятно, что он строил вовсе не космическое судно. Он строил здоровые отношения с моей дочерью при помощи севших батареек, картонных коробок, суперклея и старых, промокших и непригодных спичек. Он выстраивал то, для чего я не мог даже заложить фундамент. Здоровые, полные радости отношения с моей дочерью.

Он сносил косые взгляды, которые на нее бросали.

Взвалил на свои плечи бремя отличия от других.

Меня это беспокоило, потому что именно за эти отличия люди возложат на меня вину, если ее мать вернется. Вал будет использовать особенности Луны. Так что да, я болезненно к ним относился.

– Вы не обязаны, – возразил я, хотя совершенно не возражал.

Мне бы не помешал отдых. Я даже не собирался звонить Соне или Аманде. Прямиком отправлюсь в постель. Может, посмотрю тупой боевик и закажу жирной еды, которую не позволял себе есть на неделе. Фастфуд плохо сочетался с силовыми тренировками, которыми я занимался шесть раз в неделю, но иногда даже взрослые мужчины могут устроить праздник жалости к себе.

– Брось, – мама притянула меня в объятия. Она была настолько мала в сравнении со мной, что мысль о том, что она меня родила, казалась странной. Еще более странной она казалась потому, что мама была из числа самых приятных людей, кого я знал, а я был говнюком с большой буквы. – Мы любим Луну и хотим сделать ее счастливой при любой возможности. И вообще, я собиралась испечь яблочный пирог, а у твоего отца зашкаливает сахар в крови. Она сделает ему одолжение, съев бÓльшую часть пирога. Правда, Дар? – Она обратилась к отцу, который спорил – всерьез ругался с четырехлетним ребенком насчет состава красок, которым разрисовывали детям лица.

– Ладно, – усмехнулся я.

Я попрощался с Луной, родителями и Соней и забрался в свою черную «Теслу». По пути домой я позвонил в корейский барбекю-ресторан, заказал каждое второе блюдо в меню и еще какое-то время ездил кругами, наслаждаясь всевозможными видами тишины. Тишины, наполненной не словами и напряжением, а одиночеством и эгоизмом – тем, чего начинаешь страстно желать, став родителем. Если бы кто-то тихонько спросил меня на последнем издыхании, хотел ли я стать отцом, то, зная, что о моем признании никогда не будет никому рассказано, я бы сказал правду. Я бы ответил «нет». Потому что быть отцом Луны было слишком трудно, слишком больно и, черт возьми, требовало массу времени и сил.

И все же.

И все же. Я безнадежно, отчаянно и безгранично любил свою дочь. Оттого неспособность помочь ей приносила лишь большее унижение. Меня наполняла яростью мысль о том, что она отказалась от людей или, что еще хуже, отказалась от своей жизни, которая еще даже не началась. Я хотел показать ей: мир – прекрасное, пугающее место, которое стоит узнать. Что деревенщины могли стать воцарившимися королями, если достаточно упорно работали, и что ее папочка был живым тому доказательством.

Между границами округа Ориндж и Тодос-Сантос втиснулось поросшее лесом водохранилище, которое я особенно любил, когда был подростком. Место было немного диким. Большим, удаленным и настоящей денежной ямой для органов местного самоуправления. Ни один округ не хотел с ним разбираться, в особенности потому, что раньше там располагалось здание городского совета Тодос-Сантоса. До того момента, пока его не перенесли в вычурное строение в центре, окруженное таким количеством фонтанов и скульптур лебедей, что можно было спутать с Монако. Формально эта область не являлась частью города, поэтому оказалась забыта и заброшена. Но только взрослыми.

Дети толпами приезжали к водохранилищу, чтобы заняться сексом, напиться и вести себя, как придурки, что было любимыми занятиями большинства подростков. Еще во времена учебы в старшей школе, когда родители Вишеса были дома, что случалось редко, мы встречались здесь, дабы проводить наши еженедельные бои, на которые вызывали друг друга.

Поддавшись мимолетному порыву, я решил заехать туда. Все равно корейский ресторанчик целую вечность готовил заказы навынос, особенно такие большие, как мой. Нахлынувшая ностальгия напомнила мне, что я не всегда был таким взрослым, раздражительным и ненормальным.

Я ехал мимо старых скамеек и маяка, стоявшего посреди озера, которое втиснулось меж пешеходных троп. Опустив окно, я вдохнул ароматы природы. Свобода. Юность. Чистый воздух. На лице возникла легкая улыбка, и я почти смог насладиться этим ощущением.

Почти.

