Швея из Парижа

– Стало быть, теперь ты американец?

– Именно. Если немцы узнают о британском подданстве, меня интернируют. Еще одна вещь, которую тебе следует хранить в тайне. – Алекс покачал головой. – Прости. Все это полуложь и полуправда. Однако я не хочу подвергать тебя опасности.

– О, так ты об этом переживаешь? – отшутилась Эстелла. И была ошеломлена, когда Алекс ответил еле слышно:

– Переживаю.

Потому что она точная копия Лены. Он переживает за Лену и попутно за нее, Эстеллу. Хотя ранее Эстелла обратила внимание на отсутствие интимности между Леной и Алексом, она впервые задумалась о природе его беспокойства за Лену. Ведь он однажды упомянул, что все-таки любит Лену.

Эстелла пожала плечами. Не стоит развивать эту мысль дальше. Один раз Алекс поцеловал ее, и ей понравилось – да нет, больше чем понравилось; она была буквально готова в тот момент сорвать одежду и с себя, и с него. Однако он поцеловал ее лишь потому, что перепутал с Леной. Следовательно, хотя Эстелла не заметила признаков явной привязанности – надо сказать, Алекс обладает большим тактом, чем Эстелла ему приписывала, – они с Леной представляют собой весьма странную пару. Эстелла для Алекса всего лишь настырная сестра Лены. Все, что он делает, – для Лены. Он ищет доказательства существования ее сестры – единственного не сумасшедшего члена семьи, – а Эстелла лишь средство для достижения этой цели. Да, и еще для того, чтобы найти агента.

– Не припоминаю, чтобы ты уведомил меня до полета, что ложь входит в мои обязанности.

– В противном случае ты бы отказалась, – ухмыльнулся Алекс. Опять эта проклятая, разрывающая сердце ухмылка! Наверняка женщины по всей стране клюют на нее, такую обольстительную и зовущую. Эстелла заставила себя отвести взгляд. Еще не хватало, чтобы очередная женщина подпала под его чары!

Алекс взял кофе и вернулся на свое место. Эстелла снова открыла тетрадь для эскизов. Карандаш носился над страницами, добавляя новые детали, делая свободнее или удлиняя силуэт, подгоняя рукава… Через час оказалось, что править больше нечего – все идеально. Но единственный комплимент она услышала от Лены. Лицо Алекса оставалось, как обычно, непроницаемым. Однако, хотя его глаза и были закрыты, он, совершенно очевидно, уже не спал.





Глава 19




Алекс немного поспал в поезде и с облегчением отметил, что и Эстелла последовала его примеру. За полчаса до прибытия в Марсель он наклонился к Лене и что-то сказал ей на ухо. Судя по тому, как Эстелла сверкнула глазами, девушка явно решила, что он нашептывает какие-нибудь милые глупости. Она подвинулась, чтобы встать и выйти, но Алекс выставил вперед руку и задержал ее. Лена лишь кивнула в ответ на новую информацию, за что Алекс был ей благодарен.

Он сел рядом с Эстеллой и негромко заговорил:

– Если что-нибудь случится по дороге или в Париже, отправляйтесь в Лион или Марсель. Там идите в Старый порт или держитесь вблизи кафе. Кто-нибудь вас подберет.

Эстелла в недоумении уставилась на него. Прежде чем она успела что-либо произнести, Алекс открыл портфель и извлек оттуда два пластиковых футляра – для нее и для Лены. Футляр был маленьким, легко помещался в кармане пальто или в сумочке. Алекс наблюдал, как Эстелла открыла крышку и изучила содержимое, которое он знал наизусть: брикеты солодового молока, таблетки бензедрина[55], леденцы, спички, шоколад, бинт, жевательная резинка, табак, бутылочка с водой, таблетки галазона для дезинфекции воды, иголка с ниткой, мыло, леска.

Эстелла покрутила в руках бритву.

– Для чего это?

– Она намагничена. Если потребуется, можно использовать в качестве компаса. Извините, ничего более подходящего для женщин не нашлось.

Эстелла помотала головой:

– Я не о бритве. Для чего все это?

