Сёгун

Последовало еще несколько недель бешеных усилий, пока ружья не были тайно переправлены обратно в Макао. «Да, с моей печатью на сей раз, – напомнил себе дель Акуа, надеясь, что тайна похоронена навеки. – Но такие тайны никогда не оставляют вас, как бы вы того ни хотели и сколько бы ни молились. Как много знает этот еретик?»

Более часа его преосвященство сидел без движения на стуле с высокой спинкой, глядя невидящими глазами в огонь. Алвито терпеливо ждал около книжных полок, сложив руки на коленях. Померкли солнечные блики на серебряном распятии за спиной отца-инспектора. На другой стене висела маленькая картина, писанная маслом венецианским художником Тицианом, которую молодой дель Акуа купил в Падуе, куда отец послал его учиться юриспруденции. Еще одну стену занимали полки, уставленные книгами: Библиями, сочинениями на латыни, португальском, итальянском и испанском. Две полки были отведены под книги и брошюры, отпечатанные в Нагасаки, на станке Общества, который дель Акуа заказал и привез за бешеные деньги из Гоа десять лет назад. Тут имелись церковные книги и разнообразные катехизисы, плод тяжкого труда иезуитов, переводивших их на японский; переводы с японского на латынь, помогавшие японским последователям христианства выучить этот язык, и, наконец, две небольшие книжечки, которые не имели цены, – первая португальско-японская грамматика, итог труда всей жизни отца Санчо Альвареса, отпечатанная шесть лет назад, и бесподобный португальско-латинско-японский словарь, оттиснутый в прошлом году с использованием латинского алфавита и хираганы. Работа над словарем началась двадцать лет назад по приказу дель Акуа, и это был первый когда-либо составлявшийся японский лексикон.

Отец Алвито взял с полки книгу и любовно погладил ее. Он знал, что это уникальное произведение искусства. Восемнадцать лет он сам корпел над подобным трудом и еще не завершил его. Он составлял словарь с развернутыми толкованиями, намного более детальными, – почти введение в японский язык и Японию – и сознавал без лишнего тщеславия, что, если сможет его закончить, это будет творение мастера, сравнимое с работой отца Альвареса. Если его имя когда и вспомнят, то лишь в связи с его книгой и отцом-инспектором, единственным отцом, которого он знал.

– Ты хочешь покинуть Португалию, сын мой, и присоединиться к тем, кто служит Богу? – спросил его дель Акуа в их первую встречу.

– О да, пожалуйста, святой отец, – ответил Алвито, взирая на него с отчаянной мольбой.

– Сколько тебе лет, сын мой?

– Не знаю, святой отец. Может быть, десять, а может, одиннадцать, но я умею читать и писать, священник научил меня. Я сирота, у меня нет родных. Я ничего не имею…

Дель Акуа взял его в Гоа, оттуда – в Нагасаки, где Алвито поступил в семинарию Общества Иисуса, – самый молодой европеец в Азии, наконец-то нашедший свое пристанище. Потом у него обнаружился чудесный дар к языкам, и он приобрел репутацию хорошего переводчика и торгового советника, сперва при Хариме Тадао, даймё провинции Хидзэн на Кюсю, где располагается Нагасаки, а через какое-то время – и при самом тайко. Он был посвящен в духовный сан и позже даже добился привилегии принести четвертый обет. Этот особый обет, который ставился выше обычных (бедности, целомудрия и послушания), разрешалось приносить только элите иезуитов. Он обязывал к беспрекословному подчинению папе. Давший четвертый обет становился его личным орудием для свершений во славу Божью и должен был идти, куда укажет папа, делать то, что он велит, стать, по примеру основателя Общества баскского дворянина Лойолы, посвященным, одним из членов Regimini Militantis Ecclesiae[32], тайных солдат Господа на службе у Его избранника – наместника Иисуса Христа на земле.

«Мне так повезло, – подумал Алвито. – О Боже, помоги мне выдержать!»

