Синяя лилия, лилия Блу
Часть 51 из 69 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– На каком основании они проигнорировали твою петицию?
Генри сделал паузу, чтобы проорать через лужайку:
– Чень-второй, если ты купил кофе себе, принеси и мне, пожалуйста! Спасибо! Пожалуйста!
Чень-второй, стоя в отдалении, приветственно воздел стакан и прокричал в ответ:
– Извини, извини! – и исчез в одном из учебных корпусов.
– Никакого уважения, – буркнул Генри и, повернувшись к Адаму, произнес: – Они сказали, понадобится слишком много административных ресурсов, чтобы учредить и мониторить совет.
– Вполне разумная причина, – ответил Адам, глядя на учебный корпус. – И вообще, что ты собирался там обсуждать? Школьное меню?
Ронан нелюбезно ухмыльнулся.
Чень передернулся от холода и сказал:
– От тебя, Пэрриш, одни проблемы.
– Я принесу тебе кофе, – Ганси посмотрел на часы. – Я успею.
– Ганси, – простонал Ронан.
– Встретимся в классе.
Чень сказал:
– Ты принц среди людей, Дик Ганси.
– Скорее человек среди принцев, – пробормотал Адам. – У тебя семь минут, Ганси.
Ганси оставил их болтать с Ченем и отправился в преподавательскую. В общем и целом, учащимся не позволялось туда ходить, но на практике Ганси был исключением – благодаря банальному фаворитизму. Он стер сырую траву с ботинок о коврик у входа и закрыл за собой дверь. Старые половицы прогнулись под тяжестью традиций, поэтому требовался увесистый привычный толчок, чтобы дверь закрылась; Ганси сделал это машинально.
Комната была просторной, продуваемой сквозняками, в ней пахло древесным дымом и бубликами. Она обладала комфортом старинной тюрьмы – деревянные скамьи у стен, историческая роспись на штукатурке, паукообразная люстра, тощий завтрак, разложенный на покоробившемся старом столе. Ганси остановился у кофейника. У него возникло странное ощущение провала во времени, которое он часто ловил на кампусе – ощущение, что он всегда стоял в этой старой комнате, в этом старом здании, ну или стоял кто-то другой, и все времена и все люди были одними и теми же. В этом бесформенном месте Ганси испытывал безмерную благодарность судьбе за Ронана и Адама, которые ждали его снаружи, за Блу и ее родных, за Ноя и Мэлори. Он был страшно благодарен за то, что наконец нашел их всех.
Он вспомнил пропасть в пещере воронов.
И на долю секунды Ганси показалось, что он знает… что-то. Ответ.
Но он не задал вопрос, а потом оно исчезло – и вдруг он понял, что до него доносятся какие-то звуки. Крик, треск, имя Адама…
Он не помнил свое решение сойти с места, но ноги сами бегом понесли его к двери.
Двор напоминал мизансцену из какой-то пьесы: два десятка учеников стояли на лужайке, но никто не шевелился. Между ними, медленно оседая, двигалось светлое облако. Все смотрели на тот конец лужайки, где расположился Генри Чень.
Но Ганси слышал имя Адама.
Он увидел, что верхняя площадка строительных лесов висела под углом; рабочие, стоя на крыше, глядели вниз. Пыль. Вот что такое было это облако. Что-то свалилось с лесов. Куча шифера.
«Адам».
Ганси пробился сквозь толпу. Сначала он увидел Генри, потом Ронана, целого и невредимого, но засыпанного пылью, как жертвы Помпеи. Он мельком взглянул на Ронана – «ты в порядке?» – и не узнал его лица.
А еще там стоял Адам.
Очень спокойно, вытянув руки по швам. Подбородок у него был вздернут каким-то настороженным и беззащитным движением, прищуренные глаза смотрели в никуда. В отличие от Ронана и Генри, на нем не было ни пылинки. Ганси заметил, как вздрагивала грудь Адама, поднимаясь и опускаясь.
Вокруг валялись сотни разбитых шиферных черепиц. Они разлетелись метров на десять и впились в траву, как осколки снарядов.
Но вокруг Адама лежал идеальный круг обнаженной земли.
