Швея из Парижа

Все началось после того, как случился театр. Хотя, я полагаю, многие из вас сочтут меня настолько порочной и до театра, что непременно скажут: все произошедшее после я получила по заслугам. Однако тогда я была невиновна. До Джона. До Стэнфорда. До Гарри.





Фабьен подняла глаза от книги в еще большем недоумении, чем раньше. Кто такая, черт побери, Эвелин Несбит и при чем она тут вообще? Фабьен схватила айпад и вбила в поисковик «Гугла» ее имя. Она обнаружила – как и намекала Эвелин в своих мемуарах – историю об убийстве, насилии, жестоком обращении и невменяемости – готическое повествование, которое больше смахивало на низкопробную литературу и ничего общего не имело с вопросами, заданными бабушке. Фабьен решила поискать «Лена Тоу» и нашла всего лишь краткое упоминание о ней в статье о Гарри Тоу в Википедии.

– Отлично, – пробурчала Фабьен себе под нос. – В свидетельстве о рождении моего отца упомянута подопечная душевнобольного убийцы.

Поиски Алекса Монтроуза также не увенчались успехом. Попадалось лишь то же самое описание, что и под фото на выставке. На этот раз Фабьен прочла его внимательнее, потому что тогда была слишком потрясена, чтобы вникать в детали. Выяснилось, что Алекс Монтроуз изначально работал на МИ6, однако позднее, когда в МИ6 начали понимать, что действия МИ9 вторгаются в ее сферу деятельности, стал посредником между МИ6 и МИ9. Он занимался в основном организацией подпольных маршрутов для побега, чтобы тайно переправлять союзников, в особенности беглых военнопленных и летчиков, потерпевших катастрофу над занятой врагом территорией, назад в Англию, где те вновь вливались в состав армии и Королевских военно-воздушных сил, испытывающих недостаток в личном составе.

Алекс укомплектовывал подпольные сети командой надежных помощников, снабжал деньгами и провиантом всех проводников и связных, опрашивал тех, кому побег удался, чтобы собрать секретную информацию.

Пальцы Фабьен, занесенные над клавиатурой, задрожали. Она напечатала «Лена Тоу и Алекс Монтроуз». Безрезультатно. Затем попробовала «Эстелла Биссетт и Алекс Монтроуз». Почти ничего, разве что нечеткое фото с церемонии вручения премии American Fashion Critics’ Awards в 1943 году, на котором они стояли в группе других людей. То, что эти двое поболтали на вечеринке, не давало достаточных оснований предполагать, почему имя Алекса вписано в свидетельство о рождении ее отца.

Она решила позвонить матери, несмотря на то что была практически уверена, что та ей не поможет. Мама жила в мире, населенном ее пациентками, а не членами семьи, хотя в свои семьдесят давно могла бы оставить работу. Фабьен родилась в результате ужасного недоразумения; родители не планировали иметь детей, нуждаясь лишь друг в друге. Отец давно простил дочь за ее непредвиденное появление на свет, а вот насчет мамы Фабьен не была уверена.

Секретарше потребовалось некоторое время, чтобы найти маму. Когда та наконец взяла трубку, Фабьен как бы невзначай упомянула, что разбирала вещи отца и обнаружила некоторые документы, в том числе свидетельство о рождении.

Мама никак не отреагировала.

– Если хочешь, оставь их у себя, – устало отмахнулась она.

– А разве тебе они не нужны?

– Твой отец всегда в моем сердце. Мне не требуются никакие бумаги, чтобы вспоминать его.

Мама намекала, что и Фабьен обязана думать так же. В великой битве за звание той, кого Ксандер любит больше, мама всегда хотела быть первой. А Фабьен обычно с радостью уступала ей победу.

– Как ты?

– А как я могу себя чувствовать без твоего отца? Порой думаю, может, стоит принять хорошую дозу морфина и покончить со всем?

– Не говори так, – отрезала Фабьен. – Завтра после работы забегу к тебе и проверю.

– Только не завтра. Ты слишком похожа на отца. Мне на тебя смотреть больно.

Фабьен опустила телефон на стол.

Неужели это и есть настоящая любовь? Испытывать после смерти любимого одно желание – умереть, потому что иначе жизнь станет невыносимой? Бабушка упорно продолжала жить в течение семнадцати лет после смерти деда. Разве отсюда следует, что она его не любила? Или просто нашла способ выживать без него?

Фабьен вздохнула. Как много вопросов. И загадок больше, чем ответов. Когда она разговаривала с бабушкой в тот уик-энд, нужно было расспросить побольше.

Не в силах успокоиться, она встала и попыталась втиснуть книгу на полку. Однако места не было. Фабьен вытащила первую попавшуюся стопку и обнаружила, что это ее старые тетради для эскизов. Как давно она их не разглядывала!