Наконец дель Акуа встал, расправил затекшие члены и подошел к окну. Солнце играло на позолоченной черепице устремленной ввысь центральной башни замка. Изящество этой постройки скрадывало ее массивную прочность. «Замок дьявола, – пришло ему в голову. – Сколько времени он простоит, напоминая каждому о нас? Только пятнадцать – нет, семнадцать – лет назад тайко согнал сюда четыреста тысяч солдат рыть землю и строить, обескровил страну, чтобы оплатить возведение этого памятника ему, и через два года Осакский замок был воздвигнут. Невероятный человек! Невероятный народ! И вот замок стоит, неприступный. Для всего, исключая перст Божий. Если пожелает, Он повергнет твердыню в прах. О Боже, помоги мне выполнить Твою волю!»

– Ну, Мартин, у нас, кажется, появилась работа. – Дель Акуа принялся ходить взад-вперед, голос его стал твердым, как и походка. – Об английском капитане: если мы не защитим его, он будет убит, что лишит нас расположения Торанаги. Если мы сумеем защитить его, он скоро повесится сам. Но вправе ли мы ждать? Его существование угрожает нам, и не стоит говорить, сколько вреда он способен принести до этого счастливого дня. Что остается? Помочь Торанаге удалить его. Или наконец обратить капитана в свою веру.

Алвито вспыхнул:

– Что?

– Он умен, очень много знает о католицизме. Разве большинство англичан не католики в душе? Ответ – да, если на троне католик, и нет, если протестант. Англичане довольно-таки безразличны к вопросам религии. Они питают к нам ярую ненависть, но не из-за Армады ли? Может быть, Блэкторна удастся обратить в нашу веру. Это было бы идеальным решением, к славе Божьей, и спасло бы его еретическую душу. Дальше Торанага. Мы представим ему карты. Дадим объяснение относительно «сфер влияния». Разве демаркационные линии не были проведены, чтобы разделить влияние Португалии и дружественной ей Испании? Скажите ему, что я почту за честь лично подготовить отчет касательно других важных материй и передать ему как можно скорее. Но поскольку мне придется проверить обстоятельства, относящиеся к Макао, не будет ли он любезен дать достаточно большую отсрочку? И тут же, на одном дыхании, скажите: вы рады сообщить ему, что черный корабль отплывет на три недели раньше с самым большим грузом шелка и золота, который когда-либо перевозили, что наша часть груза и… – он задумался на мгновение, – …и по крайней мере еще треть его будут проданы через назначенного Торанагой купца.

– Ваше преосвященство, генерал-капитан не обрадуется тому, что сроки выхода в море перенесены, и ему не понравится…

– Ваше дело – немедленно получить от Торанаги разрешения, которые позволят Феррьере отплыть. Ступайте и навестите Торанагу тотчас же, передайте ему мой ответ. Пусть он поразится нашей деловитости, готовности исполнить просьбу. Разве это не одно из качеств, которыми он восхищается? Получив разрешение на выход в море, Феррьера простит небольшой перенос сроков. А что касается купца, какое дело генерал-капитану до этих туземцев? Он все равно получит свою долю прибыли.

– Но господа Оноси, Кияма и Харима обычно делят между собой комиссионные за совершение сделок. Даже не знаю, согласятся ли они.

– Так уговорите их. На таких условиях Торанага согласится дать отсрочку. Единственные уступки, в которых он нуждается, – это уступки в части влияния и денег. Что мы можем дать ему? Не в нашей власти склонить на его сторону даймё-христиан.

– Да, – согласился Алвито.

– Даже если бы это было в наших силах, я не уверен, должны ли мы, хотим ли пойти на такой шаг. Оноси и Кияма – злейшие враги, но они объединились против Торанаги, потому что уверены: он уничтожит Церковь и их, если когда-нибудь приберет к рукам Совет.

– Торанага поддержит Церковь. Наш реальный враг – Исидо.