Улыбку с моего лица стер человек, которого я меньше всего ожидал увидеть, хотя ее присутствие здесь было вполне логично.

Эди Ван Дер Зи.

Я услышал ее голос, не успев еще увидеть ее саму, но и увидеть ее мне удалось только сквозь кусты и туман в ночном мраке. По правде говоря, я узнал ее только по растрепанным, светлым волосам, волнами спадавшим на голые плечи, и гортанному, хриплому смеху. На ней был свободный топ ROXY, короткие шорты и расшнурованные ботинки Dr. Martens. Она была так похожа на ребенка, что мне захотелось самому себе дать по яйцам за то, что представлял, как она извивается подо мной, когда той ночью трахал Аманду. Ноги Эди еще не обрели полноту и выглядели, как две прямые зубочистки. Не слишком отличались от ног Луны.

У тебя проблемы с головой.

Она стояла напротив двух парней и девчонки, которые уселись на спинку скамейки, потому что такие вот они были бунтари. Нет.

Я хотел слегка сбавить скорость, чтобы услышать, над чем они смеялись, а в итоге остановился за стеной густых кустов, осознав: моя черная машина прекрасно сливалась с темнотой ночи. Настал момент, когда мне, пожалуй, пора было признать, что я перешел жесткую черту. Я поздним вечером следил за своей сотрудницей, более того – малолетней сотрудницей. Но решил не брать во внимание, насколько жутко себя вел по двум причинам. Во-первых, я не выслеживал ее намеренно, а наткнулся на нее случайно. А во‑вторых, никогда бы себе не простил, если бы выяснилось, что она попала в неприятности, а я повернулся к ней спиной.

Притянуто за уши, черт побери, но сойдет.

Один из парней, который в разгар лета надел толстовку с капюшоном и уже только за это заслужил медленную смерть, встал и направился к одному из легендарных символов водохранилища – к старому зданию городского совета. Сооружение из песчаника было заброшено и начинало разрушаться. Оно было огромным, полным пустых помещений. Когда я был здесь в последний раз пятнадцать лет назад, каждая комната была занята парочками или трио, резвящимися на грязных и, скорее всего, заразных матрасах и диванах, которые сюда притащили. Я стиснул зубы, когда парень опустил руку Эди на плечо, обхватил ее за шею и, дернув к себе, чмокнул в лоб.

– Ну же, Гиджет. Мы уже вечность не трахались, а все новые девчонки на пляже слишком пресные, – сказал этот хрен и, петляя, пошел ко входу в здание.

Гиджет? И почему его выбор слов действовал мне на нервы? Я каждое второе предложение украшал производными слова «трах» в виде глаголов, наречий и существительных. Я бы женился на этом слове, если бы это было возможно. И все же меня бесило, что он его произнес, бесило, что он сказал его именно ей. Больше всего меня выводило, что хрен надел капюшон и я не мог разглядеть чертово лицо, в которое был готов впечатать кулак.

– Подожди, дай возьму у Уэйда сигаретку, – послышался хриплый голос Эди, и она побежала обратно к сидящим на скамейке неудачникам.

Неужели она и впрямь собиралась переспать с каким-то уродом в заброшенном здании? Я в это не верю. Хотя что я вообще знал об этой девице? Ах да. Она была самовлюбленной, лживой карманницей, которая пропустила праздник моей дочери, чтобы потусоваться с курящими дурь придурками. К тому же она была подростком. Конечно, она потрахается с ним в заброшенной крепости. И уж конечно, пресной она не была.

Член оживился в штанах, и я сделал нечто немыслимое – обхватил его рукой и крепко сжал. Так я обозначил, что это никогда не случится. Она даже не в моем вкусе. Слишком маленькая, слишком светловолосая, слишком милая на вид. Впрочем, я уже знал: ее внешность была обманчива. У девчонки был весомый жизненный опыт.

Отчаянно стараясь сдержаться и не начать дрочить, я забыл, что не выключил фары. Ее друзья на скамейке повернули головы, высматривая, что или кто прячется в кустах. Нужно что-то делать. И лучше всего проваливать отсюда к чертовой матери.

С другой стороны, я всегда был ублюдком, который вытворял ерунду, предпочтительно с самой губительной женщиной в округе. Так зачем теперь прекращать?

Вместо того чтобы развернуться назад и уехать, я включил ускоритель и тихо разогнал машину, оправдывая ее баснословную стоимость. Едва задница Эди оказалась перед моим окном, я ударил по тормозам в считаных метрах от дверей зала городского совета.

– Ван Дер Зи, – проорал я.