Швея из Парижа

Просматривать их было все равно, что провалиться в шахту и попасть в прошлое. Мимо Фабьен проносились модные тренды: расклешенные брюки, платьица в кукольном стиле и цветные джинсы начала нулевых; хаки восьмидесятых, платья-комбинации, бархат, искусственный мех… Одни эскизы, созданные в возрасте шести лет, рассмешили ее своей детской непосредственностью, другие заставили покачать головой, осознавая свою робость, в третьих просматривалось бабушкино влияние, однако было и нечто большее – небольшое отклонение от бабушкиного стиля, поворот в сторону, куда та еще не рисковала вторгаться.

Фабьен вздохнула, отложила эскизы в сторону и вновь сунула руку в коробку. Достав оттуда CD-диск, улыбнулась и вставила его в плеер. Когда она в последний раз видела такое?

Звуки блюза, печального и тоскующего, наполнили комнату. Диск был подписан бабушкиной рукой. Нора Джонс, The Nearness of You. Фабьен начала убирать со стола бокалы, и тут до нее дошли слова песни – падение в объятия любимого человека, гимн чувству, от которого захватывает дух.

Сквозь музыку послышался звонок, и Фабьен взглянула на экран видеодомофона, готовая проигнорировать посетителя. Однако это оказался Уилл. Она открыла дверь.

– Привет. Прости, не было возможности поговорить с тобой на поминках.

– Понимаю. Слишком много людей пришло. Заходи.

Он проследовал за ней в гостиную. Фабьен внезапно вспомнила, что после похорон в доме до сих пор не убрано.

– Я отпустила домработницу Эстеллы на неделю, – сказала она. Надо как-то оправдаться за тарелки, стаканы, салфетки и разбросанные повсюду крошки. – Женщина очень переживает. А я в суматохе даже не подумала, что после поминок останется беспорядок.

– Сегодня я за нее. – Уилл собрал тарелки в стопку.

– Ты не обязан. Я как раз начала.

– С моей помощью будет быстрее, – улыбнулся он.

– Спасибо. – Она почувствовала, как уголки губ приподнялись в улыбке, и направилась в кухню, наполнить раковину водой и моющим средством.

Уилл бегал туда и обратно, перемещая тарелки, стаканы и пищевые отходы. Беседа протекала своеобразно: Фабьен говорила, куда что ставить, а Уилл задавал светские вопросы типа «Где мусорная корзина?». И это было великолепно – струящаяся по хрусталю вода, мыльная пена, оставляющая после себя чистоту, постепенное уменьшение количества грязной посуды – как легко решить проблему, если приложить немного труда! – и последующая удовлетворенность результатом своих усилий в виде сверкающей горы тарелок, которую Уилл начал убирать в буфет.

– Домработница убьет меня, когда придет и увидит, что все не на своих местах, – пошутил Уилл.

– Она не будет против. – Фабьен подумала, как глупо это выглядит – обсуждать посуду с таким мужчиной, как Уилл, ведущим дизайнером Тиффани, привыкшим к красивым вещам. – Все, хватит. Я почти закончила.

– Там на диване что-то валяется. – Он указал в сторону гостиной. – Хочешь, я сложу обратно в коробку?

Фабьен покачала головой:

– Эту коробку бабушка сохранила для меня. Забавно… Как много значит порой клочок бумаги или песня! Я до сих пор помню, что на Эстелле было надето, когда я рисовала эти картинки, или что она сказала, когда я вручала их ей: «Цвет выбран удачно, и длина юбки мне нравится, а вот рукава слишком коротки», – произнесла Фабьен, копируя голос Эстеллы.

– Покажешь? – спросил Уилл.

Фабьен положила кухонное полотенце и направилась в гостиную. Уличные фонари разбавили золотыми мазками черноту ночного парка за окнами, зеленый цвет почти исчез, притаившись до рассвета. Любимая бабушкина картина кисти Фриды Кало – две женщины, из сердца каждой тянется вена к сердцу второй женщины – висела на своем месте над камином. Фабьен подумала, что женщины стали выглядеть более спокойными и даже чуть крепче держались за руки, словно их разделенные сердца наконец соединились. Фабьен вздохнула. Надо поспать, а то уже в картине изменения мерещатся.

Она нажала кнопку воспроизведения, и слова песни – The Nearness of You – вновь полились из плеера, как и слезы, которые она внезапно ощутила на своих щеках.

– Боже мой! – Фабьен соскользнула по стене и села на пол. Надо перестать плакать. Не стоит вести себя как тряпка перед мужчиной, который так много для нее значит.

Уилл сел на пол рядом с ней, порылся в кармане и достал чистый, белый и идеально отглаженный носовой платок.

– Ты бы понравился бабушке, – всхлипнула Фабьен.

– Я бы предпочел понравиться внучке, – тихо проговорил он.

Фабьен резко повернула голову:

– Что ты сказал?

Наверное, она не так расслышала.

– Я сказал, что предпочел бы понравиться внучке. – Уилл протянул руку и слегка коснулся ее подбородка. – Я влюблен в тебя, Фабьен. И поэтому сейчас уйду домой. Потому что я хочу поцеловать тебя – нет, больше чем поцеловать! – но не при таких обстоятельствах. Ты сейчас слишком печальна.