Алекс забрал у Эстеллы футляр и сунул к ней в сумочку:

– Аварийный запас, – «причем самый лучший», хотел он добавить, однако промолчал. МИ9 выдавал такие наборы летчикам и своим агентам. – В чемодан не класть, постоянно держать при себе. С этим можно протянуть несколько дней. Если не хотите курить табак, его можно продать.

– Продавать табак? – недоверчиво протянула Эстелла.

– Эстелла, – резко оборвал ее Алекс. – Прекрати. – Называется, дождался удобного момента… В самолете девушка и вовсе перепугалась бы. Однако он понимал, что Эстелла в любом случае начнет задавать вопросы. Она не Лена. Та просто убрала свой футляр в сумочку, словно пудреницу.

– Извини, – отчеканила она. – Может, в следующий раз, прежде чем вручить мне какую-нибудь необычную штуку, сначала предупредишь?

Пусть она возненавидит его еще больше, но Алекс выскажет ей все, что должен.

– Прекрати расспросы. Иначе отправлю назад в Лиссабон. Мне от тебя нужна помощь, а ты собираешься подвергнуть риску других. Самое разумное – верить всему, что я говорю и делаю. В ближайшую неделю твоя обязанность – просто кивать и соглашаться со мной, даже если это тебя возмущает. Дай мне слово!

Как Алекс ни старался контролировать себя, он не смог скрыть раздражение. Эстелла была слабым звеном в том, что он задумал. Ему претило вести себя как деспотичный офицер разведки, однако как иначе сохранить всем жизнь?

Он почувствовал себя последней скотиной, когда она опустила голову, чтобы скрыть покрасневшие от смущения щеки, и одними губами пролепетала:

– Даю слово.

– Спасибо. – Алекс едва не переступил грань, за которой кончается вежливость. – Во Франции больше нет автомобилей. Мы пересядем на поезд до Парижа. Я зайду в «Миссию моряков», а потом двинемся дальше.

– В «Миссию моряков»?.. – начала было Эстелла, но тут же закрыла рот и взялась за чемодан. – Ладно, не важно.

Поезд остановился. Алекс направился на встречу с Питером Кэски в «Миссию моряков», один из многих перевалочных пунктов для потерпевших авиакатастрофу летчиков на их долгом секретном пути через Францию. Питер распределял среди связных деньги и табак – особенно табак, который стал более твердой валютой, чем бумажные деньги, – а еще собирал разведывательную информацию, обеспечивал, чтобы никто в подпольной сети не опасался попасть в западню и чтобы немцы не пронюхали о ее существовании.

Алекс вернулся на вокзал, когда состав уже стоял под парами.

Они выехали из Марселя в Париж. Алекс надеялся, поездка продлится не более полутора суток с учетом прохождения досмотра на всех контрольных пунктах, благодаря которым некогда необременительное путешествие превратилось в полосу препятствий. В пять утра, с восходом солнца, Алекс пересел ближе к Эстелле; Лена уже несколько часов дремала, и он решил дать ей возможность прилечь. Эстелла, хотя и выглядела наиболее утомленной из них троих, все еще бодрствовала.


Он не произнес ни слова, просто запрокинул голову назад и прикрыл глаза, чтобы расслабиться минут на десять – этого будет достаточно, иначе придется распечатать бензедрин, а он хотел сохранить таблетки на случай крайней необходимости. И некоторое время спустя – ночь прошла, на востоке занималась заря – проснулся как от толчка, ощутив, как что-то опустилось ему на бедро. Это оказалась ладонь Эстеллы. Девушка уснула и непроизвольно подвинулась ближе к Алексу, а ее рука изменила положение.

Он изучил ладонь Эстеллы, те самые проворные пальчики, в которых она недавно держала карандаш и легко водила им по бумаге, превращая грифельные штрихи в завораживающие образы, рассмотрел кончики указательного и большого пальцев, усеянные, как он теперь заметил, крошечными ранками, следами от иголок – ничего не поделать, издержки профессии. Во сне рука выглядела мирной и трогательной. Алекс где-то слышал, что у французских белошвеек doigts de fée – буквально переводится как «пальчики фей». Все, что ему хотелось сейчас – это протянуть руку и сплести свои и ее пальцы в единое целое.