И на этот круг – невозможный круг – смотрели другие ребята. Некоторые фотографировали на телефон.
Все молчали. Ганси без труда понял причину: Адам в ту минуту не походил на человека, с которым можно заговорить. В нем было что-то гораздо более пугающее, чем в загадочном круге. Внешне Адам совсем не выглядел странным – как и голая земля сама по себе. Но в контексте, в окружении этих кирпичных стен, он просто… сюда не вписывался.
– Пэрриш, – сказал Ганси, подойдя ближе. – Адам. Что случилось?
Глаза Адама скользнули по нему, но голова не повернулась. И эта неподвижность делала его настолько… иным.
У себя за спиной Ганси услышал голос Ронана:
– Потрясающе. Вы, уроды, сначала подумали про Инстаграм, а потом про аптечку. Давайте валите отсюда.
– Нет, подождите, – вмешался Генри. – Сообщите кому-нибудь из учителей, что на крыше люди, на которых нужно подать в суд.
– Леса сломались, – тихо произнес Адам.
На его лице наконец возникло выражение, но незнакомое: Адам был удивлен.
– Все упало…
– Ты самый везучий человек в школе, – сказал Генри. – Почему ты не погиб, Пэрриш?
– Это все твои гребаные плакаты, – сказал Ронан, на вид совершенно не встревоженный. – Они создали гребаное силовое поле.
Ганси наклонился, и Адам притянул его ближе, крепко ухватив за плечо. Он прошептал прямо в ухо Ганси – с недоверием в голосе:
– Я не… я просто попросил… просто подумал…
– О чем подумал? – уточнил Ганси.
Адам отпустил его. Он не сводил глаз с круга.
– Об этом. И оно случилось.
Круг был идеален. За его пределами – пыль, внутри – ни соринки.
– Ты чудесное создание, – сказал Ганси, потому что больше сказать было нечего.
Совсем недавно он подумал, что эти два мира не могут сосуществовать, но вот перед ним стоял Адам, соединявший их. Живой благодаря им.
Вот что они делали. Вот что. Душа Ганси представляла собой зияющую бездну возможностей. Полную страха, благоговения, восторга.
Ронан сверкнул острой улыбкой. Теперь Ганси понял выражение его лица – высокомерие. Он не боялся за Адама. Он знал, что Кабесуотер его спасет. Не сомневался в этом.
Ганси подумал: как странно знать Адама и Ронана – и в то же время совсем их не знать. Оба стали настолько сложнее и настолько лучше с того дня, когда они впервые встретились. Неужели это сделала с ними жизнь? Вытесала из них более прочную и правдивую версию самих себя?
– Я же говорил, – сказал Ронан. – Маг.
38
Наконец.
После всех отсрочек, после нескольких месяцев ожидания наконец настал день судебного слушания.
Адам встал, как обычно вставал в школу, но вместо школьной формы надел приличный костюм, который по совету Ганси купил в прошлом году. Тогда он не позволил другу за него заплатить. Но галстук, который он сейчас повязал… это был рождественский подарок от Ганси, и Адам принял его, потому что уже успел купить себе свой, а значит, не чувствовал себя облагодетельствованным.
Теперь это казалось глупой принципиальностью, абсолютно лишенной смысла. Адам задумался: он что, обречен каждый год вспоминать о том, как глупо вел себя в прошлом году?
Он решил, что сначала нужно позавтракать, а потом одеться – на всякий случай, чтобы ничего не пролить на костюм, но из этой идеи ничего не вышло. Он бы все равно не смог съесть ни куска.
Слушание было назначено на десять часов, после того как начинались уроки, но Адам отпросился на целый день. Он знал, что не сумеет скрыть причину своего отсутствия от Ганси и Ронана, если уйдет в середине дня, – и в равной мере было бы трудно отвертеться, вернувшись в школу сразу после заседания.
Отчасти ему хотелось, чтобы остальные были рядом. Неожиданное желание, поскольку всего пару недель назад Адама встревожила сама мысль о том, что Ганси может узнать про суд.