Она села на пол, прислонилась спиной к стене, открыла самую раннюю из них и поморщилась, увидев грубый карандашный набросок платья с небрежными разводами от ластика. На следующей странице обнаружился акварельный эскиз, такой как учила Эстелла, – более детально прорисованный и в целом неплохой, однако напрочь лишенный стиля. Далее пошли фигуры со слишком короткими ногами и маленькими лицами; неправильные пропорции убивали любое платье, которое Фабьен старалась к ним приладить. Раскритиковав все эскизы в первой тетради, Фабьен открыла вторую. Тут фигуры были, по крайней мере, пропорциональны, а от голов она и вовсе избавилась, сочтя их ненужными для создания одежды. А вот начиная с третьей тетради Фабьен удивилась собственной эволюции – настолько явно изменились идеи, стиль и навыки в целом, особенно в четвертой тетради. Одна или две модели ей даже сейчас нравились.

Зазвонил телефон; Фабьен подпрыгнула и тут же схватила его, увидев на экране имя Уилла. По лицу неудержимо расплывалась улыбка, как и всегда, стоило лишь подумать о нем.

– Привет!

– И тебе привет, – тоже улыбнулся он.

– Где ты сейчас? – спросила она, заметив, что обстановка отличается от вчерашней.

– Сегодня опаздываю на работу. Восемь утра, а я еще дома. У Лисс была тяжелая ночь, я сидел с ней и проспал.

– Как она теперь?

Улыбка исчезла.

– Уснула. Уже хорошо.

– Не знала, что вы живете вместе.

– Она осталась в родительской квартире. У меня есть жилье в Сохо, но в этом году я переехал обратно, чтобы за ней присматривать.

То есть когда Мелиссе сообщили, что у нее началась терминальная стадия… Фабьен услышала подтекст, и ей захотелось дотянуться до Уилла и вернуть на его лицо милую улыбку, сказать, что все будет хорошо. Только вот этого не случится. Она точно знала, что происходит с Мелиссой. Мамина работа не оставила иллюзий. Все будет болезненно и мучительно, и для сестры, и для брата.

– Вчера врач сказал, новообразование в мозгу увеличилось.

Это все. Конец близок. И снова Фабьен услышала то, о чем он умолчал.

– Передай ей, пожалуйста, мою любовь. Ничего другого у меня нет. Хотя, наверное, и любовь тут бесполезна.


– Мелисса говорила, ты писала ей. Она была счастлива. Спасибо тебе. Все, что делает ее счастливой, чудесно. – Уилл провел ладонью по подбородку. Фабьен начала считать этот жест характерным для него. – Я что-то расчувствовался. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Что это у тебя на коленях? – Он указал на тетради.

– Мои старые тетради для эскизов. – Фабьен слегка покраснела, пойманная с поличным на раскопках прошлого. – Много лет не прикасалась. Эскизы такие же плохие, какими я их запомнила. – Она изобразила улыбку, сделав вид, что иронизирует над своей глупой рефлексией.

– Ты бы видела мои ранние наброски! Настоящая макулатура! Но я всегда убеждался, что единственный способ извлечь что-нибудь ценное – это сначала разобрать хлам. Могу поспорить, твои эскизы лучше, чем ты думаешь.

– Может быть, – пожала плечами Фабьен, ища повод сменить тему. – Ты все еще вывозишь Мелиссу куда-нибудь в конце месяца?

– Если я заказываю билеты, надежда есть, – просто ответил он. – Мы летим на Гавайи. Мелиссе нужно солнце и свежий воздух.

– Гавайи… – вздохнула Фабьен. – Звучит великолепно. Никогда там не была.

– Мелисса застукала меня, когда я искал в интернете, сколько времени займет перелет из Сиднея на Гавайи, – добавил Уилл как бы между прочим. – Около девяти часов. Если взять еще один день к уик-энду, вполне можно уложиться.

– Ты просишь меня приехать? – недоверчиво переспросила Фабьен.

– Ага. – Он встал и начал расхаживать по комнате. – Я дам тебе знать, где мы с Лисс остановимся, и ты при желании можешь забронировать тот же отель, но если считаешь, что тебе нужна дистанция, это необязательно. Я всегда выбираю для Лисс один из лучших номеров. Потому что, ты понимаешь, она займет отдельный люкс, пока в состоянии жить одна, а я всего лишь должен быть поблизости, на том же этаже, на случай если ей понадоблюсь. Но ты можешь устроиться где пожелаешь, это совершенно нормально.

Фабьен рассмеялась. Она впервые видела Уилла настолько взволнованным. Боже, ему это к лицу!

