Синан и Танечка

Глава 4




Ноги снова ныли. Синану казалось, будто под кожу к нему забрались какие-то насекомые и ползают там, грызут бессильную плоть, пробираются в кости. Он глухо стонал, пытаясь кое-как ворочаться с боку на бок, упираясь руками в постель и рывком подтягивая за верхней частью туловища недвижимую нижнюю. В палате было темно. Где-то там, за опущенными жалюзи, ночная жизнь никогда не засыпавшего Стамбула только начиналась, здесь же царила такая глухая тишина, что казалось, будто на больницу опустилась вечная ночь, которая никогда не закончится. В палате было душно. Синан понимал, что это ему лишь мерещится, ведь бесшумный кондиционер работал двадцать четыре часа в сутки. И все же он задыхался: этот выхолощенный, лишенный запахов воздух, проникая в легкие, будто бы забивал их чем-то колким и сухим.

Синан неотрывно смотрел на полосу мертвенного света под дверью. Танечка снова сегодня дежурила в ночь, он знал это, и искушение позвать ее мучило его все сильнее. Она зайдёт в палату, стройная, легкая, светлая, будто солнечный луч, прикоснется к нему, и ноги сразу отпустит, и в палате станет прохладно, свежо, а на него наконец снизойдет благословенная дрема.

И все же в голове против воли начинали звучать слова медсестры. «Она чокнутая, полоумная, не от мира сего». Синан, как человек военный, не раз встречал за свою жизнь людей, которым виртуозно удавалось казаться не тем, кем они являлись на самом деле. Безобидные старички-пастухи, оказывавшиеся вражескими шпионами, раскованные современные женщины, оказывавшиеся фанатичными террористками. И как ни хотелось ему верить Танечке, внутри жило понимание, что обмануть сейчас его, зависимого, выбитого из колеи, страдающего от болей, было бы проще простого. Вопрос был только в том, для чего это могло понадобиться медсестре. Действительно ли она фантазирует, сочиняет себе другую жизнь и сама в нее верит? Или это ловкая мошенница, у которой на уме какая-то афера?

Возможность того, что Таня рассказывает правду, невероятную, больше напоминающую остросюжетный фильм, но все-таки правду, тоже оставалась. Правда, очень уж ловко в этом случае все сходилось так, чтобы подтвердить истинность рассказанной истории было нельзя. Ни фотографий, ни документов, ни свидетелей… Была, правда, какая-то Ирка… Надо бы разузнать, что это за Ирка, где она сейчас и можно ли с ней связаться.

Для чего ему нужно докопаться до правды, Синан и сам не знал. Здравый смысл твердил, что лучшее, что можно сделать в такой ситуации, это выбросить медсестру с ее историями из головы и заняться своей жизнью. В конце концов, она ему никто, какая разница, что она там рассказывает? Эти басни помогали ему справиться с ночными приступами – и на том спасибо. Но сердце отказывалось подчиняться доводам разума и снова и снова требовало Танечку, а противостоять ему Синан, обычно гордившийся своей выдержкой, сейчас не мог.

Вот и сегодня, промучившись несколько часов, он все же не выдержал и, ненавидя себя за слабость, потянулся к кнопке вызова. А как только нажал ее, на душе стало спокойней, все сомнения разом улетучились. Дело было сделано, Таня, кем бы она ни была, должна была с минуты на минуту появиться в его палате, и уже от одного этого внутри наступало умиротворение.

– Опять не уснуть? – спросила она, остановившись на пороге.

Сегодня на ней была светло-голубая форма – свободные брюки и кофточка на пуговицах с коротким рукавом. Цвет этот удивительно шел к ее глазам, заметил Синан, когда Таня, приблизившись, щелкнула выключателем и в палате загорелся свет. Они казались еще глубже, прозрачнее. Тот соблазнивший юную Таню подлец-преподаватель в одном был совершенно прав, глаза ее напоминали лесной ручей. Синану доводилось видеть такие в горах Болу.

– Простите, никак не угомонюсь, не даю вам покоя, – глухо проворчал он.

– Ничего, – улыбнулась Таня. – Волнуетесь, наверное. Ведь завтра домой.

Домой… Вот оно. Об этом он предпочитал не думать. Не то чтобы Синану не хотелось распрощаться с осточертевшей больницей, оказаться в своей знакомой до последней трещинки в полу спальне, простой, без излишних модных выкрутасов, удобной комнате. Но мысли о том, как он теперь будет жить, чем заниматься целыми днями, прикованный к постели, изводили его до крайности, и Синан всеми силами гнал их от себя. Следовало признать, что, как ни странно, тревожило его и еще одно соображение – неминуемая разлука с Таней.