Но теперь – нет. Он по-прежнему не желал, чтобы друзья помнили об этой части его биографии. Он хотел, чтобы они видели нового Адама. Персефона сказала ему, что никто не обязан знать его прошлое, если он сам того не захочет.
И он не хотел.
Поэтому Адам подождал, пока Ганси, Ронан и Блу не отправились на занятия. Им предстоял самый обычный день. Во время первого урока Адам сидел на краю матраса и раздумывал над планом шантажа Гринмантла. Во время второго он рассматривал параграф в учебнике биологии и думал про круг земли у себя под ногами. Потом он поехал в суд.
Его манил Кабесуотер, но он не мог отступить. Нужно было это выдержать.
Каждый шаг был событием, которое забывалось, как только успевало произойти. Парковка, металлоискатель, дежурный, лестница вместо лифта, еще один дежурный, мельком замеченная комната с низким потолком и скамьями, как в церкви, по обе стороны прохода… церковь для мирских дел, храм тех, кто заявлял о своей невиновности.
Адам пытался успокоиться, внушая себе, что люди работают здесь каждый день, что для них тут нет ничего необычного, что это здание вообще не отличается от остальных. Но застарелый запах клея и плесени, протертый ковер под ногами, болезненный, неровный свет флуоресцентных ламп – все это казалось чужеродным. Буквально все обременяло органы чувств и твердило, что этот день не похож на остальные. Адам подумал, что ему станет дурно. Он упадет в обморок.
Интересно, отец уже приехал?
Дела несовершеннолетних слушались в особом зале, и единственными присутствующими были служащие суда – секретари, адвокаты, приставы.
Адам прокрутил в голове возможные результаты. Если он проиграет, то, теоретически, суд не заставит его вернуться домой. Ему исполнилось восемнадцать, он мог идти куда вздумается и жить собственной жизнью, удачно или нет, отдельно от семьи. Но не ляжет ли пятно на его репутацию? Парень, который по сомнительному поводу потащил отца в суд. Как уродливо это будет выглядеть. Как подло. Он представил себе, что скажет Ганси: семейная склока низших классов. «Вот почему низшие остаются низшими». Драки и пьянство, телевизор и скидки в магазине.
Генри сделал паузу, чтобы проорать через лужайку:
– Чень-второй, если ты купил кофе себе, принеси и мне, пожалуйста! Спасибо! Пожалуйста!
Чень-второй, стоя в отдалении, приветственно воздел стакан и прокричал в ответ:
– Извини, извини! – и исчез в одном из учебных корпусов.
– Никакого уважения, – буркнул Генри и, повернувшись к Адаму, произнес: – Они сказали, понадобится слишком много административных ресурсов, чтобы учредить и мониторить совет.
– Вполне разумная причина, – ответил Адам, глядя на учебный корпус. – И вообще, что ты собирался там обсуждать? Школьное меню?
Ронан нелюбезно ухмыльнулся.
Чень передернулся от холода и сказал:
– От тебя, Пэрриш, одни проблемы.
– Я принесу тебе кофе, – Ганси посмотрел на часы. – Я успею.
– Ганси, – простонал Ронан.
– Встретимся в классе.
Чень сказал:
– Ты принц среди людей, Дик Ганси.
– Скорее человек среди принцев, – пробормотал Адам. – У тебя семь минут, Ганси.
Ганси оставил их болтать с Ченем и отправился в преподавательскую. В общем и целом, учащимся не позволялось туда ходить, но на практике Ганси был исключением – благодаря банальному фаворитизму. Он стер сырую траву с ботинок о коврик у входа и закрыл за собой дверь. Старые половицы прогнулись под тяжестью традиций, поэтому требовался увесистый привычный толчок, чтобы дверь закрылась; Ганси сделал это машинально.
Комната была просторной, продуваемой сквозняками, в ней пахло древесным дымом и бубликами. Она обладала комфортом старинной тюрьмы – деревянные скамьи у стен, историческая роспись на штукатурке, паукообразная люстра, тощий завтрак, разложенный на покоробившемся старом столе. Ганси остановился у кофейника. У него возникло странное ощущение провала во времени, которое он часто ловил на кампусе – ощущение, что он всегда стоял в этой старой комнате, в этом старом здании, ну или стоял кто-то другой, и все времена и все люди были одними и теми же. В этом бесформенном месте Ганси испытывал безмерную благодарность судьбе за Ронана и Адама, которые ждали его снаружи, за Блу и ее родных, за Ноя и Мэлори. Он был страшно благодарен за то, что наконец нашел их всех.