– Я не разделяю вашей уверенности, Мартин. Мы не должны забывать, что в силу принадлежности Оноси и Киямы к Христианской церкви, все их сторонники – христиане, а это десятки тысяч людей. Мы не можем обидеть их. Единственное, в чем мы вольны уступить Торанаге, – торговля. Он просто помешан на торговле, но никогда не будет заниматься ею сам. Так что предлагаемая мною уступка поможет выторговать у него отсрочку, которую, я надеюсь, удастся продлевать вновь и вновь. Вы знаете, как японцы любят этот образ действий – большая дубинка занесена, а обе стороны этого как бы не замечают, не так ли?

– На мой взгляд, неразумно господам Оноси и Кияме идти сейчас против Торанаги. Они должны помнить старую мудрость и не жечь за собой мосты, правда? Что, если мы предложим Торанаге четверть? Тогда все: Оноси, Кияма, Харима и Торанага – получат равные доли. Это хотя бы отчасти примирит их, сгладит эффект «временного» объединения даймё с Исидо против Торанаги.

– Тогда Исидо перестанет доверять им и возненавидит нас пуще прежнего, когда все выйдет наружу.

– Исидо и теперь ненавидит нас безмерно. И питает к ним еще меньше доверия, чем они к нему. Мы не знаем, почему они приняли его сторону. Заручившись согласием Оноси и Киямы, мы можем формально сделать предложение, как если бы просто намеревались сохранять беспристрастность в отношении Исидо и Торанаги. Мы можем тайно сообщить Торанаге об их великодушии.

Дель Акуа рассмотрел все достоинства и недостатки плана.

– Превосходно! – воскликнул он наконец. – Давайте действовать. Теперь вернемся к еретику. Сегодня же отдайте его морские журналы Торанаге. Ступайте к нему сейчас же. Скажите, что журналы прислали нам по секретным каналам.

– Как объяснить ему задержку с возвращением?

– Просто скажите правду: запечатанный пакет был доставлен Родригесом, но никто из нас не понял, что в нем лежат пропавшие бумаги. Действительно, мы не спешили вскрыть пакет. Просто забыли про него в суматохе, возникшей из-за появления этого еретика. Журналы доказывают, что Блэкторн – пират, грабитель и убийца. Его собственные слова раз и навсегда откроют, кто он такой и что по нему плачет веревка. Скажите Торанаге правду: Мура отдал бумаги отцу Себастио, как это и было, а тот послал их сюда, посчитав, что нам лучше знать, как ими распорядиться. Это обезопасит Муру, отца Себастио, всех. Мы сообщим Муре голубиной почтой, что произошло. Я уверен, Торанага поймет, что мы блюли его интересы, а не Ябу. Он знает, что Ябу заключил соглашение с Исидо?

– Я бы сказал: наверняка, ваше преосвященство. Но ходят слухи, что Торанага и Ябу теперь подружились.

– Я не доверяю этому сатанинскому отродью.

– Уверен, Торанага тоже. Никто не строил ему козни чаще Ябу.

Их отвлек шум: за дверью препирались. Она отворилась, и в комнату, отмахиваясь от отца Сольди, вошел босой монах, лицо которого скрывал низко надвинутый капюшон.

– Благословение Иисуса Христа на вас, – сказал он прерывающимся от злости голосом. – Пусть он простит вам ваши грехи.

– Брат Перес, что вы здесь делаете? – взорвался дель Акуа.

– Я вернулся в эту помойную яму, чтобы снова нести неверным слово Божье.

– Но вам запрещено возвращаться сюда под угрозой немедленной смертной казни за подготовку мятежа. Вы чудом избежали казни в Нагасаки, и вам было предписано…


– На все есть Божья воля, и мерзкий языческий эдикт мертвого маньяка не указ для меня, – проворчал монах, низенький, худой испанец с длинной неопрятной бородой. – Я здесь, чтобы продолжить дело Божье. – Он взглянул на отца Алвито. – Как идет торговля, святой отец?