Завтра, уже завтра все закончится…

Как тут было уснуть?

– Наконец отдохнете от меня, – криво улыбнулся он.

– Ну что вы, – Таня, кажется, даже слегка обиделась. – Вы совершенно меня не беспокоили. Наоборот. С вами было так интересно…

«Ну вот, напросился на комплимент, как ребенок», – выругал себя Синан.

– Кому теперь станете рассказывать свои истории? – спросил он.

А Таня, погрустнев, пожала плечами:

– Вообще-то до сих пор я никому этого не рассказывала. Так что…

«Не слушай, не покупайся! – твердил себе Синан. – Опытные мошенницы так и работают. Делают все, чтобы жертва почувствовала себя особенной, единственной…» Но нечто внутри, то, что тянулось к Тане, плевать хотело на все разумные доводы.

– За что же мне такое доверие? – хрипло спросил он.

А Таня бесхитростно отозвалась:

– А я сама не знаю. Почему-то захотелось рассказать обо всем именно вам.

В палате повисло напряженное молчание. Синану казалось, будто сам воздух наэлектризовался, потрескивает голубыми сполохами. Таня потупилась, щеки ее едва заметно порозовели, и от того лицо стало еще милее, моложе, будто бы рядом с его кроватью сидела совсем юная девушка. Наверное, такой она была, когда поступила в медучилище. Если, конечно, все это правда…

– Как душно здесь, – в конце концов простонал Синан.

И Таня тут же вскинулась:

– Сделать кондиционер похолоднее?

– Нет, нет, – в раздражении отмахнулся он. – Не люблю. Мертвый воздух…

Таня на секунду задумалась, а потом вдруг решительно поднялась, прошла к окну, подтащив стул, влезла на подоконник и с силой дернула тяжелую створку на себя.

– Что вы делаете? Ведь не положено же, – изумился Синан.

Таня, все еще стоя коленями на подоконнике, обернулась к нему, и он вдруг увидел, что в серо-голубых глазах ее, обычно таких наивных, безмятежных, пляшут чертенята. А из-под шапочки выбились пряди светлых волос.

– А мы устроим небольшой бунт. Напоследок, – задорно заявила Таня.

Такой Синан еще не видел ее. И то ли от близости этой новой озорной Тани, то ли от того, что сквозь распахнутое окно в палату вполз обожаемый запах ночного Стамбула – морской соли, хвои, остывающих после дневного зноя камней, пряностей, – в груди что-то забилось, заволновалось.


– А вы, оказывается, бунтарка? – поддел он.

И Таня, слезая с подоконника, рассмеялась:

– Только иногда. По особым случаям. Кто за вами завтра приедет?

– Министерство обороны пришлет пару солдат, чтобы доставили домой старую развалину, – с горечью бросил он.

– Ну перестаньте! – Таня снова оказалась рядом, и теперь к запаху моря и хвои примешался еще и тонкий аромат лаванды, исходивший от ее волос. – Какая же вы развалина? Вы еще подниметесь на ноги и будете командовать этими солдатиками.

– Ну да, – фыркнул он. – Сколько дней я за бритву не брался? Да даже в зеркало себя не видел, наверное, зарос бородой, как столетний дед.

Таня на секунду задумалась. Светлые брови ее сдвинулись на переносице, между ними залегла неглубокая морщинка, и почему-то это тоже показалось Синану невыразимо милым. Она сейчас казалась совсем девочкой, которая изо всех сил старается выглядеть взрослой озабоченной женщиной.

– Что ж, это легко поправить, – наконец произнесла она. – Ну-ка, давайте усадим вас поудобнее.

Наклонившись, она подкрутила что-то сбоку кровати, и спинка медленно поползла вверх, помогая Синану занять положение полусидя.

– Подождите меня минутку, – попросила Таня и выскользнула за дверь.

А вернулась с миской воды, над которой поднимался пар, и поблескивающей в руке стальной бритвой. Действуя быстро, ловко, она поставила перед Синаном складной столик, на котором ему сервировали обед, на столик опустила миску. Откуда ни возьмись появился помазок, Таня взбила в керамической плошке мыльную пену и, подавшись вперед, начала покрывать ею подбородок и щеки Синана.