Он вспомнил пропасть в пещере воронов.
И на долю секунды Ганси показалось, что он знает… что-то. Ответ.
Но он не задал вопрос, а потом оно исчезло – и вдруг он понял, что до него доносятся какие-то звуки. Крик, треск, имя Адама…
Он не помнил свое решение сойти с места, но ноги сами бегом понесли его к двери.
Двор напоминал мизансцену из какой-то пьесы: два десятка учеников стояли на лужайке, но никто не шевелился. Между ними, медленно оседая, двигалось светлое облако. Все смотрели на тот конец лужайки, где расположился Генри Чень.
Но Ганси слышал имя Адама.
Он увидел, что верхняя площадка строительных лесов висела под углом; рабочие, стоя на крыше, глядели вниз. Пыль. Вот что такое было это облако. Что-то свалилось с лесов. Куча шифера.
«Адам».
Ганси пробился сквозь толпу. Сначала он увидел Генри, потом Ронана, целого и невредимого, но засыпанного пылью, как жертвы Помпеи. Он мельком взглянул на Ронана – «ты в порядке?» – и не узнал его лица.
А еще там стоял Адам.
Очень спокойно, вытянув руки по швам. Подбородок у него был вздернут каким-то настороженным и беззащитным движением, прищуренные глаза смотрели в никуда. В отличие от Ронана и Генри, на нем не было ни пылинки. Ганси заметил, как вздрагивала грудь Адама, поднимаясь и опускаясь.
Вокруг валялись сотни разбитых шиферных черепиц. Они разлетелись метров на десять и впились в траву, как осколки снарядов.
Но вокруг Адама лежал идеальный круг обнаженной земли.
И на этот круг – невозможный круг – смотрели другие ребята. Некоторые фотографировали на телефон.
Все молчали. Ганси без труда понял причину: Адам в ту минуту не походил на человека, с которым можно заговорить. В нем было что-то гораздо более пугающее, чем в загадочном круге. Внешне Адам совсем не выглядел странным – как и голая земля сама по себе. Но в контексте, в окружении этих кирпичных стен, он просто… сюда не вписывался.
– Пэрриш, – сказал Ганси, подойдя ближе. – Адам. Что случилось?
Глаза Адама скользнули по нему, но голова не повернулась. И эта неподвижность делала его настолько… иным.
У себя за спиной Ганси услышал голос Ронана:
– Потрясающе. Вы, уроды, сначала подумали про Инстаграм, а потом про аптечку. Давайте валите отсюда.
– Нет, подождите, – вмешался Генри. – Сообщите кому-нибудь из учителей, что на крыше люди, на которых нужно подать в суд.
– Леса сломались, – тихо произнес Адам.
На его лице наконец возникло выражение, но незнакомое: Адам был удивлен.
– Все упало…
– Ты самый везучий человек в школе, – сказал Генри. – Почему ты не погиб, Пэрриш?
– Это все твои гребаные плакаты, – сказал Ронан, на вид совершенно не встревоженный. – Они создали гребаное силовое поле.
Ганси наклонился, и Адам притянул его ближе, крепко ухватив за плечо. Он прошептал прямо в ухо Ганси – с недоверием в голосе:
– Я не… я просто попросил… просто подумал…
– О чем подумал? – уточнил Ганси.
Адам отпустил его. Он не сводил глаз с круга.
– Об этом. И оно случилось.
Круг был идеален. За его пределами – пыль, внутри – ни соринки.
– Ты чудесное создание, – сказал Ганси, потому что больше сказать было нечего.
Совсем недавно он подумал, что эти два мира не могут сосуществовать, но вот перед ним стоял Адам, соединявший их. Живой благодаря им.
Вот что они делали. Вот что. Душа Ганси представляла собой зияющую бездну возможностей. Полную страха, благоговения, восторга.