– К счастью для Испании, очень хорошо, – холодно ответил Алвито.

– Я не трачу время на подсчет доходов, святой отец. Я трачу его на свою паству.

– Это похвально, – резко сказал дель Акуа. – Но тратьте его там, где предписал папа, за пределами Японии. Это исключительно наша провинция. И это португальская, а не испанская территория. Должен ли я напомнить вам, что три папы приказали верующим всех конфессий покинуть Японию, кроме нас? Король Филипп также издал такой указ.

– Поберегите легкие, ваше преосвященство. Дело Бога выше земных приказов. Я вернулся, и я распахну двери церквей и буду призывать толпы народа подняться против безбожников.

– Сколько раз вас можно предупреждать? Нельзя вести себя в Японии как в стране инков, населенной дикарями из джунглей, у которых не было ни истории, ни культуры. Я запрещаю вам проповедовать и настаиваю, чтобы вы повиновались указам его святейшества.

– Мы будем обращать неверных. Слушайте, ваше преосвященство, в Маниле еще сотня моих братьев ожидает отправки сюда, все добрые испанцы, и много наших славных конкистадоров, готовых защищать нас, если потребуется. Мы открыто проповедуем и открыто носим наши рясы, не рядимся в идолопоклоннические шелковые одежды, как иезуиты!

– Вы не должны призывать к выступлениям против властей или вы разрушите Мать-Церковь!

– Я заявляю вам в лицо, что мы вернемся в Японию и останемся здесь. Мы будем проповедовать миру, несмотря на вас – прелатов, епископов, королей или даже папу, во славу Бога! – Монах хлопнул дверью, уходя.

Покраснев от ярости, дель Акуа налил себе мадеры. Несколько капель вина пролилось на полированную поверхность стола. «Эти испанцы погубят нас всех». Дель Акуа медленно осушил кубок, пытаясь успокоиться. Наконец он произнес:

– Мартин, пошлите наших людей проследить за ним. И предупредите Кияму и Оноси сразу же. Не стоит говорить, что случится, если этот глупец станет появляться на публике.

– Да, ваше преосвященство. – У двери Алвито остановился. – Сначала Блэкторн, теперь Перес. Не слишком ли много для совпадения? Может быть, испанцы в Маниле знали о Блэкторне и пустили его сюда, чтобы досадить нам?

– Может, так, а может, и нет. – Дель Акуа аккуратно поставил кубок. – В любом случае мы, с Божьей помощью, не позволим ни одному из них повредить Святой Матери-Церкви – чего бы это ни стоило.





Глава 20




«Пусть я стану проклятым испанцем, если это не жизнь!»

Блэкторн лежал ничком, испытывая ангельское блаженство, на толстом футоне, частично закутанный в хлопчатобумажное кимоно, уложив голову на руки. Девичьи пальцы скользили по его спине, иногда разминая мускулы, размягчая тело и душу, заставляя чуть ли не мурлыкать от удовольствия. Другая девушка наливала саке в тонкую фарфоровую чашку. Третья держала лаковый поднос с бамбуковой корзинкой, наполненной жареной рыбой по-португальски, еще одной бутылкой саке и палочками для еды.

– Нан дэс ка, Андзин-сан? (Что вы сказали, Андзин-сан?)

– Я не могу сказать этого на нихон-го, Рако-сан. – Он улыбнулся девушке, которая поднесла ему саке, и указал на чашку. – Как это называется? Намаэ ка?

– Сабадзуки. – Она произнесла это три раза, после чего другая девушка, Аса, предложила рыбы, но он покачал головой:

– Иэ, домо. – Он не знал, как сказать: «Я уже сыт», поэтому попытался выстроить фразу: «Я больше не голоден».

– А! Има хара хэттэ ва орани, – объяснила Аса, поправляя его. Он повторил фразу несколько раз, а девушки дружно смеялись над его произношением, но в конце концов он добился, что это звучало правильно.