От ее близости кружилась голова. Синан отчего-то неотрывно смотрел на ее руки. Кожа их была светлая, но не бледная, золотистая, тронутая легким загаром. У локтя виднелась родинка – маленькое темное пятнышко, формой напоминающее сердечко. Видно было, как под нежной кожей ходят сухие мышцы – поразительно, руки такие тонкие, такие хрупкие на вид и в то же время сильные и умелые.

– Бороду мы с вами уберем, и завтра предстанете перед своими солдатами молодцом. Настоящий боевой офицер, – ласково сказала Таня и аккуратно дотронулась до его лица бритвой.

От прикосновения тонкого заточенного лезвия к разгоряченной коже Синан вздрогнул. Что-то было в этом ощущении невыносимо яркое, острое. Эти добрые мягкие руки, столько раз дарившие ему облегчение от страданий, и смертоносная сталь в них. Волнующее ощущение опасности и открытости перед ней. «Я тебя не боюсь. Я доверяю». Сколько раз он испытывал это за несколько минут до начала боевой операции. И представить себе не мог, что так истосковался по этим ощущениям. И что вернуть ему их сможет милая, ласковая медсестра с благоухающими лавандой волосами и глазами цвета лесного ручья.

Лезвие скользило по коже, и от каждого его движения внутри что-то вздрагивало, звенело, как натянутая струна. Синан прикрыл глаза и полностью отдался ощущениям. И вдруг… Нет, не может быть, показалось… Затаив дыхание, он прислушался к себе, страшась того, что ошибся. Но нет… Пальцы на левой ноге снова дернулись. Тяжело дыша, он попытался пошевелить ими. Поджать, разогнуть снова… Поддавались! С трудом, через силу, но они поддавались.

Сделав это открытие, Синан резко перехватил Танину руку. Та вздрогнула от неожиданности, и бритва царапнула ему кожу.

– Ох, – огорчилась Таня. – Простите. Вы так внезапно… Я сейчас возьму перекись.

Но Синан не выпустил ее руки, потянул на себя и прижал к губам выпачканные мыльной пеной, ставшей теперь розовой от капли его крови, пальцы.

– Татьяна-ханым, Та-неч-ка, – раздельно, с трудом выговаривая непривычные слоги, произнес он. – Я прошу вас, я умоляю вас, поедемте завтра вместе.

– Что? Куда? Как? – растерялась Таня и снова попыталась отнять у него руку.

Но Синан не отпускал, хмелея от прикосновения к губам ее тонких прохладных пальцев.

– Со мной… Я знаю, чувствую, что никто, кроме вас, не поднимет меня на ноги. Вы нужны мне. Я прошу…

– Вы хотите, чтобы я стала вашей сиделкой? – спросила Таня.

– Ужасное слово – сиделка. Но да, да! Только с вами у меня есть шанс. Считайте, что это блажь старого идиота. Или интуиция… Называйте, как хотите. Ставьте любые условия. Разумеется, мы с вами заключим договор, я буду платить…

Синан говорил горячо, убедительно. Боялся, что Таня откажется. Конечно, откажется, чего ради ей терять место в больнице. И все же видел в ее глазах тень сомнения, что-то странное, будто ей и самой хочется вопреки всему согласиться на его предложение.

– Вы ведь можете не увольняться, если хотите. Можете оформить здесь отпуск. Ну пожалуйста…

– Синан, но ведь в Турции есть множество сиделок, почему именно я… – растерянно бормотала Таня.

– Вы! Только вы! – уверенно повторил он.

И снова, незаметно для нее, попытался пошевелить под простыней пальцами ноги. Они отзывались.

Таня на секунду прикрыла глаза. Все-таки отняла у него руку и в задумчивости провела ею по лицу. На щеке ее, на губах остался розовый пенный след.

– Хорошо, – наконец решилась она. – Я согласна.





* * *


Церемония была скромная. Невеста в повседневном светлом платье и бежевых замшевых туфельках и жених в потертом, не новом костюме. С ее стороны из гостей была лишь подруга детства, с его – сын от первого брака. В руках у невесты был маленький букетик белых цветов.

Возле только что отстроенного здания Adalet Saray парковались помпезные свадебные кортежи. Гремела музыка, счастливо улыбались невесты в пенящихся кружевами и оборками пышных платьях, гомонили шумные гости, шипело, вырываясь из тонких бутылочных горлышек, шампанское. И Танина свадьба на фоне этой роскоши и веселья казалась какой-то досадной случайностью.

– Эх ты, лохушка, – шепнула Ирка, оглядевшись по сторонам после того, как вышла из потрепанной машины Отара, доставившей их к мэрии. – Могла бы раскрутить своего женишка на праздник покруче.