Ронан сверкнул острой улыбкой. Теперь Ганси понял выражение его лица – высокомерие. Он не боялся за Адама. Он знал, что Кабесуотер его спасет. Не сомневался в этом.
Ганси подумал: как странно знать Адама и Ронана – и в то же время совсем их не знать. Оба стали настолько сложнее и настолько лучше с того дня, когда они впервые встретились. Неужели это сделала с ними жизнь? Вытесала из них более прочную и правдивую версию самих себя?
– Я же говорил, – сказал Ронан. – Маг.
38
Наконец.
После всех отсрочек, после нескольких месяцев ожидания наконец настал день судебного слушания.
Адам встал, как обычно вставал в школу, но вместо школьной формы надел приличный костюм, который по совету Ганси купил в прошлом году. Тогда он не позволил другу за него заплатить. Но галстук, который он сейчас повязал… это был рождественский подарок от Ганси, и Адам принял его, потому что уже успел купить себе свой, а значит, не чувствовал себя облагодетельствованным.
Теперь это казалось глупой принципиальностью, абсолютно лишенной смысла. Адам задумался: он что, обречен каждый год вспоминать о том, как глупо вел себя в прошлом году?
Он решил, что сначала нужно позавтракать, а потом одеться – на всякий случай, чтобы ничего не пролить на костюм, но из этой идеи ничего не вышло. Он бы все равно не смог съесть ни куска.
Слушание было назначено на десять часов, после того как начинались уроки, но Адам отпросился на целый день. Он знал, что не сумеет скрыть причину своего отсутствия от Ганси и Ронана, если уйдет в середине дня, – и в равной мере было бы трудно отвертеться, вернувшись в школу сразу после заседания.
Отчасти ему хотелось, чтобы остальные были рядом. Неожиданное желание, поскольку всего пару недель назад Адама встревожила сама мысль о том, что Ганси может узнать про суд.
Но теперь – нет. Он по-прежнему не желал, чтобы друзья помнили об этой части его биографии. Он хотел, чтобы они видели нового Адама. Персефона сказала ему, что никто не обязан знать его прошлое, если он сам того не захочет.
И он не хотел.
Поэтому Адам подождал, пока Ганси, Ронан и Блу не отправились на занятия. Им предстоял самый обычный день. Во время первого урока Адам сидел на краю матраса и раздумывал над планом шантажа Гринмантла. Во время второго он рассматривал параграф в учебнике биологии и думал про круг земли у себя под ногами. Потом он поехал в суд.
Его манил Кабесуотер, но он не мог отступить. Нужно было это выдержать.
Каждый шаг был событием, которое забывалось, как только успевало произойти. Парковка, металлоискатель, дежурный, лестница вместо лифта, еще один дежурный, мельком замеченная комната с низким потолком и скамьями, как в церкви, по обе стороны прохода… церковь для мирских дел, храм тех, кто заявлял о своей невиновности.
Адам пытался успокоиться, внушая себе, что люди работают здесь каждый день, что для них тут нет ничего необычного, что это здание вообще не отличается от остальных. Но застарелый запах клея и плесени, протертый ковер под ногами, болезненный, неровный свет флуоресцентных ламп – все это казалось чужеродным. Буквально все обременяло органы чувств и твердило, что этот день не похож на остальные. Адам подумал, что ему станет дурно. Он упадет в обморок.
Интересно, отец уже приехал?
Дела несовершеннолетних слушались в особом зале, и единственными присутствующими были служащие суда – секретари, адвокаты, приставы.
Адам прокрутил в голове возможные результаты. Если он проиграет, то, теоретически, суд не заставит его вернуться домой. Ему исполнилось восемнадцать, он мог идти куда вздумается и жить собственной жизнью, удачно или нет, отдельно от семьи. Но не ляжет ли пятно на его репутацию? Парень, который по сомнительному поводу потащил отца в суд. Как уродливо это будет выглядеть. Как подло. Он представил себе, что скажет Ганси: семейная склока низших классов. «Вот почему низшие остаются низшими». Драки и пьянство, телевизор и скидки в магазине.