Алекс тряхнул головой; да что с ним такое? Ни разу в жизни ему не хотелось просто взяться с кем-то за руки. Однако сейчас он осознавал, что был бы абсолютно счастлив почувствовать ее ладонь в своей, ощутить, что небезразличен ей настолько, чтобы она держала его руку. Разумеется, Эстелла находится здесь лишь потому, что он убедил ее, причем наиболее жестким способом. И если он посмеет коснуться ладони девушки хотя бы одним пальцем, та отбросит руку, выпалит что-нибудь язвительное и не будет с ним разговаривать до конца поездки.

Так что лучше просто сидеть рядом в вагоне поезда и наблюдать, как утреннее солнце не спеша поднимается все выше. Лучше просто терпеть эту пытку, ведь, если бы Эстелла не уснула, такого момента в жизни бы не случилось.

После Лиона Алекс выскользнул из-под руки Эстеллы, не отважившись приподнять руку и опустить на сиденье – просто позволил ладони упасть. Он достал хлеб, сыр и вино, купленные в Марселе. Скоро предстояло пересечь границу оккупированной зоны, надо подкрепиться.

– Умираю с голоду, – послышался голос Эстеллы. Она проснулась от шуршания бумажных пакетов.

Алекс передал ей хлеб и воду, а сам пересел к Лене.

– Тебе следует уяснить, что можно, а что нельзя сейчас во Франции. – Он кивком показал за окно. – В оккупированной зоне другие правила.

Поезд мчался вдоль крутого откоса. Перед ними раскинулась долина. Золотой берег! Листья виноградных лоз блестели золотом, напомнившим Алексу о платье Эстеллы, в котором он увидел ее впервые. Вдоль железной дороги яркой голубой лентой петляла река, проносились покрытые сочной зеленью холмы и виноградники… Хотя бы одна мирная минута за всю тяжелую поездку. Идиллия, дающая возможность забыть о бушующей рядом войне.

– Ух ты! – услышал он восклицание Эстеллы, которая тоже повернулась к окну.

Они ели, не отрывая глаз от окна. Души наслаждались пасторальной картиной так же, как тела наслаждались хлебом. Покончив с завтраком, Алекс сел на место и вытянул ноги. Лена улыбнулась ему. Он заметил, как замечал всегда, круги под глазами, выдающие сознание собственной ущербности, и заправил прядку волос ей за ухо – жест, показывающий, как он заботится о ней.

Алекс видел, что Эстелла за ним наблюдает. Наверняка этот жест представился ей очередным доказательством их с Леной отношений. И даже хотя в глубине души Алекс не хотел, чтобы Эстелла считала их с Леной любовниками, он был рад, что она так думает, – это воздвигало между ними еще один барьер. А без этих барьеров – с учетом его прошлого – он лишь причинит Эстелле боль, а сама мысль об этом для него невыносима.

Ну что ж, пора перейти к делу.

– Я обязан остановиться в отеле «Ритц». Вот только он кишит немцами, а вам, девушки, не стоит находиться так близко к вермахту. Я буду время от времени приходить и уходить, чтобы создавать видимость присутствия. Однако, Эстелла, я надеюсь, мы сможем воспользоваться особняком в квартале Марэ. Пару месяцев назад я написал на стене мелом maison habitée[56], тебе лучше сделать то же самое, если не хочешь, чтобы немцы экспроприировали дом. Там безопаснее. На всякий случай предупреждаю: в квартиру матери не заходить. – «На всякий случай» означало «тебя могут схватить за содействие в вывозе из Парижа сломавшего ногу агента». Но этого Алекс вслух не сказал.

Эстелла открыла рот, и Алекс уже приготовился услышать протесты, а следовательно, продолжить нескончаемую пикировку. Однако девушка кивнула, чем немало его удивила.

– Пожалуй, ты прав. Я не хочу подвергать маму опасности.