«Я никогда не выучу этот язык», – подумал он. Ничто не связывало непривычные звуки ни с английским, ни даже с латынью или португальским.

– Андзин-сан? – Аса опять протянула ему поднос.

Он покачал головой и с сокрушенным видом положил руку на живот, но взял саке и выпил. Соно, девушка, которая массировала ему спину, остановилась, тогда он взял ее руку и положил себе на шею, издав стон удовольствия. Она сразу поняла и продолжила массаж.

Каждый раз, когда он допивал чашку, ее немедленно наполняли снова. «Давай полегче, – подумал он, – это же третья бутылка, и я уже чувствую тепло в пальцах ног».

Эти три девушки, Аса, Соно и Рако, пришли на рассвете, принесли зеленый чай – брат Доминго рассказывал, что китайцы иногда его называют тэ и это национальный напиток в Китае и Японии. После покушения сон стал тревожным и неглубоким, но горячее пряное питье восстанавливало силы. Они прихватили и небольшие скатанные полотенца, горячие и душистые. Поскольку Блэкторн не знал, что с ними делать, Рако, старшая из девушек, показала, как ими пользоваться, на собственном лице и руках.

После этого девушки и стража из четырех самураев проводили его в парные в дальнем конце этой части замка и передали банщикам. Четыре стражника стоически потели, пока его парили и мыли, подстригали бороду, приводили в порядок волосы.

Блэкторн почувствовал себя чудесным образом обновленным. Ему дали новое, длиной до колен, кимоно из хлопка, новые таби; затем девушки провели его в другую комнату, где ожидали Кири и Марико. Марико сказала, что господин Торанага решил послать Андзин-сана в одну из своих провинций, на поправку, что господин Торанага очень доволен им и что ему не о чем беспокоиться, так как теперь он на попечении слуг господина Торанаги. Не будет ли Андзин-сан так любезен подготовить карты, которые она должна передать? Вскоре последует новая встреча с господином, и господин пообещал, что скоро она, Марико-сан, будет приставлена к Андзин-сану, чтобы отвечать на вопросы, которые могут у него возникнуть. Господин Торанага очень заинтересован в том, чтобы Блэкторн побольше узнал о Японии, ибо сам стремится побольше узнать о том, что находится за ее границами, о навигации и морских путях. Затем Блэкторна провели к лекарю. В отличие от самураев, врачеватель был коротко острижен и не носил пучка.

Блэкторн не любил врачей и боялся их. Но этот показался ему другим: очень вежливый и невероятно чистый. Европейские врачеватели были прежде всего цирюльниками – неотесанными, вшивыми и грязными, как и те, кого они пользовали. Этот целитель трогал пациента очень аккуратно, вежливо держал руку Блэкторна, щупая пульс, заглянул в глаза, рот и уши, мягко похлопал по спине, коленям, пяткам – все это в спокойной манере. Самое большее, что мог европейский врач, – это посмотреть язык, спросить, где болит, пустить кровь, чтобы вместе с ней вышла вся зараза, и дать лошадиную дозу рвотного, чтобы очистить от грязи внутренности.

Кровопускания и промывание желудка Блэкторн ненавидел, каждый раз после таких процедур ему становилось хуже прежнего. Но этот лекарь не подступался к нему со скальпелем и тазиком, дабы отворить кровь, вокруг него не витал противный запах лекарств, поэтому сердце Блэкторна стало биться ровнее, и он немного расслабился.

Пальцы врача коснулись шрамов на бедре Блэкторна. Тот издал звук, напоминающий хлопок выстрела, – много лет назад здесь сквозь его плоть прошла пуля. Доктор сказал: «А, со дэс?» – и кивнул. Прощупал глубоко, но безболезненно, пах и живот. Наконец заговорил с Рако, та кивнула, поклонилась и поблагодарила его.

– Ити бан? – спросил Блэкторн, желая знать, все ли нормально.

– Хай, Андзин-сан.

– Хонто ка?