Фабьен наклонилась и уперлась лбом в лоб Уилла, сознавая опасность, которую таили в себе его губы, его сбивчивое дыхание, его близость. Она понимала, чем может закончиться поцелуй. Уилл прав: сегодня это обернулось бы тем, что захочется забыть, а она хотела запомнить это навсегда.

Он нежно поцеловал ее в лоб и встал.

– Я прописываю тебе бокал виски и постель.

Его щеки покраснели; ее тоже.

Фабьен выполнила его рекомендации – проглотила виски и забралась в кровать. Слова Уилла – «Я влюблен в тебя, Фабьен» – повторялись в голове, пока она не уснула.





Глава 25





То ли уборка принесла катарсис, то ли сотворил чудо рецепт Уилла, но Фабьен впервые за много дней выспалась. Она встала только в девять утра, оделась, закончила с наведением порядка и остановилась, не зная, чем заняться дальше. Коробка так и лежала на диване. Фабьен осознавала, что надо бы продолжить исследовать ее содержимое, однако понимала, что желательно удержаться от слез хотя бы в ближайшие несколько часов.

Так что она нацепила солнечные очки, вышла на улицу, пересекла Пятую авеню и направилась вдоль нее, уклоняясь от туристов, которые упорно задирали головы вверх, словно Манхэттен был городом больше небесным, чем земным. Фабьен миновала витрину «Сакса» с одеждой под бабушкиным брендом и неожиданно для себя оказалась у здания «Тиффани и Ко.». В этот момент к бордюру подъехал автомобиль, из которого вышел приятный мужчина в костюме и с улыбкой бросился навстречу ей.

– Фабьен! Какое совпадение!

– Вот решила подышать воздухом, – улыбнулась она Уиллу. – Сама не пойму, как меня занесло к Тиффани. Наверное, бриллианты обладают притягательной силой:

Уилл рассмеялся.

– Раз уж ты здесь, может быть, не откажешься зайти?

– А ты не очень занят?

– Для тебя – не очень.

Фабьен с Уиллом зашли внутрь и через торговый зал направились к лифту. По пути к своему кабинету Уилл остановился поздороваться с женщиной – Фабьен догадалась, что это его секретарша, – и попросил ни с кем его не соединять.

Затем они вошли в помещение, показавшееся знакомым по телефонным звонкам: одна стена раскрашена в цвет Тиффани, стол хаотично завален рисунками, однако в самом кабинете чистота и порядок.

– Я смотрю, твоя креативность берет начало в хаосе, – произнесла Фабьен, указывая на стол.

– У нас тут ходит шутка, что мне не нужно каждый год разрабатывать коллекцию. Просто надо как следует порыться на столе, и там найдется достаточно эскизов для очередного сезона.

– Как я поняла, идею для новой коллекции ты уже нашел?

– Да. Благодаря тебе.

– Благодаря мне? – с недоумением переспросила она.

– Оказалось, идеи, предложенные красивой женщиной в больничном кафетерии, – самые лучшие.

Уилл улыбнулся, а она покраснела и засветилась от радости одновременно.

– Действительно? Ты тоже используешь для вдохновения людей, которых знаешь!

Настал его черед слегка покраснеть.

– Именно.

– Можно взглянуть?

– Конечно. Кофе хочешь?

– С удовольствием.

Уилл высунул голову за дверь и попросил – вежливо, как отметила для себя Фабьен, – принести два кофе. Она пока что изучала эскизы на столе, не касаясь и не сдвигая ничего, на случай если размещение почему-либо критично.

– Вот это великолепно. Я хотела сказать, великолепно все, но вот это мне реально нравится. – Она ткнула пальцем в кулон, вернее, два соединенных кулона: один молочно-белый с голубыми прожилками, похожий на инверсированное небо, а другой – по контрасту – черный неограненный камень, усеянный мелкими звездочками.

Он придвинулся, стоя так близко, что Фабьен могла вдыхать запах его лосьона после бритья, ту самую смесь цитрусов и амбры, которую помнила по Парижу.

– Азурит. – Уилл коснулся бело-голубого кулона. – А второй – окаменелая кость динозавра.

– Правда?

– Смотри. – Он порылся в коробке с драгоценностями и достал образец, с которого, как догадалась Фабьен, и был нарисован эскиз. – Повернись ко мне спиной.

Она выполнила просьбу и приподняла сзади волосы, ощутив, как кулон скользит по ключицам, а пальцы Уилла защелкивают замок сзади на шее. Его ладони замерли у нее на плечах. Фабьен чувствовала, что ее спину и его грудь разделяет какой-то сантиметр. Наверняка Уилл слышит стук ее сердца.

– Нужно на сантиметр короче. – Она обернулась к Уиллу лицом. – В следующем сезоне вырез будет не таким глубоким. Такой кулон не стоит прятать под платьем.

– Не стоит, – пробормотал он, не сводя глаз с Фабьен. – Ты права.

Зазвонил телефон. Фабьен чуть не подпрыгнула до потолка.

– Извини. – Уилл снял руки с ее плеч и нажал кнопку на аппарате, включая громкую связь.

– Уилл, здесь Эмма Уотсон со своим стилистом. Пришли выбрать что-нибудь для премьерного показа ее фильма. Они спрашивают вас.

– Эмма Уотсон? – выдохнула Фабьен.