* * *


Лишь после того как они выбрались из метро, Эстелла поняла, что имел в виду Алекс, когда сказал: «В оккупированной зоне другие правила». Метро было переполнено; там встречались состоятельные и хорошо одетые женщины, которые до войны, оставившей страну без автомобилей и бензина, ни в коем случае не снизошли бы до того, чтобы спуститься в подземку. Попадались и другие, принадлежавшие к контингенту, с которым Эстелла до сих пор не сталкивалась: исхудавшие, в почти прозрачных одеждах, с голыми ногами – они шли, ссутулившись и опустив головы так низко, словно хотели спрятаться внутри себя. От немытых тел исходила такая вонь, что было тяжело дышать. Эстелла не задавала вопросов. Однако когда они вышли на рю де Риволи, она застыла на месте.

– Понимаю тебя, – шепнул Алекс. – Просто продолжай идти. Спросишь все, что надо, когда мы дойдем до дома, но на улице не останавливайся.

И Эстелла продолжала идти. Она спрашивала Алекса, насколько плохо обстоят дела в Париже, однако такого увидеть не ожидала. Вдоль рю де Розье маршировала группа солдат в темно-серых мундирах, с бульдогами на поводках, перед ними все расступались, стараясь смотреть вниз. Многие магазины были закрыты, на некоторых других, ранее принадлежавших евреям – обувной мастерской месье Буске, «Пуговицах и лентах» месье Кассена, посудной лавке месье Блума, – висели красные плакаты, извещающие, что по указанию властей бизнес передан в руки администраторов.

Что стало с Наннетт? С Мари и другими женщинами, которые работали с Эстеллой? Что с мамой? Эстелла изо всех сил старалась подавить эмоции и не думать о матери так часто. Как бы сильно она ни надеялась на объятия, слезы и смех, но все же страшилась того, что может обнаружить в своей прежней квартире в пассаже Сен-Поль.

У ее любимой булочной выстроилась длинная очередь. Серые лица, худые, торчащие из рукавов руки… Одни женщины, встретить мужчину – большая редкость. Кругом только немецкие солдаты.

Они подошли к булочной, и тут в толпе мелькнуло знакомое лицо.

– Ютт!

Эстелла бросилась через улицу.

Девушка, слишком тощая для Ютт, обернулась. Улыбка на лице казалась самой существенной частью ее тела.

– Эстелла! Как ты сюда попала?

Эстелла обняла подругу и не удержалась от вскрика, когда ладони обхватили выступающие на спине кости. Ютт всегда отличалась пропорциональным телосложением, с выпуклостями везде, где положено, но теперь жировая прослойка между кожей и костями отсутствовала, и кожа обвисла. А еще от подруги исходил тот же отвратительный запах, что и от людей в метро.

– Ох, Ютт… Что ты здесь делаешь? – спросила Эстелла, с радостью вновь пробуя на вкус звуки родного языка.

– Стою в очереди за едой. Целый день. Мы занимаем очередь в пять утра и ждем много часов. Иногда дают хлеб. Брюкву. Цикорий вместо кофе. Последний раз я ела мясо, когда цвели вишни.

– Брюкву? Да это же корм для скотины! У меня есть еда. – Эстелла вспомнила про кофе и шоколад, которые Алекс велел взять с собой. – Сейчас. – Она открыла чемодан и принялась рыться в нем, слишком поздно сообразив, что привлекла всеобщее внимание. Очередь уже столпилась вокруг нее, а на всех, разумеется, не хватит.

Алекс резко захлопнул ее чемодан, рывком поднял Эстеллу с тротуара и вместе с Ютт вытащил из толпы. Вовремя – к булочной как раз приближался немецкий патруль. Лена ждала их на противоположной стороне улицы.

Эстелла совершенно точно знала, что не имела права так поступать. Однако она ничего не могла с собой поделать. Как можно идти по Парижу, видеть людей, настолько запуганных и истощенных, и не поделиться тем, что у тебя есть?

– Почему ты вернулась? – спросила Ютт. Алекс уводил их все дальше. Лена шла сзади, на достаточном расстоянии. Слава богу, Ютт не заметила ее, иначе начала бы допытываться, почему девушки так похожи.

Ложь сорвалась с языка так естественно, что Эстелла сама не поверила.