– А я вот подумала, не получу ли я больше удовольствия от путешествия на Гавайи, если кое-кто разделит со мной один номер? – мечтательно проговорила она. – Я ни разу там не была; кто покажет мне окрестности? – Она замолчала, потому что Уилл остановился и посмотрел на нее так, что вновь вогнал в краску. В животе екнуло, и по телу растекся жар – до самых кончиков пальцев.

– Ты серьезно? – тихо спросил он.

– Если ты не против, – кивнула она.

– Ты не шутишь? После Парижа ты мне снишься каждую ночь. Жить с тобой на Гавайях в одном номере – это же… – Он сверкнул улыбкой, точно такой же, как у Фабьен, когда она предложила эту идею. – Я не смогу дождаться.

Она сдержалась и подавила рвущийся радостный вопль.

– Остался всего месяц. И он пролетит быстро.

– Я тоже надеюсь.





Глава 15




Излишне упоминать, что Эстелла пришла в восторг, когда Фабьен позвонила и сообщила о своих планах отправиться на Гавайи вместе с Уиллом. Бабушка даже не смягчала выражения.

– Превосходно. Молодые люди свысока относятся к времени. Вам кажется, впереди вечность, что времени у вас в избытке и старость никогда не придет за вами. И вы считаете, что любовь… – Она внезапно умолкла.

– Что же это?

Повисла длинная пауза. Фабьен уже хотела переспросить, но тут услышала, как Эстелла вздыхает.

– Вы считаете, что любовь – чувство, которое придумали и активно рекламируют в кино. Это не так. Любовь – самая реальная вещь на свете. И она заслуживает большего уважения, чем ей воздают. Сейчас весь мир в ваших руках, вы свободны любить, вот только не осознаете этого. Прошлые поколения лишь качают головой, глядя на вас, не пользующихся преимуществами возраста. Мы бы на вашем месте… Любовь может глубоко ранить, но может и исцелить. Так что я надеюсь, ты разделишь с ним один номер.

– Бабуля!

Эстелла расхохоталась, и Фабьен тоже не удержалась от смеха. Не всякая девяностосемилетняя женщина скажет такое своей внучке!

– Я велела сиделке найти его фото в интернете, – вновь заговорила Эстелла, и Фабьен догадалась, что в этот миг у бабушки в глазах сверкнули озорные искорки. – Роскошный мужчина. Если бы я поехала с ним на Гавайи, ни за что не стала бы бронировать отдельный номер.

– Оʼкей, значит, поселимся вместе. Ладно, хватит обо мне и Уилле. – Фабьен сделала паузу, не желая испортить этот момент. Однако что-то надо было сказать, и она сообщила: – Я начала читать мемуары Эвелин Несбит.

– И, как я полагаю, у тебя теперь прибавилось вопросов? – Игривые нотки в голосе Эстеллы пропали.

– Еще бы!

– Эвелин Несбит… – начала было Эстелла, но, вздохнув, осеклась. – Кажется, нет способа поведать тебе об этом, не повергнув в изумление. Эвелин Несбит и Джон Берримор – мои дед и бабка.

– Твои дед и бабка? – повторила Фабьен. Как, черт возьми, вышло, что натурщица и актер из Америки могли оказаться родственниками Эстеллы?

– У них была любовная связь, прежде чем Эвелин попала в мерзкие руки Стэнфорда Уайта и Гарри Тоу. Она дважды беременела от Джона: в первый раз сделала аборт, выдав его за удаление аппендикса. Эвелин очень переживала по этому поводу и во второй раз отправилась рожать во Францию, подальше от газетчиков и любопытных глаз. Новорожденную девочку, мою мать, она отдала на воспитание в монастырь. Особняк на рю де Севинье принадлежал Эвелин; она купила его на деньги, которыми ее осыпали мужчины. Дом стал ее любовным гнездышком; там они с Джоном провели свои самые счастливые дни. Однако затем мать Эвелин решила, что у Джона слишком пусто в карманах, и, поддавшись на уговоры Стэнфорда Уайта, решила продать дочь тому, кто платит больше. Эвелин переоформила особняк на мою мать, однако там кое-что случилось, и жить в доме она не смогла. Я думала, что сумею преодолеть семейное проклятие, однако… – Эстелла запнулась.

– Даже не знаю, что сказать, – вяло произнесла Фабьен. – Я понятия не имела, зачем ты дала мне мемуары, но уж такого точно не ожидала. Учитывая все сказанное о Гарри Тоу, мне следует благодарить судьбу хотя бы за то, что не он твой дед.

В трубке повисло долгое молчание. Фабьен пыталась уговорить себя смириться с новыми фактами: ее прапрабабушка пользовалась дурной славой, прабабушку подкинули в монастырь на воспитание, а затем случилось так, что на свет появилась Эстелла. И если дом в Париже принадлежал Эвелин, то кто построил его копию на Манхэттене? К тому же ничего из этого не объясняет имен, вписанных в свидетельство о рождении отца.